Что скрывают тени…

Мой маленький ангел

Солнце приятно согревает старые кости, ласковый ветерок шевелит листву цветущего летнего парка. Хорошо-то как, и уезжать никуда не хочется. Зачем только внуки тащат на юг? Мне и здесь неплохо. Заботливые они у меня. Хотят, чтобы отдохнула в санатории, да не каком-то там захолустном. Дорогущем. И зачем такие траты? Что мне в мои девяносто уже нужно? Крыша над головой, телевизор, общество соседских старушек, видеть иногда правнуков, внуков и детей. Да и хватит.

Сегодня внук Костик должен приехать за мной и отвезти машиной в санаторий. Солидный он у меня, фирма своя, положение, деньги. Но самое главное, человеком остался − не гнушается никому не нужной старухой. Что-то сегодня с утра на душе неспокойно. Проснулась в четыре, места себе не находила. Решила вот пройтись до парка, благо, он недалеко от пятиэтажки, где живу уже сорок лет. Время пока раннее, солнце только начало разогреваться, птички поют так, словно соревнуются, кто громче и заливистее. Смотрю на все это, как впервые. Замечаю каждую мелочь, хорошо, что зрение для моих лет вполне еще ничего. И на душе одновременно благостно и тревожно. Как будто больше никогда этого всего не увижу. Эта мысль не пугает. Я давно уже не боюсь смерти, скорее, жду, как дорогую гостью. Жизнь уже давно течет неспешно и незаметно. Пролетают год за годом, словно братья-близнецы, не принося ни сильных радостей, ни горестей. Кажется, уже и чувствовать по-настоящему разучилась.

Прикрыла глаза, подставляя лицо солнечным зайчикам. Хорошо…

Звонкий детский смех нарушает царящую вокруг идиллию. Птички на мгновение замолкают, потревоженные вторжением, потом поют с удвоенной силой. Разомкнула веки, уже цепляя на лицо улыбку. Хочется увидеть несмышленыша, только начинающего первые шаги по жизни.

Тут же улыбка застывает, а сердце прерывает бег. Вздрагивает, потом заходится в бешеной пляске, снова замедляется. Наверное, и давление подскакивает − слышу в голове тревожный гул, перед глазами пляшут темные пятна. Передо мной девочка лет четырех, крохотная принцесса в розовом платьице, с охапкой одуванчиков. Непослушные кудрявые черные волосы выбились из двух косичек, а она еще сильнее трясет головой, словно желая освободить их из плена полностью. Огромные темно-карие глаза с любопытством уставились на меня, девочка даже голову набок склонила и высунула кончик языка. Наверное, не понимает, что это за морщинистое старое тело нарушает царящую вокруг красоту. А я не могу отвести глаз от нее. Даже улыбаться уже не могу. Как две капли воды… Та же задорная улыбка, те же глаза, даже волосы. Рика…

И нет больше идиллического летнего парка, лавочки и дряхлого тела. Нарушается плавный и привычный ход времени.

Я снова молодая, полная жизни и тревоги. Снова стою на большом открытом пространстве, обтянутом колючей проволокой. Вокруг море людей, все кричат, толкаются, выплескивают страх и беспомощность. Матери успокаивают плачущих детей, тревожно поглядывая на похожих на статуи мужчин в блестящих касках и с автоматами наперевес. Они оглядывают их презрительно, кривя губы и иногда сплевывая. Переговариваются между собой, слышится отрывистая грубая речь, похожая на собачий лай.

Я теснее прижимаю к себе дочь, шепчу, что все будет в порядке. Сама в это не верю, но пытаюсь, чтобы голос не дрожал. Главное, пусть поверит она. Рика непривычно серьезно смотрит на меня огромными темными глазами, в которых отражаются серые столбы с застывшими на них часовыми, и кивает. Потом говорит те же слова своей любимой тряпичной кукле, которую изо всех сил прижимает к груди:

− Все будет в порядке, Майя, слышишь?

Сглатываю подступивший к горлу комок и смотрю в небо, сдерживая готовые хлынуть из глаз слезы. Небо такое красивое и чистое, по нему неспешно проплывают лоскутки облаков, прямо над нами парит птица. Так хочется стать такой же свободной, как она, расправить крылья, подхватить своего птенчика и унести высоко-высоко, туда, где никто не достанет и не обидит.

Резкая автоматная очередь разрезает царящий вокруг гул − наступает полная тишина. Становится слышно, как где-то лает пес, а мальчик, стоящий рядом, тяжело втягивает воздух забитым носом. Вперед выходит один из конвойных, на исковерканном русском говорит, что мы находимся в концентрационном лагере, должны прилежно работать и тогда все с нами будет в порядке. А сейчас он поделит нас на две группы: здоровые мужчины и женщины, которые могут полноценно трудиться, в одну, старики и маленькие дети − в другую. Он еще что-то долго говорит, но я больше ничего не слышу. Понимаю только одно − сейчас нас с дочерью разлучат. Прижимаю ее к себе еще сильнее, прячу за спиной, словно это может помочь.

Когда начинается дележка, люди снова начинают кричать. Матери зовут отбираемых у них детей, дети плачут и зовут матерей. К старикам никакого почтения, их грубо толкают и осыпают ругательствами. И когда этот мир успел превратиться в ад? Смотрю на равнодушные небеса, ожидая чуда. Ну, почему Господь не вмешивается, не карает?

Меня толкают прикладом автомата, конвойный знаком показывает на Рику за моей спиной.

− Шнеллер-шнеллер.

Ощущаю, как пальцы дочери судорожно хватаются за мое платье, пытаюсь защитить. Падаю на землю, целую сапоги того, кто в это мгновение стал нашей судьбой. Умоляю не забирать дочку. Грубый сапог болезненно ударяет меня в щеку, Рику выхватывают и тащат к остальным детям и старикам. Я издаю вопль раненого животного и пытаюсь бежать к ней. Меня больше не пугают автоматы и нечеловеческая жестокость людей в черной форме.

− Рика.

Ору, царапаюсь, кусаюсь, пока не получаю удар прикладом в висок. Мир вокруг меркнет, я падаю на грубую поверхность.

Прихожу в себя в затхлом и душном помещении, здесь скопилось так много людей, что яблоку негде упасть. Вскидываюсь, ищу глазами дочь, кто-то ласково удерживает меня. Вижу затравленный безысходный взгляд незнакомой женщины.

− Где Рика? Где моя дочь?

Я даже не спрашиваю, где мы, и что с нами собираются делать. Сейчас для меня важно только одно − мой маленький ангел. Мысль о том, что ей сейчас страшно, она где-то одна, зовет меня, плачет, − сводит с ума. Спрашиваю бесчисленное количество раз и одновременно боюсь услышать ответ, который вижу в печальных глазах женщины. Позади раздается мужской голос, похожий на звук надтреснутого рояля:

− Тех, кто вошел во вторую группу, увели куда-то, затолкали в какое-то помещение…

− И где они сейчас? Там, да? − оборачиваюсь к темноволосому мужчине с тронутыми сединой висками. Отголоски в памяти говорят о том, что я даже видела уже этого человека − врач в нашей поликлинике.

− Мне жаль…

Он отворачивается, не может смотреть мне в глаза. Я все еще не могу понять, бросаюсь то к одному, то к другому, пытаюсь узнать ответ.

Какая-то женщина зло и жестко бросает:

− Ты что, не понимаешь? Газовая камера… Да что же это за люди?.. − ее голос срывается на истеричные ноты. − Не жалеют ни стариков, ни детей…

Замечаю, что не мне одной сейчас плохо: отовсюду слышатся всхлипы и гневные возгласы. Все еще надеюсь, что это ошибка. Сейчас дверь вонючего барака откроется и в нее войдет мой маленький ангел, прижимающий к груди старую тряпичную куклу. Подбежит ко мне, уткнется мне в живот, а я крепко прижму и больше никуда не отпущу.

Вместо этого воспаленное воображение рисует в голове обреченных на смерть людей, хватающих себя за горло, умирающих от невозможности сделать вдох. И среди них моя дочь. Возможно, в последние минуты своей жизни она пыталась найти меня, звала, ждала помощи… А я ничего не смогла… Не смогла… Я дала ей жизнь и не смогла ее защитить…

С тех пор прошло бесчисленное количество дней и лет, я прожила долгую и тяжелую жизнь. Были в ней и горести и радости. Мне пришлось испытать все и многое осмыслить. Но я так и не смирилась, так и не смогла отпустить тот образ темноволосой девочки с огромными доверчивыми глазами… Все ждала, все надеялась, что однажды она найдет меня.

И вот теперь я, наконец, снова ее обрела… Встаю со скамейки. Тело непривычно легкое и воздушное. Моя малышка ждет меня, протягивает руку. Сжимаю ее маленькую ладошку и мы медленно бредем по пустой аллее… Все равно, куда и зачем. Мой маленький ангел. Пусть никогда ни один ребенок в мире не испытает того, через что пришлось пройти тебе…

Ласковый ветерок бесцеремонно играл полностью седыми, но еще густыми волосами сидящей на скамье женщины. Она смотрела куда-то вдаль уже ничего не видящими глазами и чему-то улыбалась.