Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что сделалось бы известным и не обнаружилось бы.
Выздоравливал я действительно ударными темпами. Через две недели мне были показаны прогулки в парке, правда, сидя в кресле. Сидеть было не очень комфортно, раны на ягодице напоминали о себе болью и желанием почесать. Медленно заживает плечо. Нет, рана закрылась, воспаления нет, просто разорванные мышцы никак не желали восстанавливаться, поэтому общая подвижность левой руки пока ограничена.
Спустя три недели я расхаживал по парку, опираясь на костыль, естественно, под неусыпным наблюдением Айгуль. За время, проведенное рядом с девушкой, я, как мне кажется, влюбился в нее. Мне в ней нравилось все: улыбка, походка, движение рук и забота, которую она проявляла к своему мужчине. Айгуль готова была выполнить любую мою просьбу, такое вот восточное воспитание.
На днях я не удержался и позвонил отцу, одолжив телефон у Константина Владимировича.
— Влад, сынок, здравствуй, — радостно кричал в трубку отец, — мне сообщили, что ты погиб, выполняя важное задание. — Ты не представляешь, как я рад тебя слышать, слава Богу — ты жив. Господи, как я переживал. Что с тобой, как ты себя чувствуешь, где ты? Почему так долго молчал? Мы тебя уже мысленно похоронили и оплакали, сам понимаешь… Молодец, что дозвонился! Прямо от души отлегло, сейчас за твое здоровье выпью! Да, что там выпью — напьюсь от радости!
— Повторять слова литературного классика не буду, но хочу заверить, что я жив и восстанавливаю здоровье, все хорошо. Кто успел тебе сообщить новости обо мне? Если бы знал, что до тебя дойдет информация обо мне, то, конечно, позвонил бы раньше, обязательно. Я и не подозревал, что вы в курсе дела, правда, с ошибочным диагнозом. Я, дурак, мог бы и сам догадаться, что кое-кто имеет возможность хоть приблизительную информацию о моих передвижениях отслеживать, Васильевич, к примеру. Наверное, он — больше некому.
— Да, это он, Васильевич звонил. В чем ты нуждаешься, чем помочь, я готов сейчас сорваться — и к тебе. Деньги нужны?
— Пока нет, а позже — посмотрим. Как там ты и твои женщины?
— Когда сообщили о трагедии, Катерина два дня не выходила из комнаты, плакала. Мы с Виолеттой не подозревали, что она к тебе так привязана. Прямо сейчас позвоню домой, обрадую. Ты можешь сказать, где находишься?
— Когда полностью восстановлюсь, тогда сообщу, сейчас не хочу тебя беспокоить.
— Ну, ты и фрукт! Я за упокой твоей души выпил не один литр коньяка, а ты меня успокаиваешь. Вообще-то, ты взрослый мужчина, вправе принимать самостоятельные решения.
— Ты прав, привет своим передавай. Большая просьба: ни сам, ни Катя, ни Виолетта, никто чтоб никому не проговорился, что я жив. А если кто будет проявлять интерес к моей скромной персоне — придерживайтесь общеизвестной версии и мне сразу сообщите, на этот телефон — я должен быть в курсе этих дел. Дело в том, что не все так просто, как ты понимаешь. Мы с тобой встречались, о чем-то говорили. Помнишь? Похоже, ноги растут оттуда. И Васильевичу тоже пока ни-ни. Я сам с ним свяжусь, когда полностью восстановлюсь. Не переживайте — уход за мной первоклассный, вокруг меня друзья. Все уже, можно сказать, со знаком плюс. Обнимаю, целую. Всем привет, особенно Катьке. Скажи ей, что она меня оплакала не зря — иду на поправку. Все, пока.
Закончив разговор, я, признаюсь, был удивлен искренним чувствам отца. Он действительно был рад меня слышать. Похоже, отец бодрился, но тембр голоса выдавал, он сильно волновался.
Через неделю позвонил Говоркову на секретный телефон. После шестого гудка Николай Васильевич ответил.
— Слушаю вас, — услышал спокойный голос Николая Васильевича.
— Вы тоже получили сведения о моей гибели?
— Влад, ты?
— Нет, это мой фантом с вами разговаривает.
— Ну, чертяка, я рад, что ты живой. Искренне рад. Смотрю, входящий звонок издалека и думаю, какая сволочь мне названивает. Пока шли звонки, по коду определил страну. Ты как там оказался?
— Долго рассказывать.
— Ладно, при встрече поведаешь. А у меня для тебя новость. Не знаю, понравится ли? В газетах об этом ничего не сообщали, но хорошие люди, мне шепнули кое-что. Известные тебе друзья, сильно повздорили, до такой степени, что тот, который твой замдиректора — был вынужден уйти на заслуженный отдых, на пенсию, официально — по состоянию здоровья. А реально, вроде сверху его попросили освободить теплое место для более сообразительных и лично преданных, понимаешь, о чем я? Сейчас в твоей организации идет серьезная проверка и чистка. Ничего, пауков в банке поубавится. Тоже неплохо. Как чувствуешь себя? Домой когда возвращаешься? Помочь могу тебе чем-то? Только скажи!
— Как только поправлю здоровье, так и буду возвращаться. Спасибо, ничего не надо — всем обеспечен по высшему разряду. Пусть все заживет. О подробностях — при встрече, но все это то, о чем мы и подозревали. Ноги растут оттуда. И если не все ушли на заслуженный отдых, то гнилая голова осталась, и не одна, а значит — сами понимаете…Пора, конечно, огнедышащему дракону голов-то поукоротить, но сейчас еще рано — силенок не хватит, крепко я схлопотал, скрывать не буду.
— Значит, дыма без огня не бывает? Продырявили тебе шкуру, сволочи.
— Основательно продырявили, на грани летального исхода — полведра осколков извлекли — не шутка. Чудом выкарабкался. История, как в сказке, с прекрасной незнакомкой. Ну, обо всем — позже. Очень рад был слышать.
— Серьезно? Держись. Вернешься, обязательно найди меня, есть один очень интересный момент, вернее загадка, разгадав которую, мы сможем многое.
— Заинтриговали. Но у меня к вам просьба.
— Давай, обычно по пустякам ты меня не беспокоишь.
— Можно узнать, кто из моих коллег двадцать пять лет тому назад работал с курдским движением в Ираке, а конкретно — с лидером «Демократического союза» по имени Ясина?
— Ты серьезно встрял?
— При встрече расскажу. Но слово «встрял» здесь не к месту. Оно носит отрицательный оттенок. В данном случае — совсем обратное. Я же сказал: как в сказке с прекрасной незнакомкой. Подробности все потом, хорошо? Все-таки телефон — дело ненадежное. Сейчас эти мобилки слушают все кому не лень, а кое-кому не то, что не лень, а медом не корми. Ну, ничего, они свое получат. Побуду пока в тени. Обрадую кое — кого!
— Тогда я к твоему появлению постараюсь собрать всю информацию на этого человека, думаю, мои друзья подскажут. Выздоравливай, до встречи.
Еще целый месяц Константин Владимирович не отпускал меня из больницы, длился процесс реабилитации. Меня мяли массажисты, обрабатывали хитрыми приборами повелители магнитных полей, гомеопаты мазали на раны и давали внутрь в виде питья свое зелье. В тренажерном зале я понемногу приводил в порядок раненые конечности. С ногой все нормально, а левая рука, пока не хотела меня полноценно слушаться. Айгуль, подобно тени, следовала за мной везде, и видела проблему с рукой. Успокаивала, говорила, что все наладится, и я снова стану полностью здоров. Аналогичные слова слышал от лечащего доктора.
Прорыв случился через две недели после беседы с психологом, оказалось, двигаться руке мешала не болячка, а моя боязнь испытать боль в раненной руке. Полностью излечившимся Константин Владимирович признал меня спустя два месяца со дня попадания в его руки. Это событие решено было отпраздновать не где-нибудь, а в родовом замке графа Головко в Швейцарии.
— Константин Владимирович, не навредим ли мы твоей репутации, и не возникнут ли проблемы с пересечением границы? — поинтересовался у доктора. — Фактически в Австрию мы прибыли нелегально.
— Успокойся, Влад. Это ты попал сюда с филькиной грамотой, у Айгуль имеется настоящий паспорт гражданки Ирака. Она проходила таможенный контроль и получила визу на девяносто суток, так, что ее пребывание в стране вполне легально. С тобой мы решим проще.
— Перевезете в Швейцарию в чемодане? Только найдите размером поприличней, в маленьком я буду себя чувствовать некомфортно.
— Никакого чемодана. Поедешь по моему паспорту. Только на всякий случай контактные линзы используешь моего цвета глаз — от греха подальше. Таможенники — пограничники здесь хоть и европейские, расслабленные, но вдруг попадется на пути новичок, ревностно выполняющий обязанности, да заглянет в глаза попристальнее — обидно будет. А через пару дней я приеду с Марией.
— Мария Григорьевна решила посетить ваш дом?
— Скажу тебе по секрету — надеюсь, ты меня не выдашь — я хочу в замке сделать Маше предложение стать моей женой. Как считаешь, согласится?
— Не знаю, женская душа сплошные потемки. Я бы согласился — ха-ха-ха-ха. Но помни, у нее папа генерал, очень строгий и своеобразный.
— Маша мне о нем рассказывала, — тоже отсмеявшись, сказал Константин Владимирович.
— Тогда, совет да любовь вам на долгие годы.
— А у тебя с Айгуль как?
— Айгуль — очень хорошая девушка и, надеюсь, ты меня тоже не выдашь. Я влюблен в нее, но держу дистанцию, не знаю, как правильно ухаживать за восточными девушками. Боюсь неправильным словом или действием ее обидеть, а делать это мне не хочется. Ведь я ее ощущаю своей второй, лучшей половиной. Пока не разберусь со своими проблемами, не хочу в них втягивать Айгуль — девушка за свою недолгую жизнь натерпелась.
— У тебя много проблем? Какого характера они, если не секрет?
— Не секрет. Я офицер СВР России, выполнял в Сирии задание, где и был ранен. Если бы не Айгуль, да ты и сам все знаешь, что могло произойти. Теперь мне надо поехать в Россию, написать соответствующий рапорт, и уволиться со службы. После всех передряг у меня нет желания служить, тем более встретил такую очаровательную девушку.
— Задачка у тебя. Приедем в Тарасп, там ты узнаешь о многом и, возможно, полученные сведения помогут тебе посмотреть на проблемы по-другому.
— Ты меня заинтриговал. Приоткрывать занавес тайны ты не будешь?
— Нет, я не все знаю.
В Вену за мной и Айгуль приехал помощник графа Головко Владимира Михайловича на роскошном «Бентли». Ранее подобный автомобиль я видел в Москве возле администрации Президента.
Надо сказать, что перед поездкой в Швейцарию Мария и Константин Владимирович свозили нас в торговый центр «Dunauzentrum», где одели с ног до головы по последней моде.
В костюме, при шляпе и с тростью в руках — взял по настоянию Константина Владимировича, чтобы не нагружать раненную ногу, я выглядел настоящим джентльменом.
Вот когда Машка привела к нам полностью экипированную и посетившую салон красоты Айгуль, то, не сговариваясь, мы с Константином от восхищения непроизвольно открыли рты. От такой красоты глаз оторвать было невозможно.
Светло-зеленый костюм, состоящий из пиджака и юбки, ладно сидел на фигуре девушки, подчеркивая все ее достоинства. Две верхние пуговицы белой блузы расстегнуты, но не открывали нашему взору ничего лишнего. Небольшая шляпка уместно смотрелась на положенном месте. Туфли на высоком каблуке в цвет костюма, придавали Айгуль большей стройности. Легкий макияж, нанесенный на лицо девушки, только подчеркивал его очарование. Не удержался, подошел, и поцеловал девушке руку. Машка не упустила возможность запечатлеть нас на смартфон, сделав десяток снимков. Айгуль немного засмущалась — похоже, такая одежда для нее непривычна.
В замок мы попали на закате. Еще на подъезде я обратил внимание на него. Красивое и монументальное сооружение, примостилось на вершине небольшой скалы. Почти до стен замка вплотную подходил густой елово-сосновый лес, покрывая всю скалу сплошным зеленым ковром. К замку вела широкая дорога, выложенная из камня, вдоль которой располагались фонари, оснащенные солнечными панелями. Когда подъехали ближе, я смог рассмотреть, что стены замка покрыты специальной бледно-желтой краской с какими-то блестящими включениями, попадавшее на них солнце, создавало неповторимый по красоте оптический эффект.
В гостиной нас встретили граф Владимир Михайлович — я его помню по фотографии, и графиня Наталья Николаевна — о ней мне рассказывал Константин.
— Добрый вечер, — приветствовал я хозяев замка.
— Ну, ты посмотри на него? — возмутилась женщина, — нет, чтобы подойти, обнять и поцеловать мать, он говорит ей «добрый вечер». — Это, сынок, не вежливо с твоей стороны, — близоруко прищурясь договорила графиня.
— Извините, Наталья Николаевна, но я не Константин Владимирович, — поспешил я внести ясность.
— Скажи еще, что эта девушка не Мария, с которой ты обещал нас познакомить.
— Эту очаровательную девушку зовут Айгуль, а я — Владислав Петрович Головко.
— Сын, ты меня решил разыграть?
— Вам Константин Владимирович, о нас с Айгуль ничего не говорил?
— Говорил, что приедут друзья, но в подробности не вдавался.
— Не вдавался, потому что хотел посмотреть на вашу реакцию, — услышал я за спиной голос Константина. — Родители, вам понравилась моя полная копия?
Что называется, в гостиной возникла немая сцена. Родители Константина, непонимающе взирали то на меня, то на своего сына.
— А чтобы все расставить на свои места, разрешите познакомить с Марией Григорьевной Перминовой, — Константин вывел перед собой девушку, — порошу любить и жаловать.
— Я совершенно сбита с толку, — с недоумением сказала графиня, — сын, ты нам, надеюсь, все объяснишь.
— Вместе с Владом, попытаюсь.
— Вначале предлагаю поужинать, а потом будем разбираться во всем, — предложил молчавший до сего момента граф.
Стол накрыли в банкетном зале. Не стал вертеть головой в разные стороны, изучая интерьер — с моей стороны это выглядело бы неприличным. В двух словах скажу, внутреннее убранство зала было изысканным.
Подавали несколько видов мясных блюд. Свинина в томатном соусе, говядина со специями, запеченная на углях, мясо индюка на небольших шампурах. Все овощные салаты я не смог идентифицировать, посчастливилось уверенно опознать помидоры, огурцы и оливки. В рыбных салатах я не разбирался совершенно. Женщинам предлагали красное и белое вино Louis Eschenauer Saint-Emikion и Louis Jadot Chablis, а мы пили коньяк, лично приготовленный графом. Надо отметить, Владимир Михайлович умеет делать продукт отменного качества. За ужином велись разговоры на общие темы.
Наблюдал за Айгуль, как она, мусульманка, отнесется к присутствию на столе свинины. Помнится, правоверные мусульмане считают свинью грязным животным. Мои опасения оказались напрасными. Девушка чувствовала себя нормально, даже полакомилась кусочком свинины в томате. Айгуль — наш человек!
На десерт предложили несколько видов фруктового желе, небольшие шоколадные тортики и печенье. Чай и кофе по желанию.
Потом граф предложил мужчинам подняться на стену, выкурить по трубке. Как я ни боролся, но окончательно победить пристрастие к никотину пока не смог. Стоя на стене, смотрел вниз на небольшой городок, он хорошо был освещен. Несмотря на позднее время, жизнь в городке бурлила. Ездили автомобили, гуляли люди, долетали звуки музыки. Нормальная и спокойная обстановка, никакой тебе войны и смертей.
Снова все собрались в гостиной.
— Константин, я с нетерпением жду объяснений, — сказала Наталья Николаевна. — Ты меня поставил в неловкое положение, я приняла Владислава за тебя.
— Согласись мама, отличить нас сложно.
— Скажу так, нелегко. Я потом поняла, что меня сбило с толку. Цвет глаз, он у вас одинаков. Но если присмотреться, то Владислав немного шире тебя в плечах.
— Это он еще не полностью поправился после болезни, а так он настоящий русский медведь, да и с глазами не все так просто — улыбался Константин. — А если серьезно, то все началось с того, что одна милая и симпатичная девушка Мария назвала меня Владом в Центральном госпитале. Недоразумение удалось выяснить с трудом. Так я узнал, что в России живет Головко Владислав, очень похожий на меня.
— Да, Константин, мы знали, что в России есть у нас родственники, — негромко произнес Владимир Михайлович. — Мы тебе об этом не говорили, ждали удобного момента.
— Отец, ты думаешь, этот момент наступил?
— В этой комнате, я полагаю, посторонних нет. Мария, по всей видимости, твоя Константин избранница, Айгуль, если не жена Владу, то скоро ею станет. Извините дети, если допустил некоторую бестактность.
О нашем родственнике в России я узнал от бабушки Софии. Скажу больше, я впервые увидел Головко Ивана Константиновича у нас в замке, когда мне было пятнадцать лет, в 1971 году. Последний раз я с ним встретился в январе 1991 года в Германии. Иван Константинович оказался в России благодаря нашей бабушке Софии, она там пыталась помочь в строительстве нового государства. Но обстоятельства были против нее. Она вынуждена была отдать ребенка на воспитание в специальный детский дом, а потом вообще бежать из России, ее обвинили в государственном преступлении. До конца дней она не могла себя простить, что рассталась с сыном.
— Мне в руки попалось дело по обвинению Головко Софии Станиславовны, 1904 года рождения, в шпионаже. Тройка ее приговорила к пятнадцати годам лагерей. Там еще был приложен рапорт о гибели на реке всех «врагов народа», — перебил я графа, за что извинился.
— Бабушке Софии удалось спастись, а потом выбраться из России, — продолжил рассказ Владимир Михайлович. — С Иваном бабушка встретилась случайно в Германии. С тех пор российский Головко периодически бывал в Швейцарии, иногда с женой. Ему было трудно поддерживать с нашей семьей отношения, он служил разведчиком в КГБ.
— Как наш Влад, — сказал с улыбкой Константин.
— Владислав, ты тоже разведчик? — удивился граф. — Дед настоял?
— В разведке я всего второй год, а до этого работал аналитиком в финансовом управлении Министерства обороны. Иван Константинович не мог оказать влияния на выбор профессии, так как умер до моего рождения.
— Тогда мне становится понятными причины утраты с ним связи, — отметил граф. — А как он умер?
— В сентябре 1991 года, через две недели после путча. Умер он и бабушка, не своей смертью, их убили. А после моего рождения убили и мою мать.
— Преступников поймали и примерно наказали? — осведомилась графиня.
— Нет, к сожалению. Трудно доказать это официальным путем, но месяц назад я получил сведения, что некоторым виновным крепко испортили ход их обеспеченной и теплой жизни при больших чинах. Ну, а кое-кому еще предстоит заплатить за все свои злодеяния, уверен.
— Влад, ты к этому приложил руку?
— Да, как мог. Но вроде бы появились новые доказательства, мне помогают друзья для восстановления справедливости в этом трудном деле — все-таки 30 лет прошло с тех пор.
— А как ты вообще оказался в Австрии?
— Был ранен в Сирии. Благодаря моему ангелу-хранителю Айгуль попал в Вену в руки вашего сына.
— Папа, представляешь, сижу я на дежурстве, а из приемного покоя звонок, привезли тяжелораненного мужчину-иностранца, — вступил в беседу Константин.
— Бегу со всех ног, ведь дорога каждая минута. И, что я вижу? На кушетке лежу я, только состояние, мягко говоря, предсмертное. Затем была операция. На следующий день я перевез Влада в свою клинику, чтобы избежать лишних вопросов со стороны администрации госпиталя. С большим трудом удалось стабилизировать состояние нашего пациента. Пришлось дважды провести ему переливание крови. Кстати у Влада довольно редкая группа крови, четвертая с отрицательным резус-фактором. Позвонил Марии Григорьевне, попросил ее посмотреть на моего больного, вдруг это тот ее знакомый, о котором она мне рассказывала. Благодаря Маше, мы узнали, что у меня в клинике находится русский Головко. Ведь, сопровождающая его девушка Айгуль, твердила, что его имя — Фортуна — это слово оказалось позывным, единственное слово, произнесенное им в беспамятстве и принятое Айгуль за имя иностранца. Я вам ничего об этом не говорил умышленно, хотел преподнести сюрприз. Мне, кажется, удивить вас удалось.
— Предлагаю на сегодня закончить все разбирательства, время позднее, и вы устали с дороги, — предложила графиня. — Я распорядилась приготовить вам комнаты. Учтите, для каждого приготовлена отдельная, — добавила она с улыбкой.
— Дорогая, не слишком ли ты строга к нашим гостям? — поинтересовался граф, — сейчас другое время, некоторые правила утратили смысл.
— Может где-то утратили, а мы будем придерживаться прежних, не самых худших. Думаю, гости согласятся со мной.
Возражений не последовало, правда, я не знал, как себя будет чувствовать Айгуль — мы спали с ней в одной постели давно, но не переходили определенных границ. Опасения были напрасными, Айгуль ничего не испугалась и среди ночи не прибежала ко мне прятаться.
Выспался отлично, встал с первыми лучами солнца. Переоделся в спортивный костюм и вышел во двор замка. Работник — я его для себя окрестил садовником — подсказал, где находится площадка для занятия спортом. Набору и качеству спортивных снарядов на площадке мог позавидовать самый дорогой фитнес-клуб. Примерно около часа я после разминки нагружал организм. Очень хотел привести себя в нормальное состояние, достичь прежних кондиций. В завершение тренировки провел «бой с тенью» и почувствовал, что рукопашный бой дается с трудом. Нет той скорости и гибкости, моторика раненой руки и ноги полностью не восстановилась. Несмотря на это, общий результат тренировки давал повод для оптимизма — я постепенно прихожу в норму.
— Не надо себя так истязать, Влад, — услышал голос Константина. — Куда ты так торопишься? Снова на войну? Тебе прошлого опыта мало?
— На войну я не тороплюсь, с моими навыками там делать нечего. Для того чтобы нормально воевать и выжить, нужна более глубокая специальная подготовка. Я кабинетный работник, больше работаю головой. Мое попадание в Сирию, досадная случайность. Даже не случайность, а результат козней некоторых подонков. Чуть не расстался с жизнью. А тренируюсь усердно, потому что хочу быстрее стать полностью здоровым. Рядом с красавицей Айгуль кряхтящему инвалиду не место.
— Может, я скажу банальность, но мне кажется, что Айгуль оставалась бы с тобой в любом случае, несмотря на возможные увечья. Влюбленный взгляд девушка никогда не пыталась прятать. Учти это, пожалуйста.
— Уже учел и отвечаю ей взаимностью.
— Хорошо. Иди, принимай душ, а то скоро наши девушки закончат плескаться в бассейне. Проголодавшись после водных процедур, потребуют завтрак. А мама не терпит опозданий.
Завтрак тоже был обильным. Я вышел к завтраку, сняв контактные линзы, и своим разноцветным взглядом сразил хозяйку с хозяином. После краткого и веселого обсуждения этого феномена приступили к трапезе, а я — особенно активно. Мясная нарезка нескольких видов. Знаменитые швейцарские сыры в изобилии. Овощные салаты, и овощи в целом виде. Соусы, подливы и приправы на любой вкус. Свежие, еще горячие пирожки с абрикосовым джемом, горкой возвышались на большом блюде посредине стола. И, естественно, кофе. Я рассказал, к моему собственному удивлению показавшийся очень давним, случай с ремонтом квартиры деда, как и это прекрасное утро, начавшийся с чашечки ароматного напитка. Все были настроены по-доброму и от души посмеялись над этой историей.
Чуть позже, в гостиной, Владимир Михайлович продолжил знакомить нас с историей семьи Головко. Граф сразу оговорился, что не будет пересказывать все, а затронет период с начала XX века и по сегодняшний день.
До обеда, с краткими перерывами на посещение туалета и курительной комнаты, граф излагал историю семьи Головко.
Я узнал, что у Головко Станислава Владимировича было шестеро детей, четверо родных и двое приемных. Интересно, когда он успел обзавестись таким количеством детей, проведя семь лет на службе в разведке Генерального штаба российской империи. Рождение младших детей приходится на этот период его жизни.
К большому сожалению, беды не обошли стороной семью. Во Вторую мировую войну погибли Всеволод и Владислав. В конце 40-х трагически, в автомобильной катастрофе погиб Станислав Станиславович с женой и детьми. Младшая дочь Лидия вышла замуж за гражданина США и уехала за океан. Пока она была жива, связь поддерживалась, а после смерти Лидии родственники стали общаться реже. Сейчас вообще нет никаких контактов.
Станислав Владимирович вовремя сориентировался и смог создать для семьи мощную экономическую базу. С деньгами у графа проблем никогда не было. Продолжателями его начинаний были: Степан Станиславович, Михаил Степанович и разумеется Владимир Михайлович. Совместными усилиями они достигли того, чем на сегодня владеет семья и, похоже, останавливаться не намерены.
— Все бы ничего, — сказал Владимир Михайлович, — но мои предки почему-то попали под влияние европейской моды, касаемо детей. — Взяли на вооружение неправильный лозунг: «одна семья — один ребенок». И, заметьте, при появлении в семье мальчика, а они, почему-то рождались первыми, больше детей не заводили. Я бы не отказался иметь братьев и сестер.
— Папа, так я тоже единственный ребенок в семье, — удивленно произнес Константин. — Мне тоже хотелось иметь брата или сестру.
— Это сынок, не наша с отцом вина, — смахнув набежавшую слезу, сказала графиня. — Ты был крупным ребенком, мне делали кесарево сечение, в результате которого ты у нас один, без братьев. Правда, хочу себя поправить, ты не один, у тебя есть Владислав, он твой брат. Ты сам видишь и знаешь, что он нам кровный родственник.
— Да, Влад, я дополню высказывание моей дражайшей супруги, и скажу, что твой дед был дружен с моим отцом, — многозначительно поднял палец вверх, сказал граф. — Небольшая разница в возрасте позволила им тесно общаться, когда Иван бывал в гостях. Мне отец рассказывал, что твоя бабушка долгое время не могла забеременеть, и только после посещения термальных источников в Альпах она родила мальчика. Заочно я знаю твоего отца, даже видел его на детских фотографиях.
— Видно под впечатлением красот Швейцарии дед или бабушка на своей совместной фотографии с обратной стороны написали:
На Альпах к сумеркам нисходят облака,
Все мокро холодно. Зеленая река,
Стремит свой шумный бег по черному ущелью.
К морским крутым волнам, гудящим на песке.
И зоркие огни краснеют вдалеке,
Во тьме от Альп и туч, под горной цитаделью.
— Повтори, что ты сказал, — граф вскочил с места и пристально уставился на меня.
Я вновь прочел стих.
— Ну, наконец-то я услышал то, о чем меня предупреждал твой дед почти тридцать лет тому, — облегченно вздохнул Владимир Михайлович.
— Передавая мне в Мюнхене дорогой футляр с удивительными по красоте и отменными по качеству игральными шахматами и доской из красного дерева, Иван попросил передать этот набор своему потомку, который прочтет этот стих. Он мне вручил фото, на котором стих был написан.
— Написан красивым почерком, а в самом конце, возле слова «цитаделью» стоит маленькая латинская буква «t», — дополнил я высказывание графа.
— Совершенно верно, Влад, — оживился граф. — Ты знал об этом?
— Понятия не имел. Просто я по специальности аналитик. Всю, информацию, касающуюся деда, всесторонне рассматривал, пытался понять, за что его убили.
— Понял?
— Еще не все, но где-то рядом.
— Тогда пошли в мой кабинет. В футляре есть письмо, адресованное Иваном Константиновичем потомкам. Его никто до сегодняшнего дня не вскрывал, ты первый. Когда прочтешь письмо, у меня будет, чем еще тебя удивить.
Владимир Михайлович поставил на стол большой футляр, изготовленный из толстой коричневой кожи. На углах футляра присутствовали медные украшения в виде шахматных фигур, потемневшие от времени. Посредине верхней крышки золотым тиснением написано: «Шахматы — это больше чем игра».
Открыв футляр, я опешил. В верхней крышке на двух зажимах держалась большая шахматная доска. Она вся блестела полированной поверхностью. В ней отражалось мое удивленное лицо. В нижней крышке, каждая в отдельной ячейке, на красном бархате, лежали шахматные фигуры, изготовленные из неизвестной мне породы дерева. Один комплект был светлым, а второй — коричневым. Каждая фигура посажена на толстую металлическую основу, мне кажется серебряную — имелся специфический налет. Надо отметить, что фигуры были по размеру в два раза больше обычных. Наверное, так удобней играть, решил я.
По подсказке графа, отпустив зажимы, я вынул из крышки шахматную доску, получив доступ к конверту. Взял его, повертел в руках, потряс и даже взвесил. Ничего внутри не болталось, значит, там одна бумага. Надписи на конверте не было.
— Оставайся здесь, читай, — предложил граф, — тебя никто не побеспокоит, но помни, на обед без опозданий. От чтения на пустой желудок никакого проку.
Знакомство с посланием деда пришлось отложить, до обеда осталось не более получаса.
За столом я был невнимательным. На реплики членов семьи Головко и Айгуль реагировал с опозданием. Еще бы не опаздывать, я был занят анализом полученной информации. Как ни странно, но почти все, что я себе нафантазировал ранее в отношении деда, начинает подтверждаться. Есть еще неизвестные, но думаю, прочтя письмо, узнаю новые детали. За размышлениями я не заметил, как расправился с обедом.
Снова я в кабинете. Взяв в руки конверт, заметил мелкую дрожь в руках. Этого еще не хватало. Я все время был совершенно спокоен, а сейчас разволновался. Перед боем в Шуваре такого не было. Положил обратно конверт в фуляр, отправился в курительную комнату, где приговорил подряд две сигареты. Не скажу, что пришел в норму, но почувствовал себя лучше.
Вскрыл конверт, начал чтение.
Ну, здравствуй, мой потомок. Не знаю, кто ты внук, внучка или кто-то с приставкой пра. Но то, что письмо вскрыл не мой сын Петр, я уверен. Нет, сын у меня хороший, и мы его с женой очень любим, но он несколько неуравновешенный, часто принимает поспешные решения. Это не мы его так воспитали, это ему досталось по наследству от бабушки — моей матери Софии. Ему с женой скоро по тридцать, а они до сих пор и не думают нам подарить внука или внучку, чтобы мы на старости лет порадовались.
Прочитав мое письмо, не делайте поспешных выводов, не навешивайте нам ярлыки воров и убийц. Просто сядьте и посмотрите на все изложенные сведения другими глазами, нашими глазами — Головко Ивана Константиновича и Головко Анфисы Павловны. Теперь буду писать все по порядку.
Рос я в очень своеобразном детском доме. У нас было хорошее снабжение продуктами, одеждой, школьные предметы нам преподавали отличные учителя. Но все равно мы чувствовали себя ущербными. О таких, как мы говорили: безотцовщина. О своем детсадовском прошлом я не пишу ничего, его не было. Когда начал соображать, у меня уже был детдом.
Когда к кому-то из воспитанников приезжали родные или знакомые, мы висли на заборах, рассматривая посетителей. Каждый мечтал, чтобы к нему приехали. Я тоже представлял себе, как ко мне приедет отец, взяв за руку, отведет на речку, станет учить меня плавать. Время шло, отец не появлялся. Зато внезапно появилась мама. Мы только вышли на игровую площадку, как я заметил идущую к нам красивую тетеньку. Подумал, вот бы мне такую маму. И вдруг мечта сбылась. Тетенька отвела меня в сторону и сказала, что является моей мамой. Не знаю, что толкнуло меня в объятие молодой женщины, но через мгновения мы вместе рыдали. К сожалению, встреча была короткой. Мама оставила мне рубашку, брюки, кулек с шоколадными конфетами «Лесной орех» и ушла, обливаясь слезами.
Надеялся, что мама снова придет. Потому каждый день, в одно и то же время приходил на прежнее место. Проходили дни, месяцы и годы, мама не появлялась. Но я упорно продолжал ждать. Повзрослел я в одно мгновение — началась Великая Отечественная война. На фронт меня не брали, мал еще, но со станком я мог управляться. По шестнадцать часов в сутки точил снаряды, зная, что они уничтожают фашистов.
В 1944 году я попал служить в «Смерш», там встретил свою Анфису. Наши служебные отношения со временем переросли в семейные. За неполный год на войне довелось нам испытать много трудностей и увидеть много горя.
После учебы нашу молодую пару разведчиков направили работать в Германию. Трудно было и очень опасно. В этой части Германии сохранились опытные контрразведчики, служившие еще Гитлеру. Но, тем не менее, нам удавалось выполнять поставленные задачи.
На выставке сложного оборудования в Германии, в 1956 году, я случайно увидел маму, она была руководителем группы переводчиков. Нашел ее в гостинице. Мы проговорили с ней до самого утра. Она мне рассказала о моем происхождении, о родственниках, звала в гости в Швейцарию. Естественно, открыто приехать я не мог, довелось ждать удобного момента. Такой подвернулся спустя пять лет. Я и Анфиса познакомились с моим дедом и бабушкой. Дед на несколько дней загнал меня в семейный архив, где я подробно ознакомился с родословной и с историей семьи. Узнал о причинах, побудившим деда оставить Россию и перевезти в Швейцарию всю семью.
Как считал дед, и я разделяю его мнение и сейчас, античеловечная политика ВКП(б) стала причиной крушения прежнего государства и гибели миллионов людей. Нелегко далось мне осознание правоты деда, ведь я состоял в партии с октября 1944 года, верил вождям и воплощал в жизнь их решения. Выйдя из архива и поговорив с дедом, бабушкой и мамой несколько дней, я стал смотреть на мир совершенно иначе. Мне стали бросаться в глаза недостатки нашего социалистического строя. Почему-то партийные руководители эти недостатки как бы не видели и не стремились устранять, а людей, указывающих на их наличие, подвергали гонениям.
По настоянию деда Степан Станиславович повез меня и Анфису на воды в Альпы. Неделю мы перебирались из одного места в другое, окунались в горячую воду, содержащую полезные для организма минералы и соли. Не знаю, воды помогли, или просто настало время, но в 1962 году Анфиса подарила мне сына.
В связи с большой занятостью на работе должного внимания ребенку мы уделять не могли. Он проводил больше времени в специализированном интернате, нежели с нами. Я понимал, что это неправильно, но пока не решался уйти со службы, хотя помнил слова, сказанные дедом. «Хочешь иметь нормальную семью, о разведке забудь» — напутствовал дед. Это не пустые слова, через подобные невзгоды он прошел, мотаясь по всему миру.
Почему остался служить, а не покинул разведку? Объясню. Вернувшись, домой, мы с Анфисой долго обсуждали нашу жизнь, сравнивали с уровнем жизни наших родственников. Сравнение однозначно не в нашу пользу. Поставили себе задачу поднять этот уровень с учетом реальных возможностей. Передумали о многом. Рождение сына Петра побудило нас к более активной мозговой деятельности. Говорят, что мысль иногда материализуется, так случилось в нашей с Анфисой карьере. Нас перевели на работу в отдел по оказанию помощи дружественным партиям. Проще говоря, мы должны были осуществлять оперативное прикрытие при передаче средств партиям, движениям, фондам и отдельным гражданам за пределами СССР. Деньги передавала Коммунистическая партия, которая накопила средства, по-тихому украв их у народа, у каждого из нас.
Возомнили мы с женой себя «робин гудами», решив, что будем понемногу отщипывать из партийной помощи и помогать нуждающимся коллегам и товарищам, что останется, потратим на семью. Первая же попытка, чуть ли не оказалась последней. Мой коллега накатал в партком заявление, что я живу не по средствам, поскольку занял ему пятьсот рублей с отсрочкой отдачи через год. Парторг долго меня распекал, но подал умную мысль: если я не хочу нажить себе врагов, то лучше никогда и никому не помогать финансово.
С этого момента все средства, оторванные от помощи, размещали за рубежом. О механизме отъема денег не пишу, оставлю это личной тайной. Я мог бы и не рисковать, мама предлагала пользоваться ее деньгами, она имела приличную долю в семейных предприятиях. Не хотел быть нахлебником и садиться на шею родственникам. Пусть понемногу, но я сколачивал капиталец.
В 1971 году неподалеку от замка Тарасп я приобрел по смехотворной цене высокогорное шале. В течение года с Анфисой разрабатывали устраивающий нас проект, вернее придумывали внешний вид и расположение комнат внутри. Долго бы мы морочили друг другу голову, пока за дело не взялся Михаил Степанович. Проект реконструкции был разработан и составлена смета. Траты были солидными, но мы считали, что для обеспечения будущего сына и его детей никаких денег не жалко. Я выписал доверенность Головко Михаилу Степановичу на право распоряжаться моим имуществом и расходовать средства со счета в Центральном банке. Могут возникнуть сомнения в правдивости моих слов. Как же, в то время полностью закрытый от всего мира Советский Союз, и вдруг появляется счет в банке Швейцарии. Не надо забывать, что я длительное время проработал в Европе, прекрасно знал законы многих стран, и у меня очень хорошие родственники живут в Швейцарии.
В шале с Анфисой отдыхали всего три раза, каждый раз доводилось создавать оперативные комбинации со сменой паспортов и стран пребывания. Напрямую приехать в Швейцарию было невозможно, это направление усиленно контролировалось сотрудниками спецслужб СССР.
Когда Петр заявил, что пойдет учиться на провизора, я стал понемногу накапливать средства непосредственно в Союзе. В Европе аптечное дело востребовано и всегда сможет прокормить. Постепенно я собрал информацию обо всех предприятиях европейской части Союза, занимающихся производством лекарств. С некоторыми руководителями познакомился лично, часто под надуманным предлогом.
Работая в разведке, мы видели, что наше государство постепенно скатывается в пропасть. Руководящая и направляющая партийная элита все больше отрывалась от народа. Ей было плевать на то, что где-то нет мяса, колбасы и других продуктов питания, что людям негде жить. Главным было оказание помощи «борцам за свободу» в тьмутараканьем углу, потратив десятки и сотни миллионов народных денег, но не пустить эти средства на повышения благосостояния собственного народа. Эта порочная практика была в государстве с момента его образования. Пример Испании, Китая, Монголии, Кореи, Кубы, Вьетнама и еще нескольких десятков стран. Деньги им давали щедрой рукой, а отдача была равна почти нулю, потому что денежки проедались, а не использовались для создания новых предприятий.
К концу 80-х в стране кооперативы росли как грибы. Я естественно держал руку на пульсе, подмогнул Петру, подтолкнул к сотрудничеству нужных людей, создали кооператив «Фармацевтика», чтобы не путаться с направлением деятельности. Давал деньги Петру дозированно, чтобы никто и ничего не заподозрил. У меня были на «черном рынке» хорошие связи, валюту, несмотря на жесткое преследование, меняли честно и в нужных объемах. В 1990 году я рассказал Петру, где находится тайник с иностранной валютой, объяснил, как правильно с ней обращаться, свел с нужными людьми. Несмотря на свой характер, сын серьезно воспринял мои слова и проколов не допускал.
Подошел я к самому темному месту в нашей с Анфисой биографии.
В 1990 году, желая развить влияние на арабские движения Ближнего Востока, СССР принимает решение оказать помощь «Организации освобождения Палестины» и движению «ХАМАС». Как по мне, оказание помощи террористическим организациям — последнее дело, государство теряет авторитет среди других стран. Как обычно пригляд за оказанием помощи осуществлял Секретариат ЦК КПСС, а фактически он из своих средств финансировал все мероприятия нашими руками. И вдруг ко мне в гости приходит мой старый товарищ Игорь, с которым мы воевали и длительное время сотрудничали, работая с ценностями. Ему кое-что от меня перепадало. Товарищ сообщает, что молодой сотрудник их отдела начал вести себя непонятно, по всем признакам готовится похищение помощи арабам. Кто задействован в этом, мой товарищ не знал. Он, как старый большевик, попросил укоротить руки молодому да раннему сотруднику.
Поскольку мой отдел занимался полным сопровождением этого процесса, я написал пространный рапорт об осложнении оперативной обстановки в Европе и Азии, указал, что на отдельных направлениях действуют многонациональные банды. Привел несколько примеров и аргументов. Не знаю, попал ли мой рапорт наверх или лег неподъемным грузом на стол начальника Управления, но приказ на подготовку к перевозке груза я получил.
Дома, помозговав с Анфисой, решили груз забрать себе, «выписать» себе выходное пособие на пенсию. Все детали плана по изъятию ценностей разработали вдвоем до мелочей, осечки быть не должно.
Перед новым 1991 годом Анфиса Павловна составила подробный план для всех групп, и ушла в отпуск, ну а я воплощал в жизнь нашу задумку.
В канун отправки групп, мне позвонил Игорь и сказал, что груз очень ценный и сыпучий. Что это значило, я не знал.
Дальше все прошло успешно. Анфиса Павловна выехала в Мюнхен, поселилась в номере рядом с нашими сотрудниками. Никто и не подозревал, что между номерами есть сообщение через платяные шкафы, мы сами об этом узнали только в середине 60-х годов случайно.
Когда ко мне поступила информация о пропаже груза, я понял, что все удалось. Начал розыски с энтузиазмом.
Вот сейчас дописываю письмо и передаю ценности на хранение Головко Владимиру Михайловичу, сам выехать в Швейцарию не имею возможности. Что находится внутри шахмат, не имею ни малейшего представления, с Анфисой не контактировал. Для доступа к письму прилагаю наше с Анфисой фото со стихами, точно такое фото хранится у нас дома. Почему написал письмо в таком ключе? Все может случиться в жизни. Надейся на лучшее, но порох держи сухим. Будет возможность, расскажу все сыну.
Мог себя поздравить, мои предположения подтвердил дед в своем письме. Еще раз перечитал письмо более внимательно, но ничего нового не обнаружил. Пересмотрел все листы на просвет, вдруг имеются скрытые послания, и тоже ничего. Оставляя письмо и футляр с шахматами, дед рисковал, но, видно, всецело доверял родственникам, не зря же оставил им доверенность на право распоряжаться недвижимостью и финансами. Жаль, что мне не довелось пообщаться с дедом, думаю, он бы мог мне многое рассказать и многому научить. К сожалению деда и бабушку не воскресить. Отец мне не поможет пролить свет на жизнь своих родителей, о многом он даже не подозревал. Дед отцу не рассказал о последней посылке, похоже, сильно опасался за его жизнь и унес тайну с собой.
— Закончил чтение? — спросил граф, появившись в кабинете. — Все понял?
— Понял, что дед писал не послание потомкам, а прощальное письмо, своеобразный краткий отчет о прожитых годах.
— Значит, о собственности и о счете в банке ты знаешь?
— Знаю.
— Как поступишь?
— Хочу услышать добрый совет от вас. Правда, думаю, что лучше все пока оставить без изменений. Когда разберусь со службой, тогда можно позвать моего отца и вместе решим.
— Странно, но мы с тобой, Влад, думаем в одном ключе. Я хотел тебя попросить не торопиться. Посмотришь так называемое шале, которое превратилось в большую виллу. Я двадцать лет назад докупил еще почти пять гектаров земли. Разбили красивый парк, посадили фруктовый сад. Все эти годы за виллой присматривал наш управляющий, поселив там две семьи. Вилла в полном порядке. Два года назад модернизировали энергоснабжение и систему отопления. Навесили три десятка солнечных батарей, так сказать, идем в ногу со временем. Жить на вилле можно с комфортом, воздух там отличный. Я бы рекомендовал тебе, после решения проблем в Москве перебраться сюда на постоянное жительство. Я помогу тебя с оформлением гражданства.
— Владимир Михайлович, я теперь не один, со мной моя любимая Айгуль.
— Говоря о тебе, я подразумевал вашу с Айгуль семью. Когда вы намерены узаконить свои отношения?
— В ближайшее время, но после моего возвращения из России. Хочу просить вас приютить у себя Айгуль на время.
— Нам будет в радость, если она останется здесь. Наталье Николаевне она очень нравится. Только согласится ли девушка остаться?
— Я настою и она меня послушает.
— Ладно, складывай шахматы, и пойдем в гостиную, там Константин что-то затевает. Случайно, не знаешь, что он опять придумал?
— Нет, мне и самому интересно, — искренне соврал графу.
В гостиной Константин пребывал в одиночестве. Темно-синий костюм — тройка, ослепительно белая рубашка, бабочка в тон костюму, начищенные до зеркального блеска туфли и огромный букет алых роз в руках Константина, как бы подсказывали, что нас ожидает серьезное событие. Дамы появились тоже в торжественных нарядах.
Молодой граф Головко, припав на одно колено, торжественно объявил, что очень любит Марию и попросил ее стать женой. Вручил букет роз и одел на палец колечко с камушком, полагаю, с бриллиантом. Наталья Николаевна, Мария и Айгуль от избытка чувств слегка прослезились.
Мария, погрузив лицо в букет роз, громко сказала, что согласна стать женой Константина. Её ответ встретили аплодисментами.
Владимир Михайлович распорядился подать шампанского. Его подали и я с удивлением прочел название «Новый Свет». Ну, граф, ну молодец! Крымские вина не могут прорваться на европейский рынок, а в замке нас угощают вином прошлого года выдержки.
Затем был торжественный ужин. К привычным для меня в этом доме блюдам добавили огромного гуся, запеченного с яблоками, отбивные из мяса страуса и несколькими салатами из экзотических овощей, доставленных из Египта. Не стал экспериментировать со своим организмом, угощался тем, в чем был уверен мой желудок.
Естественно, за столом звучали тосты с пожеланием долгой и счастливой совместной жизни. Представляю я лицо генерала Перминова, когда он увидит Константина, ведь они собираются съездить в Россию за родительским благословением. Хотя бы не стал допытываться у Константина о его пребывании в санатории «Звезда», а то могут случайно всплыть наши с Марией грешки. Надеюсь, Машка родителя правильно проинструктирует по телефону.
На следующий день Владимир Михайлович организовал экскурсию в шале деда. По отличной дороге десять километров в микроавтобусе проехали за несколько минут.
То, что я увидел, никак нельзя было назвать шале и даже слово «вилла» не совсем подходит. Небольшой двухэтажный замок в средневековом стиле, выстроенный из огромных диких валунов, окруженный стеной, высотой метров пять, из таких же валунов. Красная черепичная крыша в нескольких местах была скрыта солнечными панелями, но это не оказывало влияния на общую красоту строения. Я поглядел на Айгуль, она тоже была удивлена.
Нас встретил смотритель виллы — Хайнц, доложивший графу, что все в порядке. Потом он провел по всем помещениям, подробно рассказал о достоинствах виллы. Находясь под впечатлением, я даже не знал, какие вопросы задавать Хайнцу.
— Ну, как, удивлен? — спросил Владимир Михайлович. — Раньше, по словам моего отца, на этом месте была крохотная лачуга, ее и купил твой дед. Перестроили ее немного, благо строительного материала здесь было в избытке. Все эти камни, из которых построен дом и стены, валялись по всему участку. Нашли грамотных строителей и они соорудили то, что ты наблюдаешь. Внутреннее убранство несколько раз менялось и совершенствовалось. Мы все надеялись, что рано или поздно родственники Ивана Константиновича объявятся. Честно скажу, я рад, что ты здесь появился — пусть из другой ветви нашей семьи, но вы наши ближайшие родственники. Очень хочу, чтобы в наших семьях было много детей, ведь они — это радость для родителей, а еще инвестиции на будущее.
— Полностью с вами согласен, осталось дело за малым, нарожать детей.
— Обязательно, нарожаете, — похлопал меня по плечу граф и отошел к Наталье Николаевне.
Я взял Айгуль под руку и увел к беседке, увитой неизвестной мне лианой.
— Понравилась вилла? — спросил девушку, усадив на лавку.
— Очень. Роскошная и удобная. Бассейн есть и много вкусной воды.
— Хочешь здесь жить вместе со мной?
— Ты делаешь мне предложение?
— Предложение я тебе сделаю обязательно, но в другой, торжественной обстановке и в присутствии моего отца. Ты не ответила.
— С тобой я готова жить, где угодно, лишь бы всегда вместе.
— Спасибо, — сказал я Айгуль, и поцеловал ее.
Долго целоваться нам не дали, Константин позвал нас к столу — Хайнц с работниками организовали нам легкий перекус на лужайке за домом.
Две недели я гостил в замке, ожидал, когда в посольство России в Швейцарии доставят мой паспорт и вещи из Дамаска. Я позвонил из Тараспа Одинцову и попросил переправить мое имущество. Сергей Васильевич обещал выполнить просьбу в кратчайшие сроки, заверил меня, что он не верил в мою гибель, поскольку на месте боя тело не обнаружили.