Чужой среди чужих

Глава 3: Modus Vivendi

Шут захлопнул дверцу шкафчика, застегнул последнюю пуговицу на форменной оранжевой спецовке и посмотрелся в висевшее на стене раздевалки для хозяйственного персонала небольшое зеркальце. Красавчик, че. И ростом вышел, и сложен неплохо, и зенки новенькие зеленые только что не светятся. Патлы бы еще обстричь, и можно хоть сейчас в ЗАГС. Не снимая форменной оранжевой спецовки. Шут вздохнул, по привычке коснулся пальцами циферблата часов и поспешил в подсобку за рабочими инструментами. Рабочие инструменты представляли собой:

— ведра пластиковые большие, квадратные — 2 шт.

— тележка для ведер с ручкой — 1 шт.

— швабра деревянная обыкновенная — 1 шт.

— перчатки рабочие — 1 пара.

— непонятный механизм, явно привидевшийся своему конструктору под действием десятка–другого бутылок сакэ, и представляющий собой адовую помесь газонокосилки, моющего пылесоса и электрополотера — 1 шт.

Однако, несмотря на неказистую внешность и замудреную внутренность, свою задачу этот монстр от индустрии клининговых услуг выполнял на 101 %, не оставляя после себя ни соринки, только сверкающую чистотой поверхность. Вот только пользоваться им можно было лишь в больших помещениях, разнообразные закоулки и труднодоступные места приходилось по старинке драить шваброй. Подготовив все свое хозяйство к транспортировке, и затолкав его в ближайший лифт, Шут скорчил страдальческую гримасу. Он думал, что ничего хуже работы уборщика быть не может. Ровно до того момента, когда начальник смены объявил ему, какой участок штаб–квартиры за ним отныне закреплен. И это были даже не туалеты. Лучше бы это были туалеты. Двери лифта открылись, и Шут вошел на свой рабочий участок и самое ненавидимое им место во всем Токио‑3. В ангар Евангелионов.

По телу пробежала нервная дрожь, когда он увидел перед собой двух закованных в титановую броню гигантов, по самую грудь погруженных в охлаждающий раствор.

"К такому невозможно привыкнуть", — подумал он, утирая со лба холодный пот. — "И как я и догадывался, этот монстр не единственный. А ведь ходят слухи, что через пару месяцев сюда привезут третьего. Что мне тогда, удавиться?"

Шут резко выдохнул и запустил электрополомойку. Впереди были двенадцать часов в компании этих дремлющих, но все равно внушающих первобытный ужас созданий. Надо было чем–то отвлечься, хотя бы немного, иначе есть риск уже к концу смены поехать крышей окончательно. Стиснув зубы, и старательно игнорируя мощную давящую ауру Евангелионов, Шут принялся перебирать в уме все те сведения, что он смог раздобыть за почти неделю своей работы в NERV.

NERV. Институт специальных исследований под патронажем ООН, обладающий практически неограниченными властью и бюджетом. Филиалы в крупнейших странах мира, десятки тысяч сотрудников, лучшая в мире материальная база — крупнейшие корпорации родного мира курят в сторонке. И при этом подотчетный некоему Комитету. Что это за Комитет, Шут еще не знал. Единственные, кто был в курсе — это Командующий Икари Гендо и его зам — Фуюцки Козо, а с ними Шут смог столкнуться всего один раз и то случайно — вместе ехали на эскалаторе. Он, естественно не упустил такой возможности покопаться в памяти высшего начальства. Успел он увидеть не все, но и этого хватило с лихвой. Именно с этого самого момента Командующий стал в глазах Шута если не кумиром, то уважаемым человеком точно. Подумать только, этот низкорослый бородач в тяжелых, вечно сползающих очках и хмурой физиономией хотел ни много ни мало, а уничтожить человечество! Впервые увидев это намерение в глубине его мыслей, Шут чуть было не кинулся просить автограф. В конце концов, он сам в свое время имел аналогичные намерения, но из–за недостатка опыта подошел к делу слишком рьяно и не имея четкого плана, а результатом стала встреча с Арлекином, который сокрушительным психическим ударом выжег из его души все наклонности к массовому геноциду. Фу, вот про это сейчас лучше не вспоминать.

Шут замер на минуту, разминая затекшие пальцы, и, не в силах больше терпеть, вперил взгляд в фиолетовую морду Ноль — Первого.

"Ну чего ты смотришь на меня как на врага Империи?" — подумал он. — "Я не террорист, не вредитель и не шпион, я просто мою полы. Ну хорошо, я шпион, но шпионю исключительно для собственного интереса, никому продавать эти секреты я не собираюсь".

Если Ноль — Первый и услышал его мысли, то никак этого не показал. Просто продолжал буравить стоявшего перед ним на платформе псайкера пустым, затягивающим взглядом. Шут тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и глянул на копошившихся парой ярусов выше техников из команды обслуживания Евангелиона.

"А ведь эти людишки и правда думают, что им доверен всего лишь очень продвинутый биоробот. Воистину нет предела человеческой слепоте". — Он перевел взгляд обратно на Ноль — Первого и начал формировать мысли в один направленный пучок. — "Слушай друг. Я ведь могу называть тебя так? Давай заключим сделку: ты перестаешь нагонять на меня ужас, а я тебе песенку спою, идет? А то ведь тебе, поди, скучно тут целыми днями в бассейне стоять. Ну что, мир?"

Истолковав молчание Евангелиона как согласие, Шут прочистил горло и, продолжив работу, замурлыкал под нос:

Шут прекратил петь и покосился на Ноль — Первого а потом и на куда более смирного, и от того чуть менее жуткого, Нулевого. Ему показалось, или гиганты и правда источали… недоумение? Поди, разберись — правда это, или безумие прогрессировало для галлюцинаций.

"Что, не понравилось?" — огорчился Шут. — "Ладно, так уж и быть. После работы постараюсь выучить на память что–нибудь из "Рапсодии" или "Раммштайна". Или вы предпочитаете более легкие жанры?".

Евангелионы молчанием продемонстрировали согласие и в ангаре стало как–то светлее. Хотя возможно, это только показалось. Но работать стало однозначно легче, и с души словно груз убрали.

"Черт те что", — подумал Шут, с остервенением начищая пол. — "Прошло всего три недели. ТРИ НЕДЕЛЬ МАТЬ ВАШУ! И что в итоге? Я работаю подметалой в международной организации, заведующей защитой человечества от непонятно чего, провожу большую часть времени в компании двух непонятных зверюг, которых по недоразумению считают роботами, мой начальник — двинутый маньяк, а пилоты, которые по идее должны быть железными людьми вообще непонятно что! Первый — с одной стороны такая сопля, что своими руками бы придушил, что бы не мучился. Жаль только, заменить его некем. С другой — настоящий берсеркер, каким образом он рвал на куски первого ангела Сахиэля (которого почему–то назвали третьим) я, наверное, до смерти не забуду. Вторая… ".

При мысли о "второй" его мороз по коже продрал. После воспоминаний о первой встрече с пилотом Нулевого, мирно дремавшие Евангелионы уже не казались такими страшными. Аянами Рей. Он увидел ее в коридоре, выходящей из медкабинета. Юная девушка, даже девочка, вся в бинтах, со странными голубыми волосами и кроваво–алой радужкой глаз. И с психической аурой такой неописуемой мощи, что у Шута чуть не остановилось сердце от одного ее взгляда. Она медленно шла к нему, а он даже не мог убежать — отнялись ноги. Да и куда денешься из Геофронта? Она подошла к нему вплотную, почти касаясь его, и бесконечно долго смотрела снизу вверх прямо в глаза. Шут чувствовал, как наращенные за годы слои ментальной защиты безжалостно сокрушаются один за другим. Этот алый взор проникал в самые глубины души, расчленяя ее на составные части, выворачивая наизнанку всеми тайными помыслами и секретами наружу. А потом в какой–то момент все прекратилось. Девочка в бинтах просто молча обошла его и двинулась по своим делам, оставив полуживого от страха псайкера застывшим в позе соляного столба посреди коридора.

"Она Ангел", — подумал он тогда в панике. — "Она самый настоящий Ангел! Но почему этого никто не видит?! У них же есть приборы! Ее должны были обнаружить! Почему она меня не убила?!"

На самый первый вопрос ответ пришел спустя два дня, когда Шут повстречался с Командующим Икари. Тот был прекрасно осведомлен о нечеловеческой природе своей подчиненной, и не похоже, что бы его это беспокоило. Решив довериться в этом вопросе более сведущему человеку, Шут прекратил разработку плана по ликвидации Рей подручными предметами, но все равно старался держаться от нее подальше. Просто на всякий случай. Потому что разбираться со вторым вопросом не было ни малейшего желания.

Смена тянулась уже бесконечно долгие пять часов. Шут успел вычистить все пять ярусов ангара, и теперь шел по второму кругу. До перерыва на обед оставалось еще немного времени, и Шут сбавил темп, борясь с рвотными позывами при мыслях о ждущем его в шкафчике раздевалки бенто.

— Котлета, — прошипел он сквозь зубы. — Половину моей комнаты за котлету.

Он уже был утонуть в болоте жалости к самому себе, когда по штаб–квартире разнесся вой сирены.

"Когда думаешь, что хуже быть не может, жизнь обязательно раскрывает тебе новые горизонты", — решил он. — "Ангел появился, не иначе".

Впрочем, один положительный момент в этом все–таки был — можно было с чистой совестью отправляться бездельничать до самого окончания операции по уничтожению. Чем бы эта операция не завершилась. Так что Шут быстро собрал свой инструмент и, по–русски попросив Ноль — Первого показать там всем кузькину мать, двинулся прочь из ангара, уворачиваясь от носившихся туда–сюда техников.

Уже сидя в раздевалке и с отвращением запихивая в себя полоски сушеной рыбы пополам с неизменным рисом, Шут начал "прислушиваться" к шедшему на поверхности бою. Дела шли неважно. Ангел по ментальному рисунку выглядел умнее и проворнее своего предшественника, а Ноль — Первый наоборот — ленился, делал глупости и вообще не соответствовал своему уже наработанному образу зверь–машины. Может, виноват был обслуживающий персонал, который не уделял здоровью Евангелиона должного внимания, но скорее всего дело было в тормознутом и расхлябанном пилоте, который своим относительно примитивным человеческим разумом подавлял всю членовредительскую эффективность своего скакуна. Каким местом думал вроде бы неглупый Командующий, привлекая на службу этого недоумка — пока для Шута оставалось загадкой. Может, из–за того что родственники? Фамилии у них, во всяком случае, одинаковые. Между тем Синдзи, похоже, встряхнулся и, судя по идущим с поверхности потокам ярости, кинулся в ближний бой.

"Сердца у тебя нет, поганец депрессивный", — поморщился Шут, почти физически ощущая боль Ноль — Первого. — "Разве можно так с животным обращаться? Тебя–то йодом польют, зеленкой намажут — будешь через пару дней как новенький, а Евангелиону медпомощь не полагается, разве что броню новую приварят".

Впрочем, победителей не судят. Психические импульсы мертвого Ангела еще не затухли окончательно, как по штаб–квартире разнеслась весть — пилот жив и здоров, а вот Ноль — Первый имеет серьезные повреждения, и в ангар будет доставлен только завтра. Что не отменяло того факта, что в этом самом ангаре надо убираться. Проходя мимо коридора, ведущего в релаксационный сектор, Шут приметил любопытнейшую картину — кривящиеся одновременно от гнева и сдерживаемого хохота, сотрудники Второго отдела за шкирку держали двух подростков, ровесников Синдзи, а уже знакомая Мисато Кацураги в красках расписывала их будущее в том случае, если они кому–то проболтаются о произошедшем. "Произошедшее", как понял Шут, заключалось в том, что они вопреки приказу вылезли из убежища поглазеть на битву, и после особо удачного выпада Ангела чуть не были раздавлены в лепешку грохнувшимся об землю Ноль — Первым. Дальше — больше. Вместо того, что бы закрыть глаза на допустимые потери среди мирного населения, Синдзи в припадке человеколюбия впустил обоих в свою контактную капсулу, чем еще больше усугубил свою плачевную боевую ситуацию и поставил под угрозу всю операцию. Запомнив на всякий случай полный список угроз (а ну как пригодится), Шут отправился на рабочее место.

На Токио‑3 опускались вечерние сумерки. Над городом разносился гул техники, ликвидировавшей последствия вчерашней битвы, люди оправлялись от пережитого шока, делились домыслами насчет деталей боя и радовались, что на этот раз все обошлось без жертв. Шут брел по улицам и тоже радовался вместе со всеми, поскольку впереди было два дня выходных. В данный конкретный момент он направлялся в торговые кварталы, где надеялся найти что–то хотя бы отдаленно напоминающее макароны, хлеб и колбасу. Ох уж этот постударный продуктовый кризис. В "родной" Японии, поди, даже такие снгшные эндемики как квас или пельмени можно было купить.

Шут шел, глазея на вывески, и настолько ослабил при этом психозрение, что не заметил, как налетел на что–то понурое и низкорослое.

— Ай! — донеслось уже с земли.

— Извини, — на автомате буркнул Шут, но спустя секунду присмотрелся. — Синдзи?

— А, Александр–кун…

Шут внимательно оглядел малолетнего пилота. Одежда была основательно помята и измазана в пыли, вид был истощенным, однако синяков и кровоподтеков на лице не наблюдалось. Значит, не ограбили. Шут проверил верхние слои воспоминаний. Так–так–так…

— Дай угадаю с одного раза… — псайкер выдержал паузу. — На тебя наорала Мисато, ты обиделся и удрал из дома?

— Откуда ты знаешь? — ошарашено спросил Синдзи.

— Скажем так, у меня большой опыт в подобных делах. — Шут почесал подбородок. Посмотрел на часы. Прикинул количество денег в кармане. — Слушай, а ты в этом районе давно околачиваешься?

— Эээ… со полудня где–то. А что?

— Да вот дело такое… В общем, если покажешь мне ближайшую забегаловку с европейской кухней — можешь заказать все что пожелаешь за мой счет.

Синдзи задумался, напрягая память. Ага, голод не тетка. Шут внутренне ухмыльнулся. Вряд ли этот мелкий много съест, зато в случае удачи сэкономит массу времени.

— Есть одно место, кажется. Это в соседнем квартале.

Спустя всего пять минут они уже стояли перед скромным ресторанчиком, своим видом навевавшим воспоминания об аналогичных заведениях на улицах доброго и мирного города Омска. Во всяком случае, он был таким до одного момента, который чуть позже пресса назовет Июльским погромом. Заняв первый попавшийся столик и подозвав официанта, который оказался почему–то китайцем, Шут и Синдзи погрузились в изучение меню.

— Александр–кун…

— Я же говорил что можно просто Алекс, даже без суффиксов этих.

— Ладно, Алекс. Что такое борщ?

— Это суп такой. Овощной. С мясом. Его русские придумали.

Вранье конечно, потому что борщ придумали украинцы, но нет ни сил ни желания разъяснять наивному японскому юноше разницу между славянскими этносами.

— А гуляш?

— Венгерское блюдо. Мясо, порезанное кусочками и тушеное с картошкой, луком и перцем.

Только бы не пришлось объяснять, что такое Венгрия.

Наконец, с выбором определились. Синдзи рискнул–таки попробовать загадочный борщ, Шут решил скомпенсировать себе все пережитые за три недели мучения и заказал рассольник, бефстроганов, салат из свежей капусты и две кружки пива. Знакомый аромат привел Шута в настолько благодушное состояние, что он решил изобразить участливого друга.

— Ну ладно, выкладывай, что там у тебя с Мисато случилось.

Синдзи понурился.

— Дай угадаю. Отчитала за то, что взял ту парочку кретинов в капсулу?

— Все–то ты знаешь.

— Про них уже второй день по всему NERV" у байки ходят. Ну так я угадал?

— Не совсем. Она сказала отступать, когда Ангел повредил Еве питающий кабель. А я…

Ясно, решил доказать всем непонятно что и кинулся грудью на амбразуру.

— Ну, в чем–то она конечно права. Начальство оно для того и существует, что бы придумывать всякие приказы, которые хрен пойми как выполнять. Но я думаю, не стоило ей так злобствовать — ты же победил, в конце концов. Так ведь?

— Я ей так и сказал. А она влепила мне пощечину.

— Женщина, что с нее взять, — отмахнулся Шут. — Сперва делает, потом думает. Уверен, она сейчас уже готова вымаливать у тебя прощение.

Тем временем принесли заказ. Оголодавший за сутки бродяжничества Синдзи накинулся на борщ, Шут обратил внимание на рассольник, попутно прихлебывая пиво. Тут ему в голову пришла одна забавная (на его взгляд) идея. Он взял одну из кружек и пододвинул ее к Синдзи.

— Пей, — приказал он тоном инквизитора.

— Я еще несовершеннолетний, мне нельзя, — буркнул в ответ пилот.

— Ты меня уважаешь? — грозно вопросил Шут, прибегая к самому безотказному аргументу.

— Эээ… уважаю.

— Тогда пей. Да не трясись, от одной кружки ты не умрешь.

— Мисато разозлится, если узнает.

— Это эта алкоголичка, от которой спиртом несет за десять метров? Мне вот интересно, у нее дома что–то кроме пива есть?

Сокрушенный такими доводами, Синдзи, поколебавшись, отпил немного.

— Гадость, — заключил он. — Как это вообще можно пить?

— Ничего, отнесись к этому как к лекарству. Противному, но необходимому лекарству.

— Я вроде не болею.

— Не болеет он, ага. Извини, но будь моя воля — я бы тебе не то что Евангелион, кухонный нож не доверил бы.

Синдзи насупился.

— Я стал пилотом не по своей воле.

— То есть, тебя силой затолкали в капсулу, привязали к рычагам управления и бросили в бой?

— Ммм… нет.

— Да уж очевидно, что нет. Но что–то тебя заставило наступить на горло собственной бесхребетности, отправиться практически на верную смерть и выйти победителем.

— Ну, в общем…

— Пей давай. И выкладывай, что произошло.

Синдзи через силу сделал еще несколько глотков, поставил кружку на стол, и немного хриплым голосом произнес:

— Как только я приехал, отец, — опять запинка на этом слове, — велел мне сесть в Еву и идти сражаться. А я… я…

— Еще немного отпей и продолжай.

Синдзи повиновался и продолжил:

— Я отказался пилотировать. Я решил, что отец вызвал меня только для того, что бы я умер. И тогда отец приказал посадить в Еву Аянами.

— Аянами? Аянами Рей? Та девочка с голубыми волосами и взглядом как у графа Дракулы?

— Кто такой граф Дракула?

— Эээ… забей. То есть твой отец приказал посадить в Еву Рей, так?

— Да. Она… она была таком состоянии, что наверняка умерла бы, если бы пилотировала. У нее текла кровь.

— Ага, и ты…?

— Тогда я согласился сесть в Еву.

— Подведем итог. Ты стал пилотом по своей воле, потому что не хотел, что бы эта Аянами Рей погибла.

Синдзи промолчал.

— Я не люблю кого–то судить, Синдзи–кун. Это самое неблагодарное занятие на свете, — честно сказал Шут. — Ты это, пей давай. Ну так вот, вкусы на счет девочек у тебя, конечно, специфические, но в целом такой поступок может быть расценен через призму человеческой морали как благородный.

— У нас ничего нет, — смущенно пробормотал пилот Ноль — Первого, заливаясь краской.

— То, что вы не ходили на свидания и не готовили друг другу школьные завтраки, еще не значит, что между вами вообще ничего нет, — потряс пальцем Шут. — Человеческие взаимоотношения штука настолько сложная, что теорема Ферма курит в сторонке. Нечего на меня так смотреть, я в этом разбираюсь как никто. Рей девочка странная если не сказать жуткая, но поверь — если ты сможешь добиться ее расположения, то тебе сам черт будет не страшен.

"Потому что черт при виде Аянами Рей в ужасе забьется в угол и будет просить прощения", — мысленно добавил он.

— Ну ладно, харе краснеть, ты по цвету уже как суп у тебя в тарелке. А, все спросить хотел. Ты говоришь, что тебе отец сказал пилотировать Еву?

— Угу.

— То есть Командующий Икари — твой отец?

— Угу.

— Шикарно. А что ты тогда живешь с этой пьяницей Кацураги, а не с ним? — спросил Шут, пристально изучая мечущийся ментальный рисунок своего собеседника.

Синдзи теперь уже сам отхлебнул пива и резко выдал:

— Потому что моему отцу я нужен только как пилот Евы. Ему на меня наплевать. Сперва меня хотели поселить в четвертом жилом блоке, но Мисато–сан взяла меня к себе. — Мальчишка выдохнул. — И она не пьяница, она хороший человек. Пусть и не любит убираться.

Шут слушал с интересом, не забывая запихивать в рот бефстроганов. Он всю жизнь не переставал удивляться, что с человеком могут сделать пара промилле алкоголя в крови. Полчаса назад перед ним был бесхребетный слизняк, которого можно было завязать фламандской петлей, и он бы не возражал. Сейчас Синдзи готов был отстаивать честь своего опекуна чуть ли не на дуэли.

— Ну ладно, ладно. На счет Кацураги–сан я погорячился. А что там у тебя за проблемы с отцом?

— Почему тебя это интересует?

— Да вот, у меня тоже примерно в твои годы были проблемы с отцом, — в порыве откровенности сказал Шут. — Правда, я тогда сумел найти выход из ситуации.

— Выход? — подкинулся Синдзи.

— Когда эта сволочь в очередной раз напилась, я дождался, пока он уснет, привязал его к кровати, выпотрошил тупым ножом, а потом отпилил ножовкой голову. — Тут Шут понял, что на этот раз действительно выболтал лишнего. — Эй, не надо так смотреть, я же пошутил!

— Что–то не сильно веселые у тебя шутки.

— Что поделать, жизнь у меня такая была.

— А все–таки, что было у тебя с отцом?

— А, — отмахнулся Шут, лихорадочно придумывая достаточно правдоподобную ложь. — Я просто из дома удрал.

— Вот как, — разочарованно протянул Синдзи.

— А ты думал, что уборщиками становятся от хорошей жизни?

На это Синдзи возразить было нечего.

Уже в молчании они закончили ужин. Выйдя на ночную улицу, и рассматривая ночное небо, Шут поинтересовался:

— Ты куда теперь? Опять в бега или вернешься домой?

— Еще не знаю, — покачал головой Синдзи. — Убежать было бы проще, но мне просто некуда бежать. Но Мисато–сан… я думал, что она заботится обо мне, а сейчас мне кажется, что я для нее только подчиненный.

— Хм, — задумался Шут. — А в какой одежде она ходит дома?

— Чего?

— В какой. Одежде. Она. Ходит. Дома.

— Какое это имеет значение?

— Большое. Если она предпочитает форму или что–то полуофициальное — значит, она старается таким образом дистанцироваться от тебя, держит на "служебном" расстоянии. Если наоборот — носит открытую домашнюю одежду, это признак доверительности отношений.

Синдзи задумался. На поверхности его сознания промелькнул образ Мисато одетой в короткие джинсовые шортики и футболку, которая ничего толком не прикрывала.

"Хренова эксгибиционистка", — решил Шут.

— Кажется, теперь я знаю что делать, — просветлел лицом Синдзи. — Спасибо, Алекс.

— Да не за что. Ты только больше не убегай, лады? А то мир будет некому спасать. Я, конечно, со шваброй хорошо обращаюсь, но Ангелов ей не испугать.

Синдзи кивнул, попрощался и поспешил прочь. Шут, уже не стесняясь, ухмыльнулся и тоже направился домой. Подобный сеанс психоанализа оказался довольно занятной штукой, и неплохо его развлек. Может, стоит выучиться на психолога? Над этим стоит подумать, но позже, когда закончится война. Если она закончится. Как бы то ни было, сейчас у него есть свое место в этом мире, пусть и не самое притязательное. В конце концов, не всем же мир защищать, кто–то и работать должен. Внезапно Шут пошатнулся, как от удара по голове.

"Мир. Место в мире. Мое место в мире. Пилоты, которые защищают мир. Мое место в мире. Следовательно, пилоты защищают меня. Как и весь мир. Потому что я занимаю свое место в этом мире!"

Эта элементарнейшая мысль чуть не заставила его с размаху сесть на тротуар. Это было определенно что–то новое для него. До сих пор он четко делил все сущее на две неравные и четко разграниченные части — на себя и все остальное. Сейчас же он впервые за очень много лет ощутил себя частью чего–то большего.

"Получается, я часть этого мира", — лихорадочно соображал он, — "И если мир погибнет, я погибну вместе с ним. Как и все прочие части этого мира. Но я не хочу умирать. Если мир будет жить, то и я смогу жить в нем. То есть, если я хочу жить, я не должен допустить гибели мира!"

Шут разом ссутулился, будто на него свалились все беды вселенной. Витавший в Токио‑3 страх перед Ангелами вдруг предстал перед ним в совершенно ином свете. Он предался Шуту, поселился в его душе, стал его частью. Псайкер развернулся на месте, в сторону еще возвышавшегося над зданиями трупа четвертого Ангела Самусиэля.

"Я ничего не имел против вас. Но сейчас я объявляю вам войну. Потому что вы хотите разрушить мир, в котором я живу".

Потом его мысли обратились к Икари Гендо.

"Простите Командующий. Как бы я вам не сочувствовал, я буду вынужден помешать вам. Мне что–то не сильно хочется быть истребленным вместе со всем человечеством".

Шут стоял неподвижно, постепенно осознавая свои возможности в деле предотвращения конца света. Это ведь нечто абсолютно новое для него, неизведанное и однозначно интересное. Что же, сколько бы ему не приходилось спасать свою шкуру от принудительной порчи, скучать никогда не приходилось, и этот раз не будет исключением.

"Держитесь, инопланетные твари и мегаломаньяки! Моя Швабра Смерти вынесет вам ваш приговор, хи–хи–хи!"

Внезапно Шут почуял острый запах табака и весь пафосный настрой как ветром сдуло. Он обернулся. Рядом у обочины стоял моложавый мужчина в дорогом костюме и пускал сигаретный дым чуть ли не ему в лицо. Глаза Шута недобро сузились до габаритов свойственных местному населению. Мужчина поднял глаза и резко спросил:

— Чего уставился, акачихе?[2]

— Убери сигарету, — холодно потребовал Шут.

— Это еще почему? — осведомился мужчина.

Решение созрело в единый миг. Одним мощным психическим импульсом, усиленным выпитым в ресторане алкоголем, Шут отшвырнул неприятного ему человека на проезжую часть — прямо под колеса грузовика. Раздался мокрый треск разрываемой плоти и ломающихся костей, заглушить который не мог даже истошный визг тормозов. Шут мрачно посмотрел на размазанную по дороге кровавую массу.

— Почему? Да потому что курение убьет тебя, ебаный насос, — процедил он по–русски сквозь зубы и в расстроенных чувствах зашагал прочь.