Девочка с луны

Глава 8

Когда Анжела добралась до поворота на длинную и извилистую подъездную дорожку своего домика в горах, обогреватель грузовика согрел ее и почти высушил. Она подъехала к разрыву в ограждении из колючей проволоки.

Забор и запрещающие вход знаки должны были скорее отпугивать людей, чем охранять собственность. Кто-нибудь настойчивый мог бы перерезать проволоку кусачками, но высота ограждения недвусмысленно намекала на серьезность запрещающих знаков.

Анжела остановила грузовик, вышла и открыла висячий замок на железном тросе. На тросе была закреплена табличка: белый череп и скрещенные кости на черном фоне, а под ними надпись «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Табличка бросалась в глаза и выглядела совсем не легкомысленно. Анжела заехала на территорию, снова остановилась и натянула трос через проход, закрыв замок. Она, как и ее бабушка с дедушкой, не любила посетителей.

Анжела проехала полмили по извилистой однополосной дороге, которая шла мимо луга, а затем снова ныряла в густой лес. Наконец, показался кирпичный домик между сосен, растущих на крутой скале, которая словно обнимала дом. Маленькое, накренившееся строение выглядело жутковато в бледном и мутном лунном свете. Анжеле это нравилось.

Большинство местных боялось этого места. В прошлом с нарушителями границ происходили «несчастные случаи».

Ее дед и бабушка, Вито и Габриэлла Константайн, построили домик в глуши, но он не походил на охотничьи хижины из бревен и досок, стоявшие посреди леса. Охота была запрещена в заповеднике вокруг их владений, и много лет назад ее дедушка с бабушкой развесили знаки, запрещающие охоту.

Хотя дом был построен из кирпича, они называли его своей хижиной — так местные называли все жилища в лесу. Прочный маленький домик действительно был их убежищем, их вторым домом.

Вито Константайн был каменщиком и главой профсоюза. Он помогал строить многие старые крупные заводы в Милфорд Фоллз, которые теперь стояли с разбитыми окнами и изрисованными граффити стенами. На скопленные за жизнь деньги он купил коммерчески невыгодный участок заброшенной земли площадью шестьдесят акров и построил свою хижину в расщелине между горами.

Огромный заповедник был основан состоятельным владельцем завода в те времена, когда он не знал, куда девать свои деньги, и эти каменистые земли можно было купить за бесценок. У него был грандиозный замысел привести здесь все в порядок и передать земли Службе Парков, но после закрытия заводов он уехал и потерял интерес к проекту. Заповедник остался нетронутым и сейчас находился под управлением небольшого траста, учрежденного фабрикантом. Впрочем, за заповедником почти не ухаживали.

Егеря и офицеры полиции в основном следили за тем, чтобы люди не охотились и не вырубали деревья в заповеднике. А раз охота попала под запрет, то огромная территория была оставлена без внимания и забыта.

По какой-то причине шестьдесят акров ее дедушки и бабушки не были включены в земли заповедника. Поскольку этот участок был столь изолированным, они смогли купить его по вполне приемлемой цене. Как только дед приобрел землю, он сделал то, что умел лучше всего: построил из кирпича хижину, как он ее называл.

Он не был крупным мужчиной, но работа каменщиком сделала его мускулистым и сильным. Вито Константайна можно было назвать мягким человеком, но он обладал негласным авторитетом. Люди интуитивно понимали, что ему не стоит перечить.

Поскольку проходившая мимо дорога не вела в большой город, люди в этих краях появлялись редко. Однажды двое парней проигнорировали запретные знаки, и это привело к сломанным костям и потере памяти. На допросе в полиции они могли лишь вспомнить, что упали с лестницы.

С годами у Вито сложилась репутация росомахи, словно наложившая заклятье на его имущество, и даже после его смерти люди продолжали избегать «жилища Константайнов». Запрет охоты тоже способствовал тому, чтобы люди не появлялись здесь — припаркованные у дороги автомобили легко мог заметить шериф или егерь.

Их участок располагался на отшибе от Милфорд Фоллз и больше походил на тупик, лишая людей повода бывать там. Это одна из причин, по которой местоположение нравилось бабушке и дедушке Анжелы, а также ей самой.

Девушка припарковалась на обочине, заглушила двигатель и несколько минут сидела с закрытыми глазами, наслаждаясь тишиной и лесным уединением хижины. Потом она подошла к дому и размотала садовый шланг. Опустив откидной борт, она запрыгнула в кузов грузовика. Анжела сперва промыла шнурки на обуви, а потом принялась за углы и щели кузова, вымывая кровь. Она продолжала поливать кузов, пока вытекавшая вода не стала прозрачной.

Закончив, она отперла тяжелую дубовую дверь домика и вошла в свое небольшое жилище. Она оказалась в гостиной с дровяной печью. Слева за гостиной была кухня, а справа — спальня и ванная. В скромном домике было все, что требовалось ее бабушке с дедушкой, а теперь и самой Анжеле. Ей нравились уют и уединенность хижины.

Между ванной и гостиной располагалась дверь, ведущая в подвал, — самое интересное помещение в доме, по мнению Анжелы.

В глубине дома, между кухней и спальней, находилась небольшая прихожая перед черным входом. Анжела открыла верхний ящик в прихожей и достала большую канистру отбеливателя.

Вернувшись к грузовику, она расплескала отбеливатель по всему кузову, заливая его в углы и швы, пока канистра не опустела. Она выбросила канистру, взяла шланг и снова тщательно вымыла кузов грузовика.

Анжела неплохо разбиралась в криминалистике и понимала, что очень многого не знает и не узнает никогда. Она не питала иллюзий относительно того, что она умнее полиции или может скрыть убийство так, что о нем никогда не узнают. Она знала, что есть эксперты, которые могут получить улики непостижимыми для нее способами. Ей приходилось идти на этот риск.

Ее единственной мерой предосторожности было вести себя максимально осмотрительно и оставаться незаметной. Она делала все возможное, чтобы не выделяться, не ввязывалась в неприятности и избегала представителей власти. Тело Оуэна было единственным, которое она оставила так, чтобы его нашли. Она надеялась, что как только полицейские обнаружат тело Кэрри, они сосредоточатся на убитых Оуэном женщинах, а не на его убийце.

Анжела знала, что если появится повод внимательно изучить ее связь со смертями, эксперты наверняка смогут найти то, что разоблачит ее. Поэтому она делала все возможное, чтобы не оставлять улик и никак не привлекать внимания.

Она не хотела быть иглой в стоге сена; ее больше устраивало быть иглой в бескрайнем лесу. У нее не было друзей, она ни с кем не общалась, поэтому люди, как правило, знали о ней не более того, что она позволяла увидеть.

Очистив кузов от крови, насколько это было возможно, она взяла тряпку и распылитель с чистящим средством и стала протирать грузовик изнутри, избавляясь от отпечатков пальцев, которые мог оставить Оуэн. Она вымыла дверь во всех местах, где он мог коснуться ее, когда садился или выходил, а также откидной борт и боковины кузова.

Анжела знала, что полиция в конечном счете появится с фотографией Оуэна и спросит, не заходил ли тот в бар. Она скажет им правду: что он заходил. Они захотят узнать, что он говорил. Она скажет им правду: что Оуэн набросился на нее и хотел, чтобы она поехала с ним в мотель; что она отказалась, и он ушел, допив последний бокал. Барри подтвердит все, что она скажет полиции.

Оуэн долго ждал у грузовика, и она не знала, до чего он мог дотронуться. Если полиция обнаружит его отпечатки на грузовике, она может сказать, что Оуэн пытался проникнуть в машину. Откуда ей знать? Она работала в баре, а затем убиралась после закрытия. До тех пор, пока они не найдут отпечатки в салоне грузовика, не будет причин подробно расспрашивать Анжелу.

Это был ее ключ к выживанию — не давать властям поводы взглянуть на нее дважды.

Она трудилась над грузовиком, пока не удостоверилась, что ни на одной поверхности салона нет отпечатков Оуэна.

Девушка вздохнула, встряхнув тряпку и закинув ее на плечо. Это был долгий день. Она чувствовала облегчение, находясь в своей лесной хижине, вдали от людей.

Когда Анжела была маленькой, она нередко оставалась у бабушки с дедушкой — либо в их городском доме, либо, что чаще, в хижине. Городской дом стоял на небольшом участке рядом с другими точно такими же домами. Анжеле было хорошо с бабушкой и дедушкой где угодно, но больше всего ей нравилось в хижине, вокруг которой не было других людей, а были бесконечные леса, где можно было бродить.

В раннем детстве Анжелы ее мать Салли не сильно волновалась, что с девочкой часто сидят бабушка и дедушка. Большую часть времени Салли была под кайфом и даже не замечала, что Анжелы нет. Мать редко приглядывала за ней. Но бабушка и дедушка заботились об Анжеле и всегда знали, где она — или где должна быть. Они считай вырастили ее.

Мать Анжелы не волновало ничего, кроме кайфа. Ей было все равно, какие курить сигареты, какое пить пиво или спиртное, с кем спать. То же самое было с наркотиками. Она принимала кокаин задолго до рождения Анжелы, а когда метамфетамин стал легкодоступным и дешевым, она принялась и за него. Салли нюхала, курила и колола почти все подряд, но мет стал ее любимым наркотиком. Впрочем, она с радостью принимала кокаин, если могла его достать.

Она находилась в наркотическом опьянении днями. После трех-четырех дней кайфа она курила травку, чтобы отпустило, и она могла уснуть. Периодически она употребляла героин, чтобы расслабиться и заснуть. Но затем она могла подсесть на героин.

Полиция много раз бывала в их трейлере, и нередко их визит заканчивался арестом Салли и нескольких ее гостей. Салли почти никогда не проводила в тюрьме больше одной ночи. Вито всегда отказывался вытаскивать ее из-за решетки, но приходил забрать Анжелу. Салли всегда находила способ выбраться — с нее либо снимали обвинения, либо давали условный срок.

Периодически она подсаживалась на героин и несколько раз попадала в неотложку с передозом. Иногда именно Анжела звонила на 911. Каждый раз в больнице Салли возвращали к жизни.

Чтобы не попасть в тюрьму, мать Анжелы отправлялась в рехаб и после выхода переставала принимать героин, но практически сразу возвращалась к мету. Анжела не хотела, чтобы ее мать умерла, но думала о том, что, если это произойдет, она могла бы жить с дедушкой и бабушкой, вдали от друзей Салли.

В гостиной трейлера всегда было полно людей: бойфренды ее матери и незнакомцы — в основном мужчины, — которые нюхали порошки с зеркала на кофейном столике, курили крэк или кололись. Салли предпочитала жить в дурмане.

Нередко из-за этого у Анжелы были проблемы. Зависавшие у них дома люди предлагали ей наркотики, подбивая попробовать то или иное, а затем смеялись, когда Анжела свирепо смотрела на них по пути в убежище своей спальни.

Салли не работала. Она жила на социальное пособие, пособие по уходу за ребенком, талоны на питание и выплаты по другим программам помощи. Она получала необходимые ей иглы по программе «чистой иглы». Люди, приходившие в трейлерный парк, раздавали их как конфеты на Хэллоуин. Если у Салли не было денег на покупку наркотиков, ее «друзья» мужского пола, постоянно сменявшиеся парни или дилер всегда были готовы обеспечить ее наркотиками в обмен на секс. Не раз Анжела, выглянув из своей спальни, видела нескольких обнаженных мужчин, выходивших из комнаты матери.

Анжела знала, что ее отцом был один из этих мерзавцев или любой другой мужчина вроде них. Но никто не знал, кто именно. Эта тема обсуждалась редко — не потому, что считалась постыдной, а потому, что узнать это было невозможно, да и никому не нужно.

Иногда, лежа под одеялом в своей постели, она слышала, как они выпивают с Салли в гостиной и шутят о том, на кого похожа Анжела. Они никогда не приходили к согласию. Кто-то выкрикивал имя, и все смеялись или стонали «Ни за что!». Отец Анжелы был одним из случайных парней-наркоманов, или их приятелей при деньгах, или каким-нибудь сомнительным наркодилером, с которым ее мать переспала за дозу мета.

Совместное времяпрепровождение двух неблагополучных неуравновешенных психопатов привело к беременности.

Семя, посеянное в этом союзе дегенератов, росло и развивалось в непрерывной смеси из наркотиков и алкоголя.

В результате родилась Анжела — урод.