Я часто вспоминаю тот день, с которого все началось. День, когда в душе навсегда поселился липкий неотвязный страх. Страх не перед чем-то привычным и понятным, типа болезней, собак или убийц-маньяков. Страх, в котором даже признаться стыдно, потому что сразу примут за психа. Врач назвал это умным словом, я и запомнил-то его не с первого раза. Сциопофобия. Не какая-то боязнь высоты или замкнутого пространства, а совершенно дикая фобия. Страх перед тенями.
Когда врач пытался найти истоки в моем детстве, то шел не тем путем. Он спрашивал: не пересмотрел ли я фильмов ужасов. Или, быть может, мама читала мне страшную сказку, или ребята во дворе пугали? Я упорно качал головой и говорил, что ничего не помню.
Нагло врал…
Мне стыдно было рассказать правду. Понимал, что после этого жизнь навсегда и бесповоротно изменится. Меня уже не будут принимать за безобидного чудака, вызывающего жалость. Скорее всего, запрут в психлечебнице и даже самые близкие отвернутся.
Тень… Черная субстанция, причудливая игра света и окружающих предметов. Ее появление может понять и объяснить практически любой. Кроме меня…
Помню, как лежал в своей кровати, жмуря глаза и делая вид, что сплю. Хныканье младенца в другой части комнаты и мамин мелодичный голос, поющий колыбельную. Мама, целых пять лет принадлежащая только мне, отдалилась и стала чужой. Центр ее мира сейчас — вечно орущее и дурно пахнущее существо. Существо, которое по непонятной мне причине я должен любить и защищать. Называть сестрой.
«Димочка, посмотри, какая хорошенькая. Это твоя сестричка. Ты должен всегда защищать ее…»
Мне хотелось совсем другого, когда я смотрел в красное сморщенное личико. Чего-то такого, что я даже не мог понять.
Я ненавидел ее до истерики. Назло этой орущей твари делал все, чтобы привлечь внимание мамы. Но вместо того, чтобы пожалеть и развлечь, как она это делала раньше, меня наказывали. Стоя в ненавистном углу и обдирая светло-желтые обои в голубой цветочек, я представлял на их месте глаза сестры. Голубые и лишенные разума… Хотел уничтожить их за то, что ими так восхищались все вокруг.
Мамина колыбельная стихла, послышались шлепающие шаги тапочек, легкий стук двери. Я открыл глаза и уставился на лунную дорожку, пробегающую от окна к маленькой кроватке. Вытянул руку, наблюдая, как по стене разрастается скрюченная тень. Даже не сразу понял, что моя собственная. Сначала тупо смотрел на нее, не мигая, потом меня бросило в пот. Я больше не шевелил рукой, а она продолжала двигаться.
Лезла все дальше и дальше по стене к кроватке сестры. Застыла над ней разинутой пастью и накрыла темной подушкой. Я почти перестал дышать, боясь, что чудовище переключится на меня. Слышал приглушенные хрипы сестры, кожей чувствовал ее страх и не был в состоянии даже шевельнуться. Запоздало мелькнула мысль, что можно позвать маму или папу, но я молчал.
Слишком страшно… Они могут не успеть и тогда она… Тогда тень заберет и меня тоже.
Она отхлынула от детской кроватки, как приливная волна. Бесшумной кошкой проскользнула по лунной дорожке к окну. Моя закостеневшая рука тут же юркнула под одеяло. Я накрылся с головой и с облегчением выдохнул. Все прошло. Она ушла. Ее больше нет. Вскоре я уснул, уже ни о чем не тревожась…
Во сне я летал над нашим домом и смеялся. Чувствовал себя легким и счастливым.
Полет прервался от истошного крика, от которого сердце сжало ледяными пальцами. Вынырнул из-под одеяла и увидел перекошенное материнское лицо над кроваткой сестры. Она тормошила крохотное неподвижное тельце и продолжала кричать без остановки. Потом бросилась ко мне. Я никогда не видел у нее таких глаз.
Когда-то на меня с лаем бросилась дворовая шавка. Я ее долго потом обходил стороной. Глаза у собаки были такими же. Дикими, злыми, отчаянными… Почему-то из всех детей нашего двора шавка ненавидела только меня. Никогда не думал, что увижу такое выражение в глазах матери.
— Что ты сделал? Что ты с ней сделал?
Я расплакался, лепетал что-то… Пытался объяснить, что ни в чем не виноват. Это тень, это все тень…
Дальнейшее помню смутно. Люди в белых халатах, чьи-то слова о том, что ребенок задохнулся во сне. Всему нашли причины и объяснения. Удобные и устраивающие всех. Всех, кроме мамы.
Я неуклюже пытался утешить ее, снова стать частью ее мира. Она никогда уже не относилась ко мне, как прежде. Как ни старался… Не знаю, почему.
Мамочка, ну как же тебе объяснить, что я ни в чем не виноват? Это тень… Это она, а не я…
Отец ушел от нас через год. Не выдержал той обстановки, что воцарилась в доме. Культа умершей девочки… Он ушел, а я остался. Жил все эти годы, наблюдая, как сходит с ума мать. Как считает, что сестренка не умерла, а все еще жива. Она разговаривала с ней, заплетала ей косички и читала сказки на ночь. Ей, а не мне. Ненавистному, внушающему омерзение…
Мои страхи только ухудшали ситуацию. Я писался в постель, потому что боялся теней и ничего не мог с этим поделать. Переехавшая к нам бабушка повела меня к врачу. Вот тогда я впервые услышал слово «сциопофобия». Меня пичкали таблетками, пытались побороть мой страх. Все бесполезно. Стоило мне увидеть тень, как я впадал в ступор. Меня бросало то в жар, то в холод, зубы выбивали дробь. Таблетки немного помогали, но приступы возвращались снова и снова.
Мне повезло, что я познакомился с ней… Женщиной, которая полюбила, несмотря на все проблемы. Согласилась стать моей женой. Когда начинается приступ, она знает, что делать. А ее объятия помогают лучше всяких таблеток. Она стала для меня матерью, которой так не хватало в детстве. Стеснялся в этом признаться, но даже находил в ней сходство с мамой. Те же глаза… Вот только в них не было взгляда дворовой шавки, ненавидящей меня.
Месяц назад я стал отцом. Это странно, но я не ощущаю ни малейшей радости. Жена говорит: дочка очень на меня похожа. Те же глазки, носик. Я смотрю в крохотное личико и пытаюсь вызвать в себе чувство умиления. Не получается. Неуловимо изменилась жена. Она все та же. Заботливая, нежная. Но даже когда ласкает меня, я ощущаю, что мысленно она не со мной.
Ею полностью завладело это маленькое существо. Стоит ребенку подать голос или заплакать, она бросает все и срывается с места. Маленький тиран ненасытен. Требует ее внимания и днем, и ночью. Непрекращающийся крик раздражает до зубовного скрежета…
Снова плачет. Жена спит рядом непробудным сном. Так устала за день, что даже не слышит крика.
Поднимаюсь и иду в детскую, замираю у порога. Смотрю, как из окна к кроватке ребенка стелется лунная дорожка. Мимолетное чувство узнавания трогает за плечо. Возникает тревога, переходящая в страх.
По белой стене пробирается узловатая тень в форме деформированной человеческой руки. Прирастаю ногами к полу, никак не могу сглотнуть подступивший к горлу комок.
Хочу закричать, а издаю лишь сдавленный сип. Смотрю, как корявая рука забирается по кроватке внутрь, останавливается на белеющем личике. Ребенок захлебывается криком, дергает ножками и ручками.
Сейчас она замолчит. И все будет хорошо, тень уйдет…
Не знаю, сколько прошло времени. Минута, час…
Яркий свет прорезает полумрак комнаты. Слышу крик, надрывный, звериный.
— Что ты делаешь?
Качаю головой, хочу объяснить, что это не я. Это тень… Она это сделала…
Перевожу взгляд вниз, на свои руки, сжимающие маленькую подушку над детским лицом. Моя дочь не дышит… Ее больше нет. Тень забрала ее.
Боюсь поднять глаза на жену. Боюсь увидеть в ее глазах то самое выражение дворовой шавки.
Тень стремительно ускользает по стене в свое призрачное логово. Мою душу…