Чужая

Глава 12

Уважаю Владимира Семеновича, в свободное время люблю послушать его бессмертные и актуальные на все времена песни. Но про таукитян до сего момента воспринимал как шутку — бред, навеянный приличной дозой алкоголя. У некоторых бывает так, хлебнешь лишка, и мерещится всякое: черти зеленые, пришельцы из параллельных миров и космических просторов. По причине хронической нелюбви к алкоголю и психической устойчивости, мне таковых наблюдать не доводилось, хотя пришельцев всяких за свою жизнь насмотрелся предостаточно. Впрочем, первые месяцы службы в «Линии» по ночам мне снились разные чудища в причудливо — невообразимых сочетаниях, но наяву не являлись. Потом пообвык, нервишки пришли в норму, и подобная чертовщина больше мне не мерещилась.

К чему бы все это? Ах да! Меня же отправили в какой-то там Нижний мир, по реестру миров проходящий под длиннющим незапоминающимся буквенно-цифровым кодом.

Рыцарь-палач (не правда ли странное словосочетание?) Галл провел меня узким полутемным коридором в довольно просторную комнату. При этом он всю дорогу трещал безумолку. Кажется, моя личность произвела на него самое благоприятное впечатление, и он взвалил на свои могучие плечи миссию то ли тюремного психолога, то ли пастыря душ.

— Ты, паря, не тушуйся, — успокаивал он меня, — из Нижних миров еще никто не возвращался, поэтому никто и не знает, плохо там или хорошо. Это как умереть. Многие боятся до смерти, — рыцарь громко заржал на эту свою незамысловатую шутку, — а я думаю, смерть — суть переход на иной уровень бытия. Иначе, паря, то, что мы тут делаем, не имеет никакого смысла. А может быть, наше земное существование и вовсе наказание за какие-то грехи в той высшей жизни. Ну, как бы тюремный срок. Если это так, получается интересная штука, Федор, значит мы — палачи своего рода благодетели, дарующие бессмертной душе освобождение от проклятой бренной оболочки…

— А маньяки и серийные убийцы, так и вовсе, выходит, святые, — криво усмехнулся я. — Тогда давай все дружно перережем себе глотки или наглухо закупорим квартиры и откроем газовые конфорки.

— Не, сарг, ты не понимаешь, — не сдавался рыцарь. — Самоубийство — это как побег из неволи, за него срок только добавляется и не всегда в обличье разумного существа.

— Ага, баобаба, к примеру. А если туп как дерево, родишься баобабом и будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

— Во-во, в самую точку, — одобрительно кивнул палач. — Это ты здорово придумал: и будешь баобабом тыщу лет… Класс, мне нравится!

— К сожалению, придумал не я, а один очень хороший человек, коего за примерное поведение, «амнистировали», аккурат, когда ему было столько же, сколько мне сейчас.

— Ну вот мы и пришли, — констатировал Гай и, указав рукой на начертанную прямо на каменном полу пентаграмму. Транспортировочные магические врата. С помощью таких штуковин мы совершали молниеносные рейды по тылам противника во время Великой войны с чародейской братией. Эх, Федя, жаль, что я тогда еще не родился. Иногда так и тянет набить морду какому-нибудь хлыщу в чародейской мантии, да нельзя — Конвенция, понимаешь ли — основополагающий закон Лагора. Впрочем, на нашего брата — инквизитора и «диких» хватает, подлый народец, законов не признают, так и норовят исподтишка ножичек в спину всадить. Таких я самолично четвертую и не боюсь замарать высокое звание рыцаря.

Вообще-то я был прекрасно осведомлен о нравах, царящих на Лагоре, а также о том, что кодекс чести здешних рыцарей не имеет ничего общего с кодексом чести рыцарей Круглого Стола. Хотя средневековое рыцарство, на мой взгляд, здорово идеализировано. Кодекс чести соблюдался ими лишь в отношении равных по статусу персон, да и то не всегда. С чернью, иноверцами, женщинами и прочими «низшими существами» они не церемонились и очень часто мало, чем отличались от обыкновенных бандитов. Когда в моем присутствии кто-то всуе заикается о рыцарской чести, перед моим внутренним взором невольно встает картина взятия крестоносцами Константинополя (соответствующая видеозапись хранится в архивах «Линии»), а именно, то, как закованный в железо мордоворот, забавы ради, вспарывает мечом живот беременной женщине или как на глазах у матери благородный рыцарь бросает в пылающее здание ее малолетнего ребенка. К слову, джентльменов я также на дух не переношу — насмотрелся до тошноты, как английские солдаты расстреливали из пушек поселения индусов во время подавления многочисленных восстаний аборигенов, а потом возвращались в свой Туманный Альбион и преспокойно сочиняли фарисейские вирши, касательно фатальной несовместимости Запада и Востока. Или, после англо-бурской войны, на потребу публике вперемешку с похождениями знаменитого частного сыщика строчили опусы о неискоренимой силе имперского духа.

— Ладно, рыцарь, не томи душу. Делай, что положено. Вот только… — я на мгновение замялся. — Просьба у меня к тебе имеется. Одна… точнее две.

— Говори, парень, буду рад выполнить парочку твоих желаний, если, конечно, они не противоречат моим моральным принципам и не потребуют отсрочки исполнения приговора на неопределенный срок. Представь себе, однажды один умник перед казнью изъявил желание выучить все пятьсот с лишним стригойских диалектов.

— Ну и как, ты выполнил последнюю волю приговоренного к смерти? — Забавный рассказ Гая, несмотря на всю трагичность ситуации, здорово развеселил меня.

— Оставил без внимания, — серьезным тоном ответствовал палач. — Ну, говори, что там у тебя?

— Сними хомуты с рук и дай нож.

— Сразиться что ль со мной хочешь? — с нескрываемым интересом посмотрел на меня Гай.

— Да нет же, — я отрицательно замотал головой, — это на тот случай если, — я многозначительно посмотрел на пентаграмму, — там мне станет совсем уж невмоготу. Чик по горлу и гудбай страдания земные.

— Положим, от хомутов я тебя по любому обязан избавить, а вот насчет ножа, прямо и не знаю. Вообще-то не положено… Ладно, — рыцарь великодушно махнул рукой, — дам тебе тесак.

С этими словами он совершил какие-то манипуляции над стягивающими мои руки узами. Хомуты с радующим слух стуком упали на каменный пол. Гай терпеливо дождался, когда в моих затекших руках полностью восстановится кровообращение и протянул мне длинный широкий нож, похожий на древнеримский меч гладий.

— Спасибо! — я от всей души поблагодарил своего палача.

— Все, паря, пора тебе отправляться в путь, — сказал Гай.

Без лишних разговоров и ненужных пререканий я шагнул в пентаграмму. Тут же последовал мощный удар, отправивший меня в глубокий нокаут. Последнее, что возникло перед моим внутренним взором, было грустное лицо Айран, после чего мое сознание отправилось в бездонную черную яму абсолютного небытия…

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!» — неправдоподобно громкое и назойливое кукование вывело меня из состояния забытья. Я открыл глаза и увидел… Черт побери! Я увидел сидящую на ветке деревянную кукушку из настенных ходиков, что висят у меня в гостиной над портретами покойных родителей. Возможно, кто-то скажет: «Ну и что тут такого особенного? Подумаешь, деревянная кукушка сидит на ветке!» Ага, если бы эта хрень просто сидела на ветке. Она оглашала… Что же, все-таки, она оглашала? Пускай, окружающее пространство. В общем, она оглашала окружающее пространство истошным кукованием. К тому же, она махала крылышками, суетливо перебирала ножками и подергивала хвостиком так, что у меня создавалось впечатление, что мне собираются нагадить прямо на лицо.

— Но-но, пцыца! — я погрозил кукушке пальцем. — Изыди!

«Пцыца» лишь укоризненно покачала головой, исчезать никуда не собиралась, но, будто сжалившись над моими ушами, петь прекратила. Суетиться она также перестала, склонила голову на бок и замерла, уставившись на меня одним глазом — чисто курица.

Урегулировав взаимоотношения с деревянным пернатым существом, осмотрелся и ничего особенного не увидел. То есть, увидел и даже нечто такое, чего в обычной жизни не наблюдается, но как-то странно равнодушно воспринял окружающее. Во-первых, я хоть и знал из собственного жизненного опыта, что живых деревянных (иже с ними оловянных, стеклянных и прочих) птиц не бывает, но факт остается фактом, на ветке сидело деревянное живое существо. Во-вторых, кроме вышеупомянутой ветки вокруг ничего не было. Странная, скажу вам, ветвь. Более всего по форме напоминает коралл, к тому же, растет непонятно откуда. Вообще-то понятно, откуда — прямо из воздуха, но так ведь в обычной жизни не бывает, чтобы ветви деревьев росли непосредственно из воздуха. Но самое главное, как я уже говорил, кроме кукушки и ветви вокруг меня ничего не было, не считая бескрайней синевы.

Да, да, именно ничего не было, поскольку мое тело пребывало в горизонтальном состоянии, опираясь на пустоту. В какой-то момент я даже испугался, что невидимая опора исчезнет, и я с нарастающей скоростью полечу вниз.

«Кстати, почему с нарастающей скоростью? — сам себе задал вопрос, и тут же сам на него и ответил: — А потому, что явственно ощущаю, как на мое тело действует сила гравитации, примерно равная одному «g». Чудесно! Школьный курс физики пригодился, и мой учитель славный Василий Семенович Козлов может не без основания гордиться своим учеником… то бишь как это меня кличут?»

Вот здесь мое сознание наткнулось на непреодолимую стену. Я прекрасно помнил имена всех своих преподавателей школьных и вузовских, я знал, что у меня есть свой дом, в котором на стене висят ходики с кукушкой, а также о том, что являюсь сотрудником организации, именуемой «Линия», но более ничего не ведал, ни о себе, ни о товарищах по службе, ни о событиях последних дней, а может быть, даже месяцев.

«Амнезия», — непонятно откуда выплыло из памяти мудреное словечко.

Ну, точно — амнезия! Я даже обрадовался, подобрав наиболее подходящее, на мой взгляд, определение своему состоянию. Однако эйфория очень скоро сменилась подавленностью. Странная какая-то амнезия получается: здесь помню, а здесь не помню. Для начала все-таки было бы неплохо установить мое настоящее имя. Как же вас гражданин хороший звать-величать? Аполлинарий? Евграф? Парфён? Никита? Странные какие-то имена на ум приходят, и каждое из них мне определенно нравится, поскольку внутренняя моя сущность не отторгает ни одно из них. С равной долей вероятности я мог быть и Евграфом, и Парамоном и даже Двалетсовиндустром. Знавал когда-то одного мужика с таким замысловатым именем. Поначалу думал, что это что-то зулусское, или еще из каких диких мест привнесенное, оказалось, двадцать лет советской индустриализации. Не, такое погоняло мне не к лицу уж лучше Парамоном всю жизнь проходить. Ладно, с идентификацией собственной персоналии покамест повременим. Есть другие дела более насущные.

Самое главное, нужно понять, куда я попал, поскольку мое подвешенное состояние все больше и больше казалось мне ненормальным. Человек не может просто так висеть в воздухе, тело его должно опираться на какую-никакую опору.

Только так подумал и — бац! — ощутил спиной неровную твердую поверхность. Приподнялся, осмотрелся. Вокруг меня образовалась небольшая неправильной формы площадка покрытой дерниной земли. Воодушевленный произошедшими переменами, я перевел взгляд на неправильную ветвь и повелел материализоваться всем прочим недостающим деталям дерева, которому она принадлежит. И в тот же самый момент, к ветке прирос ствол, а из ствола прямо у меня на глазах вылезли другие ветви. Теперь окружавший ландшафт был представлен висящим в пустоте куском лужайки, одним деревом и, конечно же, единственной птицей. Дерево было обычным молодым дубком, сплошь усыпанным крупными желудями, и напоминающая коралл ветка не очень гармонировала с остальными его ветвями.

— Ух, ты! — громко изумился я. — Получается, я — сам Господь Бог?

Столь крамольная мысль как порция ледяной воды за шиворот отрезвила меня. Нет, я не Творец. Я — обычный человек, потому что родился, ходил в детский садик, потом в школу, затем учился в ВУЗе и так далее… В таком случае, откуда у меня появилась способность с такой поразительной легкостью оперировать материальными объектами?

Чтобы подтвердить или опровергнуть свой божественный статус, я от всей души возжелал, оказаться на лесной поляне в самый разгар грибного сезона. Удивительно, но мое требование тут же исполнилось. Пространство вокруг развернулось как скатанный в рулон ковер. В синем небе появилось теплое ласковое солнышко, поплыли причудливые облачка. Я оказался на поросшей луговым разнотравьем поляне в окружении молодого хвойного леса. Из лесной чащи доносились птичьи голоса, шелест и шорохи неведомых животных, вокруг звучал несмолкаемый концерт в исполнении кузнечиков, пчел, комаров и прочих насекомых. Воздух над поляной серебрился обилием парящих паутинок. Вокруг было видимо-невидимо порхающих бабочек и стрекоз самых разнообразных расцветок. Ноздри ощущали восхитительную смесь ароматов хвойного леса, цветов, прелой травы, грибов и чего-то еще столь же приятного. Что касается грибов, вокруг их было неисчислимое множество — сплошь боровики, коренастые, пузатые с темными шляпками. Такого обилия я в жизни не видел.

Быстро вскочил на ноги, подошел к стайке гордо выпячивающихся из травы красавцев и с трудом вывернул одного из них из земли. Надломил шляпку, понюхал. Обычный белый гриб, без единой червоточины. Даже откусил немного. Не очень вкусно, но если кушать захочется, вполне сойдет и в сыром виде.

Затем окинул заботливым взглядом свои владения и уже более настойчиво возжелал общения с подобными себе. В этот момент до моих ушей долетел характерный гул автотрассы, затем собачий лай и визгливый звук циркулярной пилы.

«Пожалуй, мне следует отправиться в том направлении, — решил я. — Может быть, кто-нибудь подскажет, где я, что здесь делаю и, наконец, кто я такой и откуда появился в этом весьма странном месте?»

Ориентируясь на означенные звуки, ломанулся, не разбирая дороги, напрямки через еловые посадки, помахав на прощание кукушке, продолжавшей разглядывать меня одним глазом со своего странного насеста.

Идти было легко, поскольку ориентация лесопосадок совпадала с направлением моего движения. Я бесшумно ступал по мягкому мшистому ковру и не уставал дивиться безалаберности местных жителей, оставивших без внимания распростершееся под моими ногами богатство. Коренастые боровики, красноголовые подосиновики, золотистые рыжики, черные, белые и обычные грузди — вот далеко не полный перечень грибного разнообразия. Приходи, набирай и тащи домой на заготовку или вези на рынок, этакое чудо с руками оторвут.

Вообще-то мне казалось, что звук автомагистрали доносится с довольно близкого расстояния, но, пройдя около получаса, я так и не приблизился ни к автомобильному шуму, ни к лаю собак, ни к визгу работающей циркулярки. Более того, несмотря на то, что я был абсолютно уверен в том, что не сбился ни на йоту с выбранного пути, они начали притухать и, в конце концов, окончательно растворились в птичьем гомоне, треске сучьев и прочих лесных звуках.

«Эге, так не годится», — сказал сам себе и очень сильно пожелал выйти, наконец, из надоевшего леса и от надоевших грибов. Но не тут-то было. Помимо моей воли окружающий пейзаж начал кардинально меняться. Стройные стволы деревьев начали искривляться самым невообразимым образом, а грибы, вопреки закону всемирного тяготения, стали поочередно, а то и целыми партиями отрываться от земли и взмывать вверх, будто наполненные гелием воздушные шарики, оглашая лес громкими хлопками, каковое издает пробка, вылетевшая из бутылки шампанского вина.

Такое положение вещей меня не устраивало, поэтому я вновь захотел вернуть все на свои места и даже озвучил свое пожелание в повелительной форме:

— Эй, грибы, а ну стоять, деревья, также прекратите кривляться! Хочу к людям! Немедленно!

Даже ножкой притопнул, демонстрируя всю свою сердитость. Но не подействовало. Точнее подействовало, только совершенно непредсказуемым образом. Взмывшие в воздух грибы, в мгновение ока трансформировались в разноцветные пушистые шары и устроили вокруг меня хоровод с песнями и плясками. Мультяшными голосами овечки Долли и еще каких-то неведомых мне персонажей они дружно исполнили а капелла финскую польку. Зажигательный мотив и меня не оставил равнодушным, подчиняясь общему веселью, я также пустился в пляс. Удивительно, но при этом меня ничуть не смущала вопиющая несуразность ситуации. Только представьте, взрослый мужчина задорно отплясывает в компании неведомых существ посреди футуристического пейзажа. Я даже позабыл о цели своего путешествия — при таком-то веселье немудрено.

Неожиданно двое мохнатых шаров чего-то не поделили и сошлись друг с другом в кровавой схватке. Я ничуть не преувеличиваю, несмотря на всю свою неправдоподобность, зрелище получилось жутким. Первым делом оба поединщика вырастили себе острые зубы. Этими зубищами они принялись остервенело рвать друг друга. Вскоре каждый из них покрылся чешуйчатой шкурой, отрастил когтистые лапы и хвост. Теперь это были не мягкие и пушистые шары, а злобные твари, внешним видом похожие на крокодилов. Пока чудища рвали друг друга зубами и когтями, охаживали мощными хлесткими хвостами, остальная братия продолжала напевать разухабистый мотив финской польки.

Вскоре выяснилось, что столь бесшабашное веселье не всем пришлось по душе в этом странном месте. Откровенно говоря, мне происходящее в данный момент не казалось чем-то ирреальным. Нет, разумом я как бы понимал, что ситуация по меньшей мене странная, и в то же время был, как говорится, полностью в своей тарелке. Одно из неподалеку расположенных деревьев резко хлестнуло ветвями и, как минимум с полдюжины пушистых комочков были нанизаны на их острые концы. Но самое интересное случилось немного погодя. Ствол дерева распух до размеров пятидесяти ведерной бочки, в этом месте раскрылась огромная зубастая пасть, наподобие дупла. Пойманные пушистики дико заверещали, попытались соскочить с проткнувших их веток, но дерево оказалось намного проворнее. Сноровисто покидав всех до одного пузырей в пасть, оно тщательно прожевало свою добычу, затем смачно рыгнуло, сладострастно почмокало и в конечном итоге, покосившись на меня непонятно откуда взявшимся хитрым азиатским глазом, выдало:

— Яхши! Вкусний пупырь. Еще хочу.

Потеря товарищей ничуть не смутила веселящуюся мохнатую братию. Они по-прежнему продолжали водить веселые хороводы, громко распевая при этом во всю силу своих прямо-таки луженых глоток.

«Интересно, откуда они знают язык суоми? — было первой здравой мыслью, пришедшей мне в голову с момента появления горластых исполнителей. — А может быть, та галиматья, которую они исполняют, и вовсе не имеет никакого отношения к финскому?» — Последний вопрос был риторическим, поскольку сам я не знал ни одного слова по-фински. Вообще-то знал — когда-то в далекой молодости ленинградские пацаны научили меня парочке финских ругательств, но они настолько нецензурные, что я даже не решаюсь их озвучить. Удивительно, но отчего-то всякая подобная ерунда врезается в память всерьез и надолго, а математическую формулу или какое определение зубришь, зубришь и никак не вызубришь. К примеру, крамольную поэму о печальной судьбе приснопамятного Луки я запомнил дословно после двух прослушиваний магнитофонной записи, не менее трагическую историю Прова Фомича также выучил влет, а вот положенные по курсу школьной программы письмо Татьяны Лариной к Онегину и отрывок из поэмы «Василий Теркин» так и не смог осилить, несмотря на то, что добросовестно прочитал эти произведения не меньше десятка раз.

Между тем, еще парочка зазевавшихся пупырей попала на обед к разошедшемуся не на шутку древу. На этот раз потеря бойцов не прошла незамеченной отрядом. Летающие шары прекратили идиотское пение, что-то защебетали на каком-то тарабарском языке. Затем закружились, будто в водовороте и начали постепенно сбиваться в гигантскую кучу. Откуда-то из глубины леса начали появляться все новые и новые их собратья и также вливаться во все уплотняющуюся массу.

Наконец куча мала, которую устроили пушистые комочки, сплотилась в нечто единое монолитное. Теперь из общей массы при всем желании невозможно было бы вычленить глазом отдельную особь. Между тем, гигантский ком продолжал меняться прямо на глазах. Вмиг и он оброс неисчислимым количеством зубастых пастей, извивающихся щупальцев, смертоносных клешней, пилообразных выростов.

По завершении означенных трансформаций чудище громко выкрикнуло всеми своими ртами:

— Мочи чурбанов! — И, клацая челюстями и клешнями, устремилось к тому самому дереву.

Почувствовав приближение неминуемой гибели, дерево громко заверещало:

— Нэ убивай, бират!

На что зубастый монстр с издевкой в голосе ответил отчего-то голосом Сергея Бодрова-младшего:

— Не брат я тебе, гнида черножопая!

Расправа была скорой и кровавой. Да, да, я не ошибаюсь, именно кровавой, поскольку как оказалось, вместо сока по жилам растения текла самая настоящая кровь красного цвета. Уничтожив одно хищное дерево, чудовищная машина убийства не успокоилась. Дружно распевая: — Wenn die Soldaten Durch die Stadt marschieren, — она покатилась крушить соседние деревья.

Откровенно говоря, то, что происходило у меня на глазах, совершенно перестало мне нравиться. И проявление агрессии со стороны дерева, и то, каким образом отомстили за своих собратьев веселые пупыри. Ну, разделались с виновником, зачем же всех прочих его собратьев крушить? Не, нужно как-то остановить это побоище, попахивающее откровенной ксенофобией.

Не мешкая ни мгновения, я бросился наперерез клацающему и горланящему клубку. В тот момент я не думал, чем вообще смогу помочь обреченным на гибель деревьям, но стоять в стороне мне не позволяла совесть.

Встав на пути машины убийства, я скрестил над головой руки и начал что-то громко кричать, мол, нельзя из-за одного подонка губить невинные души, дескать, это великий грех.

Как ни странно, клубок остановился, не докатившись до меня каких-нибудь пару шагов, прекратил дурацкое пение и, вырастив огромное ухо, начал внимать моим словоизлияниям. Вполне возможно, я говорил сбивчиво, невпопад, но моя искренность и убежденность в собственных словах, зацепила разбушевавшийся конгломерат.

— Может быть, ты и прав, человече, — молвило существо, но это они пришли к нам, мы их не звали. Несмотря на это, мы их пригрели, разрешили жить на этой земле, молиться своим богам, наживаться за наш счет. Но никто не позволял им садиться нам на шею, вертеть нами как им захочется, наконец, убивать нас. Сегодня настал час расплаты, отойди в сторонку и не мешай совершить праведный суд.

— Нет, это неправильно, — не согласился я. — Должен существовать какой-то иной не кровавый выход.

— Мы искали, — существо вырастило приличных размеров человеческий рот и криво усмехнулось, — пытались договориться, уступали, глотали оскорбления, но дальше уступать уже некуда. Чаша народного терпения переполнена, все эти лицемерные твари будут поголовно уничтожены.

— Но существуют законы…

— Ха, ха, ха! — громко прорычало чудище. — Человек, законы-то существуют, но те, кто были обязаны следить за их исполнением, погрязли в мздоимстве и прочих грехах. Ничего, перед тем как сплотиться, мы очистили свои ряды от скверны. Теперь мы едины как никогда и полны решимости искоренить все зло на нашей земле.

— В таком случае, вам придется сначала уничтожить меня, — мои слова прозвучали, возможно, излишне пафосно, но от всей души. — Как представитель закона я не могу, не имею права спокойно смотреть на то, как вершится самосуд.

— Ну что же, это твой выбор.

С этими словами гигантский клубок вновь оскалился сотнями пастей, ощетинился клешнями, роговыми выростами и прочими смертоносными орудиями и покатился прямо на меня.

Перед тем как ощутить страшную боль, я успел подумать:

— Так вот ты какая, Гидра Революции.

Признаться, никакой боли я не успел почувствовать, в мгновенье ока мое тело размазало в кровавый фарш и меня не стало…

Из состояния небытия меня вывел громкий и очень недовольный голос:

— Что ты тут делаешь, смертный?!

Открыл глаза и вновь увидел себя парящим в бездонной синеве. Над головой знакомая ветвь, на ветви деревянная кукушка из моих настенных ходиков. Помимо вышеперечисленных объектов на меня уставилась пара огромных внимательных глаз. Ну да, самые настоящие глаза, не как у Квагша глазные яблоки на мускулистых жгутах, а обычные человеческие глаза, время от времени моргающие неведомо откуда берущимися при каждом моргании ресницами.

А еще я вспомнил, что я человек, и зовут меня Листопад Федор Александрович. Мне сорок два года. Рост сто семьдесят шесть сантиметров, вес восемьдесят килограммов. Проживаю в столице Российской Федерации, в районе Южное Бутово по адресу… впрочем, адреса сотрудников «Линии» — информация закрытая, поэтому не стану ее разглашать. Осужден лагорийской Инквизицией к отправке в Нижние миры. По всей вероятности, именно в одном из таких миров в данный момент и нахожусь.

Уфф! Даже облегченно вздохнул. Хотя бы вспомнил, как меня звать-величать. В этот момент перед моим внутренним зрением замелькали яркие картины недавнего кошмарного побоища, и меня едва не вырвало при одном лишь воспоминании о потоках крови, хлеставших из отрубленных ветвей обреченных на смерть деревьев. Силы Небесные, привидится же такое! Теперь я был уверен, что вся кровавая история была лишь плодом моего больного воображения. По всей видимости, именно так повлияла на мою психику незаслуженная кара, подстроенная гадким магом Умбериком.

Между тем, ниже парящих в воздухе глаз возникла столь же огромная зубастая пасть, и вновь повторила свой вопрос:

— Откуда ты свалился на мою голову, смертный? И вообще, за каким хреном ты здесь, коль не смог пройти даже первую стадию испытания?

— Испытания? Какого испытания? — затравленно таращась прямо в глаза неведомого существа, спросил я.

— Издеваешься?! — громко воскликнула пасть.

— Ни в коем разе, — испуганно пролепетал я, — извините, но, к великому моему сожалению, не имею чести знать вашего имени.

Глаза строго посмотрели прямо в мои глаза, тут же мир вокруг поплыл, и на какое-то мгновение я потерял связь с реальностью. Однако вскоре отпустило. Чужой взгляд по-прежнему был направлен на меня, но теперь в нем не было ни малейшего намека на угрозу.

— Гм, действительно ты тут по ошибке, — произнес вновь появившийся из ничего зубастый рот и как бы спохватившись, ответил на предыдущий мой вопрос: — Обращайся ко мне… впрочем, пока ты не принадлежишь данному миру, для тебя у меня нет имени. Я здешний хозяин и хранитель.

— Но кроме деревянной птицы на странной ветке и ваших глаз, уважаемый инкогнито, — я не вижу никакого мира, затем смущенно добавил: — извините, еще ваш рот время от времени также появляется у меня перед глазами. Почему я не вижу вас целиком, а только некоторые фрагменты?

— Странный ты, смертный, — заулыбалось всей своей зубастой пастью неведомое существо, — Если кто-то видит меня в моем полном обличье, значит, он является неотъемлемой частью моего мира и возврата обратно для него не существует. Ты же не прошел даже начальной проверки, поэтому делать здесь тебе пока что нечего. О чем ответственно заявляю я — бессмертный и бессменный хранитель данного измерения.

Вообще-то я особенно и не желал становиться ничьей «неотъемлемой частью», и все-таки слова этого задаваки меня здорово зацепили.

— Это почему же я не достоин стать полноправным гражданином вашего особенного мира?

— Да потому, что в тебе преобладает так называемый гуманизм и, боюсь, ты не способен вписаться в наши суровые реалии. Возвращайся-ка лучше к себе обратно, совершишь с дюжину по-настоящему серьезных преступлений, научишься с легкостью переступать через трупы, вот тогда-то и добро пожаловать в наши пенаты.

Вот это да! Оказывается, пропуск не только в Рай нужен, но и в Ад без специального тестирования также не принимают. Вот здорово! Получается, я свободен и могу отправляться восвояси? Именно эту мысль я и озвучил, обращаясь к своему визави.

— Я тебя не держу, — ответил инкогнито, вот только как абитуриенту, не прошедшему испытание, предоставлю тебе в виде исключения эксклюзивный пропуск. Будешь готов — приходи, но помни, попытка остаться в моем мире у тебя всего лишь одна, так что крепко подумай, хорошо ли ты подготовился, прежде чем набраться наглости и вновь попробовать пристроиться в этом самом прекрасном из миров. И помни, в случае повторной неудачи твоя телесная оболочка будет уничтожена, а душа скормлена моим домашним зверюшкам!

Господь всемилостивейший, воистину неисповедимы пути твои! Неужели этот кретин думает, что я всем сердцем желаю обосноваться на подведомственной ему территории? Ладно, не стану его разочаровывать.

— Хорошо, уважаемый, я постараюсь основательно подготовиться.

После этих слов я ощутил, как моей ладони коснулось что-то прохладное. Кисть непроизвольно сжалась в кулак, и это нечто приобрело вес. Поднеся кулак глазам, разжал его и увидел вырезанную из нефрита фигурку дракона. Вещица была размером с колибри, изготовлена настолько искусно, что казалось, дракон вот-вот оживет, расправит крылья и упорхнет в лазурную синеву.

— Посчитаешь себя готовым, произнесешь громко и отчетливо: «Я готов пройти повторное испытание!» и бросай артефакт себе под ноги. Тут же распахнутся врата, и ты окажешься аккурат в этом самом месте. Я даже антураж сохраню до твоего прибытия. Нравится кукушка?

— Бесподобно, — льстиво ответствовал я. — К вашему сведению, у меня дома в настенных часах точно такая птичка.

— Глупый смертный, — весело заулыбался инкогнито, — и кукушка, и ветвь из твоей памяти! А откуда, по-твоему, всему этому взяться? — Поскольку вопрос был риторическим, я не посчитал нужным на него отвечать. Вдоволь повеселившись, хозяин вновь обратился ко мне: — Ну все с тобой. А теперь вообрази место, в котором хотел бы оказаться в данный момент, и я перенесу тебя… впрочем, погоди, совсем запамятовал насчет пропуска. Когда будешь его активировать, следи за тем, чтобы рядом никого из посторонних не оказалось, засосет вместо тебя какого-нибудь более продвинутого кандидата, будешь потом всю оставшуюся жизнь локти кусать. Вот теперь, кажется, все. Включай мозги и рисуй перед своим внутренним взором картину пункта конечного назначения!

Я закрыл глаза и без особого напряжения представил гигантскую статую рабочего и колхозницы у главного входа на территорию ВВЦ.

— Отличный ориентир! — забавно моргнув глазами, одобрило существо.

В следующий момент меня подхватило, завертело, закружило и в очередной раз метнуло с силой, прямо скажем, невероятной.