— Здравствуйте, Егор Кузьмич. Сержант Морозов по вашему приказанию прибыл. Надеюсь, ничего серьезного не случилось? Очередной заговор сейчас явно лишний.
— Всё шутишь? Проходи, садись. Разговор будет долгим.
— Значит, снова проблемы. К бабке не ходи, угадал.
— Можно подумать, что их когда-нибудь не было? Вся наши жизнь — одна сплошная борьба. То с урожаем, то с оппозицией, то с Западом, то со своим прошлым воюем. Нет, видимо, у нас другой судьбы. Как ты и предупреждал, начались серьезные проблемы на венгерско-австрийской границе. Западные «голоса» сообщают, что министры иностранных дел Венгрии и Австрии совместно провели символическую церемонию разрушения пограничных ворот. После чего проход был открыт в обе стороны в течение нескольких часов. За это время около двух сотен граждан ГДР сбежали на Запад, венгерские пограничники им никак не препятствовали. Это то, о чем ты докладывал раньше?
— Судя по всему, да. «Европейский пикник» — так назовут эти события в моем времени. По датам примерно совпадает, только количество перебежчиков вроде бы чуть меньше сейчас. Но точно не скажу. После нашей статьи о жутком будущем после объединении Германии так и должно быть — желающих заметно уменьшилось. Впрочем, скорее всего, там самые упёртые диссиденты из идейных, из «грантоедов».
— Мы тоже так считаем. Поэтому задачи предотвратить не ставили, чтобы не раздувать скандал. Откатить процесс мы не сможем, по твоим словам?
В голосе генерального секретаря отчетливо проступили нотки обреченности, тяжело ему, наверное, смириться с неизбежностью распада социалистического лагеря. Даже послезнание не всегда помогает, некоторые процессы идут по инерции, запущенные десятилетиями назад и остановить их невозможно. Либо цена такой остановки слишком высока.
— Егор Кузьмич, можно я одну мысль скажу, только вы не обижайтесь, если она покажется откровенно бредовой.
— Валяй, чего уж там. От тебя такого наслушался, что удивляться поздно.
— Не буду философствовать и долго объяснять. Если удар противника слишком силён, и нет шансов его отразить без серьезных потерь, то надо обратить силу врага в свою пользу. В дзю-до есть такой принцип: используя силу врага, пропусти его атаку, придай дополнительное ускорение — противник тут же провалится.
— Это называется: «Не буду философствовать»?
— Совсем чуть-чуть. Только чтобы, обозначить как система работает. С «Европейским пикником» мы поделать ничего не можем, сейчас не 1956 год. Кстати, обратите внимание, что венгры начали бузить и рваться на Запад раньше всех остальных, до ввода войск в Чехословакию ещё двенадцать лет оставалось, до польской «Солидарности» — почти четверть века. Сделаем зарубку в памяти — это важно.
— Если хочешь пересказать учебник истории, то сейчас не время и не место. Переходи к делу, у нас сегодня ещё много других вопросов.
— Прощу прощения, придётся ещё немного углубиться в историю и даже в географию. Трогательное единение двух министров имеет более глубокие корни, чем нам кажется. Формально эти две страны не имеют ничего общего, кроме кусочка границы. У любителей Венской оперы — капитализм, у соседей — якобы социализм. Но мы-то знаем, что это ни насколько не помешало объединению Германии в моем будущем, тем более, что Венгрия стремительно скатывается к махровому капитализму. И если мы посмотрим на карту Европы накануне Первой Мировой войны, то обнаружим, что тогда это была одна страна — империя Габсбургов.
— Забавно. Кажется, начинаю подозревать, куда ты клонишь. Очередной сумасшедший заскок?
— Правильно все понимаете. Если в нашей реальности не будет Единой Германии, то никто нам не мешает воссоздать единую Австро-Венгрию.
— В твоём мире её не было? — вкрадчиво поинтересовался Егор Кузьмич, намекая, что мои фантазии и послезнание — вещи разные по стоимости.
— Не было. Зато там существовала Венгрия — член Североатлантического блока. Если честно, то конечный результат для нас не важен. Не получится у Вены с восточным протекторатом — это их проблемы, в любом случае образуется самостоятельный центр силы, дыра в самом подбрюшье антисоветской Европы. Нам надо лишь аккуратно намекнуть, забросить мысль. Пусть австрийцы тоже помечтают об имперском величии. А там или падишах сдохнет или осел говорящий. Как в той притче. При отсутствии объединённой Германии такой подарок намертво похоронит идею Евросоюза. Опять же, нейтральная Венгрия вне блока НАТО — это очень важно. Элементарная география — этим странным геополитическим объединением двух стран мы отрезаем всю южную Европу от немцев и прочих бритов. Польша оказывается в кольце наших союзников и нейтралов — как в объятиях удава.
— М-да. Идея безумная, но…
— Забываем про «но», это же чистая беспроигрышная лотерея. В любом случае прибыль оказывается у нас. Венгрию мы так и так теряем, поэтому лучше отпустить их по-хорошему. Для убедительности можно откат взять деньгами, а лучше — инвестициями и технологиями. Австрия только на карте крошечная, банковская сфера и промышленность у них очень развитые, несколько крупных транс-национальных корпораций с миллиардными оборотами по всему миру. Особенно интересна австрийская химическая промышленность.
— Гм. И кто этим займётся? Товарищ Фалин не может вести сложные закрытые переговоры, он официальный глава МИД, всегда на виду. Придётся просвещать в детали нового человека. Есть достойные кандидатуры на примете? С учетом «послезнания», как ты выражаешься.
— Можно подумать?
Думал я долго, минут десять, все это время товарищ Лигачев терпеливо ждал, просматривая заодно какие-то документы.
— Сергей Викторович Лавров. Бессменный глава МИД в моей реальности зарекомендовал себя, как профессиональный дипломат. Но есть одно «но» — понятия не имею, где он сейчас трудится, и сколько времени потребуется, чтобы разыскать его и ввести в курс дела. С большой вероятностью он может сейчас где-то за границей. Нам же надо выходить с австрийцами на контакт в ближайшие дни, пока ситуация не пошла вразнос.
Вместо ответа Егор Кузьмич поднял телефонную трубку и попросил секретаря срочно найти сведения о работнике МИД с указанной фамилией. Пока же предложил попить чаю в ожидании ответа.
Через четверть часа телефон тихонько звякнул, пришла информация, что Лавров В. С. находится в Нью-Йорке, числится там советником Представителя при ООН.
— Не получится. Советник при ООН — недостаточный ранг, чтобы вести закулисные переговоры. Не воспримут его всерьёз, слишком мелкая фигура, — окончательно добил мое наивное предложение товарищ Лигачев.
— Все равно, отзывайте домой. Такими кадрами нельзя разбрасываться. Пока же предлагаю другого кандидата. Евгений Максимович Примаков — вот, кто нам нужен!
— Гм. Директор Института мировой экономики и международных отношений? Почему он?
— При всём богатстве выбора — других кадров у меня для нас нет. Так кажется, говорил товарищ Сталин в одной телевизионной рекламе. Среди всех советских политических тяжеловесов, имеющих авторитет во внешнем мире, это единственный, кто мне более или менее известен.
Лигачеву мой выбор не слишком понравился. Его понять можно: Примакова никак нельзя назвать союзником нынешней власти, скорее, он ставленник Горбачева, вдобавок, слишком независимая фигура, имеющая обширные и не всегда ясные личные связи за границей.
Но все оказалось ещё хуже, чем я думал.
— Примаков — человек Пивовранова, — огорошил меня сенсационной новостью добрый дедушка-генсек.
На этом моменте я немного завис, связываться со зловещей фигурой легендарного генерала госбезопасности категорически не хотелось, тем более, лично светиться.
— Может, и к лучшему. Мы с ними договорились о «нейтралитете», и пример реального сотрудничества укрепит эту договоренность.
— Чему быть — тому не миновать. Не будем дело откладывать в долгий ящик, прямо сейчас пригласим товарища Примакова. Мы же пока отобедаем. Надеюсь, не откажешься составить компанию старику?
Ждать пришлось более двух часов, так что мы успели не только отведать даров «кремлевской кухни на выезде», но и обсудить множество самых разных вопросов, до которых в обычной обстановке руки не доходили поговорить. Похоже, Лигачев начал находить какой-то интерес или даже удовлетворение от общения со мной, чего ранее не замечалось. Его интересовало буквально все: от мелочей повседневного быта двадцать первого века, до идеологии и общественных отношений в России будущего.
Забавно, но некоторые мои мысли и предложения, которые ранее воспринимались в штыки с категорическим неприятием, теперь сам генсек озвучивал, как свои собственные, творчески их переработав — видимо, немало времени потратил на их обдумывание. Правда, все это подавалось под странным соусом из цитат основоположников марксизма-ленинизма, и опираясь на теорию классовой борьбы, но, тем не менее, прогресс радовал.
— В планах на ближайшую пятилетку правительство решило заложить увеличение торговых площадей на четверть от нынешнего уровня. Думаю, это ослабит проблему дефицита и тотального «блата». Хотя заполнить прилавки — ещё та задача.
— Этого мало, Егор Кузьмич. За двадцать последующих лет количество торговых точек в России увеличилось в десять-двадцать раз. Конечно, это уже явный перебор, но удвоить или утроить количество магазинов жизненно необходимо. Иначе мы никогда не избавимся от гигантских очередей, а значит и от низовой тотальной коррупции в торговле с её пресловутым «блатом». Обязательно нужно развивать сеть станций технического обслуживания и ремонта автомобилей — причём не просто в разы, а на порядок нарастить их число! Иначе это будет ядовитая криминальная клоака на десятилетия. В стране миллионы частных автомобилей, а запчастей к ним днём с огнём не найти! Вы знаете, почему так популярна «Волга», пусть даже подержанная десятилетняя? Потому что ворованные запчасти в любом таксопарке достать можно, с «Москвичей» или «Жигулями» намного сложнее, некоторые детали на станции СТО по полгода ждать надо.
— Развивать сферу услуг в ущерб остальной экономике — недальновидно и опасно. Во главу угла должно быть поставлено производство средств производства, а не средств потребления! — выдал гениальную до абсурдности цитату товарищ Лигачев. Наверняка целиком утянутую с материалов какого-нибудь съезда, а может даже с двух съездов сразу. — Советская власть опирается на трудящегося человека: на крестьянина и рабочего в первую очередь. Увеличивая торговлю и сферу услуг мы размываем идеологический базис социализма!
После этих слов мне захотелось с разгону убиться «ап стену», и лишь железная выдержка и самообладание позволили избежать производственной травмы и ушиба всего организма.
— Через тридцать лет в сельском хозяйстве России будет трудиться всего четыре процента населения, при этом РФ ещё и мировым лидером станет по экспорту зёрна, подсолнечника и многого другого. В промышленности развитых стран не более пяти-десяти процентов работников останется. Какая наф… опора? Смысл плакать о волосах, потерявши голову? Наоборот, требуется обеспечить работой самую социально незащищенную часть общества — женщину без высшего образования.
Беседа тут же свернула на проблемы сельского хозяйства. Обычно мои рассказы о будущем времени вызывали у нынешнего Генерального секретаря плохо скрываемое злорадное удовлетворение. Видимо, профуканные потомками полимеры ложились бальзамом на его сердце, доказывали преимущества социализма в сравнении с рыночным капитализмом. Лишь успехи сельского хозяйства буржуйской России никак не укладывались в построенную им систему взглядов.
— Как так? — удивлялся он. — Тракторов и комбайнов почти не выпускают, деревня вымирает, в сельском хозяйстве втрое меньше людей осталось, а зерном весь мир завалили?! Неужели такой прогресс в технике?
— Будете смеяться, но и через четверть века основной парк комбайнов в Российской Федерации — это «Дон-1500» от Ростсельмаша. Модернизированные, с кондиционерами, но все той же серии. Хотя были, конечно, и более современные модели, и даже импортные.
Егора Кузьмича чуть удар не хватил после этих слов. Ведь комбайны Дон-1500 выпускались в СССР с 1987 года, и это ставило жирный крест на всех его умопостроениях. При этом в РФ парк тракторов и комбайнов был примерно в шесть раз меньше, чем в РСФСР на 1989 год, а урожай зерновых почти одинаковый.
— Товарищ Хрущев начудил, а мы расхлебываем. Нельзя было ликвидировать МТС — машинно-технические станции. Обслуживать и ремонтировать технику должны профессионалы, а не сами колхозники. Чего далеко за примерами ходить. У моего дяди, председателя колхоза, в страду лишь четверть всех комбайнов в поле выходит, остальные канибализируют, разбирают на донорские органы, чтобы отремонтировать работающую технику. Иначе никак: запчасти приходится ждать по три месяца, урожай к тому времени собирать будет поздно. Вот, и получается, что на бумаге у нас сотни тысяч комбайнов, а в поле лишь каждый пятый выйти может. И принципиально эту ситуацию исправить невозможно, нужно передать всю технику в МТС, которые будут обслуживать сразу десятки колхозов. Тогда нам не нужно будет клепать сотни тысяч комбайнов в год — экономия фантастическая. Вместо количества лучше повысим качество советской техники, чтобы не ломалась с гарантией в первый месяц работы.
На этот раз товарищ Лигачев спорить не стал, наоборот, записал эту мысль в ежедневник и даже подчеркнул красным карандашом.
— Завтра прилетает с визитом Менгисту Хайле Мариам, — неожиданно сменил тему Егор Кузьмич. Видя мое полное непонимание сути вопроса, добавил. — Президент Эфиопии.
— Помню такого, но я тут при чем?
— Понимаешь ли, твоя схема по «сепарации» союзников, разделению на истинных и «прикидывающихся», как ты выразился ранее, не до конца сработала. С теми, кто предал нас и признал путчистов — все понятно. Те, кто поумнее — уже пытаются искупить вину, остальные — получат по заслугам. Кубинцы, вьетнамцы и другие товарищи, проявившие стойкость — имеют право на льготы и помощь. Однако, некоторые страны никак себя не проявили, и теперь встал вопрос — с ними как быть? Эфиопия — классический пример такой ситуации.
— С Менгисту Хайле Мариам все понятно. Этот предаст и глазом не моргнёт, и если память мне не изменяет, ему не протянуть и пары лет без наших советников и инструкторов. В моей реальности он сбежал в Зимбабве через два или три года, перед этим отказавшись от социализма. Подозреваю, что предать он не успел исключительно из-за медлительности и некомпетентности советников. Пока они разбирались, что да как — путч закончился.
— Да, помню твой отчёт. Именно в Эфиопии, по твоим словам, в конце девяностых столкнулись Су-27 и Миг-29, с катастрофическими потерями для мигов. Неужели Гражданская война продолжится так долго?
— Берите выше — война и через тридцать лет в этих краях не до конца закончится.
Егор Кузьмич предложил мне ознакомиться с аналитической запиской к предстоящей встрече и высказать своё мнение. Судя пи хитрому и довольному выражению лица, самому товарищу Лигачеву до смертной скуки не хотелось вникать в эту африканскую хрень, и он с радостью спихнул это счастье на мои плечи.
М-да. Аппетиты у товарища Менгисту Хайле Мариам людоедские: тут и поставки военной техники, и продовольствие требуется в связи с очередной засухой и неурожаем. Плюс кредит будет клянчить и отсрочку по старым долгам. Ничего интересного не узнал, кроме того, что на стороне законного правительства воюют летчики из Чехословакии, и их сейчас требуют вернуть на родину в связи с новыми демократическими веяниями в Праге. Для их замены требуется пополнение из советских военнослужащих, вдобавок к, и так не малому, контингенту наших «советников».
Вторая часть была посвящена Мирному договору между Сомали и Эфиопией. Его я читать не стал. Ибо по степени маразма эфиопско-сомалийско-советские отношения не знают равных в истории человечества. СССР в 1960-х годах помогал обеим странам, как «вставшим на путь социализма». В качестве этой помощи он поставил сомалийцам оружия на миллиард долларов (в ценах 2010-х годов это десятки миллиардов). Младшие братья по социализму, получив в подарок это вооружение, не придумали ничего лучше, как напасть на соседей, таких же «строителей социализма». СССР пришлось срочно поставлять танки, орудия и самолеты уже Эфиопии на такие же гигантские суммы. К концу 1980-х товарищ Менгисту вроде бы уже победил «сомалийских ренегатов», но тут уже внутри самой Эфиопии начался раздрай и Гражданская война, щедро спонсируемая Западом. В результате страна раскололась на две части и появилась независимая Эритрея. В то же время, соседи тоже стремительно скатываются к распаду и готовятся превратиться в Сомалиленд.
К аналитической справке была приложена карта региона, и она меня заинтересовала гораздо больше. Причем не Западная Африка, а то что севернее, на другом берегу Красного моря. К своему удивлению я обнаружил на ней надпись: Народная Демократическая Республика Йемен. О чем с восторгом и сообщил товарищу Лигачеву.
— Йемен ещё не объединился? Так и разделён на две части: северную и южную?
Генеральный секретарь ЦК КПСС задумчиво посмотрел на меня и напомнил, что мы вообще-то про Эфиопию говорили.
— Да ну её нафиг, эту Африку, тут такая красивая конфигурация нарисовалась, у меня уже слюнки текут от предвкушения, — после чего торжественно ткнул в карту наполеоновским жестом. — Здесь будет наша военно-морская база. Остров Сокотра! Прямо на выходе из Аденского залива и Красного моря. По сути это полный контроль на всём нефтяным трафиком, идущим через Суэцкий канал, да и Ормузский пролив будет в пределах досягаемости нашей авиации. Этот остров относится к Южному Йемену, НДРЙ, и там правят социалисты, наши друзья и союзники.
Мою гениальную идею товарищ Лигачев воспринял скептически, видимо ещё не отошёл от шока с реинкарнацией Австро-Венгрии.
— Выбиваемся из образа. Мы же армию сокращаем, военные расходы режем, поставки вооружений по всему миру уменьшаем в разы. И тут такое? Вся наша конспирация коту под хвост, американцы сразу раскусят наши намерения.
— Ничего подобного! Мы будем строить не военно-морскую базу, а тропический курорт для советских граждан! В связи с временной утерей грузинских здравниц — этот вопрос чрезвычайно актуален. И первым делом для этого нужен будет аэропорт и морской порт для круизных лайнеров. Если позже выяснится, что аэродром может принимать и военные самолёты — то кто ж знал, что так получится. С акваторией тоже самое. Два-три года в запасе у нас есть, а там и сомалийские пираты появятся, мы тут же заявим, что охранять отдых советских граждан на курортах — прямая обязанность государства.
— Похлеще империи Габсбургов, — обреченно махнул рукой шеф, признавая, что спорить у него нет ни сил, ни желания.