Дети Антарктиды. Лед и волны

Глава 16 Эхо прошлого

4 февраля 2093 года

Прошло несколько дней, айсберг и льды остались за кормой траулера. Судя по колебаниям температуры между двенадцатью и пятнадцатью градусами Цельсия, путники достигли субтропиков[18].

Как только судно покинуло территорию Антарктики и вышло в открытые воды, Лейгур оставил штурвал и доверил управление автопилоту, лишь иногда корректируя курс и отслеживая данные на бортовом компьютере. Однако по ночам он всегда возвращался за штурвал, хоть в этом и не было особой нужды. Возле капитана всегда находился кто-нибудь из команды, дежурили по очереди. За каждым шагом исландца продолжали следить, а его запястья по-прежнему сковывали наручники.

На второй день их выхода в океан, как только на палубе стало относительно теплее, Домкрат стал охаживать «Титан» как возлюбленную. Он то и дело пропадал внутри, наводя там порядок и ковыряясь в двигателе, а ещё закрашивал взятой невесть откуда краской царапины от пуль, оставленные во время налёта пиратов. Казалось, стальная махина была для него единственной отдушиной и любовью всей жизни — настолько долго и усердно он с ней возился.

Йован не находил себе места. Он стал часто упоминать «Восток», рассказывать, как сильно скучает по братьям и сёстрам, а в особенности по своему «Полярному Переполоху» и родной барной стойке, где с удовольствием кормил и поил восточников. Здоровяку не хватало столь любимой его сердцу суеты, благодарных улыбок товарищей, шума и разговоров толпы.

— Эта тишина убивает меня, Матюш, — признался он, стоя на палубе. — Такое ощущение, что я очутился в самой гуще какой-то тягучей пустоты, где не слышно ничего, кроме плеска этого океана и собственных мыслей.

В отличие от Йована, Арина чувствовала себя прекрасно. По крайней мере, так можно было понять по неугасающей искре любопытства в её глазах и неизменной полуулыбке, с которой она обязательно комментировала всё происходящее вокруг. Ей просто не сиделось без дела, и ещё в проливе Дрейка Арина вновь принялась возиться с метеодатчиком, превратив свою прикроватную тумбочку в небольшую мастерскую.

На третий день Матвей заметил обеих девушек на корме траулера. Прогрессистка учила свою новую подругу обращаться с пистолетом. Арина с вполне серьёзным лицом брала оружие в руки и под комментарии Нади училась прицеливаться, направляя ствол в облака. В тот день Матвея ущипнуло небольшое чувство ревности. Почему она не обратилась к нему?

Кроме того, он часто заставал её рядом с Домкратом. Арина с присущим ей любопытством наблюдала за тем, как механик ковыряется в «Титане», изучала каждое его движение. Бывало, она звала Надю, если та была рядом, и просила её на время побыть переводчицей на язык жестов. Тогда на Домкрата обрушивался поток вопросов: «Как работает вот эта деталь?» или «За что отвечает вон то устройство?». Хоть и с неохотой, но тот всё же удовлетворял её любопытство.

Ясир почти не появлялся на палубе. Всё своё время он уделял Вадиму Георгиевичу, который с момента проведения операции так и не очнулся. С первого взгляда казалось, что старик мёртв, но тихое дыхание и посещающий его по ночам горячий бред говорили об обратном. Уставший врач то и дело вкалывал ему какие-то уколы и менял раствор в самодельной капельнице, сопровождая эти действия тяжёлыми вздохами.

Лишь в те часы, когда ему нужно было молиться, он просил кого-нибудь посидеть с начальником и позвать его в случае чего.

Реже всех Матвей видел сержанта. Прогрессист иногда появлялся на палубе, стоя на корме в молчаливом одиночестве, но чаще всего он просто спал в кубрике. Один раз собиратель застал его за чисткой оружия внутри «Титана»: Миша старательно протирал ствол винтовки и проверял боеприпасы.

За минувшие дни злость Матвея на сержанта успела подостыть, но не исчезла полностью.

Сам же собиратель все эти дни обдумывал план предстоящей вылазки в Москву из порта Санкт-Петербурга. Он досконально изучал данные ему прогрессистами карты этой области и перечитывал записи в своём дневнике погодных наблюдений, отмечая климатические особенности региона. Этот дневник он начал вести по настоянию отца ещё со времён своей первой вылазки, внося в него заметки из собственного опыта. Туда же Матвей записывал услышанное от других надёжных собирателей, делающих рейды в местности, где ему побывать не удалось. Порой эта информация очень помогала подготовиться к тому, чего следовало ожидать в том или ином городе.

В Москве, как и многие собиратели, он не был. Однако ему всё же удалось найти небольшой комментарий, сделанный карандашом. Матвей записал его семь лет назад со слов некоего собирателя Олега Троекурова.

Москва.

Время вылазки: декабрь-январь.

Шкала опасности: синий, зелёный, перетекающий в оранжевый; климат умеренный, возможны оттепели! Погода в сезон не устойчивая.

Мерзляки: потрошители, ищейки (возможно другие)

Потери: трое из пяти.

Добыча: много.

Общее: Пеший ход, на транспорте не пройти, много обломков, военной техники. Город большой, нужна карта!

Не рекомендуется к вылазке.

Написанное не вселяло оптимизма, да и слишком мало информации. Интересно, опираясь на какие данные туда отправилась дочь Вадима Георгиевича? Или они возложили надежду на опыт легендарного Шамана? Возможно, теперь уже мёртвого…

Да, и если так подумать, что именно заставило столь значимого собирателя сунуться в этот довольно небезопасный город? Неужели ему предложили столь огромную плату, что он решил рискнуть? Или за этим кроется нечто большее?

Возможно ещё, что заметки Матвея касательно столицы России приукрашены, и этот Троекуров преувеличивал опасность города для вылазок. Вероятно, ему просто не повезло, и он столкнулся с внезапным потеплением в зимний период времени.

Погрузившись в размышления, собиратель не сразу заметил, что внизу страницы есть ещё одна надпись, отозвавшаяся эхом не самых приятных воспоминаний в его сердце. Это был адрес родного дома:

Московская обл., пос. Ясная Поляна-2, д. 3.

Когда отец был жив, он часто вспоминал загородный дом, из которого их семья бежала во время Вторжения. Говорил тогда ещё молодому Матвею, что настанет день, когда он вместе с ним обязательно вернётся туда, и жизнь для них, как и для всего человечества, начнётся заново.

— Засадим весь огород огурцами, помидорами и картошкой, конечно. Куда же без картошки? Будем с тобой ходить под знойным солнцем, красные, как раки, и никакого холода. Потом дом начнём восстанавливать, работы уйма будет! Там, наверное, за все эти годы столько пыли осело…

Речи отца в последние годы его жизни то и дело приобретали мечтательные нотки, соседствующие с полным безумием. Он всё чаще говорил о доме, о матери, о наивных надеждах, что вот уже совсем скоро с небес спустится Господь и покарает всех тварей, посягнувших на род человеческий. Потом он и вовсе стал бредить, нести всякую несуразицу, среди которой нередко слышался адрес родного дома, со временем засевший в голове Матвея. Увы, в середине зимовки отца, помимо бреда, настиг ещё и страшный жар, за сутки сведший в могилу одного из лучших собирателей тех лет.

Порой Матвей задумывался: а не ждёт ли его та же участь, что и отца? Возможно, будет лучше быстро погибнуть от лап мерзляка, нежели утонуть глубоко в себе, испытывая мучительную боль, от которой нет лекарства.

И самое главное — что заставило сурового и крепкого мужчину, такого, как его отец, сдаться? Да, Вячеслав Беляев, определённо, сдался, погрузившись в собственные мечты, заставившие его сойти с ума. Но что способствовало этому? Неужели потеря надежды? Понадобилось всего несколько лет жизни, чтобы уничтожить этого железного человека изнутри.

Тогдашний юношеский максимализм, бурлящий в сердце Матвея, заставлял его ненавидеть отца за то, что тот опустил руки и перестал бороться, оставив сына совсем одного.

Но теперь, став старше, он уже не осуждал его, поскольку понял для себя одну простую вещь: жизнь его отца разделилась на ДО и ПОСЛЕ Вторжения. Старшее поколение знало, что значит жить, а не выживать. Знало, каково это — не ощущать холода двадцать четыре часа в сутки, при этом не мучаясь от голода. Его отец был ребёнком Земли, впитавшим в себя все её дары и воспринимающим их как должное, но сам Матвей, да и большинство собравшихся на этом корабле были детьми Антарктиды. Их жизнь неразрывно связана с арктическим холодом, где всякий день — как сражение, в котором они вынуждены бороться за каждую крошку пищи и тепла. Вместо воспоминаний о мире, полном изобилия и гармонии, а именно таким он виделся им до Вторжения, они знают только постоянное выживание, голод и холод. Этот опыт сделал их стойкими и решительными, готовыми преодолевать любые препятствия при любых условия. Потому что это теперь их реальность, их мир, и ничто иное для них уже не существует.

Краем глаза Матвей заметил, как лежавший напротив Вадим Георгиевич дёрнулся во сне. На минуту показалось, что сейчас он очнётся, но этого так и не произошло.

Собиратель отложил записную книжку в сторону и решил выйти на палубу, подышать воздухом.

Внезапно возникшие в голове мысли об отце ещё долго не покидали его.

В полдень вся команда спустилась в кубрик и расселась за обеденным столом. Меню не отличалось разнообразием и ограничивалось пеммиканом из тюленьего и пингвиньего мяса, сушёной рыбой и кипятком.

— Знавал я одного парня-англичанина, — начал беседу Ясир, — который настолько обесценил вкус еды, что был способен питаться одной только рыбой, и она ему совершенно не надоедала.

— Это как так? — с неподдельным любопытством спросил Йован.

— А вот так, — продолжил араб, чавкая и пережёвывая пищу. — Он говорил, что во время еды внушает своим вкусовым рецепторам, будто ест не рыбу а, скажем, китовое мясо, или курицу, или говядину. Всё, что захочешь!

— Боже, убила бы сейчас за кусок говядины, — со вздохом заметила Арина, брезгливо бросив сушёное мясо на тарелку.

— А ты её хоть пробовала? — задал вопрос здоровяк.

— Нет. Но уверена, что она вкусная. У меня на «Востоке» есть старая кулинарная книжка на испанском языке с картинками. Открываешь её, и желудок с ума сходит от вида блюд. Я дальше десяти страниц не смогла осилить.

Внезапно Йован закрыл глаза и, бросив кусок пеммикана в рот, стал тщательно его жевать.

— У тебя всё хорошо? — поинтересовалась Арина.

— Тихо! — шикнул он, пережёвывая. — Не мешай. Я внушаю своим вкусовым рецепторам, что жую всё, что угодно, кроме долбаного пеммикана, — через секунду, сморщившись, здоровяк проглотил кусок и заявил: — Нет, до сих пор долбаный пеммикан.

— Матвей, — обратилась Арина к собирателю. — Ты столько раз бывал на захваченных землях… Скажи, ты-то хоть пробовал говядину?

Тот намеренно подождал, пока все присутствующие за столом обернутся к нему с любопытными взглядами, и, не поднимая глаз от тарелки с обедом, с притворным равнодушием ответил:

— Да, и не только говядину.

Все загремели стульями, вилки и ложки были отложены на стол.

— Оленину, баранину, курицу пробовал, — продолжал собиратель, и каждое последующее упоминание дичи вызывало в глазах его слушателей яркий блеск. — Много чего.

— И каково всё это на вкус? — выждав немного, спросил Йован.

— Всё по-разному.

— Ну, хоть говядина, — не выдержала Арина. — Какая она?

Матвей подвинул тарелку, сложил руки и, глядя ей прямо в глаза, с улыбкой произнёс:

— Ничего лучше в жизни не пробовал. Особенно, если как следует поджарить на огне.

Девушка вымученно улыбнулась, и вернулась к тарелке.

— Да я и сырой кусок сожрать готова, лишь бы этим снова не давиться, — пожаловалась Надя.

— Так, всё, хватит ныть, — резко ответил Миша, доевший свой обед, даже не поморщившись. — Нашли мне тут ресторан.

— Да, ладно вам, сержант, — заступилась за всех Надя, — помечтали немного, только и всего.

В разговор вновь вступил Ясир.

— Секунду, — он обратился к Матвею, — ты говоришь, что пробовал на захваченных землях говядину и не только. Но ведь…

— Откуда там взяться животным, когда всё кишит мерзляками? — продолжил за него собиратель.

Араб кивком подтвердил его догадку.

Остальные тоже заинтересовались и обратили всё своё внимание на Матвея.

— Да вот так, — сообщил он спокойным голосом. — Молча сосуществуют себе с мерзляками. Пришельцы их не трогают, ни одну крохотную букашку.

Ясир хмыкнул:

— Странно…

— Помню, — начал Матвей, оторвавшись от трапезы, — как мне довелось увидеть лет семь тому назад небольшое стадо диких мустангов в прериях Аляски. До чего же красивые создания, наблюдать за ними — одно удовольствие, — собиратель попытался вспомнить этот хоть и небольшой, но крайне приятный отрезок из своей жизни. — Молодые жеребята вместе со взрослыми лошадьми скачут по полю и громко ржут. Чудные звери. И вот пришли они на водопой, целое стадо стало пить воду из небольшой реки, а в полукилометре от них ползал дохляк — это один из видов мерзляков, такая жуткая тварь, похожая на паука, чуть более стойкая к холоду, нежели остальные. Так вот, ни дохляк, ни лошади даже не встрепенулись, не дёрнулись, словно вообще не замечали друг друга.

Все за столом с минуту молчали, будто пытаясь представить себе это зрелище.

— Животных в захваченных землях много, и не все они безобидные. Хищников расплодилось за эти годы тьма, — продолжил Матвей. — И холода большинство из них не боятся. Поэтому даже если и будет минус двадцать по Цельсию — это не повод расслабляться. Учтите это, когда мы сойдём на берег.

— Интересно, почему так? — задумчиво спросила Арина, глядя в сторону. — Почему мерзляки животных не трогают?

Собиратель пожал плечами:

— Хотел бы и я это знать.

Скрежет вилок возобновился. Доев оставшееся, все принялись пить кипячёную воду.

— Кто-то должен сходить и накормить пацана, — сержант положил на стол ключ от складских помещений.

— Я схожу, — предложила свою кандидатуру Арина и уже стала перекладывать в тарелку пеммикан.

— Я помогу тебе, — отозвался Матвей, выходя из-за стола.

— Да я справлюсь, — недовольно выдохнув, ответила она.

— Я знаю, просто хочу ещё раз потрясти его, может, одумался за эти дни.

— Будь моя воля, я бы ему и крошки не дала, — Надя лениво скоблила вилкой по мясу в тарелке, посматривая в сторону лежащего без сознания начальника.

— Ты, кстати, будешь доедать? — поинтересовался Йован, взглядом указывая на остатки её порции. — Хочу потренировать эти самые вкусовые рецепторы.

Арина и Матвей встали из-за стола и направились к выходу из кубрика. Девушка прихватила тарелку с пеммиканом, а собиратель набрал полную чашку холодной воды. Какое-то время их шаги тихим эхом отдавались в пустынном душном коридоре, пока пара восточников не исчезла за металлической дверью.

— Как ты? — задал вопрос Матвей, когда они спускались по лестнице.

— Это обязательно? — с едва заметным раздражением спросила Арина.

— Что обязательно?

— Каждый раз интересоваться, как я? — девушка не выдержала и остановилась. Она взглянула на собирателя строгим взглядом: — Матвей, в который раз уже повторяю — мне семнадцать. Это десять плюс семь, понимаешь? Много лет!

«Глупышка ты, — подумал он про себя. — Разве же это возраст?».

Но вслух произнёс:

— Да мне просто любопытно.

— Ага, — бросила она и пошла вперёд.

— Заметил, что ты в последнее время часто общаешься с Надей, — продолжил он осторожно.

— И?

— О чём разговариваете?

— Да о всяком, девчачьем.

— Вот уж в ком угодно, а в Наде девчачьего, кроме внешности, мало чего, — пробормотал собиратель.

— Блин, Матвей, ты для этого за мной пошёл? Мозг мне выносить? — Арина снова повернулась к нему.

Матвей впервые услышал в её голосе прежде незнакомые ему нотки дерзости. Нет, конечно, иногда она дерзила ему, но звучало это весьма безобидно. Однако сейчас это было что-то иное — более решительное, на грани с агрессией.

— Нет, просто любопытно, о чём вы…

— Да ни о чём таком, просто болтаем. Вот ты заладил…

Она недовольно вздохнула и закатила глаза:

— Пойдём уже.

Открыв дверь ключом и зайдя внутрь, Матвей обратил внимание на то, что мальчишка дёргал верёвку, а заметив их, бросил её и отошёл в сторону — должно быть, пытался освободиться.

За минувшие пять дней лицо пленника успело покрыться сажей, от него самого разило потом и мочой. Поставленное рядом ведро нуждалось в замене.

От жалкого вида паренька у Матвея сжалось сердце. Он чувствовал себя чудовищем, насильно удерживающим пацана на привязи. Но иного выбора у них не было: развязать ему руки и дать свободно расхаживать по судну означало подвергнуть опасности кого-нибудь из команды.

Да и, кроме того, этот Тихон до сих пор представлял собой скорее не мальчишку, а враждебный комок неконтролируемой злобы. Все эти дни он только и делал, что покрывал матом приносивших еду и требовал отпустить его, швыряя тарелки с обедом или ужином в стену. Но с каждым заходом борзости в нём убавлялось, как и юношеской пылкости, из-за которой, казалось, тот мог бы орать и буянить сутками напролёт.

Сейчас он уже выдохся, устал и, вполне вероятно, отчаялся. Последние пару дней юный пират предпочитал молча принимать еду и воду.

— Уйди отсюда, — с ходу велел Тихон приближающейся к нему Арине, а затем обратился к Матвею: — Ты, ишак, вели ей уйти.

Собиратель заметил, как мальчишка сделал шаг назад, насколько позволяла верёвка, чтобы перекрыть своим телом вид на ведро для справления нужды.

— Да не собираюсь я туда глядеть, — оценив неуклюжую попытку пленника, спокойно ответила девушка и поставила миску на ящик. — Вот.

Тихон посмотрел на содержимое тарелки и повёл носом.

— Снова эта дрянь? — возмутился он.

— Здесь тебе не таверна, — резко выдала Арина. — Радуйся, что вообще голодом не морят.

Снова Матвей услышал ту самую непривычную грубость в её голосе и словах.

Мальчишка поморщился в ответ, но всё же взял пальцами небольшой кусок пеммикана и сунул его в рот.

— Долго вы ещё меня будете здесь держать? — поинтересовался он, пережёвывая жилистое мясо. — Я же говорил, что ничего не знаю о нападении.

— Я тебе верю, — произнёс собиратель.

Челюсти мальчика перестали двигаться, глаза с удивлением уставились на него. Пацан выплюнул недожёванную мякоть и рявкнул:

— Так какого мороза я ещё здесь⁈

Матвей не успел ответить, как в разговор вмешалась Арина:

— Ты подстрелил одного из наших.

— И что теперь, мне тут до конца дней сидеть? — пленник взглянул на Матвея, и на этот раз его глаза не бегали из стороны в сторону, как в случае с девушкой. — Дайте хоть воздухом подышать! Я здесь задыхаюсь уже! И почему тут так душно? С каждым днём всё жарче и жарче! Вы решили меня в пекле уморить?

— Нет, просто мы уже давно не в Антарктиде, — отрезала девушка.

— Арин! — попытался осадить её Матвей и даже привстал с ящика, на котором прежде сидел.

— Ч-что? — Тихон от услышанного попятился.

— Мы сейчас в Атлантическом океане, уже эдак в пяти тысячах километров от побережья Антарктиды, — она обернулась к Матвею: — Что? Он всё равно узнал бы, рано или поздно. Пускай уж лучше сейчас.

Мальчик испуганными глазами посмотрел на собирателя и спросил:

— Это правда?

— Да, — выдохнул Матвей и с упрёком взглянул на Арину.

Тихон опустил голову и прислонился спиной к столбу, к которому был прикован.

— Да как же так?.. — он задрожал.

Затем обратил свой до смерти перепуганный взгляд на них и заговорил заплетающимся языком:

— Там же эти твари, эти жуки! И вы прямо туда, к ним?

Матвей ответил:

— Да, прямо к ним. Заодно и узнаешь, каких усилий нам, собирателям, стоит добывать вещи, которые вы у нас крадёте в самом конце пути. Будет тебе уроком.

Ноздри мальчишки раздувались при каждом вздохе.

— Катись ты со своим уроком! — чуть ли не взвизгнул он. — Я член братства Моргана, а не упрямый ишак. Твоё дело — донести, моё — забрать! Выпусти меня щас же!

Арина ухмыльнулась:

— Паразит мелкий…

Тихон хоть и сдавленно, но проговорил:

— На себя посмотри! — он не мог удержать на ней взгляда дольше секунды, стеснительно его опуская. — Самой-то сколько?

— Хватит, чтобы ещё раз тебя той сковородкой по башке огреть.

— Так, всё, пойдём, — велел Матвей и коснулся плеча девушки.

— Куда это вы? Эй! Хоть воздухом дайте подышать! Я здесь задыхаюсь!

— Разговаривать научишься, тогда подумаю над тем, чтобы вывести тебя на палубу, — на полном серьёзе обратился к нему собиратель.

— Я щас хочу! Развяжите меня! Быстро!

— Я ещё приду вечером, — добавил тот напоследок, закрывая за собой дверь.

— Не буду я ждать, выпускай сейчас, или я…

Матвей запер дверь склада, и теперь оттуда слышался лишь приглушённый крик и звон оловянной обеденной тарелки, полетевшей в стенку.

— Может, Надя права? Нечего его кормить, — легкомысленно бросила ему Арина.

— Плевать, что говорит Надя, — не выдержал он и поймал на себе озадаченный взгляд сестры. — Своей головой думай.

— Матвей, да ты слышал, как он с тобой разговаривает?

— Он мальчишка, ясно? Глупый, да ещё, похоже, и с промытыми мозгами, но мальчишка, — последнее слово собиратель намеренно подчеркнул, сказав его медленно и чётко.

— А по мне так просто маленький говнюк, — ответила девушка и пошла прочь.

— Арин! — окликнул её Матвей, но она даже не обернулась.

Собиратель сплюнул, желая избавиться от горечи, подступившей к горлу, и, ещё раз взглянув на дверь, за которой не утихала очередная порция ругани, направился к выходу.

Поднявшись на палубу, он окончательно пришёл к выводу, что мальчишка точно ничего не знал об их экспедиции, иначе не удивился бы тому факту, что они плыли в захваченные земли.

Этой же ночью присматривать за капитаном выпало Матвею с Домкратом. Прогрессист не сводил взгляда с исландца, держа винтовку на коленях. Выглядел он при этом как заледенелая статуя, а почти не моргающие глаза и жутковатый взгляд лишь укрепляли этот образ.

Матвей, воспользовавшись служебным рвением своего напарника, баловался с найденными в трюме игральными картами, раскладывая пасьянс. За этой игрой очень любил коротать время его отец в долгих и утомительных плаваниях.

Когда от узора на обратной стороне карт уже стало рябить в глазах, собиратель убрал колоду куда подальше и обратил взгляд на Лейгура. Вспомнив об отце, Матвей всё же решил спросить у исландца, откуда тот его знал.

Но не успел он и рта открыть, как вдруг капитан, как ни в чём не бывало, направился к выходу.

Домкрат, словно ждавший этого момента, резво поднялся с дивана и угрожающе передёрнул затвор.

Исландец сразу же остановился и недовольным тоном что-то прошептал на родном языке.

— Куда это ты собрался? — Матвей взял в руки револьвер, на этот раз заряженный. У прогрессистов нашёлся нужный калибр.

— У нас снизилась мощность. Нужно проверить двигательный отсек.

В голове у собирателя возникло сразу два предположения: либо то, что говорит капитан, — правда, либо всё это намеренно подстроено.

Прямо сейчас следовало быть осторожными вдвойне.

— Чего сразу не сказал, а вот так вот пошёл? — спросил Матвей.

— Всё никак не привыкну к парочке надзирателей.

— А пора бы…

Матвей кивнул Домкрату, который смотрел на него с вопросительным выражением лица, и прогрессист опустил винтовку, но по-прежнему был начеку.

— Ладно, пойдём, — велел собиратель.

Они втроём спустились вниз, миновали кубрик, где все уже спали, и двинулись дальше по коридору. Матвей держал в руке рацию на случай экстренной связи с остальными.

Проходя мимо двери на склад, Лейгур спросил:

— Я слышал, у меня на борту появился пленник, — и, обернувшись через плечо, уточнил: — Какой-то пацан из напавшей на нас шайки?

— Да, — ответил Матвей, решив, что нет смысла это скрывать. — Говорит, что состоит в каком-то Братстве.

Исландец вдруг остановился, заставив Домкрата настороженно вскинуть винтовку.

— Братство? Не Моргана случаем? — небольшое эхо от его грубого голоса прокатилось по коридору.

— Давай иди вперёд, — велел ему собиратель и добавил: — Да, Моргана.

Капитан послушно зашагал дальше.

— Ты знаешь что-то про них? — Матвею стало немного любопытно. — Я прежде никогда не слышал ни о каких братьях, хоть и не раз сталкивался с разными бандами.

— Оно и неудивительно, это Братство появилось совсем недавно.

Они дошли до небольшой шлюзовой двери. Лейгур взялся за маховик кремальерного замка, похожий на колесо со спицами, и стал его крутить, что было непросто делать в наручниках. Исландец налёг на маховик и, немного пыхтя, произнёс:

— Сумасшедшие фанатики и психи. Их главарь… Уильям Морган. Он у них там что-то вроде проповедника и мессии. Фух! Промывает адептам мозги на острове, где они обосновались.

Наконец тяжёлая дверь отошла в сторону, открывая проход в тёмное помещение.

— Остров Тринити? — уточнил собиратель.

— Да, он самый. Их там уже сотни человек, преданных фанатиков этого самого Моргана, готовых за него убить. Уж не знаю, что именно он там вкладывает им в головы, но получается это у него очень уж мастерски и, самое главное, быстро. У тебя есть фонарик на браслете? Посвети, нужно добраться до выключателя.

Матвей подал сигнал Домкрату следить за пленником, а сам пошёл вперёд, ко входу, и включил фонарик.

— Туда посвети, — указал капитан направо.

Луч света заскользил по стене молочного цвета, высветив пятна ржавчины и небольшой рычаг.

— Стоп, вот он.

Исландец подошёл к рычагу и резко потянул его вниз.

Через мгновение небольшое помещение озарилось ярким светом. В глубине отсека находился электрический двигатель. Он выглядел чистым и ухоженным, ничего лишнего: массивный корпус из матовой стали, спереди — панель с индикаторами и тумблерами.

— Так, посмотрим, — Лейгур шмыгнул носом и направился к агрегату. — Что-то мне не нравится этот шум.

Шум, действительно, был: со стороны двигателя слышались какие-то шлепки. Матвей немного расслабился. Видимо, исландец ничего не затевал, и спуск в этот отсек не грозит им неприятностями.

Капитан нажал на одну из кнопок, размещённую на панели двигателя, и тот сразу заглох.

— Так что насчёт Братства? Нам стоит их опасаться? — собирателя никак не отпускали мысли о бандитах.

— Ну, если из этой экспедиции будет кому возвращаться в Антарктиду, то после той бойни нам точно лучше не появляться в водах полуострова, — Лейгур подошёл к двигателю и осмотрел его со всех сторон. — В последнее время из-за этих проклятых пиратов многие капитаны и собиратели стали делать большой крюк через Индийский океан. Они тратят при этом кучу ватт, лишь бы не проплывать рядом с полуостровом.

Матвей задумался. Хватит ли им ватт для подобного крюка? Надо бы спросить у сержанта.

— Мне нужны свободные руки, — попросил капитан, указывая взглядом на наручники.

Не теряя бдительности, собиратель достал ключ из кармана и взглянул на Домкрата (тот одобрительно кивнул и нацелил винтовку), затем, подойдя к исландцу, отстегнул наручники.

Капитан потёр следы на запястьях, тяжело вздохнул и открыл металлическую крышку двигателя. Посмотрев внутрь, он прищурился:

— Ага, так я и знал. Ремень соскочил со шкива, — мужчина всунул руки в нутро механизма и что-то пощупал. — Надо бы заменить, совсем уж плохо выглядит, того и гляди порвётся. Кажется, был у меня здесь где-то запасной…

Лейгур подошёл к одному из железных шкафчиков возле стены, открыл его и стал перебирать внутри разные запчасти.

Действия исландца насторожили Домкрата. Он сделал шаг вперёд, при этом поглядывая на заглохший двигатель.

— Ты упомянул моего отца перед атакой этого Братства, — начал Матвей, решив переключить разговор на другую тему и, наконец, узнать ответ на интересующий его вопрос.

— Всё так, — кивнул капитан, бросив на пол гаечный ключ. — Мне довелось сопровождать его в пяти рейдах. Хороший мужик, надёжный собиратель. Ага, вот и он, змей!

Лейгур выудил из шкафчика покрытый пылью, но с виду совсем целёхонький ремень. Он пощупал его и дёрнул пару раз, проверяя прочность.

— Ты, наверное, и не помнишь совсем, — продолжил исландец и подошёл к двигателю, прихватив с пола гаечный ключ, — но нам с тобой даже довелось видеться, когда ты был ещё вот таким мальцом, — ребром ладони он коснулся груди. — Отец сопровождал тебя в твоей самой первой вылазке. Какой же это был год… кажется, 2075-й. Точно, 2075-й! Тогда собирательство только набирало силу. И корабль у меня был другой, поменьше.

— Врёшь, — Матвей почувствовал, как у него по телу побежали мурашки.

— Как скажешь, а я тебя прекрасно помню. И узнал сразу, уж больно ты на отца похож внешне. Кстати, как он? Жив?

У собирателя от услышанного всё похолодело внутри, а в ушах зазвенело. Он стал копаться в собственной памяти, как в огромном архиве со множеством полок и ящиков. Вот они, датированные 2075-м годом, воспоминания его первой вылазки с отцом на захваченные земли.

Вдруг Матвей осознал, что всё это время совершенно не помнил капитана, переправлявшего их туда. В памяти сохранились лишь слабые очертания, да размытое лицо, которое теперь стало постепенно проявляться.

Лейгур Эйгирсон… Лейгур Эйгирсон…

Так вот почему это имя показалось ему знакомым, когда Вадим Георгиевич впервые упомянул о нём!

Неужели это правда? Неужели этот детоубийца и впрямь знал его отца и участвовал в самой первой в его жизни переправе на захваченные земли?

На душе сразу стало погано.

— Так что? — голос исландца вывел его из мимолётного ступора.

Собиратель взглянул на капитана и увидел, как тот орудует гаечным ключом, ослабляя натяжитель.

— Что? — до сих пор находясь в растерянности, переспросил Матвей.

— Отец твой? Жив он?

— Нет. Умер десять лет назад.

На мгновение рука Лейгура остановилась:

— Жаль.

Он продолжил крутить винт, но спустя пару минут отложил гаечный ключ в сторону и вынул из двигателя чёрную потрёпанную на вид полоску из синтетического материала. Затем взял найденный в шкафу ремень и осторожно установил его на шкив вместо прежнего.

— Мерзляки? — уточнил капитан.

— Нет, — возразил Матвей.

— А как?

Собиратель не отреагировал на вопрос и всем своим видом дал понять собеседнику, что не собирается обсуждать смерть своего отца.

К счастью, Лейгур правильно интерпретировал его молчание и принялся натягивать ремень без лишних расспросов.

Через несколько минут он хлопнул металлической дверцей и объявил:

— Так, готово. Сейчас проверим.

Капитан подошёл к панели управления и нажал на кнопку включения. Пол завибрировал, двигатель равномерно загудел и более не издавал того странного шлёпающего звука.

— Звук исправно работающего механизма лучше всякой музыки, — улыбнулся исландец.

Увидев его довольную улыбку, Матвей на мгновение поймал себя на мысли, что перед ним стоит словно бы другой, обычный человек, а не безжалостный детоубийца.

— Ну, что, пошли обратно, — капитан послушно вытянул перед собой руки, давая возможность снова заковать его в наручники.