Черный лис. Том 3

Глава 8

— Домо аригато гоцзаимасьта, — сложив руки у груди, Фудзи поклонился так глубоко, что куртка на его спине натянулась, обнажив светлую полоску кожи.

Белый Лотос не удостоила его кривляния даже взглядом.

— Добро пожаловать на борт Кобаяши Мару, — сказала она так кисло, словно наше присутствие сулило одни неприятности.

А затем отошла в сторону, как бы приглашая нас подняться на борт.

Я осторожно ступил на шаткую доску, перекинутую с причала на борт. Она была тонкой и прогибалась при каждом шаге.

Решив не испытывать судьбу, я сделал шаг пошире, чтобы перепрыгнуть сразу на лодку, но в последний момент зацепился носком ботинка о какую-то верёвку и растянулся на палубе, больно ударившись подбородком.

— Хреновые из нас морские волки, — резюмировал Фудзи, помогая мне подняться. — Хоть бы не потонуть…

— Если хочешь рассмешить морского чёрта, расскажи ему о своих планах, — сказала Хякурэн, стоя к нам вполоборота и глядя на группу чиновников, торопливо пробирающихся между наваленных грудами мокрых сетей и плоских ящиков с решетчатым дном. По-моему, чиновники направлялись к нам.

— Сэнтё, всё готово, можем отходить, — к Хякурэн обращался мальчишка, с обветренным лицом и потрескавшимися губами, в таком же желтом плаще.

— Отдать швартовы, — кивнула Белый Лотос.

Мальчишка повернулся к белой коробке на палубе — вероятно, рубке, и махнув рукой, что-то пронзительно выкрикнул.

Под ногами сразу загудело, палуба пошла мелкой дрожью.

Чиновники ускорили движение, но на причале было слишком скользко — всё было покрыто слизью и рыбьей чешуей, а они боялись запачкать костюмы…

Мальчишка проворно размотал с чугунной тумбы толстый канат и утянул его к себе, на палубу. Судно сразу начало отплывать — причал отдалился, между бортом и серым волноломом ширилась полоса зелёной, с лазурным отливом, воды.

— Отчего такая спешка? — деловито спросил Фудзи у Хякурэн.

Девушка с недобрым прищуром смотрела на чиновников, которые, встав на краю пирса, пытались что-то кричать.

— Налог на невыловленную рыбу, — сквозь зубы выплюнула Белый Лотос. — Я не собираюсь платить этим проходимцам.

— Хякурэн, милая, это же копейки, — мягко сказал мой друг, принц Фудзивара. — Не стоит ссориться с государством…

— Это не государство, а администрация порта, — запальчиво возразила Белый Лотос. — Частная лавочка, которая скоро придумает, как драть с рыбаков за прошлогодние муссоны. А эти, как ты их называешь, копейки, позволяют некоторым прокормить семью в течении месяца.

— Извини, не знал, что всё так запущено, — Фудзи поднял руки и слегка закатил глаза.

А потом вздрогнул, и отошел к середине палубы — из-за борта, прямо ему в лицо, прилетел чувствительный заряд ледяных брызг.

Теперь ясно, почему вся команда кавасаки ходит в непромокаемых плащах.

На палубе было страшно. До воды, которая уносилась назад с ужасающей скоростью, было не больше метра. Осадка у судёнышка была неглубокая, и с волны на волну оно перебиралось, неуклюже клюя носом воду. И это в гавани, в относительно ясную погоду.

Что будет в открытом море, да ещё когда задует пресловутый муссон — страшно подумать.

— Из-за твоих выкрутасов нам не перекроют выход из бухты? — озабоченно спросил Фудзи, вытирая с лицо очередную порцию брызг.

Как только мы отошли от берега, ветер стал гораздо прохладнее. Под рубашку он пробирался запросто, как к себе домой. Я почувствовал, что начинаю дрожать.

— Это частный пирс, — Белый Лотос кивнула на причал, который превратился в смутную полоску за кормой. — А в бухте всем командует комендант Владивостокского рыбного порта. Так что всё в порядке.

— Не предполагал, что вы знаете морское дело, — я бы с удовольствием сунул руки в карманы, но боялся в таком случае улететь за борт. А потому, как вцепился в какой-то торчащий из палубы крюк, так и не отпускал.

Хякурэн бросила на меня не слишком дружелюбный взгляд. Но всё же ответила.

— Мой отец — владелец флотилии рыболовецких судов. Так что я с детства хожу в море. Каждую навигацию, с одиннадцати лет.

— А как же ваша должность начальника имперской безопасности Ямато?

А вот теперь она отвернулась, и ответила очень тихо и в сторону:

— Нет больше имперской безопасности, — а потом крикнула: — Ватанабэ!.. — прибежал давешний мальчишка. — Покажи новым матросам, где кубрик. И поручи какую-нибудь несложную работу, — а потом посмотрела на нас. — Кобаяши Мару — маленькое судно. Здесь нет места для пассажиров.

— Хорошо, сэнтё, я всё сделаю, — он не стал кланяться. Просто кивнул и махнул нам рукой: — Вы, двое, за мной.

Мы послушались.

— Вот здесь будете спать, — Ватанабэ показал на подвешенные к стене гамаки. В одном из них трубно храпел заросший по самые глаза жесткой, похожей на кабанью, щетиной мужик, два других провисли пустыми авоськами из-под картошки. — Камбуз там, — он махнул в другую сторону. Оттуда отчаянно несло маринованной редькой и раздавались звонкие удары ножа. — Гальюн — у кормы.

На этом инструктаж был закончен. Судно и вправду было крошечным. Лестница, по которой мы спускались в кубрик, была почти вертикальной, и такой узкой, что ноги приходилось ставить только по-очереди. Помещение с гамаками напоминало консервную банку от шпрот, плоскую и узкую, поставленную на бок. Про гальюн я пока не хотел ничего знать, хотя внизу живота уже начинала накапливаться неприятная тяжесть…

— А ты здесь юнга, да? — дружелюбно улыбнулся Фудзи.

— Помощник шкипера, — буркнул пацан и солидно вытер рукавом сопли. — Кто-нибудь из вас готовить умеет?

— Я умею, — ту же откликнулся принц Фудзивара. — А что?

— Будешь коком, — определил пацан.

— Я думал, мы будем работать на палубе… — это сказал я. Тесные, пропахшие рыбой внутренности лодки вызывали клаустрофобию.

— Ты умеешь вымётывать снюрревод? Управлять поворотными колонками?

Пацан говорил снисходительным и терпеливым тоном. Но чувствовалось, что такие неумехи, как мы, не вызывают у него ни малейшего уважения.

— Нет. Не умею.

— А старик Кагосима — умеет. Поэтому он будет работать тральщиком, ты — он ткнул в грудь принца Фудзивару — будешь коком вместо него, а ты — тонкий палец с обломанным ногтем упёрся в меня — будешь драить медяшку. Идём. Покажу где храниться кандейка и ветошь. Закончишь с уборкой — спустишься к Деду, в машинное. Он скажет, что делать дальше.

Мы с Фудзи переглянулись. Тот подмигнул и улыбнулся — лучше, мол, воспринимать всё это, как весёлую игру…

Тогда я улыбнулся в ответ.

— Вот тельники, — пацан тем временем вытащил из большого серого мешка две толстовки в тонкую синюю полоску. — Вот робы, — такие же желтые плащи, потёртые на сгибах, с облупившимся кое-где лаком. Но самое главное: одежда была сухой и даже чистой… Сапоги — там, — он махнул за угол. — Подберите по размеру, чтобы не натирали. Обед через три склянки.

— Э?.. — глубокомысленно переспросил принц Фудзивара.

— Склянка — тридцать минут, — ответил Ватанабэ, исчезая в проёме люка.

— Ну что ж, — оптимистично заявил Фудзи, натянув полосатую толстовку. — Головокружительный взлёт карьеры для двух опальных принцев!

— Ты бы потише, — напомнил я. — Мы же, вроде как, инкогнито.

— О, поверь мне, чудовище: здесь все всё прекрасно знают.

Поразмыслив, я с ним согласился. Слишком маленькая команда. Слишком опасная работа — для того, чтобы делить ответственность с тем, кому не доверяешь.

— А молодец мальчишка, — сказал я вслух, имея в виду помощника шкипера. — Стальные яйца у пацана.

— Может быть, он тоже — герцог, откуда нам знать? — хмыкнул Фудзи.

— Эй, кто здесь новый кок? — по лесенке не спустился, а просто съехал, как на салазках, новый член экипажа: мелкий, сухой, с копчёным лицом и узкими, как щелочки, глазками. Борода — три тощие волосинки — росла у него только из подбородка, оставляя щеки голыми, как рыбье брюхо.

— Я! — браво отрапортовал мой друг. — Зови меня Фудзи, — он протянул руку, которую коротышка крепко пожал. — Старик Кагосима, — представился он и расплылся в улыбке. Зубы у старика были редкие, но очень крупные и желтые, вероятно, от постоянного жевания табака. На вид Кагосиме было лет двадцать.

— Идём, я тебе всё покажу, — Кагосима затопал, не оглядываясь по узкому, как кишка, коридору в ту сторону, откуда шли тёплые влажные запахи. — Я там наделал заготовок, — услышал я его удаляющийся голос. — Маринованный дайкон, устричный соус, всё такое. Тебе на неделю хватит.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил принц Фудзивара.

— Шкипер любит, чтобы еда была по-настоящему острая, — добавил Кагосима. — Такая, чтобы волосы на груди кудрявились.

А я вспомнил, что моё предназначение на судне — "драить медяшку", чем бы она не была. И что Ватанабэ забыл показать, где храниться ветошь…

И тут пол под ногами качнулся. Да так сильно, что пришлось ухватиться за стены…

Растопырившись, как краб в ведёрке, я настороженно замер, а пол в это время качался с ужасающей амплитудой — одновременно и в продольном, и в поперечном направлении. Как такое может быть — я не знаю. На ум почему-то сразу приходит выражение "мёртвая зыбь". Но я не знаком с морскими терминами, поэтому ручаться не стану.

Накатила тошнота.

Но закрыть глаза я не мог: пол то поднимался почти к самому лицу, то падал куда-то вниз, так, что противоположный конец коридора с проёмом шлюза, оказывался под ногами. И в то же время меня бросало от одной стены к другой, качая, как на качелях.

Я боялся, что если закрою глаза, он тут же коварно огреет меня по лбу.

Здесь оставаться нельзя, — тошнота забулькала где-то у самого горла. — Не хватало ещё опозориться перед этим пацаном с бывалым взрослым взглядом. Или перед Хякурэн…

Несмотря на кардинальную смену деятельности, в моих глазах Белый Лотос не утратила ни ступеньки своего высокого положения: словно она — богиня Аматэрасу, глядящая на наш мир с белоснежной вершины.

С трудом припоминая, в какую сторону указывал Ватанабэ, когда говорил про гальюн, я кое-как добрался до лестницы, и вцепился в металлические поручни.

Только не здесь, — билась в голове одна-единственная мысль. — Только бы найти этот чёртов гальюн…

А потом палуба вдруг задралась особенно высоко и коварно ударила меня по лбу.

…тебе говорил. Его укачивает, как младенца на карусели, — кажется, это был голос Фудзи.

— Это не морская болезнь, — второй голос принадлежал Хякурэн.

— А что тогда? Отравление? Да мы вроде и не ели ничего… Говорю тебе, не переносит он качки. Вот и на подлодке то же самое было.

— На подводных лодках не страдают морской болезнью. Там нет качки.

— А я о чём?..

Я открыл глаза.

Низкий, весь в заклёпках и потёках ржавчины потолок. Прямо перед лицом, если повернуть голову — круглый иллюминатор, в котором видны далёкая полоска синего горизонта и красный кружок солнца.

И так как от зрелища нависающего потолка тошнило ещё сильнее, я принялся смотреть в иллюминатор.

— Эй, чудовище, ты нас слышишь?

Подо мной был не гамак, а какое-то более жесткое и устойчивое ложе. Во всяком случае, спина не провисала, а желудок не грозил вскарабкаться по пищеводу, чтобы покончить самоубийством.

— Что случилось? — говорить не хотелось, но ведь они же не отстанут… — Мы попали в страшную бурю?

— Какая там буря! — судя по голосу, мой друг вовсю наслаждался. — Мимо нас прошел сухогруз, — последнее слово он выговорил с особым удовольствием. — Поднял волну…

Я откинулся на спину и со стоном закрыл лицо руками.

— То есть, мы всего лишь попали в кильватерную струю.

— Ну, сухогруз был довольно большой, — смутился Фудзи.

— Выбросьте меня за борт, — попросил я совершенно искренне. — Нет, правда… Мы хоть из бухты вышли?

— Да, — ответила Хякурэн. — Мы в открытом море.

От её голоса по моему телу разлилась приятная прохлада. Хотелось, чтобы она говорила ещё, но придумать, о чём спросить ещё, я не мог.

— И должны, между прочим, ловить рыбу, — наставительно произнёс Фудзи. — Вымётывать этот, как его… Снюрревод, поднимать на борт всякую там кильку и скумбрию, грузить в трюм…

— В открытом море снюрреводом рыбу не ловят, — обрубила его разглагольствования Белый Лотос. — Слишком глубоко. К тому же, у нас нет холодильников. Рыба не долежит до Осаки.

— А как же наши малые детушки? — не унимался Фудзи. — Они будут горько плакать, если мы не наловим рыбки, и не заработаем денег, чтобы отправить их в школу…

— Обед через полсклянки, кок, — повысила голос Хякурэн. — Я чувствую запах горелого кунжутного масла.

— Ох, батюшки! — всплеснув руками, принц Фудзивара убежал.

Между нами повисло неловкое молчание. Я думал о том, что в Тикю меня преследует какая-то недобрая карма: я лежу, ни жив ни мёртв, а рядом сидит какая-нибудь женщина…

— Где я?

Не помню, чтобы Ватанабэ показывал нам это помещение. Здесь было уютно. Ощущение это заключалось в запахе. Пахло мятой, ещё какими-то травами. Подушка была жесткой, но от неё исходило ощущение чистоты.

А вообще обстановка была спартанской: койка, на которой я лежал, напротив — длинный расписной деревянный ларь. На откидном столике — пухлая тетрадь с привязанным за верёвочку простым карандашом…

— Это моя каюта, — сказала Белый Лотос, усаживаясь в ногах кровати, на самый краешек. — Принц Антоку. Я хочу поговорить с вами о том, что вы собираетесь делать в Ямато.

— Не нужно так официально, — поморщился я. — Я ведь лежу в твоей кровати. По-моему, это заменяет выпивку "на брудершафт". Так что давай на "ты".

— А ты повзрослел, — сказала она тогда.

— Да, как видишь, — я окинул взглядом своё тело, накрытое клетчатым шерстяным пледом от самой груди. То, что я раздет, осознал я только сейчас… На мне осталась только верёвочка с жемчужиной мастера никто, которую я повесил на шею — чтобы не потерять.

— Не только внешне, — возразила Белый Лотос, слегка улыбаясь. — И извини: пришлось постирать твои вещи.

Меня накрыло волной стыда.

— Что, я всё-таки…

— Ты ударился лицом о ступеньку трапа, — поспешно пояснила она. — Тельняшку, да и штаны, залило кровью, так что… — она пожала плечами.

Я ощупал лицо.

— Но я не чувствую никаких травм.

— Ты самоисцелился, пока спал, — ответила Хякурэн. — Вот поэтому я и не думаю, что ты страдаешь банальной морской болезнью, Чёрный Лис.

Моё имя она сказала с особым нажимом, и я понял, что это неспроста…

— Ты думаешь, моя болезнь как-то связана с тем, откуда я пришел.

— Не совсем, — она даже улыбнулась. — Но мыслишь ты в верном направлении.

Она пересела поближе, протянула руку и положила ладонь мне на грудь. Откинув плед. Прямо на голую кожу. По которой сразу побежали мурашки — от неожиданности. Но ещё от того, что ладонь Хякурэн была холоднее льда.

— Что ты делаешь? — вопрос вырвался сам собой. Это не было похоже на соблазнение — хотя такая мысль и мелькнула. Скорее, на диагностику — я прямо чувствовал, как невидимая волна проходит по всему организму, сверху донизу.

— Доверься мне, — ответила Хякурэн.

От звуков её я расслабился, и хотя по моей коже, одна за другой, шли волны жара и холода, почувствовал себя спокойно.

А потом я почувствовал, как моё сознание отделилось от тела, которое осталось лежать на кровати. И поднялось под потолок каюты.

С удивлением я посмотрел на себя сверху — для этого мне не пришлось переворачиваться, теперь моё зрение распространилось во все стороны.

Я глядел на себя, лежащего на койке, с широко распахнутыми глазами и выражением бесконечного удивления на лице. Я видел макушку Хякурэн, видел её нежную шею над воротником рабочей робы, и только сейчас понял, что она остригла волосы — коротко и прямо, сразу ниже ушей…

Я видел сквозь потолок каюты и ещё несколько переборок облака, бегущие по чистому, словно тщательно вымытому небу. Я смотрел на горизонт, синей чашей окружающий нас со всех сторон. Наша лодка была подобна чаинке, приставшей к её дну…

Вдруг сделалось так легко, как не было с самого детства. Точнее, я вообще не могу припомнить, когда чувствовал такую лёгкость, но приятней было всё же думать, что когда-то давно со мной такое уже было…

Пройдя сквозь потолок, я оказался над Кобаяши Мару. От носа расходились широкие белые усы, за кормой оставался пенный след.

Зрелище лодки не испугало и не остановило мой полёт. Поднимаясь всё выше и выше, я подумал, что таким образом могу покинуть Тикю, и оказаться в ИН-ОВО. Но так же я чувствовал, что этого не произойдёт. Ещё не сейчас.

А когда планета сделалась всего лишь круглой бело-голубой бусиной, я ощутил покой космического пространства. И увидел Вселенную.