Через Великий лес

Глава 8. Хиллодор

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Великий лес. Год 486 века Исхода, месяц Туманов.]<О зеленоволосых>: В те годы как раз собрались люди, чтобы пойти на юг от Элирдер и найти там хорошие земли, и в них поселиться. Всего набралось их сто сорок человек. Приходит тут Кан Лик и говорит, что тоже пойдёт с ними, а с ним жена его Огьяр и старуха-мать. А его прозвали так потому, что он умел заклинать мечи и копья, и всякий инструмент, всё, что сделано из железа, и заговаривать раны. Его берут с радостью. Отправляются те люди в путь. Они идут на юг много дней и дивятся, почему никакой лесной зверь их не трогает и не страшится. Потом узнали, что было так потому, что они шли Хиллодорским лесом, в котором кровь не проливается. В том лесу живут зеленоволосые — древопоклонники, нравом мягкие и незлобивые. Рассказывают о них, что они не строят домов и не принимают никакой пищи, кроме родниковой воды. Среди них запрещено рубить деревья, охотиться или чинить между собою вражду, и потому живут они со всеми в мире и кровопролития не приемлют. Теперь скажем о тех людях, которые шли на юг, что они вышли на красные болота, а всем известно, что на таких болотах можно добывать железо. Там приглянулась им маленькая долина, и они решили там поселиться. Каждый поставил себе дом, где хотел, а вокруг домов крепкую изгородь, а ещё большую кузницу. С тех пор они стали брать на болотах руду и добывать из неё железо, а из железа ковать доброе оружие и иные вещи. Среди них было много умелых кузнецов. Свою деревню они называли Эйнатар-Тавка. Век ИсходаХроника Фир-энм-Хайта

У Ская закружилась голова.

Я сбился с дороги посреди Великого леса. Да его же за всё лето не обойдёшь! И в нём полно зверей, и… кто знает, сколько тут ещё Тварей Тишины свило себе гнездо, и сколько всякой нечестивой нежити… и кто теперь велит колдовским деревьям расступиться, когда Колдуна нет?!

Скай заставил себя остановиться. Он зажмурился и сжал в кулаке висящий на шее камень. Если только это правда, что он приносит удачу…

— А ну прекрати, — сказал он вслух. — Прекрати трепыхаться, сам виноват. Думай.

Он сел под дерево и прислонился затылком к шершавому стволу. Камень слабо пульсировал теплом. В чаще выводила трель незнакомая птица. Солнечный свет прошивал лиственный полог, и воздух под деревьями был наполнен золотисто-зелёным мерцанием, как чаша вином.

Пока что всё хорошо. Никакой большой опасности нет. Ещё бы мне вспомнить, в какую я тогда сторону побежал, когда этот…

Ему мельком вспомнились чёрные глазницы мертвеца и полусгнивший пёс, и он с остервенением помотал головой, будто надеялся вытрясти эти воспоминания.

Пока светло, и опасности нет, и не так уж далеко я убежал. Просто нужно идти всё время на запад — рано или поздно выйду к Лайярину. Там проходит большая дорога и всюду люди живут, не заплутаешь.

Но на самом деле его решимость едва теплилась. Как находить дорогу в таком густом лесу, его никто никогда не учил. Он мог не хуже всякого другого в городе сказать, будет ли буря, по полёту птиц, и в звёздную ночь ему не составило бы труда понять, в какой стороне дом. Но Лес с его колдунами и зеленоволосыми в Фир-энм-Хайте лишним словом не поминали. Скай был всецело согласен: что же тут хорошего? Одни деревья нескончаемые… и ещё мертвецы, но об этом думать не надо.

Скай обошёл кругом поляну, разглядывая каждый куст, но ничто не подсказывало ему, где запад и где восток. Он попробовал влезть на дерево, потом ещё на одно, но стволы были слишком широкие, чтобы ухватиться как следует, и прямые как мачты, и ветви виднелись на недосягаемой высоте. Скай не добился ничего, кроме отшибленного копчика и нескольких сорванных ногтей.

Он старался не отчаиваться, но выходило плохо. Безрадостно пожевал рыбы, а пить, встряхнув тощий бурдюк, совсем не стал. Чтобы хоть чем-нибудь себя занять, пока не перестанут дрожать ноги, он срезал длинный стебель дудника и стал проделывать в нём отверстия. Он старался делать всё так, как показывал Вайсмор, и мычал себе под нос песенку о трусливой рыбе.

Когда Скай наконец взял себя в руки, солнечный свет порыжел: день клонился к вечеру. Зато теперь было проще понять, где запад. Скай затолкал в сумку свирель и бесполезный рваный сапог и устремился в путь.

Но прилив воодушевления быстро прошёл: обмотки на босой ноге измочалились в два счёта и цеплялись за всё подряд, корни впивались в ступню, и Скай теперь с нежностью вспоминал старую нархантскую дорогу, которую ещё недавно так ненавидел.

Этим вечером он долго возился с костром — так дрожали руки. Он не мог проглотить ни куска и никакого тепла от огня не чувствовал. Воспоминания тлели у него перед глазами ярче любого костра: мертвец, разлагающийся пёс, трубы ревут над разрушенной крепостью — или у него в ушах?

Скай поймал себя на том, что вслушивается и вслушивается в ночную тишину, ожидая, что вот-вот за спиной раздадутся шаги и…

Скай застонал. Ну зачем, зачем я об этом подумал? «За спиной»… теперь стало ещё страшнее…

Нужно просто смотреть на огонь. Буду сидеть и смотреть на него, глаз не спущу…

Но его ждало испытание посерьёзнее: гроза. Дождь хлынул сразу с такой силой, точно с небес опрокинули великанскую лохань с водой. Все звуки потонули в рёве, гуле, вое грозового ветра в ветвях. Костерок залило, и Скай очутился посреди чудовищной грохочущей темноты. Ему казалось, что его окружили со всех сторон, отовсюду к нему тянутся ледяные костлявые пальцы. Вот-вот они вцепятся ему в плечо, и из мрака родится, освещённое гнилушечным светом, истлевшее лицо.

Скай на ощупь забился в углубление между древесными корнями, крепко обняв свою сумку, чтобы всё её содержимое не промокло насквозь и истово шепча молитвы Имлору. Дождь молотил по окоченевшей спине, и единственным источником тепла был камень под сартой.

Следующий день начался для Ская скверно. Стояла промозглая сырость, ноги скользили по мокрой траве, с веток не переставало капать. Найти сухое место для костра он даже и не пытался, так и плёлся в холодной сырой одежде. Завтракал он подмоченной рыбой, и от этого в желудке было так же холодно, как снаружи.

К вечеру он вывозился в грязи с головы до ног и страшно измучился. Выбрал место, где грязь поменьше хлюпала, принёс из-под деревьев самые сухие ветки, какие смог найти, и до темноты промучился с костром. Когда чахлое пламя наконец занялось, он воткнул с двух сторон по длинной палке, повесил на них обе сарты и штаны, а сам, передёргиваясь, завернулся в плащ. Плащ был мокр насквозь и гнусен, но Скай придвинулся вплотную к костру и почувствовал хоть какое-то тепло.

Он так вымотался, что даже темнота его не пугала. А может, его просто успокаивал вид Звезды: оставшись без сарты, Скай то и дело принимался её разглядывать. Камень был чистейшей голубизны и едва заметно пульсировал. Хотя, конечно, это могло и показаться — может, это всего лишь его собственная кровь в пальцах.

Потом он взялся за свою незаконченную свирель и как раз вырезал последнее отверстие, когда раздалось громкое карканье и большая птица опустилась с высоты рядом с ним.

Круглый глаз уставился на Ская вопрошающе.

— Лерре! — выдохнул тот с облегчением. — У меня чуть сердце не остановилось!

Ворон презрительно каркнул и принялся чистить перья.

— Будь Колдун здесь, он бы твой язык разобрал, — вздохнул Скай. — Ты уже знаешь, что случилось? Ты был в Сокрытой Гавани? Видел его? А Белую Госпожу? Как ты вообще меня нашёл посреди этого леса?

Но ворон только повернулся к нему хвостом, и Скаю пришлось удовольствоваться этим. Да ему, по большому счёту, было и всё равно — он просто был рад, что не один.

Скай проснулся утром, продрогший до костей. Костерок давно погас, всё вокруг заволокло туманом, белым, как молоко, и звуки вязли в нём, причудливо искажаясь.

— Лерре? — позвал Скай, но ворон не откликнулся.

Он торопливо натянул одежду — холодную, пропахшую дымом и всё ещё сырую. Попрыгал вокруг кострища, размахивая руками, чтобы немного согреться. Съел половину последней рыбины и отправился дальше полуголодный и очень мрачный. Он хорошо помнил карты и знал, что при самой большой удаче до реки на западе не меньше десяти поприщ, а то и все пятнадцать. А полрыбины на десять дней не растянешь.

Тем временем стало очень тепло, далеко вверху замелькало голубое небо. Страхи Ская проходили, будто вместе с туманом растворялись в воздухе. Лес вокруг был насквозь прошит солнечным светом, и мокрая трава сверкала, как усыпанная драгоценными камнями. Деревья вокруг стояли невероятно огромные, необхватные, выше корабельных мачт, укутанные мхом, будто мантиями. На разные голоса заливались птицы, кто-то шуршал в траве, блестящие глаза следили за Скаем из зарослей малины.

Вечером снова прилетел Лерре.

— А сегодня ты по каким важным делам летал? — весело спросил его Скай. Он сидел под деревом у костра и ножом подправлял отверстия в своей свирели. Она, конечно, была сделана не как следует и звучала довольно скверно, но, за неимением лучшего, Скай был и этому рад.

Он не торопясь доел свою последнюю рыбу и был очень голоден, но всё равно впервые с того дня, как он покинул Вечную Гавань, ему было так спокойно. Ничто его не трогало — ни страхи, ни пустые надежды, и вспоминать ни о чём не хотелось. Мирные звуки вокруг звучали почти как монотонный прибой: что-то затрещало в чаще, щёлкнуло, прошелестело, Лерре с парчовым шорохом расправил крылья. Может, к Лесу просто привыкнуть нужно, с дремотой подумал Скай. Может, если к нему привыкнешь, будешь чувствовать себя в безопасности, так же, как за толстыми городскими стенами.

Следующий день тоже выдался солнечный. Трава мягко пружинила под ногами, и идти было легко. Единственным неприятным ощущением был голод, но и он Ская не очень-то беспокоил. Его вообще ничто не беспокоило, даже закончившаяся вода.

Ни воды, ни еды, ни дороги. И уже полдня ни одного ручейка. Совсем нехорошо. Долго я так не пройду, безразлично думал Скай, переставляя ноги. Без еды быстро ослабну.

Ещё только перевалило за полдень, а он уже так устал, что даже ноги заплетались. В конце концов пришлось сбросить сумку и усесться под дерево передохнуть. Ну и подумаешь, подумал он, посижу немного… потом пойду опять.

Скаю казалось, что дремотное спокойствие наполняет лес до краёв, будто чашу. Он достал свою свирель и попробовал наиграть ту мелодию, которую услышал от Белой Госпожи, но у него ничего не вышло.

И тут он заметил между деревьями женщину. Она была очень высокая и тонкая. Босиком, в длинном платье из некрашеной ткани, без пояса или вышивки — но при этом ничем не походила ни на нищенку, ни на жрицу. Она стояла не шевелясь в тени и внимательно смотрела на Ская.

Он опустил свирель, и женщина улыбнулась.

— Не бойся.

— Я не боюсь.

Она кивнула, словно и не ожидала другого ответа.

— Мы в Хиллодоре. Страх сюда не заходит.

— Что такое Хиллодор?

Она снова улыбнулась.

— Если хочешь, ступай со мной.

— Вообще-то мне нужно на запад, — Скай без уверенности указал рукой, — к ручью. Может, ты знаешь дорогу, госпожа?

— Если хочешь, — повторила она, — ступай со мной, — и с этими словами пошла прочь.

Скай помедлил, но недолго. Сунул свирель в сумку, сумку забросил за плечо и зашагал следом за женщиной.

Она молчала и не смотрела на него, и ему тоже не хотелось ничего говорить. Он мог бы задать сотню вопросов, но ему слишком нравилась здешняя тишина, и неведомые тонкие запахи, и медный — уже предзакатный? долго же он сидел — свет. Он бы хоть целую вечность шёл так, ни о чём не заботясь. Даже мысль о Колдуне не тронула — мелькнула и исчезла, будто в омуте сгинула.

Скай заметил, что и другие диковинные люди показываются между деревьями тут и там. Их было много, и никто не обращал на Ская никакого внимания. Зато он их с преогромным любопытством разглядывал: высокие, узкие фигуры в одинаковых просторных одеждах, медленно ступающие босые ноги, тонкие руки с длинными пальцами, глаза цветом как мёд, а кожа — как древесная кора. Одни стояли недвижно в глубокой задумчивости, другие были веселы и заняты какими-то делами, то и дело кто-нибудь начинал песню, и Скаю казалось, что обрывки слов напоминают Смолкшее Наречие. Волосы у всех были длинные, у некоторых — до самой земли, тёмные, отливающие зеленью.

Так значит, про них всё правда, с ликованием думал Скай. Вот они какие, зеленоволосые. Древопоклонники, которые не чтят ни Имлора, ни Отонира и живут в чаще Великого леса, никому не показываясь. Рассказать бы хронисту Ханагерну, что я видел настоящих зеленоволосых — вот радости-то было бы… Да я бы столько мог ему рассказать! Я за месяц столько всего увидел собственными глазами, о чём бедняга Ханагерн только читал! Хилкеннов, живые деревья, Тварь Тишины, Проклятых, Сокрытую Гавань… А ведь он мечтал об этом куда сильнее меня. Мне-то больше про битвы и королей нравилось…

Женщина, которая вела его, вдруг остановилась.

— Будь здесь гостем и оставайся без страха, — сказала она с улыбкой и ушла.

Скай остался один. В траве между необъятных деревьев было море маленьких белых цветов, похожих на колючие звёздочки. Это от них исходил томительный тонкий аромат.

Скай ничему не удивлялся; всё это походило на сон. Он бросил сумку в траву и лёг сам. В светлом небе между древесных крон показывались первые звёзды. Со всех сторон слышались весёлые голоса, и в дремотном забытье Скаю казалось, что вокруг собрались все его родичи и что в жизни больше никогда не будет никакой печали и горя.

Потом над ним склонилась девочка с тёмным лицом и жёлтыми глазами. Она спросила:

— Почему ты здесь лежишь?

Скай не знал, что ответить. В его голове царила блаженная пустота. Он смотрел на девочку и думал отстранённо, какая чуднАя у неё кожа — красно-коричневая, и насколько она младше Имлат. Потом он сказал:

— У тебя зелёные волосы.

— А у тебя серые, — ответила она, нимало не смутившись.

— Значит, вы и есть зеленоволосые?

— Мы Хиллодор. Это наш дом. Та сказала мне присматривать за тобой. Ты — наш гость, — деловито сообщила девочка и исчезла из поля зрения. — Та сказала, светлокожие чувствуют себя одинокими. Много тревожатся, не как мы. Та сказала, светлокожие приходят в Хиллодор, когда устают тревожиться. Поэтому нам нужно быть внимательными к ним.

Она так коверкала слова, что Скай с трудом её понимал.

Перед его глазами опять было небо, и он полежал немного, глядя на звёзды и думая обо всём, что она сейчас сказала.

— Значит, сюда и раньше приходили такие люди, как я?

— Да. До того, как я отделилась. Очень давно. Их только слушающие помнят. Они помнят много вещей.

Одна звезда задрожала и погасла.

— И где те люди теперь?

— Их взяла Ирконхер.

Скай нахмурился, напрягая память.

— Кто это?

— Земляная Мать, — почтительно ответила девочка. — У неё жизнь, все соки земли. Она живёт у корней мира, в своих чертогах, очень глубоко, спит.

— Она — ваш бог?

— Мы Хиллодор, — последовал непонятный ответ. — Мы стережём колодцы.

Скаю почудилось в этих словах что-то сокрытое, необъятное — непомерное для его жалкого умишка. Вот хронист — тот бы наверняка сразу понял, о чём это она тут толкует, подумал Скай с возрастающей тоской.

Он сел и увидел, что девочка взяла его сумку и вытаскивает оттуда всё подряд, разглядывая с любопытством.

Скай так устал, что даже не разозлился. Немного понаблюдал за ней, а затем спросил:

— Как тебя зовут?

Девочка в недоумении поглядела на него.

— Ты же не колдун. Начто тебе моё имя?

В Фир-энм-Хайте не назваться было бы грубой выходкой, но здесь — кто его знает, может, здесь всё наоборот?

Он предпринял ещё одну попытку:

— Сколько тебе зим?

— В Хиллодоре зим не бывает.

Скай с силой провёл руками по лицу. Он чувствовал себя измученным и непроходимо тупым.

— Я устал, — сказал он жалобно. — Очень устал и хочу есть.

— Чаша будет после заката. Уже скоро.

— Чаша?

— Да. Та тебя проводит.

Девочка отложила точильный камень, взяла в руки свирель и осмотрела со всех сторон, точно какую-то небывалую редкость.

В следующее мгновение — со стремительностью молнии — её лицо исказилось от горя и ярости. Она вскочила с пронзительным возгласом, от которого у Ская сердце похолодело, и отшвырнула свирель прочь, как дохлого зверька.

Скай застыл в растерянности, не понимая, что произошло. Только что всё было в порядке и они разговаривали как друзья — а теперь она смотрела на него с ненавистью и выкрикивала что-то на своём языке, и казалось, всё вокруг замолкло, и от любого движения или звука мир готов расколоться на куски.

Но тут прозвучал мягкий голос:

— Тише.

Женщина, встретившая его в лесу, подошла к девочке и заговорила с ней.

Та ничего не ответила. Судорожно вытерла руки о платье, метнула в Ская горящий взгляд и убежала.

— Что случилось? — спросил он, поспешно поднимаясь на ноги. — Что с ней, почему она… Я же ничего не сделал, чтобы оскорбить её, даю тебе слово, госпожа, у меня и в мыслях не было…

— Я знаю. Это не твоя вина, что ваши обычаи отличаются от наших. Когда она станет прилежнее слушать, тоже это поймёт.

Женщина тяжело вздохнула и наклонилась за брошенной в траву свирелью. Она не кричала и не плакала, но Скай почувствовал, что свирель вызывает в ней не меньшее горе и отвращение.

— Ты должен услышать: для нас это — страшное святотатство, — сказала она очень тихо, возвращая свирель Скаю.

— Святотатство? — повторил он беспомощно.

— Мы — Хиллодор. Мы никогда не проливаем кровь, будь она красной или любого другого цвета.

— Кровь? Но в ней же нет никакой… Это же просто дудник, — попытался возразить Скай. — Он внутри пустой, он больше ни на что не годится…

— Он годится на то, чтобы жить и умереть. Как ты и я. Хиллодор смотрят на вещи иначе, чем льющие кровь. Деревья, травы и мхи не менее драгоценны, чем звери и люди. Все они — создания Ирконхер, и всех она любит равно. Ей больно, когда живое страдает.

Скай посмотрел на свирель в своих руках и попытался представить, на что похоже это страшное святотатство. Что бы я почувствовал, если бы это была чья-нибудь окровавленная рука? Отшвырнул бы её прочь? Как та девочка…

Но он видел высохший полый стебель со старательно вырезанными отверстиями, и больше ничего.

— Нельзя жить, не проливая крови, — проворчал Скай с горькой смесью раскаяния и досады. — Особенно если деревья… Из чего же тогда строить дома? Чем печи топить зимой?

— В Хиллодоре зим не бывает. А дома только мешали бы слушать.

— Но вы ведь носите одежду, как мы. Из чего вы делаете полотно?

— На это годится шерсть. Ради неё проливать кровь не требуется.

— Но что-то же вы едите, — упёрся Скай.

— Ирконхер питает нас своим молоком.

При слове «молоко» его желудок предательски заурчал, и продолжать спор стало неловко.

Зеленоволосая слегка улыбнулась.

— Как раз подходит время Чаши. Если ты голоден, ступай за мной.

И она зашагала прочь, не дожидаясь ответа, а Скай убрал свирель поглубже в сумку и заторопился следом.

Спустились сумерки. Светлые одежды зеленоволосых казались пятнами лунного света между деревьев. Они ступали бесшумно, и Скай не сразу заметил, как их много вокруг. Дети, резвые, как щенята, медлительные старики на негнущихся ногах — все шли в одно место, побросав свои дела, будто услышали приказ. Песни смолкли, но лица светились радостным ожиданием, таким ощутимым, что у Ская самого трепетало сердце. Он шёл вместе со всеми, словно в храм, причастный к праздничному таинству.

Есть ли у зеленоволосых храмы?..

Несколько совсем древних стариков остались стоять без движения. Все проходили мимо, и никто их не окликал. Скай разглядывал их в смущении: кожа грубая и морщинистая, как древесная кора, бороды похожи на сплетение тоненьких веточек. Он хотел спросить, всё ли с ними в порядке, но тут его провожатая взяла его за руку.

Они вышли на большую прогалину — больше базарной площади в Фир-энм-Хайте. В центре её было углубление, похожее на пересохшее озерцо. Зеленоволосые собирались вокруг и рассаживались прямо на траве, очень близко друг к другу. Женщина, которая вела Ская, села, и ему с неловкостью пришлось сделать то же.

Какое-то время прошло в безмолвном ожидании. Скай раздумывал, не спросить ли тихонько, чего все ждут, когда по рядам зеленоволосых прокатился, как волна по траве, радостный трепет. Скай посмотрел между плеч и голов и увидел, к своему изумлению, как в озерце прямо из земли выступает вода. Она была совершенно прозрачной, золотистой, как мёд, и сверкала, будто в ней горит маленькое солнце.

Раздался смех и радостные голоса. Несколько зеленоволосых погрузили в воду узорчатые каменные чаши и стали передавать их друг другу. Золотистые блики плясали на их лицах и волосах, и светлячки вились над головами, и Скай подумал, что никакие праздничные огни не сравнятся с этим.

Зеленоволосая обернулась к Скаю с широкой улыбкой. Он взял тяжёлую чашу обеими руками и нерешительно сделал глоток. Это было ничем не похоже на колдовское зелье — как вода на вкус, прохладная, свежая, чистейшая вода. Скаю хватило одного глотка, и голод, и жажда прошли, как после сытного обеда.

Скай передал чашу дальше. Аромат цветов усилился к ночи и казался головокружительным. Ская куда-то вели; он был так измотан и сыт, что засыпал на ходу. Наконец он растянулся под могучим деревом, в мягкой траве, на тёплой земле, и воздух тоже был тёплым, как прогретая морская вода. Зеленоволосые, переговариваясь, проходили мимо, журчание их речи накатывало и стихало, подобно приливу, и впервые за много дней Скай безмятежно заснул.

Первым, что он увидел утром, раскрыв глаза, было насупленное лицо вчерашней девочки.

Скай даже обрадовался. Объясню ей про свирель, подумал он. Что я ни в чём не виноват, и нечего ей было так убиваться из-за пустяка.

Но он не знал, как подступиться к этому непростому разговору, и вместо этого промямлил:

— Так как тебя зовут?

— Не тронь ни одной, — вместо ответа свирепо сказала девочка. — Ни одной травинки, пока ты здесь. Или я тебя ненавижу, живущий-под-крышей.

— Не трону, — с готовностью пообещал Скай и сел в траве. — Даю тебе слово.

Ещё немного девочка сверлила его взглядом, но потом, кажется, сменила гнев на милость. Кивнула важно и снова скрылась из виду.

Скай встал и потянулся. Давно он так хорошо не отдыхал. Утро было солнечное, листья шелестели, как живые, издали долетали голоса. Девочка стояла под деревом, задрав голову, словно прислушиваясь к чему-то. Волосы у неё были на свету почти как трава.

— Что ты делаешь? — с любопытством спросил Скай.

— Слушаю, далеко ли дождь.

— А у вас правда совсем нет домов? Где вы укрываетесь от дождя?

— Зачем от дождя укрываться?

«Чтобы не промокнуть», хотел ответить Скай, но передумал.

Девочка в свою очередь поглядела на него.

— А зачем тебе эта штука на поясе?

— Это? Это меч. Ты разве…

Скай привычно взялся за рукоять, но тревожная мысль заставила его удержать руку: думаешь, у зеленоволосых есть мечи? Если они кровь не проливают… откуда ей знать, что меч — нарочно для этого?

Его бросило в жар.

— Меч — он… ну… для всякой работы… А если вы не делаете свирелей, на чём вы тогда играете? Я вчера слышал игру, когда сюда шёл…

— У нас есть похожее. Только из глины. Хочешь — подожди здесь, я принесу и покажу тебе.

На самом деле Скаю было не очень интересно, но он готов был на что угодно, лишь бы не возвращаться к разговору о мече.

Здешние свирели были пузатые, с отверстиями для пальцев, прохладные и шершавые на ощупь, и звучали они иначе. Скай просидел под деревом большую часть утра, пытаясь освоить этот диковинный инструмент. У него вполне сносно получалось наигрывать простенькие плясовые, но мелодию, услышанную в Сокрытой Гавани от Белой Госпожи, он осилить не мог, сколько ни бился.

Девочка всё это время наблюдала за ним с нижней ветки дерева.

— Ты не так играешь, — заявила она наконец, покачивая ногой.

Глиняная дудочка взвизгнула, и Скай с досадой сжал зубы. Надо же, маленькая такая, а уже умничает!

— Да на этой вашей пищалке такое не сыграть, — проворчал он. — Вот на свирели бы, может…

— Ты просто не умеешь ещё, — перебила девочка с беззастенчивым самодовольством. — Дай мне.

Она по-беличьи ловко соскользнула с дерева, села рядом со Скаем, выхватила дудочку у него из рук, откинула за спину волосы, вздохнула… и — у Ская мурашки поползли по спине — мелодия зазвучала, безошибочно узнаваемая, та самая. Казалось, ещё немного — и раздастся голос Белой Госпожи.

Скай вздрогнул: ему показалось, что из-за деревьев и правда подхватили напев — но тут песня оборвалась. Девочка-зеленоволосая опустила свою глиняную свирель и хмурилась.

Скай против воли вскочил. Ужасное беспокойство накрыло его, будто волной, и в голове заметались тёмные мысли. Надо ведь куда-то спешить…

— Откуда ты знаешь эту песню? Кто тебя научил?

— Слушающие иногда её поют. Они разные песни поют, бывает — очень старые. Эта — очень старая, но мне она не нравится. Непонятная, и от неё большая тоска на сердце. Мне больше другие нравятся, такие, как поют в крепости, — весёлые.

Скай похолодел. Словно бы стылым ветром подуло, и запахло ржавчиной и пылью.

— В какой… крепости?

— Ты сам знаешь, в какой, — ответила девочка сердито. — На берегу, конечно. Ты же сам там был.

— Откуда ты знаешь?

Она громко фыркнула.

— А ты думал, что пришёл в Хиллодор незамеченным? Хиллодор знают обо всех, кто идёт через лес. Ты три поприща, а трава уже донесла до наших деревьев шум твоих шагов, и листья шепчут о тебе.

Она погладила траву, как кошку, поднялась и зашагала куда-то, наигрывая на ходу.

Скай в смятении поспешил за ней.

— Ты бывала в той крепости?

— Да, несколько раз, не очень часто.

Скай помедлил, прежде чем задать следующий вопрос.

— И… ты их видела? Тех… кто…

Лицо девочки омрачилось.

— Они — живущие-под-крышей, но не такие, как вы. И не такие, как Хиллодор. Днём они очень весёлые. Думают, что всё ещё Прежние Времена, песни поют. А ночью — как… ну вот как туман тает, и память к ним возвращается. И так уже много, много смен листьев подряд.

Так вот в чём дело, подумал Скай с раскаянием. Верно, ведь тот воин, которого я повстречал у крепости, был со мной приветлив, помог мне найти дорогу. Он ведь не виноват, что выглядит… мертвецом. А я-то перепугался, как курица. Убежал… ещё вопил по дороге… Хорошая получилась благодарность.

— Ты тоже Слушаешь? — спросила девочка с любопытством, и он вздохнул.

— Нет. Просто думаю.

— А про Хиллодор ты тоже думаешь? Тебе у нас нравится?

— Да, — честно ответил Скай, — очень.

— Ты останешься? Я научу тебя Слушать. И нашим песням. И в крепость можем пойти, если ты хочешь, но это лучше в солнечный день…

Эта мысль была такой радостной, только что-то мешало ему согласиться, он никак не мог понять, что. Какое-то смутное воспоминание, докучливое и болезненное, как старая заноза. Скаю казалось, что он вот-вот поймёт — но тут он наткнулся взглядом на старика. Он стоял совершенно неподвижно. За массой спутанных, как стебельки, длинных волос и бороды, было не разглядеть ни рук, ни ног, даже его одежда позеленела от мха. Но Скай мог разглядеть сморщенное коричневое лицо с закрытыми глазами. Безмятежное? безучастное? Глубоко задумался? спит? Или…

— Почему тот старик не двигается с места? — вполголоса спросил Скай у девочки.

— Так происходит.

Он оглянулся на голос и узнал женщину, которая привела его сюда. Она знаком показала девочке уйти, и объяснила Скаю с улыбкой:

— Все мы стараемся расслышать дыхание Ирконхер-под-Землёй. Чем лучше мы слышим его, тем сильнее наш разум срастается со всем живым, а потом и тело тоже. Ты человек со светлой кожей, всю жизнь проживший под крышей. Нет ничего удивительного, что тебе сложно это понять.

— Вы… превращаетесь в деревья?

— Мы не перестаём быть одним и не начинаем быть другим. Наш облик мало что значит для Ирконхер, это лишь сосуд для живой крови. Наше дыхание сливается с Дыханием Ирконхер, наша кровь становится единой с кровью земли, но мы не перестаём быть Хиллодор.

Холодок пробежал у Ская по спине. Он совсем другими глазами посмотрел на деревья, шелестящие кронами в вышине.

— Так все эти деревья — это ваши предки?

Женщина улыбнулась.

— Я отвечу так, чтобы тебе было понятно. Не все. Но здесь и вокруг Колодцев — многие.

Скай попробовал представить себе, что все его родичи не умерли, а превратились в деревья. И мать, и Вайсмор, и дядя Гхайт…

Но как бы они тогда вернулись к Имлору? И чем бы мы топили печи? И как…

— Ох, теперь я понимаю, почему она заплакала из-за свирели…

— Хочешь остаться здесь?

— Да, только…

Точно уголёк ожёг его под сартой. Скай вскрикнул и вытащил из-под ворота висящую на шнурке Звезду.

Солнечный день вокруг него разом померк, разлетелся трухой. Глупец! в отчаянии подумал Скай. Какой же я болван! Мне-то здесь хорошо — а Колдун как же? Мне ведь нужно в Канойдин, как можно скорее! Я должен торопиться, а не тратить попусту время! Я потерял почти два дня! На два дня дольше Колдуну придётся лежать в доме без двери и очага, в городе из белых камней, как в склепе!

— Мне надо идти. Прости, госпожа, но я должен торопиться.

Он заметался между деревьями в поисках своих вещей. В спешке накинул плащ на плечи, забросил сумку за спину и повернулся к женщине-зеленоволосой. Она следила за ним с любопытством, но не делала попыток ничем помочь.

— Мне нужно к реке, — жалобно сказал Скай. — К ручью. Тут где-то должна быть дорога от крепости, я… сбился с неё в грозу. Но вы ведь знаете тут все тропы, верно? Ты… покажешь, в какой она стороне?

Женщина покачала головой.

— К дороге ты сегодня не выйдешь.

— Почему? Мне не нужно, чтоб провожали, просто скажи, в какую сторону мне идти, госпожа… Пожалуйста! Я очень спешу!

— Мне жаль, — мягко сказала зеленоволосая, — но к дороге ты сегодня не выйдешь.

— Почему? — воскликнул Скай, растерянный и злой. — Что это значит?

— О, в этом нет ничего необычного. Просто все тропы сокрылись перед дождём. Хиллодор никого не впускает и не выпускает. Тебе придётся подождать до утра. Не тревожься, завтра мы проводим тебя коротким путём.

Скай не собирался сдаваться так легко. Он готов был требовать, бесноваться, если придётся — прорубать дорогу мечом… Но он уже заметил, что чувства в этом лесу угасают быстрее, чем взлетающие над костром искры. Гнев угас, и на смену ему пришли усталость и уныние. Ничего не поделаешь с целым лесом сразу. В конце концов, Белая Госпожа велела не торопиться. Сказала, они с Колдуном могут сколько угодно ждать.

— Я вижу, ты огорчён, — с сочувствием сказала зеленоволосая. — Мне жаль, что ты не можешь отдохнуть в Хиллодор дольше. Земляная Мать исцеляет все огорчения.

— Мне некогда отдыхать. Я должен спешить, а ты не хочешь указать мне дорогу.

— Хиллодор нет дела до наших желаний, — ответила она с улыбкой и легко тронула Ская за плечо. — Но Хиллодор мудрее нас. Время, проведённое здесь, не бывает потрачено впустую. А теперь, если хочешь, ступай за мной. Тебя ждут.

— Кто меня ждёт? — слабо удивился Скай.

— Слушающие. Им нужно услышать твои слова.

Кругом было светло и мирно, точно так же, как и вчера, так же тонко пахли цветы, и зеленоволосым, занятым своей жизнью, не было до Ская никакого дела. Но сегодня он шёл, стиснув зубы и глядя прямо перед собой. Казалось гнусным, что ему может быть спокойно и радостно, пока Колдун лежит посреди холодных камней, погружённый в непробудный сон. Это было чем-то сродни предательству.

Деревья расступились, и теперь Скай следом за женщиной поднимался на залитый светом холм, весь белый от цветов. То там, то здесь стояли, греясь на солнышке, старики. Некоторые из них были совсем неподвижны, но другие провожали Ская взглядом, и от этого ему становилось теплее.

На самой вершине холма, их ждал ещё один старик, не просто старый — древний на вид. Его руки, сложенные на груди, были узловатыми, коричневыми и грубыми, и Скай подумал со смесью жути и любопытства: превратился он уже в дерево или ещё нет?

Но старик дышал, медленно и глубоко. Очень долго Скай не слышал ничего, кроме этого размеренного дыхания, шума ветра и жужжания пчёл где-то поблизости. Он не знал, чего ждёт, и робко переминался с ноги на ногу. Он почти уже набрался духу, чтобы заговорить первым, как вдруг старик шумно вздохнул и открыл глаза. Они были медово-золотистые и искрились, как молоко Ирконхер в круговой чаше. Старик посмотрел прямо на Ская и сказал ему, как ни в чём не бывало:

— Ты, должно быть, удивляешься, почему Хиллодор никого не называют по имени? Все живущие-под-крышей этому удивляются. Хиллодор думают о именах иначе, чем вы, — старик с кряхтеньем повёл плечами, будто стряхивал сон, и продолжал своим гулким, рокочущим голосом: — Теперь, однако, мне важно услышать твоё имя.

Скай проглотил комок в горле. Это был первый раз, когда ему предстояло назваться своим новым именем.

— Меня называют Вейтаром, — ответил он через силу.

— Вейтаром? — повторил старик с удивлением, будто пробовал имя на вкус, и отмёл его неторопливым взмахом руки. — Нет, это не то, что мне нужно услышать. Это — пустое слово, ваша игрушка. Оно ничего не говорит мне о крови. Я хочу услышать твоё имя по отцу и роду.

Скай низко опустил голову. Соврать значило поступить как бесчестному трусу. Сказать правду значило стать в глазах зеленоволосых хуже, чем трусом, — изменником и изгоем.

Делать нечего, угрюмо сказал он себе. Теперь так будет всегда. Я больше не сын Предводителя. Надо привыкать.

— Меня изгнали из моего города. Ни отца, ни рода у меня больше нет.

Но зеленоволосые и бровью не повели. Женщина мягко улыбнулась, а старик фыркнул с неприкрытым раздражением:

— Вы, светлокожие, живущие-под-крышей, глупы, точно дети, если думаете, что вашим словам под силу разорвать кровную связь. Ваши слова слабы, они младше наших. Мне до них дела нет.

Скай вытаращился на него, поражённый. Услышь такое в Фир-энм-Хайте, этого старика сочли бы сумасшедшим и обходили бы стороной.

— Так говорит Прежний Закон, — возразил Скай строго, но старик и на это только рукой махнул.

— Я слышал ваши законы. Они косноязычны и пусты.

— Но…

Скай задохнулся. Он просто не знал, с чего начать, настолько всё это было очевидно и привычно. Человек ведь рождается, и о том делается запись в городской книге: «Родился на свет сын у Дхайвэйта из рода Ликов и его жены Дэйяр». А спустя шесть зим в той же книге хронист прибавляет: «Был он Наречён, и отец дал ему имя Скаймгерд».

С того дня до самой смерти на человеке лежит тяжкий и почётный долг — жить так, чтобы принести своему роду честь и добрую славу.

Или же покрыть свой род позором и быть изгнанным, вычеркнутым изо всех хроник и из людской памяти.

Раньше Скай не мог даже уместить эту мысль в голове: вот ты жил — бедно или богато, дружно или не очень — среди своих дедушек, тётушек, братьев и сестёр, родных и двоюродных, и дом у тебя был, и вдруг… Вдруг — раз, и ничего не осталось, ты один, пойти тебе некуда, и для бывших родичей и друзей ты всё равно что неприкаянный мертвец. Что может быть хуже? Прежний Закон мудр и говорит, что изгнание — наказание хуже смерти.

А старик-зеленоволосый отмёл всю святость законов повелительным жестом:

— Назови дальше весь свой род. Мы должны услышать имена твоих предков.

И, поскольку это было первое, чему учили фир-энм-хайтских малышей, Скай ответил прежде, чем успел себя остановить:

— Мой отец — Дхайвэйт Вороново Крыло, сын Белиара Хранимого Имлором, сына Ванрайта…

Меня изгнали, подумал он безжалостно и осёкся. Это больше не мой род. Я им — чужой человек.

Но старик велел ему:

— Продолжай.

— Ванрайта Старого, — проговорил Скай неловко. — А Ванрайт Старый был сыном Дхайвианта Корабела, сына Олтаранта; а Олтарант Колдун был сыном Лаин'ара, сына Отроара; а Отроар был сыном Нэмвера Зеленоволосого, сына Дорона Хрониста; а Дорон был сыном Кана Лика, заклинающего железо. До Кана я никого не знаю, и считают, что с него пошёл наш род…

Он с удивлением заметил, как женщина и старик обмениваются оживлёнными восклицаниями, будто услышали радостную весть.

— Так, так, — прогудел старик. — Мы рады, что не ошиблись и что ты делишь с нами общую кровь, но мне дивно слышать, что вы с Отроаром из одного рода. Много ли ты слышал об Отроаре?

— Нет, — ещё больше удивился Скай. — Только то, что в роду передают. Что он много раз спасался из огня, и других спасал, когда были пожары. И что он бился с дэйхем и много где бывал, и у него был меч — Пляска… А когда он состарился, то ушёл из города вместе с Ойрелом, его племянником, и никто их с тех пор не видел. Считают, что они сгинули в Вели… ну… в Хиллодоре. Мы с Хронистом — он учил меня грамоте — мы искали во всех свитках, но там не хватает целых огромных кусков — ни про Отроара, ни про Ойрела. А про то, что было до Фир-энм-Хайта, вообще ничего нет. Только то, что помнят в роду, — что его заложили Сурдэд, мать Нэмвера, и её брат, Фааттир Зеленоволосый, когда пришли с севера…

— Сурдэд и Фааттир, — повторила женщина с теплом и улыбнулась Скаю. — Они были моими предками. Радостно слышать их имена.

— А Отроар? Откуда знаете об Отроаре?

Скаю вспомнились слова желтоглазой девочки про людей, таких же, как он, которые приходили в Хиллодор раньше. Очень давно. Светлокожие, льющие кровь, живущие-под-крышей…

Старик кивнул, будто услышал его мысли.

— Отроар и второй, Ойрел, пришли к нам много смен листьев назад. Они говорили, что ищут смерти, но Хиллодор предложили им покой. Они были изранены и измучены, и мы заботились о них как умели; и когда Ирконхер взяла их, они ушли в мире, ни о чём не тревожась. Они оставили своё оружие, льющее кровь, за пределами Хиллодор и не поминали о нём. Однако была вещь, которую Отроар принёс с собой и о которой заботился больше, чем о себе. Он попросил меня хранить её на случай, если в Хиллодор придёт кто-то ещё из его рода. Вот ты пришёл, и я исполняю уговор, — старик хлопнул в ладоши и гулко крикнул куда-то в сторону: — Нэнна!

— Постойте, — заторопился Скай. — Что бы это ни было… я не могу это взять! Я… я ведь уже объяснял, я изгнанник, я больше…

Но тут старик сердито щёлкнул его по лбу твёрдым как дерево пальцем. Это было так неожиданно, что Скай смешался и умолк.

На холм поднялся мужчина-зеленоволосый. В руках он нёс, как великую ценность, продолговатый предмет, обёрнутый чистой тряпицей. Скай принял его с колотящимся сердцем. Вопросительно взглянул на старика, и тот кивнул.

Под тряпицей оказалась плотная и тесная сумка из толстой тавичьей кожи. Скай уже видел такие — в них хранились свитки.

Ему не пришлось даже заглядывать внутрь.

— Хроника, — сказал он сипло. — Свиток, которого не хватало. Он не потерялся в пожаре, Отроар… забрал его с собой.

— Отроар говорил, что это знание горькое, — со вздохом сказал старик. — Для своих соплеменников он счёл его непосильным. Что до тебя — я ничего не слышал ни о твоей силе, ни о твоём бремени и не знаю, пожелаешь ли ты взвалить ещё одно на плечи. Но слушай и помни: есть знание, которое нести нелегко.

Ещё бы, подумал Скай. Если это такая правда, что пришлось спрятать её так далеко в лесу.

Но не могу же я теперь сделать вид, будто её на свете нет?

Старик только кивнул.

— Хиллодор чтят уговоры. Этот мы исполнили. Я слышал твои слова и запомню их, а теперь ступай с миром. Я соскучился по тишине.

И он закрыл глаза.

— Спасибо, господин, — запоздало поблагодарил Скай, и женщина увела его с холма.

Он выбрал место побезлюднее, тщательно вымыл руки водой из бурдюка, расстелил на коленях тряпицу и долго сидел, не решаясь вынуть свиток из чехла. Он знал, что не ошибся, и всё же у него дух захватило, когда он бережно развернул хрупкий свиток и прочёл:

Здесь начинается Порядок Зим и Имён, как записал его я, Дорон, сын Кана Лика