Джучибер вернулся в Баргу всего за два дня до начала курултая. Тут он узнал, что пока он отсутствовал, в станицу прибыл нойон орхай-менгулов Наранген. По поручению своего хана тот объезжал нойонов и старейшин племени коттеров, заводя с ними осторожные разговоры о том, чтобы они шли под высокую руку Бохорула. Хан орхай-менгулов лелеял надежду объединить оба племени под своей властью и потому не скупился на обещания оказать всяческую защиту и покровительство тем, кто назовётся его человеком.
Но гордые нойоны и старейшины коттеров и слышать не хотели об этом. И это несмотря на то, что из полуденных земель доходили грозные слухи о готовящемся новом нашествии ченжеров. Тогда, скрепя сердце Наранген, предложил коттерам самим избрать себе нового хана.
Узнав обо всём этом, Джучибер был неприятно поражён, что бывший друг и союзник его покойного отца повёл себя таким образом. Для него действия нойона Нарангена, несомненно, поступавшего так с подачи Бохорула, попахивали двуличием. Он-то ожидал, что хан орхай-менгулов поддержит его, как единственного наследника Хайдара. Теперь же надеяться на его поддержку было нечего.
Это был наглядный урок того, что, когда дело касается власти, нельзя доверять ни чьим словам и обещаниям. И Джучибер усвоил его в полной мере, затаив в глубине души глухую обиду на хана орхай-менгулов.
В самый канун всеобщего съезда в курень Джучибера прибыли оба воеводы Далха-Кота. После того, как старейшины пытались подкопаться под Есен-Бугэ, они стали дружны, забыв былое соперничество. С ними приехали все друзья и те, кто держал сторону сына Хайдара. Джучибер приветствовал их, стоя возле своей юрты. Тут же находился его зять Тунгкер с женой. Сузге хлопотала, распоряжаясь об угощении вновь прибывших гостей.
Людей собралось неожиданно много. Джучибер даже не ожидал, что у него оказалось столько сторонников. Были и совсем незнакомые ему, приехавшие издалека, но знавшие его отца. Это в какой-то мере вернуло Джучиберу спокойствие. Заставляя себя быть радушным хозяином, он кланялся, произносил здравицы и поднимал чашу вместе со всеми, но настроение не улучшалось.
– Ты чего такой насупленный? – обратился к нему Мутулган-багатур.
– Утром Танчан приходил. Сурга-Огул не дал дани, а посланных его люди побили палками.
– Эге! Вот это новость! – отозвался Есен-Бугэ, оставив в сторону чашу с кумысом.
– Вот оно как? – задумался Мутулган.– Обнаглел без меры, шакалий помёт. Видать сильным себя почувствовал…
– Поднять две-три сотни нукёров, да и разнести его курень в прах,– горячась, заговорил Содохай.
– Силой сейчас ничего не добьёшься,– возразил сыну Мутулган-багатур.– Сурга просто так не дастся, у него есть собственные нукёры. Сначала нужно, чтобы всеобщий курултай утвердил Джучибера законным ханом, иначе старейшины поднимут вой, начнётся междоусобица, и твои воины уйдут каждый к своему роду. Что делать будешь?
– Но и ты не прав,– заметил Есен-Бугэ.– Такого прощать нельзя. Две трети ханского сбора всегда шли нам. Мы-то с тобой не старейшины и не нойоны. У нас нет пастухов и работников, и если мы не получим причитающееся, то как будем снаряжать и кормить ратников? Этак и последние разбегутся…
Джучибер внимательно прислушивался к разговору. Он хотел понять чаяния тех, кто нынче поддерживает его.
– Это лет пять-десять назад твои бойцы разбежались бы по куреням да заимкам, а нынче не то,– отмолвил Мутулган.– Половина из них сироты и бедняки-харачу, которые могут потерять разве что дырки от своих халатов. Да и бежать им некуда.
– Вот то-то и оно, что нечего и некуда,– усмехнулся Есен-Бугэ.– Воин должен знать, за что он сражается. И дерётся он злее, когда ему есть чего терять…
– Клянусь небом, если надо, то мой отец поддержит тебя,– горячо зашептал на ухо Джучиберу, сидевший рядом с ним Тунгкер.– Он может прислать четыре тысячи багатуров.
– Благодарю тебя,– он пожал зятю руку,– но в том нет нужды.
Если бы всё заключалось только в количестве нукёров. Мутулган прав, говоря о том, что каждый воин принадлежит своему роду. В куренях Далха-Кота они лишь временно. Например, как Мунгету, которому пришлось оставить место сотника в Барунаре из-за того, что родичи призвали его к себе. А ведь он был неплохим военачальником и мог бы выслужиться если не до тысячника, то хотя бы до есаула.
Утром, как только рассвело, стали собираться на съезд. Джучибер надел новый расшитый серебряными узорами белый халат и зелёные сафьяновые сапоги. На голове у него была круглая войлочная шапка, отороченная мехом барса, с узким козырьком и широким назатыльником. Те из коттеров, кто был родом из Барги или окрестных куреней были уже одеты, соответственно случаю. Приезжие же доставали из тороков и походных сум запасённые обновы и праздничную одежду. Поправляли сбрую нарядно украшенных коней, ибо по ним судили о достатке и удаче наездника.
Джучибер ехал впереди, на богато убранном Кентау. Рядом по обе стороны от него скакали воеводы Далха-Кота, а сзади держались ближние нукёры. По пути, на выезде из станицы, встретили нойона Суджука со свитой. Джучиберу и остальным пришлось степенно раскланиваться с ним, после чего они разъехались по разным дорогам.
Курултай проводили на берегу Иланы, недалеко от ханских могил. Вокруг места собрания были расставлены воткнутые в землю длинные пики с родовыми знамёнами-бунчуками. Каждый коттерский род имел свои отличительные цвета.
Знамя харалудов, к роду которых принадлежал Джучибер, было ярко красного цвета с золотой полосой. У бесаудов – зелёное с белым. У ораноров знамя было белое с такой же золотой полосой, как и у харалудов. У бунидов – зелёное с коричневым, у каядов – коричневое с чёрным, у хаберхедов – красно-белое, чинкинов – синее с белым. Наянкины имели чёрно-синее знамя, а бунияты – зелёно-красное. Хонгхатаны вывесили чёрно-белое знамя. В дополнение каждое знамя было украшено белым лошадиным хвостом, бывшим знаком воли и того, что коттеры никому не подчиняются.
Отдельно от всех стоял войсковой ханский туг, с которого свешивались десять чёрных конских хвостов – по числу родов, составлявших народ коттеров. После смерти Хайдара всё это время его хранили в святилище Рыси-Прародительницы, а ныне шаманы вынесли его на курултай.
Собрание началось с торжественного жертвоприношения Рыси-Прародительнице и всеобщей молитвы. Затем из толпы выступили старейшины Чаухар и Буянту.
– Дети Рыси! – обратился к собравшимся Чаухар.– Ныне же Покрытая Шерстью с Острым Клыком забрала нашего хана в свои небесные кочевья. Но как не может жить тело без головы, так и народ не может жить без хана. Потому-то мы собрались здесь, дабы избрать себе вождя.
– Всякий знает,– продолжил за ним Буянту,– табун, оставшийся без вожака, будет лёгкой добычей волчьей стаи. Доблестные багатуры и мудрые старейшины, вы должны решить, кто достоин занять столь высокое место? Кому мы нынче доверим повести наш народ за собой?
Коттерские старейшины и нойоны, вставая по очереди, долго говорили о древнем обычае избирать в ханы лучшего из лучших, но никто из присутствующих не назвал ни одного имени достойного занять белый войлок почёта. Все выжидали, кто осмелиться произнести первым заветное имя. Никто не хотел промахнуться в выборе и оказаться во вражде с новым ханом.
Когда до нойона Сурги-Огула дошла очередь держать слово, он поднялся со своего места.
– Несомненно, что новым ханом нам надо избрать человека, наделённого мудростью. А, как известно, мудрость к человеку приходит только с годами. Ибо мудрый богат жизненным опытом…
Лицо Джучибера покраснело от гнева. Он-то сразу понял, против кого направлены слова Сурги-Огула.
– Так что же ты, предлагаешь избрать в ханы старого Таянху? – издевательски спросил нойон хаберхедов Чуюн, опередив вскинувшегося было Джучибера.– Ему-то, почитай более ста лет. Все знают, что среди людей нашего языка нет человека старше и опытней его…
Среди собравшихся раздались громкие смешки, а по лицам побежали ухмылки, ибо упомянутый Таянху был бедным пастухом-харачу, что жил недалеко от Овечьего Брода и держал перевоз через Илану. Этим и кормился. Правда, он уже довольно давно отошёл от дел, но все, кому хоть раз приходилось переправлять свои отары на другой берег реки, знали старика и его внуков.
Поняв, что над ним насмехаются, Сурга-Огул сел обратно. И ещё он понял, что, несмотря на все его потуги, наиболее богатые и могущественные нойоны, такие как Кранчар, Арвед и Суджук не поддержат его.
– Клянусь когтями Прародительницы, кроме мудрости и опыта, хан должен быть доблестным воином,– заметил старейшина наянкинов Витутер. При этих его словах поднявшийся смех мгновенно стих. Хотя имя не было произнесено, но все поняли, что тот имел в виду сидящего рядом с ним главу своего рода – нойона Кранчара.
– Не только,– возразил Витутеру нойон Арвед,– кроме доблести, нужно чтобы он был известного рода, а не простым бедняком-харачу. Даже быки и те идут только вожаком благородных кровей. Я уж не говорю о конях. А мы-то люди…
– Мудро сказано, нойон Арвед,– неожиданно подхватил Мутулган-багатур,– кому иному, как не человеку из ханского рода, заступить на это место!?
После этого наступило неловкое молчание, и слова тысяцкого как бы повисли в воздухе. Намёк был яснее ясного. Джучибер невольно задержал дыхание в ожидании дальнейшего.
– Ты, славный Мутулган-багатур, забываешь, о том, что испокон веков, согласно нашим обычаям, каждый род сам себе выбирает главу, а хан избирается на всеобщем курултае,– нарушив всеобщее молчание, со своего места поднялся шаман Эренцен.– По смерти старейшины или хана его место обязан занять достойный этого звания. Избранный не по родству, а по достоинствам. Поступать иначе значит, покуситься на установленный освящённый небесной Прародительницей порядок.
Речь служителя Рыси большинством собравшихся была встречена с неослабным вниманием. Заколебались даже те, кто вначале решил поддерживать сына Хайдара. Выступление Эренцена стало неожиданным и для Джучибера, а Мутулган и Есен-Бугэ поняли, что шаман отомстил им за унижение в курене Чулуна.
– Вот что, благородные нойоны и мудрые старейшины! Торопиться в таком деле, всё равно, что решать вопрос о том жить или умереть,– подытожил всё вышесказанное нойон ораноров Гильчир.– Тут надо подумать. Крепко подумать. А пока отложим сие дело до осени, там будет видно…
Его слова встретили с одобрением. Предложение Гильчира устраивало всех, кроме сына Хайдара. Джучибер обвёл круг собравшихся ненавидящим взглядом. Нойоны родов, старейшины племени, богатые главы куреней. Большинству из них хан был не нужен. Зачем? Чтобы кто-то оградил их своеволие, и опять стал собирать с них дань в казну. Теперь, глядя на довольные лица собравшихся, Джучибер окончательно понял, что у него нет никакой надежды по-доброму занять место отца.
– Ну, как опять начнётся война с табгарами!? – громко спросил Мутулган-багатур.– Или опять среди нас заведутся головорезы, вроде Делюна? Что тогда, мудрейшие?
Тысяцкий всё ещё надеялся, что ему удастся переломить настроения собравшихся.
– Со своими лиходеями мы и сами управимся,– возразил ему старейшина Укэту.– А к табгарам пошлём слово мира! Вон и хан Бохорул готов слать к ним послов.
Старейшина указал на нойона Нарангена и Байрэ. Оба орхай-менгула сидели скромно и незаметно, но чутко прислушивались ко всему, что говорилось на курултае коттеров. Теперь, всё внимание переключилось на них.
– Посольство к табгарам честь немалая. К ихнему кагану Темябеку нужно отправить достойного человека,– произнёс старейшина Калган.
– Давайте вручим тамгу посла нойону Джучиберу,– предложил старейшина Бури. При этих словах над местом собрания враз повисла тишина, стих даже шёпот, а Джучибер вздрогнул от неожиданности, когда услыхал своё имя. Собравшиеся молчали, поглядывая в его сторону.
– Что же,– первым нарушил наступившую тишину голос Суджук-нойона.– Думаю, что выбор уважаемого старейшины Бури, заслуживает внимания. Он рассудил мудро.
– Я тоже за то, чтобы поехал нойон Джучибер,– отозвался старейшина буниятов Элдекэр.
– Пусть едет сын Хайдара,– громко произнёс Оритай. Старейшине было немного стыдно за то, что он так и не отважился поддержать Джучибера в открытую.
– Я не против,– пожал плечами нойон Арвед. При этом он многозначительно посмотрел на Суджука.
Следом за ним и остальные высказались за то, чтобы Джучибер возглавил посольство к табгарам. Только нойон Кранчар высказал сомнение: негоже мол, что посол должен быть один – не гонец ведь. Большому посольству – и почёт велик! Пусть ещё кто-нибудь поедет.
В качестве второго посла выбрали старейшину Белтугая. За него больше всех ратовал Сурга-Огул, рассчитывая, что тот будет присматривать за Джучибером. Нойон боялся, что в случае удачных переговоров, Джучибер сможет доказать, что он способен удержать поводья власти в своих руках и вполне возможно, что на следующем курултае, что состоится в начале зимы, его всё-таки изберут в ханы.
Джучибер не стал отказываться от поездки к табгарам. Вместо этого он поднялся и поблагодарил собравшихся за оказанную ему честь.
«Ну, погодите! Я ещё вернусь. Осенью схожу вместе с Бохорулом на ченжеров, а там посмотрим» – думал он про себя, кланяясь по сторонам.
Наступил вечер. На небе, отливающем сиреневой, вспыхивали первые звёзды. Над юртами потянулись вверх тонкие струйки дыма. Поднимаясь вверх, они смешивались с туманной дымкой, окутывающей долину Иланы.
Из куреня Суджук-нойона выехал всадник, ведущий за собой двух тяжело навьюченных лошадей. Провожаемый ленивыми, чуть удивлёнными взглядами дозорных он миновал вал и выехал в открытое поле. Это был Кейхат. Оказавшись на просторе степи, он повернул на восход, туда, где далеко за Эрдышой лежали кочевья табгаров, и вскоре его размытый вечерними сумерками силуэт исчез в темноте, накатывающей на долину Иланы ночи.