Черный лис. Том 3

Глава 18

— Это точно, — я ещё раз оглядел комнату. Сесть, кроме как на кровать, было некуда, и мы остались стоять. — Солдаты на каждом углу, вы с князем в контрах… Давай. Рассказывай.

— Сегодня ночью на семпая было совершено покушение.

Я моргнул. Спрашивать, всё ли в порядке глупо — ведь я только что разговаривало князем Алексеем, и он показался мне совершенно здоровым. Усталым, издёрганным, но здоровым.

— Сётоку? — ответ был очевиден.

— А ты как думаешь? — Колян прошелся по комнате. Его мягкие ботинки на резиновом ходу ступали бесшумно. — Несколько синобу взобрались по внешней стене здания и проникли в его спальню. В его спальню!

Он повторил это с горечью, а потом, кряхтя, опустился на кровать. Голова свесилась, руки бессильно повисли между колен.

Я понял, что гложет телохранителя: он не справился. Охранять князя — его работа, но он пропустил убийц…

— Ты не виноват, — сказал я. — Наверняка синобу — сэнсэи, ты просто не смог бы их засечь.

— В том-то и дело! — Колян чуть не взорвался. — Семпай сам их остановил — благодаря тебе, он в отличной форме. Но сам факт!..

Он покачал головой. Теперь я видел: телохранитель держался на одних нервах. Под глазами набрякли синюшные мешки, морщины на лице сделались глубже, кожа посерела… Наверняка он даже не ложился.

— Я настоятельно порекомендовал ему вернуться в Россию. В Каховке я смогу его защитить. Но здесь…

— Он отказался, — я присел на краешек кровати рядом с ним. — Дед — крепкий орешек. Он обещал государю договор о дружбе, и он не собирается возвращаться с пустыми руками.

— Вовчик, но что я могу поделать? — это был крик о помощи. — Что я, простец, могу такого, чего не можете вы?..

— Ты охранял его тридцать лет, — тихо сказал я. — Ты делал так, чтобы он оставался в живых даже тогда, когда князь был оторван от Артефакта. Посмотри с такой стороны: это же хорошо, что дед может постоять за себя. Но ему всё равно нужен кто-то, кто прикроет спину. Тот, кому он доверяет безоговорочно.

— Я буду спать на коврике у его кровати, — с мрачным упорством выговорил Колян. — Что бы семпай не говорил, одного я его больше не оставлю.

Мне стало смешно. Просто представил себе эту картину: два упрямых старика укладываются спать, один — на кровати, другой рядом, на диванчике — и привычно собачатся, как пожилая супружеская пара…

— Знаешь, пока ты с ним, я спокоен за деда.

Колян посмотрел на меня искоса, испытующе. А потом сказал:

— Я всё чаще забываю что ты — засланец из другого мира.

— Я тоже, Колян. Я тоже…

В горле стоял комок.

— И есть всё-таки одна крошечная, просто малипусенькая проблемка, — я вздёрнул бровь. — За тебя я боюсь не меньше, чем за него.

Я понял, что он имеет в виду. Князь отлично себя чувствует благодаря Артефакту. Но если со мной что-нибудь случится, Артефакт вновь начнёт угасать. И Соболев — вместе с ним.

— Как только мы вернёмся в Каховку, я придумаю, как сделать так, чтобы дед ни от кого больше не зависел. Ты мне веришь?

— Ключевое слово тут "вернёмся", — мрачно сказал Колян.

Я промолчал. Не хотелось давать ложных обещаний. Честно говоря, я и сам не знаю, что будет через несколько часов.

Пока что дело вызволения Любавы из дворца казалось мне огромным чёрным мешком, набитым пустотой. У меня не было никакого плана — честно говоря, я и надеялся, что Соболев с Коляном мне помогут…

— Ты обещал мне планы дворца, — сказал я вслух. Колян похлопал меня по коленке и поднялся.

— Душ там, — он указал на узкую дверь в стене. — Стандартный комплект одежды, вместе с бельём, найдёшь в пластиковом пакете на полке. Одноразовое полотенце, всё такое. А я пока схожу за планшетом с картами.

— Спасибо, — я уже открыл дверь в тесноватую ванную. — Скажи… — Телохранитель остановился, взявшись за ручку двери. — Ведь ты меня ждал, да? И успел подготовиться.

Колян вздохнул всем телом. Покатые плечи борца приподнялись, а потом опустились. Руки бессильно повисли вдоль тела.

— Я надеялся, — наконец сказал он. — Думал: ты поможешь уговорить его уехать.

— Извини, — я поковырял пол носком ботинка. А потом вспомнил, как грустно смотрел на нас Соболев… — Просто к нему нельзя относиться как к старику, понимаешь? Нельзя держать его под стеклом. Князь Алексей — тоже буси. Мы не вправе отнимать у него его решения и его образ жизни.

Колян крякнул. А потом почесал макушку.

— У тебя ведь никогда не было родных, верно?

— Была сестра, — сказал я. — Но я не видел её много лет. С самого детства.

— Тогда ты не поймёшь, что иногда приходится принимать решения за других. Чтобы защитить.

Примерно то же самое, хоть и другими словами, сказал Набунага. Он говорил про детей…

А я подумал о Любаве.

— Ты наверное удивишься, но я понимаю, — я криво улыбнулся. — Но и ты пойми: свобода выбора — это самое ценное, что даёт нам Судьба. И это право отнимать нельзя.

— Я поклялся защищать сэмпая любой ценой, — упрямо качнул головой Колян. И вышел.

Стань своим собственным шпионом, — говорил государь Святослав. — Похоже, для некоторых людей это единственно приемлемый образ жизни.

На душ, переодевание и приведение себя в порядок у меня ушло не более восьми минут. Но когда я вновь вышел в комнату, сразу почувствовал: что-то изменилось.

Колян, мрачнее тучи, ждал меня у двери.

— Планы изменились, — сразу сказал он. — Идём, тебя хочет видеть князь.

Он вновь провёл меня сквозь заслон из солдат к лифту — не общему, а другому, в конце коридора. Приложил к панели сканера ладонь, и только потом нажал кнопку вызова.

Личный лифт князя, — понял я.

В пентхаусе Соболева наверху почти ничего не изменилось с моего прошлого посещения. Не было лишь опутанного трубками кресла, и ковёр, залитый кровью в тот достопамятный вечер, заменили на другой.

Едва открыв дверь, мы услышали звуки сирен. Они шли из динамиков большого плоского телевизора. Перед ним стоял князь, по обыкновению заложив руки за спину, и смотрел на экран.

Съёмки велись явно с дрона: я узнал Нефритовый дворец, толстую, окружающую его со всех сторон каменную стену, затем мелькнули зелёные крыши, тенистые дворики…

А потом дрон завис над площадью, на которой стеной стоял народ.

Люди стояли молча, плечом к плечу. Они ничего не делали, просто смотрели на дворец — точнее, на громадные двустворчатые ворота.

Перед ними растянулась тонкая цепочка чёрных головастых муравьёв с белыми иероглифами на груди и спине. Силы быстрого реагирования.

Солдаты держали перед собой прозрачные щиты, поверх которых в людей были направлены стволы автоматов. Не ружей с резиновыми пулями, не водомётов для разгона толп — это было боевое оружие.

— Что случилось? — успел я спросить, но тут дрон развернулся, направив камеры на ворота…

Сначала я ничего не понял. Но когда картинка стала чёткой, и получила увеличение, с губ моих сорвался стон.

На воротах висели люди. Каждый на своей верёвке, обмотанной вокруг шеи. Ноги некоторых ещё подёргивались.

Лиц не показывали, и я был за это благодарен: не хотелось лицезреть искаженные смертной мукой черты.

Но в следующий миг дрон прянул вниз, и пошли картинки крупным планом…

Я не стал закрывать глаза. Я смотрел на каждого — некоторые из них были японцами, другие — русскими. Всего — двенадцать человек.

Бесстрастная камера запечатлела последние мгновения их жизни. Выпученные глаза, в которых плещется ужас небытия. Посиневшие лица. Вываленные языки…

Потом послышались выстрелы, дрон совершил резкий нырок, и картинка пропала.

— Они его сбили, — тихо сказал Колян. — Но сначала дождались, чтобы камера передала все подробности.

— Акция устрашения, — тихо сказал Соболев. — Возвращение к старым традициям.

— Он что, возомнил себя сёгуном семнадцатого века?

Я вспомнил, о чём совсем недавно говорил Набунага.

Меня тошнило. Сердце колотилось о стенку живота где-то под диафрагмой. А ещё меня душила злость.

Изображение восстановилось. Теперь на экране был флаг Ямато — красный круг, без всяких следов двуглавого орла. Сверху вниз шла бегущая строка.

— В сообщении сказано, что эти люди — политические изменники, — комментировал строку Соболев. Я был ему благодарен: перед глазами всё плыло, и я просто не мог сосредоточиться на чтении иероглифов. — Разведка Микадо провела тщательную проверку и выяснила, что эти люди — имена прилагаются — заложили бомбы в Нефритовом дворце. Но их вовремя разоблачили, и катастрофу удалось предотвратить. Их казнь должна послужить предупреждением для всех, кто осмелится покуситься на власть Микадо.

— Он точно сошел с ума, — сказал я. — Какие бомбы?.. Кто бы смог пронести их во дворец? Там что, настолько плохая охрана?

— В сообщении говорится, что заговорщики смогли взять приступом арсенал, — коротко ответил Соболев.

— Не верю, — я покачал головой. — Фудзи много чего говорил о своём старшем брате. Но никогда не упоминал, что тот — дурак.

— Так или иначе, наше мероприятие придётся отложить, — вздохнул Соболев. — Слишком опасно. Там сейчас муха не пролетит. А ещё люди на площади… Одной искры хватит, чтобы эти молодцы в чёрном принялись стрелять.

— Он на это и рассчитывает, — подал голос Колян. — Люди начнут восстание, он его доблестно подавит. А потом задушит страну репрессиями — якобы для того, чтобы отыскать зачинщиков. Сётоку — гнусный садист.

— Эта акция рассчитана на меня, — медленно сказал Соболев. — На то, что увидев эти зверства, я потеряю терпение.

— И позовёте на помощь Святослава, — догадался я. И внезапно меня осенило: — Не делайте этого. Ни в коем случае не делайте этого!

— Но мы не можем оставить без внимания…

— Я всё понимаю, — от избытка чувств я схватил деда за руку. — Но вспомните Бестужева. Он сбежал из России не с пустыми руками.

— Артефакты, — кивнул князь.

— Государя ждёт чудовищная ловушка, — сказал я то, о чём Соболев подумал. И добавил: — Я иду во дворец.

— Что?..

Оба они: и Соболев, и Колян, просто взвились.

— Ты же должен понимать, Вован, там щас все на ушах стоят.

— Любаву нужно вытащить, — упрямо сказал я. — Иначе она может оказаться среди следующей группы повешенных на воротах.

Князь сжал зубы. Ясно, что и сам он об этом думал. И Колян тоже. Любава обречена: после ТАКОГО, ни о каком примирении с Государем, путём заключения династического брака его дочери с Микадо, и быть не может. А значит, Сётоку изначально не рассматривал этот вариант. Это ведь мы сделали такие выводы, основываясь на логике, на здравом смысле и на том, что Сётоку всё-таки хочет сохранить страну, чтобы стать правителем, а не просто кровавым мясником.

Сколько же ошибок мы совершаем, когда ждём от других, что они будут поступать разумно и логично!

Для Сётоку Любава была просто трофеем. Тем самым рычагом, используя который, он может не просто управлять государем Святославом, а причинить тому невыразимую боль.

А ведь Фудзи нас предупреждал. Он твердил, что его брат — сумасшедший на всю голову, что он психованный садист… Но мы слышали лишь то, что хотели: политический переворот, престол, отделение от России… Не это ему было нужно.

— Я сейчас же отправляюсь во дворец, — сказал я. И я знаю, как туда попасть, — взмахом руки я пресёк возражения Коляна. — Мне нужно только, чтобы вы помогли мне незамеченным выбраться из Соболев-Плаза и попасть на побережье за городом. Ну и ещё, — я смущенно потупился. Как подросток, который просит у папаши денег на гулянку. — Чтобы вы снабдили меня оружием.

Князь задумчиво переглянулся со своим телохранителем. По-моему, они оба сразу догадались, что я имею в виду. Ну и хорошо. Не придётся ничего объяснять.

— Так я пойду, распоряжусь, — Колян пошел к выходу из апартаментов, и неслышно прикрыл за собой дверь.

— Обещай мне беречь себя, внук, — сказал князь. Я был благодарен ему за то, что он не стал меня отговаривать. Не стал предупреждать об опасности, и вообще вести себя, как наседка. Ведь он и сам всю свою жизнь провел на передовой. Он привык жертвовать — в первую очередь, собой. Он знает, что такое долг.

— Обещаю.

Мы обнялись.

— У тебя появились новые интересные возможности, — не отпуская, возле моего плеча сказал князь.

— Сам ещё толком не разобрался, — я смутился. В голосе князя было неприкрытое уважение.

— Вот ещё что… — отстранив меня, он снял с шеи цепочку с небольшим медальоном. — Возьми. Это тебе сейчас нужнее, чем мне.

Я послушно надел цепочку себе на шею.

— Ух ты! — внезапно я почувствовал такой прилив сил, будто коснулся Кладенца. — Что это?

— Усилитель. Небольшой Осколок, работающий в унисон с нашим семейным Артефактом. Потребовалось перерыть половину мира, чтобы отыскать именно его.

Так вот для чего Сётоку нужны Осколки. Он думает через них управлять Артефактами…

— Спасибо, — я посмотрел на князя и испугался. Глаза его потускнели. Кожа приобрела сероватый оттенок. Морщины обозначились глубже, а кожа на шее обвисла, как у старого варана. Я поспешно потащил с головы цепочку. — Я не могу это принять.

— Конечно можешь, — с трудом улыбнулся князь. — Ты же понимаешь: любой дополнительный козырь повышает твои шансы. А я просто тебя дождусь.

Он сел в кресло и перевёл дух. Морщины немного разгладились, на щеках выступил слабый румянец.

— Не всё так плохо, как кажется, — он меня ещё и утешал. — Это как ломка после военного коктейля. Скоро мой организм приспособится, и я почувствую себя лучше.

Я знал, что он лжет.

В этот миг я очень хорошо понимал Коляна: ну как защищать человека, который всеми силами от этой защиты отказывается?

Сняв с шеи медальон, я подошел к креслу и опустился на колени. А потом вложил Осколок ему в ладонь и сжал его пальцы своей рукой.

— Самым лучшим для меня будет знать, что всё в порядке с ТОБОЙ, — сказал я с нажимом. — Ты должен продержаться, пока меня не будет, дед. А я справлюсь и так. Ты же сам сказал: я за это время многому научился…

— Извини, — князь Алексей слабо улыбнулся. Но румянец уже возвращался на его щеки, и это обнадёживало. — Мне всё время кажется, что я сделал для тебя не всё, что мог.

— Ты сделал главное: признал меня своим внуком.

На мгновение я приложился лбом к его руке, вскочил и поспешно вышел.

…Из Соболев-Плаза я стремительно вылетел на мотоцикле. Мощный двигатель утробно урчал, широкие колёса поглощали километры с завидной скоростью. Голову мою скрывал глухой чёрный шлем, тело защищали кожаная куртка без опознавательных нашивок, и такие же штаны.

За спиной был плоский неприметный рюкзак, который Колян напичкал всем, чем только можно: от короткоствольного пистолета-пулемета для стрельбы в городских условиях, до россыпи микроскопических мин, величиной с кофейное зёрнышко.

Стэллс-костюм был надет под куртку. Не тот, аккумуляторы которого питались магией. Обычный, для простецов. Спину, бёдра, предплечья до локтей покрывали пластины батарей — Колян сказал, их хватит на шесть часов в самом полном режиме…

Выехав на трассу, я даже ненадолго открыл шлем. Ветер ударил в лицо, заставив сощурить глаза.

Как приятно было просто нестись по дороге, ощущая пахнущий нагретым асфальтом ветер, слушая ровный рокот мотора и наблюдая, как белые полосы разметки убегают за спину…

К сожалению, всё хорошее кончается очень быстро.

Трасса была забита автомобилями. В-основном, малолитражками, похожими на разноцветные леденцы. В каждой было по несколько человек. Багажники дыбились чемоданами и баулами, в стёкла тыкались пухлыми ладошками дети и мокрыми носами — собаки.

За задним стеклом одной машины я увидел кота. Взъерошенного, явно недовольного тем, что его лишили привычного домашнего уюта и послеобеденного сна…

Между машинами, как носороги, толпились автобусы. Они тоже были набиты под завязку, некоторые даже пошатывались и проседали под грузом людей.

Но машины и автобусы — это ещё не всё. По обочине тянулись пешеходы. У некоторых были нагруженные скарбом тачки, другие шли, опустив пустые руки, и покорно переставляя ноги.

У всех лиц было затравленное, потерянное выражение. Глаза немногих метали молнии — страх и злость перемешались, преобразовались в чувство потери, в боль, которую испытывает каждый человек, изгнанный из своего дома.

И все они двигались в одном направлении: прочь от Осаки.

На севере находятся русские военные базы, — знание всплыло, как всегда, в нужный момент.

Наконец впереди я увидел нужный поворот, и лавируя между машинами, проскочил в крайний ряд.

Дорога к рыбзаводу была пуста. Никаких холодильных фур, маленьких грузовичков с изображением смешной рыбки под зонтиком…

Да и сам завод казался вымершим. Не кивали желтыми шеями подъёмные краны, не слышны были гудки буксиров. И только чайки продолжали кружить над крышей, в надежде на выброшенные рыбьи потроха…

Когда я остановился у входа, сначала решил, что никого здесь нет. Но как только заглушил двигатель, высокая дверь, крашенная тускло-коричневой краской скрипнула и приоткрылась. На меня пахнуло запахом сухой рыбьей чешуи.

Не секретарь, — решил я, увидев верзилу в желтой рыбацкой робе. Снял шлем и коротко поклонился.

— Янака-сан ждёт, — ответил здоровяк и поманил меня внутрь.