Черный пепел на снегу (СИ)

Глава 4.4

Они лежали, прижимаясь друг к другу, чтобы не выпускать из под шкур накопленные крохи тепла. Потрескивающий рядом костер дышал жаром, но за ним все время приходилось приглядывать — поднявшийся ветер то и дело норовил задуть огонь.

У Богданки все равно получалось передремать отрывками. С одной стороны, ее грел огонь, с другой — бок ведьмы. Вой ветра и потрескивание деревьев совершенно не мешали, наоборот, можно было закрыть глаза, и представить, что она дома. Почему так спокойно на душе? Она не могла ответить на этот вопрос.

Девочка повернулась к Агне. В отблесках пламени можно было заметить, как ведьма едва заметно улыбается. Наверное, ей снится что-то очень хорошее.

Но что-то все равно было не так. Звенящая тишина была настолько неестественной, что слышно было как колотится сердце.

В какой-то момент девочка почувствовала на себе чужой взгляд. Она обернулась. На поляне был кто-то еще. Из-за света костра не разглядеть. Богданка приподнялась на локте.

По ту сторону стояла девушка. Светловолосая и ясноглазая, она куталась в легонький полушубок.

— Пусти меня погреться у костра. — Прошептала она одними губами. От чего у девочки мурашки побежали по спине.

Богданка подозрительно смотрела на нее.

С одной стороны, ей мало верилось в одинокую путницу в такой час. С другой — не оставлять же человека мерзнуть.

— Подходи, грейся. — Разрешила она.

— Не могу. — Чуть громче. В голосе послышались плаксивые нотки. — Круг меня не пускает. Сотри.

— Не стану. — Богданка совсем проснулась, но голова оставалась словно ватной.

— Ну пожалуйся. Тут темно, страшно и холодно… пусти меня погреться… — Голос незнакомки, грудной, теплый, родной, завораживал, и все же девочка нашла в себе силы отрицательно мотнуть головой. — Или ты позволишь мне тут замерзнуть насмерть? Оставишь меня на съедение волкам? Этой добродетели учат тебя твои священники?

Богданка почувствовала острый укол совести. Ей было больно видеть, как несчастная девушка перед ней замерзает заживо, и все же остатки здравого смысла кричали ей, что ни в коем случае нельзя подпускать к себе незнакомку. Она пихнула локтем Агне в бок, но та, прошептав что-то недовольно, только перевернулась на спину, продолжая улыбаться сквозь сон.

— Ты не разбудишь ее. — Голос стал немного громче. И вместе с тем, слаще, его хотелось слушать как музыку и наслаждаться им. — Она крепко спит. Позволь ей отдохнуть, она устала.

— Не буду будить. — Завороженно повторила Богданка. — Но и тебя не пущу.

— А ты знаешь, почему она устала? — Незнакомка больше не делала вид, что ей холодно, или что она замерзает, губы ее порозовели, глаза заблестели. Как есть, Снегурочка. — Она устала от тебя. Ты постоянно задаешь ей неудобные вопросы. Ей пришлось из-за тебя бросить свой дом, человека, к которому была привязана. Все что произошло с людьми в селении — тоже из-за тебя. Если бы она не вынуждена была тебя защищать — все эти дети были бы живы и здоровы, не приехал бы лекарь, не стал бы им пускать кровь… ничего бы не случилось. Она бы спокойно перезимовала, встретила новую весну, потом следующую…

Каждое слово незнакомки болью отдавалось в сердце Богданки. Она все отчетливее понимала, что является корнем всех бед Агне. Все сказанные слова были страшными, злыми, а голос лился словно мед, располагая к себе.

Незнакомка окинула девочку оценивающим взглядом и запела.

Грустная колыбельная сотней хрустальных колокольчиков разносилась по лесу, заставляя Богданку расслабиться. Тело ее сделалось тяжёлым, голова словно ватной, а руки — оловянными. Она так и не поняла, в какой момент встала, чтобы стереть линию, начертанную ведьмой. Ну разве может быть создание с таким голосом злым?

— А ну заткнись! — В щеку певицы впечатался снежок, стекая грязными комьями. — Пошла отседава! Ну, давай же! Далеко же забралась от своей лужи, пакость такая!

Певица глянула на того, кто пустил снежок, в глазах ее мелькнул страх.

— Иди-иди. Чего уставилась? — Со стороны леса к ним спешила старая бабка. Скрюченная в три погибели, она бодро семенила к ним, используя корявую клюку как третья ногу. — Пошла, пока я тебя тростью не протянула! Потом до весны отлеживаться будешь!

Девушка хмыкнула, и растворилась в воздухе, словно ее и не было. Даже снега примятого не оставила.

— Тебя тоже за круг не пущу. — Богданка мотнула головой, сбрасывая с себя наваждение.

— Да больно нужна ты мне. — Старуха презрительно хмыкнула. — Кожа да кости, даже бульон с тебя не сварить. Ну и дуреха же эта нёкка!

Бабка уселась прямо на снег, вытянув вперед кривые босые ноги с длинными обломанными ногтями.

— Кто такая нока?

— Нёкка? Утопленница это. Русалка, по-вашему. Живет тут недалеко, в ближайшей заводи. — Старое лицо, испещренное морщинами было тяжело разглядеть во тьме, едва разгоняемой костром. Только глаза-щелочки плутовато блестели. Больше всего выделялся нос. Длинный, крючковатый. Он был непропорционально большим.

— И что ей надо было от меня?

— Ясно что. Сила твоя. Про тебя тут только даже деревья судачат — что сила тебе дана большая. Вот ётуны [навьи] за ней и идут.

— Тебе тоже нужна моя сила?

— Зачем? Что я с ней делать стану. Не нужна она мне. Но и терпеть кого под боком с такой силой тоже не хочу. Так что иди. Иди своей дорогой. И больше не возвращайся.

— Ты — Баба Яга? — Боганка наконец задала вопрос, который вертелся у нее на языке с самого начала разговора.

— Еще чего не хватало! Но ты ей вполне можешь стать. Силенок хватит. Вон, у наставницы своей спроси лучше. Как проснется.

Богданка обернулась. Агне все так же безмятежно спала.

Она открыла рот, чтобы спросить у старухи что-то еще, но так и замерла с раскрытым ртом — на месте бабки был бесформенный валун, лишь силуэтом отдаленно напоминающий силящую на земле тучную и сгорбленную женщину. На востоке занималась заря.