Дело о серебряном копье

Супруги де Шарон ​

Выехав на улицу Плюща, он быстро отыскал нужный ему дом, не большой, но вполне ухоженный, с грубоватой лепниной на карнизах, он был выкрашен в голубой цвет. На невысоком крыльце под кованым козырьком стояли два вазона, над которыми клубилась ярко цветущая петуния. Дубовая дверь была обита полосами начищенной меди, а в центре красовалось витое кольцо, заменявшее молоток. Спешившись, Марк поднялся по ступеням и пару раз стукнул кольцом о выступающий язычок. Дверь осторожно приоткрылась, и из темноты на него взглянул пожилой мужчина в синей суконной ливрее. Марк представился и был немедля впущен в небольшой нижний зал, обшитый деревянными панелями.

— Хозяина дома нет, — проблеял слуга, поклонившись, — но госпожа де Шарон дома.

— Доложи ей, — кивнул Марк, стаскивая с рук перчатки.

Слуга ушёл, и вскоре из дальних покоев выпорхнула юная девушка с каштановыми кудрями. Её очаровательное личико светилось радостным любопытством. Взглянув на расшитое шёлком атласное платье бирюзового цвета, Марк понял, что это и есть Ванесса де Шарон. Он галантно поклонился, извиняясь за непрошенное вторжение.

— Ах, что вы, ваше сиятельство! — воскликнула она. — Я знаю, что вы по просьбе Жозефа расследуете смерть нашей дорогой тётушки! Это так любезно с вашей стороны! Мы все опечалены этой утратой. Проходите же, проходите! Поль, скажи Пьеретте, чтоб подала в гостиную вино и закуски!

Она поспешила указать гостю путь, и вскоре он оказался в красивой гостиной, украшенной помимо картин и безделушек, большой алкорской вазой с пышными белыми пионами, распространявшими тонкий аромат. Марк по приглашению хозяйки присел к столу, на котором стоял этот великолепный букет, и взглянул на устроившуюся по другую сторону стола красавицу. Она действительно была очень хороша собой, но заметив его взгляд, смущённо зарделась и принялась теребить пальчиками бахрому гобеленовой скатерти.

— Не сердитесь на мою неловкость, ваше сиятельство, — произнесла она простодушно. — Но когда Жозеф сказал, что вы можете наведаться к нам, я очень разволновалась. В городе столько о вас говорят, прославляют ваши подвиги и преданность королю, и многие дамы считают вас… — она рассмеялась и покачала головой. — Я и подумать не могла, что вы можете так просто придти к нам. Жаль, что моего супруга нет дома! Он на службе.

— А где он служит? — спросил Марк.

— Он состоит старшим офицером при коменданте внешних крепостных стен. Он ведь много лет служил в Альмарике, а когда мы поженились, вышел в отставку. Он очень хотел обосноваться в Сен-Марко, но его сбережений не хватило бы на это, однако, тётушка дала за мной большое приданое, и мы смогли купить этот дом. А потом один из бывших сослуживцев Альбера помог ему поступить на службу. Он говорит, что должность у него, скорее, почётная, нежели важная, но жалование хорошее.

— У вас милый дом, — улыбнулся Марк. — Под стать хозяйке.

— Вы меня перехвалите, — снова смутилась она.

В гостиную вплыла невысокая пухленькая женщина, судя по одежде, кухарка. Поставив на стол поднос, она переставила с него кувшин, два кубка и несколько тарелочек с закусками. Всё это она делала, исподтишка разглядывая Марка.

— Ступай, Пьеретта, — распорядилась Ванесса, и тапокорно удалилась. — Я думаю, что вы хотите поговорить со мной о тёте. Альбер рассказал бы вам больше, а я знаю совсем немного.

— Напротив, — возразил Марк, — я полагаю, что вам известно гораздо больше, чем ему. Ведь вы долгое время были рядом с баронессой де Морель. Как давно вы её знаете?

— Мне было двенадцать лет, когда умерла моя матушка и тётя забрала меня к себе. Я звала её тётей, хотя между нами не было кровного родства. Но так её звали племянники, которые опекали меня, как младшую сестру. Сначала мы с тётей жили в замке Морель, но после того, как умер старый граф, она продала свой замок и мы перебрались в Монтезье. Тётушка не хотела стеснять Гийома, потому поселилась в небольшом флигеле рядом с его домом. Она помогала ему в делах и занималась благотворительностью.

— У неё были хорошие отношения со всеми племянниками?

— Конечно, мы все её обожали. Она была такая добрая!

— Это она сосватала вас за господина де Шарона?

— Именно так, — кивнула Ванесса. — Когда я жила в Монтезье, Гийом начал оказывать мне знаки внимания. Он говорил, что влюблён в меня и даже готов жениться. Он был очень милый, и к тому же красавец. Я тоже в него влюбилась и чуть не дала своё согласие, но сперва решила посоветоваться с тётушкой. И она меня отговорила. Она сказала, что Гийом — граф, он богат и вращается в высшем обществе, где у него слишком много соблазнов. Мне трудно будет находиться в кругу его друзей, возможно, их жёны будут меня презирать, ведь я не такая знатная, как они. К тому же, чувства Гийома могут подвергнуться испытанию, а если он охладеет ко мне, то я буду несчастна всю жизнь. Куда лучше будет, если я выйду замуж за преданно любящего меня человека равного со мной положения, к тому же уже достаточно зрелого, чтоб быть уверенной в искренности его чувств.

— Она имела в виду Альбера де Шарона?

— Да. Сначала я растерялась, ведь Альбер старше меня на семнадцать лет! Но она, как всегда, оказалась права! Альбер окружил меня трогательной заботой, он так искренне любит меня, что рядом с ним я чувствую себя счастливой. Он научился угадывать мои желания и тут же исполнять их. А я, выйдя за него замуж, поняла, чего хочу на самом деле! Мне хочется иметь любящего мужа, детишек и уютный дом. Мне совсем неинтересны пиры и охоты, я больше люблю заниматься домашними делами и рукоделием. Ну, и ещё читать книги. А если б я не послушалась тётю и вышла замуж за Гийома, то вряд ли могла бы наслаждаться покоем и тишиной.

— Что ж, я рад, что вы нашли своё счастье, — кивнул Марк. — Ваша тётушка была мудрой женщиной и, я слышал, очень щедрой к своим близким. Сколько составило ваше приданое?

— Двадцать тысяч марок серебром! — воскликнула Ванесса. — Но кроме этого она подарила мне к свадьбе очень красивый золотой венец, она сказала, что если будет нужда, мне следует продать его, и это поможет нам удержаться наплаву, но если такой необходимости не будет, то я должна подарить его своей дочери к свадьбе. Хотите, я покажу вам его?

Не дожидаясь ответа, она вскочила и выбежала из комнаты, а уже спустя пару минут вернулась с большой палисандровой шкатулкой. Она поставила её на стол и открыла. Марк увидел красивую диадему, сделанную из витой золотой проволоки, в петли которой были вставлены опалы и синяя шпинель. Основой для всей этой изящной конструкции служил широкий золотой обруч. Достав своё сокровище из шкатулки, она подала его гостю, чтоб он смог оценить тонкую работу ювелира. Марк с интересом осмотрел диадему, подумав, что она должна стоить не меньше семи-восьми тысяч марок серебром. Повернув её, он заметил, как на внутренней стороне обруча блеснули буквы. «И в радости будь рядом и в печали», — прочёл он и постарался запомнить эту строку, чтоб при случае соединить её с другими.

— Это действительно прекрасная вещь, — кивнул он, аккуратно положив диадему в шкатулку. — Наверно ваша тётушка очень любила вас.

— У неё не было своих детей, — грустно улыбнулась Ванесса. — Её муж был старше её, и она также любила его очень сильно и не захотела выходить замуж снова. Она заботилась обо мне, как если бы я была её родной дочерью, и при этом её любви хватало и на племянников. Да и этот злой мальчишка Клод получал немалую долю её любви,

— Почему вы назвали его злым мальчишкой? — спросил Марк.

— Он иногда зло подшучивал надо мной. То приклеит к подлокотнику кресла мою подушечку для иголок, то спрячет в моей постели ужа. А однажды он завернулся в простыню и залез ко мне под кровать. Я чуть не умерла со страху! Тётя тогда так ругалась на него!

— Я слышал, что не только он устраивал в вашем доме подобные шутки.

Улыбка соскользнула с её лица, и она нахмурилась.

— Я не уверена, что это были шутки, — негромко проговорила она. — В нашем флигеле, и правда, происходили страшные вещи, которые меня пугали. Я постоянно слышала какой-то стук, шаги, голоса. Из комнат бесследно пропадали наши вещи: тётина шаль, мой веер, чашка для бульона из розового фарфора, даже большая алкорская ваза… — Ванесса как-то настороженно взглянула на стоявшую посреди стола вазу, словно опасаясь, что и она сейчас исчезнет. — И иногда на видном месте появлялись другие вещи, которых мы раньше не видели: старая меховая накидка, шкатулка для рукоделия, флакон из-под духов.

— Это всё были женские вещи?

Ванесса кивнула.

— Тётя старалась сохранять спокойствие, успокаивала меня, говорила, что это чьи-то шутки, но я видела, как она бледнела при этом и старалась сразу бросить эту вещь в огонь. А потом на порог к нам подкинули мёртвую собаку. Я пожаловалась Гийому, он обещал, что разберётся с этим, но ничего не смог выяснить. К тому же тётя получала письма, которые её очень расстраивали. Она сразу же сжигала их, но потом весь день была так молчалива. Я пыталась выспросить у неё, что было в тех письмах, но она улыбалась через силу и говорила, что это тоже чьи-то глупые шутки. Мы даже хотели на время перебраться сюда в Сен-Марко, но когда приехали, оказалось, что весь дом на улице военных баронов перевёрнут вверх дном, посуда разбита, мебель поломана. Тогда тётя и решила продать этот дом и переехать к Гийому. Ей просто было страшно оставаться там.

— И у вас нет никаких догадок, кто мог так жестоко преследовать вашу тётю?

— Я не знаю, — смутилась она, но затем, взглянув на Марка потемневшими от тревоги глазами, добавила: — Однажды тётя проговорилась, что это возмездие за её грех, но потом замолчала. Я спрашивала об этом Альбера, но он сказал, что это — дело прошлое, и незачем об этом говорить.

— Слышали ли вы когда-нибудь от тёти или кого-нибудь другого имя Александр Леду? — спросил он, но она только покачала головой.

— Никогда не слышала.

— Когда вы последний раз видели вашу тётю? Заметили ли что-то странное? Может, она была встревожена или подавлена?

— Нет, я видела её неделю назад, она приехала к нам на ужин и весь вечер была весела.

— А где вы и ваш супруг были вечером и ночью на Адрианов день?

— Альбер был на службе, проверял ночные караулы, а я дома, читала книгу и рано легла спать. Слуги могут подтвердить.

— Хорошо, — кивнул Марк. — И последний вопрос: откуда у вашей тётушки были деньги? Всё-таки одно ваше приданое обошлось ей в двадцать тысяч, а я слышал, что она была щедра не только к вам.

— Но она ведь продала свой замок и дом в Сен-Марко, — растерялась Ванесса.

— И что-нибудь ещё? — продолжал допытываться он. — Может, она давала деньги под проценты или совершала какие-то сделки, которые приносили ей прибыль?

— Ничего такого, — ответила Ванесса. — Я бы знала. Она вела дела в поместье Гийома, но всегда всё записывала в свои книги, и он мог в любое время их проверить. Если честно, я не задумывалась об этом. Мне всегда казалось, что тётушка богата.

Перед уходом Марк поговорил со слугами, к чему госпожа де Шарон отнеслась спокойно. Они подтвердили, что в интересующее его время она находилась дома, а хозяин был на службе. Простившись с Ванессой, он вышел на улицу. Небо над городом уже начало темнеть, приближалась тёмная половина суток. Он с сомнением посмотрел в сторону городских ворот, размышляя, не стоит ли прямо сейчас поехать туда и поговорить с де Шароном, но потом подумал, что он никуда не сбежит. На всякий случай Марк отправил Эдама к коменданту внешних крепостных стен с тем, чтоб проверить алиби старшего племянника покойной баронессы. Юноша с энтузиазмом воспринял это поручение и, развернув коня, умчался вдоль по улице, а Марк подумал, что он просто рад на какое-то время вырваться из-под надзора.

Вернувшись в Серую башню, он поднялся в свой кабинет, где его ждала записка от Филбертуса, приложенная к возвращённому им странному письму. Придворный маг сообщал, что загадочный знак, имевшийся на неясном оттиске, ему незнаком, однако он постарается выяснить больше, а пока советует своему дорогому другу соблюдать осторожность.

Приняв этот совет к сведению, Марк сел за стол и достал из подсумка записку, переданную ему де Менаром, а потом написал на отдельном листе остальные строчки, оставленные баронессой де Морель в разных местах, после чего разрезал лист, чтоб на каждом клочке бумаги была одна фраза.

Перед ним оказалось пять записок: «Вор, позабывший братскую любовь», «Там мирно спит под каменной плитой», «Его герой, добыв копьё вначале», «Взгляни на этот камень гробовой», «И в радости будь рядом, и в печали». Прочитав их снова, он обратил внимание, что все они имеют один стихотворный размер и могут быть частями одного стиха. К тому же, окончания строк попарно формировали рифмы, что позволило ему, несколько раз поменяв местами бумажки, составить катерн:

И в радости будь рядом, и в печали,

Взгляни на этот камень гробовой,

Его герой, добыв копьё вначале,

Там мирно спит под каменной плитой.

Та самая первая строка о воре пока не укладывалась в общий текст, и Марк отложил её в сторону, подумав, что это стихотворение, видимо, имеет ещё одну строфу, однако, составляющие её строки ещё предстоит найти.

Пока же он снова прочёл получившееся четверостишие и должен был признать, что это ему мало что даёт. Он вспомнил рассказ графа де Монтезье о серебряном копье, положившем начало их славному роду. Данный катерн описывал подвиг сэра Жирарда, добывшего в бою серебряное копьё контаррена Синего Грифона. Можно было решить, что покойная баронесса таким образом выразила своё почтение первому графу де Монтезье, что было обычным делом в среде аристократов. Мало кто из них не пытался в изящной и даже поэтической форме восславить своих предков, прославивших свой род и служивших примером для потомков. Однако в этом случае незачем было делить это стихотворение на строчки и писать их там, где они будут обнаружены только после её смерти.

Он снова с сомнением взглянул на первую записку, теперь лежащую в стороне. «Вор, позабывший братскую любовь». Как это может относиться к этому возвышенному стилю? Впрочем, всему своё время, подумал Марк и, сложив записки и лист с четверостишием в отдельную папку, занялся другими делами.

Читая рассортированные секретарём письма, он невольно продолжал обдумывать странное дело, в которое позволил себя втянуть. Чем больше он им занимался, тем больше вопросов у него появлялось. Он до сих пор не знал, откуда у небогатой вдовы столько денег, что она смогла дать в приданое за воспитанницей двадцать тысяч марок, да ещё подарить ей драгоценную диадему. А потом ещё завещать своим наследникам семьдесят тысяч серебром. И кто этот Александр Леду? Он действительно сын Терезы де Мессаже? Если это так, то у него были основания убить баронессу де Морель: месть за мать и скорое получение наследства. Где искать этого загадочного юношу? Может ли он быть колдуном? Втёрся ли он в доверие к графу де Монтезье, чтоб добраться до своей жертвы? Это он запугивал женщин, живущих во флигеле? А кто устроил разгром в доме на улице военных баронов? Тоже он?

Марк вздохнул и, скомкав очередной пустой донос, бросил его в сторону растопленного камина. Бумажный катышек скрылся в пламени. Марк постоянно возвращался мыслями к таинственному Александру Леду. Он всё ещё оставался в тени и у него был мотив, чтоб убить женщину. Судя по тому, что его опекуном был дворянин и, возможно, рыцарь, молодой человек вполне мог быть обучен воинскому искусству и хорошо владеть кинжалом. Он мог поступить на службу к графу де Монтезье и жить в его поместье, потихоньку третируя женщину, повинную в смерти его матери. Он мог и не знать о завещании, но если знал, то не должен ли был поспешить, чтоб она не изменила его? Нотариус сказал, что последнее завещание было написано в начале года, то есть около трёх месяцев назад, так что и это сходится.

Ему по-прежнему не хотелось думать о том, что этот человек был способен навести на свою жертву чары или подослать к ней мелких надоедливых духов. Пропажу одних вещей и появление других, видимо, напоминавших баронессе де Морель о погибшей подруге, можно было подстроить, как, впрочем, и различные звуки в старом флигеле. Может, там был потайной ход или в её отсутствие в разных местах обустраивались нехитрые механизмы, которые среди ночи срабатывали, поднимая шум? Теперь уже не узнаешь, флигель выгорел, остались только стены. Однако это письмо… Марк бросил взгляд на пергаментный конверт. Его пытаются запугать так же, как покойную баронессу, сбить с толку, подкинув версию о колдовстве, или за этими угрозами действительно скрывается что-то ужасное?

Он задумчиво посмотрел в окно, там наливалось синевой небо ранней ночи. Поняв, что уже довольно поздно, он решил, что пора идти домой. Уже поднявшись из-за стола, он услышал, как скрипнула дверь, и на пороге появился Эдам. Увидев блеск в его глазах, Марк подумал, что он принёс интересные новости, но нет, оруженосец с довольным видом сообщил, что алиби де Шарона подтвердилось. Комендант внешних крепостных стен заверил барона Алареда в том, что кавалер де Шарон очень исполнительный офицер. В ночь на Адрианов день ему было поручено развести, а через пару часов проверить караулы, что он и сделал. При этом его сопровождали адъютант коменданта и капитан стражи. Марк хмуро кивнул, догадавшись, что воодушевление Эдама объясняется, скорее всего, чаркой вина, которую он выпил по пути в Серую башню. Он велел ему найти Шарля, потому что пора возвращаться домой.

Пока один оруженосец искал другого, их хозяин стоял у окна, глядя, как по крепостной стене королевского замка проплывают рыжие огоньки факелов в руках стражников. Алиби де Шарона подтвердилось, стало быть, он здесь не при чём. И снова перед его глазами появилась мрачная фигура в кожаной маске со старинным стилетом в руке. Неожиданно он вспомнил давние рассуждения Филбертуса о том, что колдуны редко пользуются боевым кинжалом, поскольку у них есть более действенное и опасное оружие, которое к тому же очень сложно определить. Он воспринял эту мысль с некоторым облегчением, потому что колдун, если он подсылал к баронессе де Морель какую-то нечисть, мог бы и казнь для неё изобрести в том же духе, вместо того, чтоб подкупать уличных бандитов и бегать со стилетом по городу.

Его размышления прервали оруженосцы, которые, радостно переговариваясь, ввалились в его крохотный кабинет. Они предвкушали поздний ужин и отдых подальше от хозяйских глаз, и Марк, бросив взгляд на их довольные юные физиономии, испытал что-то похожее на зависть.

Ему тоже хотелось отдохнуть от этого запутанного дела и отвлечься на что-то приятное. Он надеялся поужинать вместе с Мадлен, а потом сесть у камина с книгой, чтоб иногда поднимать взгляд от страницы и видеть её склонённую над рукоделием рыжую головку, или наблюдать за расшалившимся Валентином, который любил играть со своим волкодавом в той же гостиной. Однако вернувшись домой, он сразу почувствовал, что случилось что-то неладное. Лицо встретившего его мажордома было тревожным и каким-то виноватым.

— Что случилось? — ворчливо поинтересовался Марк, чувствуя, что его чуть было улучшившееся настроение снова испортилось.

— Произошло очень неприятное событие, ваше сиятельство, — покаянно проговорил Компен. — Мне следовало проследить…

— В чём дело? — перебил его Марк.

— Сегодня днём, — снова как-то издалека начал тот, — я, проходя по нижнему залу, заметил, что возле двери сидит Труфо и скулит. Он был очень подавлен, и я подумал, что он болен, может, что-то съел и отравился, но когда я подошёл ближе, он начал царапать лапой входную дверь. Когда я открыл её, то увидел, что возле порога лежит чужая собака.

— Мёртвая? — спросил Марк, почувствовав холодок, пробежавший по спине.

— Да, и у неё на шее была верёвочная петля. Я думал, стоит ли доложить её сиятельству, но в это время Труфо завыл, и она услышала. Она тоже была очень огорчена…

— Куда вы дели эту собаку? — перебил Марк.

— Её сиятельство велела отнести её в ледник.

— Умница, — пробормотал Марк, снимая плащ и перевязь. — Пусть пока там и лежит, я подумаю об этом утром. А пока приготовьте мне ванну и накройте стол в нижней гостиной.

С детства приученный своим воспитателем королём Арманом к водным процедурам, Марк имел особую слабость к купанию, потому увидев в своём новом доме большую купель, выточенную из цельного куска мрамора, обрамлённую широким бортиком из дуба, он пришёл в восторг. Теперь эта ванна стала для него любимым местом расслабления среди тревог и опасностей его напряжённой жизни.

Когда он вошёл в облицованную цветными изразцами комнату без окон, где неяркий свет струился от узорчатых фанариков с витражными стёклами, а влажный воздух был напитан благоуханием драгоценных эликсиров, два лакея уже опрокидывали в купель последнее большое ведро подогретой воды. Раздевшись, он с наслаждением погрузился в маслянистую воду и, откинувшись на мраморную стенку, закрыл глаза. Ленивая попытка вернуться к размышлениям о расследуемом деле не удалась, и он оставил все тревожные мысли, предавшись блаженному теплу и насыщенным ароматам юга. Он даже ненадолго задремал, а проснувшись, увидел, что рядом с купелью стоит Модестайн с большим мягким полотенцем в руках.

Взглянув на него, Марк сразу заметил знакомую нерешительность во взгляде молодого лакея и понял, что долго предаваться расслабляющему покою ему не удастся.

— Что случилось, мой мальчик? — спросил он, взглянув на слугу.

— Там явился некий кавалер де Шарон и спрашивает, не соблаговолите ли вы принять его, — сообщил Модестайн.

— Так поздно… — Марк с печалью взглянул на мягкий халат из бордового узорчатого бархата, висевший на резной подставке. — Ладно, я всё равно хотел с ним поговорить. Оставь полотенце и сходи за чистой одеждой, принеси голубой камзол с серебряным шитьём. Заодно скажи Компену, чтоб поставил на стол ещё один прибор, а пока пусть проводят кавалера де Шарона в гостиную и предложат ему вино.

Юноша поклонился и, оставив аккуратно сложенное полотенце на дубовом бортике, вышел.

Кавалер де Шарон, старший из кузенов графа де Монтезье, оказался невысоким полноватым мужчиной средних лет. Его черты и светлые волосы вполне соответствовали фамильным признакам этого семейства, но ему явно не хватало лоска и живости его младших родственников. Однако он был очень похож на свою старшую сестру вдовствующую виконтессу де Лапер, такой же неторопливый и слегка расплывшийся.

Увидев на пороге гостиной графа, он тут же рассыпался в извинениях за столь поздний визит, но Марк жестом остановил его и, увидев на столе только два прибора, вопросительно взглянул на Модестайна. Тот тут же пояснил, что её сиятельство лишь недавно вернулась от графини Блуа и сказала, что поужинала у подруги.

— Понятно, — кивнул Марк и указал гостю на кресло у стола. Тот снова принялся извиняться, но всё же сел и деловито окинул взглядом стоявшие перед ним блюда.

— Вернувшись сегодня со службы, я узнал от супруги, что вы почтили нас своим визитом и желали поговорить со мной, — произнёс он, благодарно кивнув лакею, наполнившему его кубок. — Я подумал, что с моей стороны было бы невежливо заставлять вас приходить снова, потому осмелился явиться лично. К тому же меня разбирало любопытство. Я не имел чести участвовать в военной кампании короля Ричарда, да и раньше видел вас лишь пару раз в свите короля Армана, а мои сослуживцы, участвовавшие в Горном походе, прожужжали мне все уши о славном бароне де Сегюре. К тому же о вашем прекрасном дворце ходят слухи, которые ещё больше разожгли мою любознательность, потому я, воспользовавшись случаем, решил взглянуть на него изнутри. Я подумал: «Почему нет, Альбер? Тебе же не дадут по башке за попытку встретиться с его сиятельством! И если даже попросят придти позже в Серую башню, невелика беда! Зато прогуляешься перед сном и немного растрясёшь свой жирок!» — он рассмеялся. — Но вы не только не прогнали меня, но даже удостоили чести поужинать с вами за одним столом, что лишь подтверждает мнение о вас, как о благородном человеке, причём простом в обращении.

— Я польщён столь высокой оценкой моих душевных качеств, — усмехнулся Марк, поднимая кубок. — И рад познакомиться с кузеном моего друга Жозефа де Менара.

— Да, Жозеф, — закивал де Шарон, — он всегда был сорвиголова, но и его превосходил в лихости наш брат Анри. Вот уж кто был настоящим де Монтезье, не знавшим ни страха, ни сомнений! Я был уверен, что именно он достоин графской короны, и хоть я на год старше его, готов был уступить ему и титул, и имение. Но жизнь рассудила иначе. Анри погиб, а корона досталась Гийому. Впрочем, и он неплох!

— Даже добыл второе серебряное копьё, — припомнил Марк.

— Он рассказал вам? — ещё больше оживился де Шарон. — Он обожает рассказывать эту историю и уже заучил её наизусть, ни словом не отступая от либретто. А вы знаете, что мы все четверо охотились за этим копьём? Так и было! Наш дядя граф де Монтезье, отважный воин старой закалки, увы, не имел прямых наследников. Его единственный сын умер от оспы, да и две дочери прожили недолго. Потому все свои надежды он возлагал на своих племянников. Но нас было четверо, один другого лучше! Конечно, он мог бы поступить по правилам наследования и передать титул мне, как старшему мужчине в роду после него. Но я, видите ли, в отличие от моих бравых кузенов, отнюдь не образец воина и сеньора, я ленив, скушен и слишком люблю покой и вкусную еду. Это ли претендент на титул графа? Не говоря уж о том, что мне вовсе не хотелось взваливать на себя такую ношу. А выбрать между Анри, Жозефом и тогда совсем юным Гийомом он никак не мог. Близилась война, и все мужчины нашей семьи засобирались в поход. Вот тогда дядя и объявил, что тот, кто принесёт ему ещё одно серебряное копьё, станет графом. Конечно, было ясно, что второе копьё контаррена нам не найти, но ведь представители старых родов из числа военной аристократии луара Синего Грифона часто имеют при себе такую реликвию. Короче, мы разошлись по разным армиям нашего войска и делали всё, чтоб отыскать такой трофей. Гийому повезло, к тому же он проявил завидную ловкость в достижении цели и по праву надел после смерти дяди графский венец, с чем все мы согласились! Я же вернулся в любезный моему сердцу Альмарик и служил там до тех пор, пока не женился.

— Вы были близки с вашей тётушкой баронессой де Морель? — спросил Марк.

— Мы все были близки с ней, но если говорить о тесном общении, то нет. Нас с Моник воспитывали наши родители, мы лишь иногда ездили в Монтезье, и изредка тётя приезжала к нам погостить. Потом родители умерли, и сестра вышла замуж, а я поступил на военную службу, что также не способствовало частым встречам. Но мы переписывались! Она часто посылала мне письма, а я старался отвечать на каждое. В тяжёлые минуты, которые случаются в жизни любого мужчины, её мудрые слова поддерживали меня. Однако я полагал, что заслуживаю её заботы куда в меньшей мере, чем кузены, которые всё время были рядом с ней. Каким же было моё удивление, когда она предложила мне жениться на своей воспитаннице, пообещав огромное приданое! Не скрою, Ванесса давно запала мне в сердце, но я и подумать не мог, что она заинтересуется таким тюфяком, как я! Ведь в неё был безумно влюблён Гийом, такой красавец, к тому же на десять лет моложе меня! Да вы его видели, не так ли? И всё же Ванесса по доброй воле отказала ему и согласилась стать моей женой. У неё доброе мягкое сердце и никакого тщеславия! Семейный очаг — вот её призвание! Так что она идеальная жена для увальня вроде меня!

— Скажите, господин де Шарон, а писала ли вам тётушка что-нибудь о странных происшествиях, которые происходили в её флигеле в Монтезье и в доме на улице военных баронов в Сен-Марко?

— Писала, но довольно уклончиво. Лишь приехав к Гийому, я встретился с ней, и она рассказала мне об этом. Знаете, это очень неприятная история. Когда-то у неё была младшая подруга Тереза, дочь барона де Мессаже. Девушка она была необыкновенно красивая, но очень хрупкая и, как бы это сказать, эксцентричная. У неё и в юности бывали припадки, но после того, как она влюбилась и родила ребёнка, всё стало ещё хуже. Никто не знает, кем был объект её страсти и почему он её бросил, но после этого она стала полубезумна. Она говорила, что его похитил сам Ангел Тьмы, а теперь является ей и тоже хочет забрать. Иногда у неё случались прояснения сознания, и тогда она все свои силы и чувства отдавала сыну, который был довольно болезненным ребёнком. Потом её отец и брат умерли, сама она совершенно не способна была управлять своим имуществом, и оно быстро приходило в упадок. Вот тогда дядя и решил подсуетиться и установить над ней опекунство, прибрав к рукам её земли. Сами понимаете, мальчишку, чьё происхождение неясно, всегда можно устранить из наследников. Но я уверен, что он намеревался позаботиться о нём. Тётя пошла у него на поводу и написала прево Оверни о том, что её подруга одержима тёмным духом. Не знаю, что там ложь, что правда, но нашлись и другие свидетели, которые твердили о связи Терезы де Мессаже с дьяволом. Да и она сама слишком часто говорила что-то подобное. Никто не ожидал, что её осудят как колдунью и отправят на костёр. Тётя была потрясена этим. К тому же это всё не принесло семье никакого проку, поскольку имение Мессаже было присоединено к королевской провинции Овернь. Вот потому тётя и мучилась от вины! Она жаловалась на кошмары, на то, что её преследует дух Терезы, что в доме происходит что-то странное, к тому же она получала письма со столь ужасными угрозами, что не решалась даже пересказать их мне. Я пытался разобраться в этом, мы с Гийомом устраивали во флигеле засады, надеясь поймать злого шутника, но он словно знал об этом и ни разу не явился во время наших бдений.

— Что стало с сыном Терезы де Мессаже?

— Не знаю, но думаю, что о нём позаботились, потому что и дядя сожалел о том доносе. Ни он, ни тётя никогда не говорили об этом, но по некоторым случайно проскользнувшим фразам я понял, что судьба этого несчастного ребёнка была как-то устроена.

— Вы знаете его имя?

— Нет. Мне его никогда не называли.

— А имя Александр Леду вам ни о чём не говорит?

Он задумался и снова покачал головой.

— Я слышу его впервые. Вы думаете, что этот Леду причастен к смерти нашей тётушки?

— Пока не знаю, но совсем недавно его имя всплыло в связи с расследованием этого дела.

— «Тьма не укроет правды от очей», — пробормотал де Шарон, снова взяв наполненный лакеем кубок. — Знаете, именно эта фраза последнее время не даёт мне покоя. Тётя приписывала её в виде эпиграфа к каждому письму, которое направляла мне.

— Правда? — заинтересовался Марк. — «Тьма не укроет правды от очей». Это может быть посланием?

— Если это так, то его скрытый смысл мне не понятен.

— Недавно мне попались строки, написанные вашей тётушкой, но я не совсем понимаю, что это значит.

— Какие строки? — поднял голову де Шарон.

Марк процитировал составленное им четверостишие:

И в радости будь рядом, и в печали,

Взгляни на этот камень гробовой,

Его герой, добыв копьё вначале,

Там мирно спит под каменной плитой.

— Ну, это, скорее всего, о Жирарде де Монтезье, — проговорил де Шарон. — Из двух героев, добывших копьё, почил пока только он, и речь идёт о его гробовом камне, то есть о нашей фамильной усыпальнице.

— Но зачем смотреть на усыпальницу?

— Думаю, чтоб прочесть слова, выбитые над входом. Это наш родовой девиз, дарованный королём Генрихом вместе с титулом.

— И как он звучит?

— Довольно красиво, — улыбнулся де Шарон. — Как известно, славный король Генрих обладал многими талантами, в том числе поэтическим даром. Потому своему отважному рыцарю он пожаловал щит с надписью: «Он избран быть копьём среди мечей». Кстати, именно с тех пор все мужчины в нашем роду уделяли много времени упражнениям не только с мечом, но и с копьём.

— Ещё две строчки, — пробормотал Марк. — К тому же они рифмуются.

— О чём вы? — удивился его гость.

— О любви вашей тётушки к головоломкам, — пояснил он.

Было уже за полночь, когда сытый и довольный де Шарон отбыл восвояси. Уже перед самым уходом, он хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Совсем забыл сказать, дурная башка! Ближайшим светлым утром в доме Гийома состоится прощание с тётушкой, после чего её тело отвезут в Монтозье и похоронят в фамильном склепе. Провожать её в этот скорбный путь вызвался Жозеф, поскольку я занят на службе, сестрица Моник нездорова, а её сын — ненадёжный оболтус. Наш граф же вечно занят, так что иных провожатых не нашлось. Я думаю, что будет уместно, если и вы придёте, впрочем, моё дело лишь сказать, а остальное решать вам!

И поклонившись, он вышел в распахнутую привратником дверь, откуда уже тянуло ночным холодом. Марк задумчиво смотрел ему вслед, а потом поднялся в свой кабинет и записал две новые строчки. Они явно были парными, и если третьей была та, которую он пока отложил в сторону, то оставалось найти последнюю четвёртую. Видимо, что она была очень важна, потому что без неё смысл стихотворения ускользал.

Оставив всё это на следующий день, Марк отправился спать.