Через Великий лес

Глава 7. Белая дорога в месяц Туманов

[Свободные земли: Ваар, Западные Берега. Яблоневые Равнины. Год 486 века Исхода, месяц Туманов.]Спят воины Рот'н'Марры — спят под бескрайним небом; алыми стали камни. Спят воины Сваттаргарда — спят, укрытые снегом; кровь их земля впитала. Спят воины Кро'энхейма — спят на морских глубинах; грязь всю смывают волны. Спите и вы, коль можете — или молитесь о спящих, о живых и о мертвых. Погребальная песньАлый мешок Байларта Эльхайгомара

Скай вскочил, выхватывая из ножен меч.

Перед ним стояла женщина, высокая, выше Колдуна. И очень красивая, если не считать того, что её лицо было бесцветно и бесстрастно, как камень, и глаза смотрели будто издалека. Платье на ней было длинное, тоже белое, не такое, какие носят в Фир-энм-Хайте. Оно всё истрепалось от времени, и затейливые золотистые узоры на рукавах и вороте поблёкли до неразличимости.

Скай испугался не на шутку. Он кожей чувствовал исходящую от женщины, несмотря на внешнюю хрупкость, грозную силу. Как от здоровяка Хвата, когда он выходит против тебя на ристалище и ты сразу понимаешь, что придётся несладко. Нет, древнее — как от пленного Змея на туманной прогалине…

Но камень под сартой запульсировал ласковым теплом, будто говорил: успокойся. Тяжело дыша, Скай опустил меч.

— Пусть он поспит, — продолжала женщина мягко. — Он очень устал.

— Он правда спит?

— Да. Очень крепко.

— Ты поможешь мне его разбудить, госпожа? Пожалуйста.

— Мне бы не хотелось этого делать. В Сокрытой Гавани он может проспать сколько угодно, но он слишком устал. Боюсь, он умрёт, как только откроет глаза.

Сердце у Ская пропустило удар.

— Что? Умрёт, как только… почему?

— Его ранили не обычным клинком, — печально сказала женщина и подошла ближе. — Этот клинок, подобно камню, который ты носишь на шее, Проклятый принёс из Тишины. Такое оружие для многих людей смертельно. Видишь? — она указала на лицо Колдуна, где под кожей проступили прожилки пакостной черноты. — Это Тишина вошла в его кровь и теперь его убивает.

— Он знал об этом, да?

— Я полагаю, он знал. Он боролся сколько мог.

— Почему он ничего не сказал мне?

— Ты ничем бы не смог помочь ему. Ты и теперь не можешь.

У Ская было такое чувство, будто дно уходит из-под ног и горькая морская вода накрывает с головой.

— Но как же… Что мне теперь делать? Что мне… без него…

Женщина обратила на него пристальный взгляд. Казалось, что из глубины её глаз исходит мягкий свет.

— Ты волен делать что пожелаешь, дитя.

— Я ничего не желаю, — запротестовал Скай и поразился тому, насколько беспомощным и несчастным звучит его голос. — Я ведь его ученик. Он дал мне Имя. Меня изгнали из города. Куда мне теперь идти? Что мне делать без Колдуна?..

Он ещё не договорил, а уже возненавидел себя за этот жалкий лепет.

— Как его вылечить? — спросил он, стиснув рукоять бесполезного меча. — Скажи мне! Должен быть способ!

— Я не знаю такого способа.

— Ты лжёшь! — рявкнул Скай. — Кому ещё знать, если не тебе? Наверняка ему можно помочь вашим… колдовством! Должно же быть какое-нибудь… заклятье! зелье! хоть что-то! А если ваше колдовство этого не может — да что оно может вообще? На что оно вообще нужно, если им легко только убивать!..

Эхо от его криков заметалось между домами. Ему показалось, что женщина вот-вот улыбнётся, но её лицо не изменилось.

— Я не знаю такого колдовства, — повторила она хладнокровно. — Но, возможно, есть люди, которые знают.

Ярость разом прошла, и надежда затрепетала внутри, как крохотная птичка.

— Ему можно помочь?

— Возможно. Мне открыто не всё.

Но Скай отмахнулся от этих слов. Колдуна можно спасти, думал он. Я смогу его спасти.

— Что я должен делать? — спросил он нетерпеливо и убрал меч в ножны.

— Иди в Канойдин с белыми стенами. Но спешкой ты не поправишь дела, дитя, а лишь сделаешь себе хуже. Отдохни здесь, в Гавани, где тебе ничто не грозит. А утром я укажу тебе дорогу.

В огромном одичалом саду перед крепостью Скай наломал веток и, сбежав по лестницам на площадь, отнёс их в ближайший дом. Дом был очень светлый и совсем пустой, без двери, сверху донизу увитый плющом. Скай разложил ветки под окном и постоял, дивясь здешней тишине. Потом, очень медленно, с великим трудом, он затащил в дом Колдуна и уложил на ветки. Накрыл его плащом, прислонил к стене его посох, положил рядом его сумку и наконец перевёл дух.

Колдун спал. Казалось, окликни его — и он тут же проснётся с обычным «Вейтар, тавик ты упрямый»…

Скай тяжело вздохнул и вдруг понял, как ужасно, нечеловечески устал. Он вышел из дома на солнце, улёгся под кривой яблоней, взломавшей корнями камень, привалился спиной к нагретому за день стволу и мгновенно уснул.

Проснулся он рано утром от голода и долго лежал, слушая, как рокочет море снаружи каменной чаши. Он позавтракал печёным агом и очень чёрствой лепёшкой из запасов Колдуна, проверил сумку. Уложил заново огниво, верёвку и всё, что собрала для него Имлат, последние лепёшки, остатки кровяного мха (на случай, если угораздит пораниться) и сушёную рыбу из Фир-энм-Хайта (такая могла не портиться много дней подряд). Набил сумку яблоками с ближайших деревьев и наконец заколол на плече плащ. Со сборами было покончено.

Напоследок Скай пошёл взглянуть на Колдуна, но всё было по-прежнему, разумеется. Он взял принадлежавший Колдуну бурдюк с водой и посмотрел за порог. Белый город казался чистым и нарядным, но на сердце у Ская было мрачно.

Ничего, с силой сказал он себе и коснулся укрытого под сартой камня, тёплого на ощупь. Я очень скоро вернусь. Узнаю, как тебе помочь, и сразу же вернусь, даю слово, Колдун.

Он вышел из дома. Солнце ещё не заглядывало в каменную чашу, но птицы на утёсах уже суетились.

Где, интересно, мне теперь искать ту странную женщину? Подумав, Скай зашагал через площадь в сторону маячной башни. Дома здесь тесно лепились один к другому, а дальше вверх вела лестница с низенькими ступенями. Другая такая же вела вниз и ныряла в каменное ущелье. Сверху, от маяка, ветер доносил чуть слышный голос, и Скай пошёл туда.

Чем выше он поднимался, тем сильнее им овладевало престранное чувство. Ему казалось, что Фир-энм-Хайт, Великий лес, да весь Ваар — всё осталось где-то очень далеко. Ничего общего не было между знакомым ему миром и Сокрытой Гаванью. Весь этот белоснежный камень — застывшее совершенство линий — подходил для любования, не для жизни. Неудивительно, что Нархант не старились, со слабой усмешкой подумал он. Здесь-то, где время не идёт и ничего не случается…

Подъём завершился. Скай оказался на длинном утёсе, поросшем бурой травой. Он нависал над бухтой, которую со стороны моря прикрывали каменные стены. Рядом возвышалась могучая башня маяка, шершавая, издали неотличимая от утёсов, и к ней вела узкая тропа. У башни Скай увидел фигуру в белой одежде.

Женщина стояла на пронизывающем ветру и пела вполголоса. Скай такой песни никогда не слышал. Он остановился в нескольких шагах, силясь разобрать слова. Похоже было на Колдовское Наречие… или нет, совсем не похоже… или всё-таки?..

Скай посмотрел в необъятную — недостижимую — морскую даль, в которой когда-то растворились белые корабли. Он попробовал представить себе сто, двести, пятьсот зим ожидания — день за днём на этом утёсе, не наполненные ничем, кроме ветра и моря и мысли о кораблях, в городе, погружённом в беспробудный заклятый сон — совсем как Колдун… Я бы сошёл с ума, подумал он с пронзительной жалостью.

— Госпожа, я готов идти.

— Отважное дитя, — сказала она с улыбкой и сделала ему знак следовать за собой.

Всё время, пока они спускались в молчании, тоскливая мелодия неотвязно звучала у Ская в ушах.

Они пересекли площадь, поднялись лестницей, которая вела к запустелому и заросшему сорняками саду, и наконец вошли в крепость.

Первый же зал поверг Ская в благоговейный трепет. Он был так огромен, что дальние углы утопали во мраке, а с потолков, высоких, как древесные кроны, блёклыми пятнами светлела осыпающаяся, но в прошлом очень искусная роспись. Не раз и не два в череде арочных коридоров и просторных чертогов Скай видел изваяния из белого камня — высоких людей с величественной осанкой и лицами, вдохновенными и отстранёнными. А может быть, так только казалось, потому что все они смотрели в неведомую даль поверх его головы. Всюду царило запустение, изваяния были густо оплетены паутиной, а слой песка и земли под высокими узкими окнами так велик, что в колонном зале росло чахлое, с бледной листвой деревце.

Наконец женщина остановилась у стены, покрытой сложной резьбой. В своём платье, спадающем каменно-тяжёлыми складками, с крутыми завитками волос, она казалась в пыльной полутьме только одной из здешних статуй.

Она провела рукой по изгибу узора, шепнула что-то — а может, это просто сквозняком потянуло, когда часть стены ушла в сторону, открыв взгляду чёрный зев подземного хода.

Скай поёжился. Мы что, прямо так и полезем в эту… нору? Мы же не крысы… Хоть бы факел зажечь… Он огляделся по сторонам, но скобы на стенах были пусты.

Женщина тем временем подошла к окну. Там в углу подоконника среди трещин и мха белел пушистый шар одуванчика. Она присмотрелась к цветку так и эдак, сорвала его и, неся осторожно, вернулась к подземному ходу.

— А савактаи, конхэ вэур, тэ а лаирай, — сказала она цветку (от этих тихих, но отчётливых слов у Ская волосы зашевелились на затылке) и вдруг дунула.

Пушистые семена разлетелись во все стороны, вспыхивая, как светлячки. Они не осели на пол, а собрались вокруг колышущимся облаком. Скай таращился на них, раскрыв рот. Выходит, я был прав, и она тоже колдунья! И никакой посох ей не нужен…

Женщина вошла в чёрный провал подземного хода, окружённая облаком света. Скай разглядел низкий потолок, выщербленные стены и множество ступеней, ведущих вниз. Он замешкался, зябко кутаясь в плащ.

Вниз — куда?

— Что это?

— Коридор под дном пролива. Этим путём входили в Гавань те, кто не успел пройти по мосту. Ступай за мной.

Но Скай не двинулся с места. К нему подступил липкий, тошнотворный страх. Это не сон. Я в самом деле в одиночку отправляюсь в Канойдин, на другой край Земель. А Колдун остаётся лежать в заклятом сне. С Тишиной в крови.

— Не тревожься о нём, — улыбнулась белая колдунья. — Здесь ему ничто не грозит. Мы дождёмся твоего возвращения.

Голос у неё был добрый, и Скай слегка приободрился. Конечно, я вернусь, твёрдо решил он, спускаясь по ступеням. Очень скоро. И спасу Колдуна. Я прекрасно знаю карты… и у меня есть меч.

— Послушай, госпожа, — позвал он, и его голос подхватило гулкое эхо, — ты не сказала, кого мне следует искать.

— Искать его не понадобится. Дворец Канойдина — его дом.

Скай так оторопел, что едва не потерял равновесие.

— Мне нужно к наместнику?

— Да, — невозмутимо подтвердила колдунья. — Не все знают о том, но Кьятарн Ваарре долгое время жил среди отшельников на Пустошах Рот'н'Марры, когда был юн, и многому у них научился. Мало кто спускался в Сумеречные Глубины так же часто, как он, и мало кто ушёл живым из тех, кому Тишина дохнула в лицо. Если он не сможет дать тебе совета, навряд ли это сделает кто-либо из ныне живущих, кроме самих детей Тишины. Допустят ли тебя к наместнику, я не знаю; однако мне известно, что у него есть дочь. Молва говорит, что она столь же добра, сколько вспыльчива, и часто выходит к людям. Сделай так, чтобы она выслушала тебя. Назови ей имя своего учителя — она поймёт.

— Имя? — в величайшем смятении повторил Скай, спотыкаясь на ступенях. — Откуда мне знать его имя?

— Он не назвал его тебе? — слегка удивилась колдунья. — Тхэльрайн. Тхэльрайном звали его до того, как он вернулся в свои леса.

Точно, вспомнил Скай. Змей называл это имя, но я тогда не понял… Тхэльрайн, последний из ищущих. Тхэльрайн обезумел и ищет смерть?

Спуск кончился, и они пошли узким коридором, действительно похожим на нору. С потолка капало, многие камни были осклизлыми, и Скай то и дело поминал драные сети, спотыкаясь. Но заговорённые семена-светлячки хотя бы разгоняли мрак, летая вокруг. Иногда они щекотали Скаю уши.

Наконец — по его ощущениям, солнце за это время успело подняться высоко — перед ними показалась лестница. Ещё бесконечно долго они взбирались наверх. Скай весь взмок, три раза падал и разбил колено, и только белой колдунье всё было нипочём. Ещё немного усилий — и Скай, отдуваясь и щурясь, окунулся в солнечный свет. Одуванчиковые семена закружились вокруг него и тут же разлетелись, подхваченные ветром.

Когда в боку перестало колоть, а глаза уже не слезились, Скай наконец огляделся. Он стоял на берегу, на белых плитах. С одной стороны темнел Великий лес, а через пролив высились неприступные серые скалы. Если скажешь кому, что за ними спрятан целый город, никто не поверит…

— Дитя, — негромко сказала колдунья, и Скай встретился с ней глазами. — Путь твой будет долгим, очень долгим и трудным, и даже я не могу провидеть, что тебя ждёт. Ты понимаешь это?

— Не знаю, — честно ответил Скай. Он ничего не понимал. Он чувствовал себя ужасно глупым, очень несчастным, совершенно беспомощным. — Но я должен спасти Колдуна. Этого больше некому сделать.

— Это правда, — согласилась колдунья и, хмурясь, поглядела в сторону леса. — Будь осторожен, дитя. Граница колеблется, я чувствую это даже отсюда. Это значит, в лесах опять неспокойно. Слушай меня, — она обратила к Скаю бездонные глаза. — Ты пойдёшь на север по этим белым плитам. По левую руку ты увидишь развалины крепости. Поищи вокруг, и найдёшь дорогу. Она, должно быть, уже заросла, но ведёт на запад, в Лес. Иди по ней, не сворачивая, пока не наткнёшься на ручей. Если пойдёшь по течению ручья, вскоре достигнешь реки Лайярин. Ступай её берегом на север до Кладбищенского Брода. Перейди на другой берег, и попадёшь на старое кладбище. Рядом с ним проходит дорога, что ведёт к деревням на равнинах. А там ты и сам поймёшь, что делать. Всё ли ты запомнил?

Скай вспыхнул и пробормотал нечто невразумительное, но белая госпожа проявила куда больше терпения, чем Колдун, и повторяла до тех пор, пока Скай не запомнил всё слово в слово.

— На север по белым камням, от развалин крепости на запад по дороге, до ручья; от ручья до реки, по реке до брода, от кладбища по дороге, — наконец отчеканил он, и колдунья кивнула. — А сколько дней весь путь займёт? Когда мне надо вернуться?

— Не считай дни. Тебе нет нужды торопиться. Сколько бы ни пришлось, мы тебя дождёмся— в Сокрытой Гавани нет ничего легче. Ступай и будь смелым, дитя, — добавила она тихо, и её глаза замерцали, как лунные искры на воде. — Вся твоя смелость, сколько её ни есть, понадобится тебе. Да охранит тебя милость Изначального и Волкоголосого, нашего господина. А ланаи, сарэк. Халльдан вэур к'таанэ сэ и йолль иньи эссор ланнд'э иур.

Она наклонилась и поцеловала Ская в лоб, заставив его вспыхнуть.

— Спасибо, госпожа…

Белая колдунья улыбнулась — и пропала, будто её и не было.

Скай остался один. Шумело море, свистели ласточки, сияло солнце, и задача, стоящая перед ним, казалась легковыполнимой. Всего-то и требуется, что ноги переставлять.

Он глубоко вздохнул и зашагал вперёд, не желая терять ни единого мига. Чем быстрее я доберусь до Канойдина, тем быстрее очнётся Колдун. Он твёрдо решил отдыхать как можно реже, вставать до свету и идти до самой темноты.

Поначалу шлось очень даже легко. Жаркое солнце пекло Скаю ухо, и вокруг было просто замечательно: море сверкает, древесные стволы стоят как позолоченные, белоснежные каменные плиты выглядывают из травы. Только и знай себе иди, это не то что по лесу пробираться, спотыкаясь о корни.

Скай шёл и вспоминал, что рассказывал ему хронист: много зим назад — когда нархи приплыли с Восточных Берегов следом за королём Торгдаэром и заселили равнины и Болотистые Тропы, — этой дорогой иногда пользовались. Можно было не терять даром многие дни, добираясь от Троп до Фир-энм-Хайта через Железные Болота. Так что по берегу ходил туда-сюда разный народ — вот точно так же, как он сейчас идёт.

Скай попытался представить, как в давние времена здесь ходили важные купцы — в дорогих длинных плащах, на каждом пальце по золотому перстню, вроде тех рот'н'маррийцев, которые по весне приплывали на кораблях торговать в Фир-энм-Хайт… Но нет, наверное, им тут было бы не пройти с тяжёлыми повозками, тавиками и охранниками. Скорее всего, здесь проходили переселенцы, коробейники, паломники, лекари, эльнедданы — всякий бродячий люд. Сейчас он бы от компании не отказался.

К вечеру Скаева жизнерадостность улетучилась. Он весь взмок под шерстяной сартой, даже когда плащ снял, проголодался, ноги гудели от усталости, и древние времена его больше не занимали. Он сжевал на ходу несколько яблок, но от них только сильнее есть захотелось.

Он с облегчением вздохнул, когда солнце скрылось за деревьями. Из-за леса расползлась по небу краснота, вспыхнули облака, подсвеченные золотом. А потом не успел Скай и глазом моргнуть, как стемнело, поднялся ветер, и приятная прохлада превратилась в зябкий холод.

Скаю стало не по себе, и он решил, что пора бы устроить ночлег. Хорошо бы развести костёр. Я согреюсь, и вообще — можно будет представить, что ничего не было — ни Проклятых, ни Змея, ни боя, никто Колдуна не ранил, и он лежит рядом в темноте, звёзды разглядывает, как обычно.

Но за хворостом для костра нужно было идти в лес — к чёрной стене, шепчущей, шелестящей, пребывающей в тайном недобром движении… Так что Скай просто остановился у первого большого камня — он светлел в темноте и был тёплый, за день нагретый солнцем. Скай завернулся в плащ и лёг в траву к камню спиной, а меч положил поближе.

Но, несмотря на всю усталость, сон к нему не шёл. Скай лежал, боясь вздохнуть, с закаменевшими плечами, вслушиваясь до звона в ушах. Ему то и дело чудились шаги, он обмирал от страха, хватался за меч и на чём свет стоит костерил себя за глупость. И почему только заранее о костре не позаботился? Мучайся теперь… Трус паршивый, вот ты кто! Темноты испугался! Таким трусам только дома сидеть, а про путешествия слушать в сказках …

Ему вспомнился полутёмный зал свитков и старый хронист: всклокоченные седые волосы, вдохновенное лицо в свете лампы, и рассказывает так складно, будто сам там был и всё видел… Страх немного отступил, и Скай стал думать про Тальму, про Имлат и про отца: где он сейчас, спит ли, о чём думает, знает ли уже о городе… И наконец провалился в тревожный сон.

Скай проснулся очень рано, от холода. Земля и камень, к которому он прижимался спиной, остыли за ночь, и он продрог до костей.

Ёжась и протирая глаза, Скай поднялся на ноги. Утро было холодное, серебристо-серое. Море колыхалось, как дорогая атласная ткань. У берега над водой кружили крикливые чайки.

Скай позавтракал последним из запасённых агов, яблоком закусил и, с тяжёлым вздохом забросив за спину сумку, зашагал дальше в тишине. Попробовал завести песню, какую-нибудь повеселее, про трусливую рыбу, например, но сразу же сбился и плюнул на это.

За весь день солнце так и не показалось хорошенько, еле-еле проглядывало сквозь облачный полог. Скай не сделал ни одной передышки и к вечеру едва ноги переставлял. Зато на этот раз он побродил под деревьями ещё засветло и набрал веток для костра. Потом ему пришлось повозиться с кресалом и трутом, и он с завистью вспоминал, как Колдун разжигает огонь двумя короткими словами и лёгким взмахом руки. Скай попробовал повторить заклятье, но ничего не вышло, конечно. Оно и неудивительно: к колдовству нужно особый дар иметь. И даже с даром колдуны учатся в Свэар-Хиллод по многу зим.

Костерок разгорелся. Скай выбрал длинный гладкий прутик, нанизал на него последние яблоки и теперь поджаривал над огнём (а то они уже в горло не лезли). Он думал про Фир-энм-Хайт, про огромные праздничные огни в Первый Белый День — это когда снег выпадает. А дед Файгар всё смеялся, что у них на юге настоящего белого дня и не дождёшься — снега-то всего ничего, да и тот тает…

Ещё он думал про огонь в большом очаге в доме деда Белиара. Он теперь так и стоит пустой, а раньше под Излом Года бывал полон народу. Столько родичей собиралось, не умещались за столом… ну, давно, конечно, когда ещё мать была жива, и братья, и дядя Нэниар, и тётка Хенрель, и все остальные.

Скай закутался в плащ. Ему раньше даже в голову не приходило, что человек может вдруг остаться один. С чего бы, когда у всех полным-полно братьев и сестёр, родных, двоюродных троюродных? Если бы у людей было в природе жить в одиночестве, к чему тогда ставить дома рядом и обносить их общими стенами?

Скай лежал в темноте, не шелохнувшись. Он думал, с костром будет не так страшно, а вышло наоборот. Алые угли тлели, а за крошечным пятном света сгущалась темнота со всеми потаёнными шорохами. Ой нет, подумал Скай, сжавшись в комок. Если так пойдёт каждую ночь, я вскоре совсем ума лишусь, охрани меня Имлор, и не видать мне ни столицы, ни Колдуна…

Он вспомнил Колдуна лежащим, будто в огромном склепе, в опустелом белокаменном городе. И, поскольку по этому городу ходила Белая Госпожа, Скай заставил себя вспомнить её лицо и закрыть глаза.

Во сне он увидел Вайсмора.

Вайсмор был в странных доспехах — набранных из отдельных чешуек, отливающих синим, в Фир-энм-Хайте таких не носили. Он сидел у крыльца зала свитков и вырезал ножом тростниковую свирель — он был мастер всякое вырезать. Волосы у него были почему-то мокрые, а ножны — пустые.

Скай безумно обрадовался.

— Вайсмор! Это я его взял! Твой старый меч. Прости! Но он мне очень нужен, а ты ведь его больше не носишь… Я буду его беречь, обещаю…

Вайсмор ничего не ответил, только взглянул на него весело сощуренными глазами. Скай уже и забыл, как это странно: на холодном, малоподвижном — отцовском — лице эти весёлые светлые глаза. Матушкины.

— Ты не сердишься? Что я взял твой меч без спроса?

Вайсмор рассмеялся и протянул ему свирель. Скай сжал её в кулаке и…

…проснулся.

Сердце у него всё ещё радостно стучало. Он долго лежал, зажмурившись, и молился, чтобы, открыв глаза, снова увидеть Вайсмора и зал свитков. Но он слышал, как под обрывом рокочет море.

Скай открыл глаза. Он лежал щекой на земле и видел только травинки — бесконечный зелёный лес, заполнивший весь мир вокруг. Пролежать бы так тысячу зим, с тоской подумал он. Не двигаться и ни о чём не помнить, пока всё не наладится само собой. Повезло Колдуну…

Он усмехнулся и сел скрестив ноги. Положил поперёк колен меч Вайсмора. Сон был хороший. Вайсмор улыбался — значит, не сердится. А что он не говорил, и эти странные доспехи, и мокрые волосы — так ведь и должно быть, если кто присоединился к Имлорову Воинству. Если воин умер со славой и спустился в Тихую Воду, на самое глубокое дно моря, в палаты к Имлору. Это правильно, и Вайсмор заслужил такую честь больше всех.

Хороший сон, да. Только тяжести на сердце от него даже прибавилось. Разве у Имлора мало дружинников? Разве не лучше было бы Вайсмору — куда бы он теперь ни отправился — пожить ещё немного?

Скай вздохнул и поднялся. Разбросал угли от костра и побрёл дальше на север. Тащился, не глядя по сторонам, и смутные, неповоротливые мысли шевелились у него в голове.

Третья ночь прошла сносно — усталость перевесила страх. Следующие два дня не принесли ничего нового, кроме тумана по утрам и стремительно убывающих запасов еды. Ская это весьма тревожило. Он старался есть поменьше и перестал в спешке проходить мимо кустов лещины и черники. Однако черника насыщала ненадолго, и спать он ложился с бурчащим от голода животом.

На шестое утро туман был такой густой, что Скаю спросонья показалось, будто он слепнет. Исчез лес, исчезло море, не видно было даже земли под ногами. Скай пожевал рыбы, мрачно вслушиваясь в вязкую тишину. Мысль о Колдуне жалила его, как злая оса. Такой густой туман, пожалуй, нескоро разойдётся. Это ж сколько времени потерять!

Не в силах больше сидеть на месте, он двинулся вперёд, спотыкаясь о трещины в плитах. Близость невидимого обрыва его немного тревожила, но он не сдавался, пока не споткнулся так сильно, что свалился на землю, скуля от боли.

Он был уверен, что сломал себе пальцы — но нет, обошлось, только подмётка у сапога оторвалась знатно и теперь мешала идти. Чертыхаясь в проклятом тумане, Скай порылся в сумке в поисках верёвки, отрезал от неё кусок и примотал подмётку к сапогу. Вышло не особенно удобно, но что поделаешь.

Судьбу он дальше искушать не стал и уселся посреди дороги, очень злой, озябший под сырым и тяжёлым от влаги плащом. Вынужденное безделье было непереносимо. Вот была бы у него свирель, такая, как вырезал Вайсмор, было бы хоть чем заняться. Но где тут тростник найдёшь?

Молочное море вокруг наконец поредело. Лес так и стоял дымной громадой по левую руку, но теперь было хотя бы видно, куда ступаешь. Скай пустился чуть не бегом, стараясь наверстать упущенное. Примотанная кое-как подмётка задиралась и шлёпала, но Скай не обращал на неё внимания. Он твёрдо решил идти без остановки до самой темноты — он чувствовал в себе достаточно сил, и его подгоняли мысли о Колдуне.

Но к вечеру, как бы он ни старался держаться, к нему подступила неимоверная усталость (и ногу натёрло вдобавок). Неужели я и вправду такой слабак, думал он, стискивая зубы. А ещё с отцом просился… Правильно, что Хермонд смеялся надо мной! Если я и одного поприща не могу одолеть — устал, да надо же, нежный какой… отец, небось, не устаёт…

Нет уж, буду шагать как миленький, пока не свалюсь, решил он свирепо — и тут увидел, что впереди лес отступает от обрыва, и белая дорога там обрывается.

Крепость! Сердце у Ская затрепетало от радости, и он прибавил ходу.

От крепости остались одни развалины, да и на те давно уже наступал лес. Постройка, сразу видно, была не нархантская — не из белых камней, а из самых обычных, поискрошившихся. Единственная уцелевшая башня нелепо торчала сбоку, пустотелая и хрупкая на вид, как морская раковина, вьюнок затянул груды обломков, а в зияющий на месте ворот проём видно было буйно разросшийся шиповник и молодые деревца, тощие и чахлые в тени стен.

Крепость! Наконец-то! Как Белая Госпожа и говорила! Только…

Ликующий смех, распиравший Ская изнутри, утих, и он против воли сбавил шаг. Угрюмые башни стояли безмолвно, будто пугало на ячменном поле. Вокруг, как назло, всё замерло, только море ворчало и вздыхало. Были уже сумерки, по небу ползли сизые клочья туч, по траве — сизые клочья тумана. Скай кожей ощущал гнетущую чужеродность этих замшелых развалин. Кому взбрело в голову ставить крепость в таком глухом месте? Может, чтоб за дорогой присматривать? Тут ведь один лес и ни жилья на много поприщ кругом…

Мурашки поползли у Ская по спине, и он взялся за рукоять меча. А мне-то что за дело до этих развалин, с силой сказал он себе. Внутрь входить мне вовсе и не нужно. Там где-то должна быть дорога, которая ведёт на запад…

Он сделал неуверенный шаг и снова остановился. В горле вдруг пересохло. Ему совсем не хотелось приближаться к этой груде камней, желтеющих в сумерках, как оскаленные зубы. Но устраиваться на ночлег так близко хотелось и того меньше.

Ну не трус ли я, с ненавистью подумал Скай. Испугался темноты — неудивительно, что отец считает меня никчёмным маленьким мальчиком! Он скрипнул зубами и широко зашагал прямо к воротам. Он не отрывал глаз от мрачных стен. Вблизи они выглядели не настолько уж и ветхими, на одной вот и изваяния сохранились, и над ними трепыхались на ветру не истлевшие лохмотья, а самые настоящие знамёна. Будь чуть посветлее, он бы и знак на них разглядел… С чего он вообще взял, что крепость оставлена?..

Не успел он подумать об этом, как замер, пригвождённый к месту страхом: никакие это были не изваяния — на стене стояли стражники в доспехах. Один из них вскинул руку и выкрикнул что-то. Слов Скай не разобрал — он вообще ничего не слышал кроме бешеного тока крови в ушах. Бежать, шепнул ужас ему на ухо. Скай развернулся было, но через несколько шагов столкнулся на всём ходу с высокой фигурой, выросшей у него на пути. На земле у ног незнакомца шевелилось нечто чёрное, с горящими глазами.

Скай схватился за меч, но незнакомец поднял руку ладонью вперёд:

— Ньи тахиль! Ньи вьяртир. Кемнех и льянир тэ вадьяр кьянурвирт ниннир?

Он говорил властно, но не враждебно.

И хотя Скай и теперь не понял ни слова, он вздохнул с неизмеримым облегчением. Это не Проклятый! И не дорожный разбойник — те на чужеземных языках не говорят и доспехов таких не носят. В сгущающейся темноте как следует было не разглядеть, но под длинным плащом незнакомца блестела кольчуга, а меч в крепких ножнах мог принадлежать только высокородному. Может быть, он кро'энх? Кро'энхи ведь бороды не носят… Чёрная тварь у его ног шевельнулась снова, шумно принюхиваясь, и Скай понял, что это всего лишь большой пёс.

В обычае стражи спрашивать, кто проходит через их земли и по какому делу, и у честного человека нет причин молчать в ответ. Только вот как сделать, чтобы этот чужеземец его понял?

— Здравствуй, господин, — сказал Скай с поклоном. — Прости меня, но такого языка я не знаю…

— Мут вадьяр найле! — удивлённо воскликнул страж. — Гэмвадьяр кьянне иннир?

Некоторое время они в замешательстве глядели друг на друга, а потом вместе рассмеялись, и последние страхи Ская наконец отступили.

— Меня зовут… Вейтар, — Скай для понятности приложил руку к груди. — Я иду из Фир-энм-Хайта.

— Фирьен-айт, — повторил страж неуверенно, будто вспоминал давно слышанное слово, а потом указал на юг.

— Точно, это на юге! — обрадовался Скай. — Послушай, господин, я очень спешу, мне… да как бы тебе объяснить? Я ищу дорогу. Вроде этой. На запад, через лес. Дорогу на запад, понимаешь? — постарался втолковать он, указывая то на лес, то на смутно белеющие в траве плиты.

Страж слушал с видимым напряжением, но что понял — неизвестно, потому что откуда-то сверху вдруг раздался страшный, пронзительный и хриплый вой. Скай обмер от страха, да страж и сам содрогнулся всем телом. Пёс тоскливо завыл в ответ. Скай оглянулся на крепость: чёрная фигура на стене поднимала в воздух изогнутый рог с расщепившимся краем.

— Что это? — спросил Скай.

— Руйвэньин, — сказал страж с тяжким вздохом, и, что бы это ни значило, плечи у него поникли. — Эльир… Альянк. Льянд-ики тлуйэ.

Он жестом показал Скаю следовать за собой, и тот подчинился, недоумевая. Что вдруг такого случилось? Только что они вместе смеялись, а теперь страж сделался угрюм и шагал, будто древний старик. Пёс понуро тащился следом.

Они обогнули крепость. Темнота к этому времени сгустилась такая, что Скай земли под ногами не разглядел бы, если бы не бледные огни на стене. Их чахоточный свет казался нездоровым, зеленоватым — из-за тумана, может быть? Казалось, что и сам туман светится. В этом бледном свечении Скай приглядывался украдкой к своему провожатому, и сердце его сжималось от дурных предчувствий. Чужеземный страж был болезненно худ и куда старше, чем сперва показалось Скаю, если судить по тому, как сильно ввалились его щёки и как туго бесцветная кожа обтягивала скулы и лоб, и как сильно запали глаза, и как тускло они смотрели. Да и одежде его досталось: кольчуга так проржавела, словно несколько зим провалялась в сыром подвале, а на плаще, едва не заплесневелом, зияли большие прорехи.

Да кто же в здравом уме наденет такие худые доспехи? И вообще, откуда взяться страже в этой глуши? Может, всё-таки грабители?.. Но Скай решительно отмёл эту мысль. Не может быть беззаконным человек, который смеётся, как этот…

Страж остановился так резко, что Скай прошёл ещё шагов шесть, прежде чем разобрал в темноте, рассеиваемой мерцанием тумана, что они вышли на дорогу. Только она была не белой и не в пример сильнее заросшей, чем нархантская.

— Мут кьени иур льянди, — глухо сказал страж у него за спиной.

Скай обернулся, чтобы поблагодарить его — но слова застряли у него в горле. Страж был не просто дряхл — он был мёртв. Из-под иссохшей кожи торчали жёлтые кости, изъеденная ржавчиной кольчуга болталась, точно на сушильном шесте, на бесплотных плечах. На земле у ног мертвеца сидел безмерно усталый пёс и таращил мутные белые глаза; шерсть свисала на клочьях кожи, обнажая рёбра, а вместо носа зияла чёрная дыра.

Скай побежал. Что-то мелькало со всех сторон в темноте, ветки цеплялись за плащ. Он ничего не видел. На всём ходу врезался в дерево. Разодрал себе руки, свалившись в терновый куст. В ушах гремело так, точно целое войско гонится следом. Мне не убежать, было первое, что он подумал. В такой темноте… а мертвецы — что им темнота, у них и глаз-то нет…

Он бежал сколько мог, пока не споткнулся и не рухнул ничком на землю. Казалось, что-то огромное вот-вот навалится на него: ему виделись в темноте костлявые пальцы, раззявленные рты, мертвецы, Проклятые, Змей, месиво из грязи и разорванных на куски тел, в котором он барахтался, будто беспомощный котёнок, а гнусные лапы сомкнулись у него на лодыжке и тащили прочь, пока всё вокруг не померкло.

Когда Скай очнулся, было уже светло. Над головой деловито перекликались птицы. Он пролежал всю ночь в такой неудобной позе, что одеревенел.

Перво-наперво Скай схватился за ножны: меч был на месте. Немного успокоенный, он огляделся по сторонам. Ни души, сплошь свет, зелень, золотистые древесные стволы, легчайший аромат ягод, почти неуловимый. Никакой погони, никаких мертвецов.

К немалой своей досаде Скай обнаружил, что потерял подмётку от сапога — оторвалась, видимо, пока он нёсся сломя голову через лес. Руки выглядели так, будто он повздорил со злобной кошкой, а над правым глазом налилась жаром большая шишка. Из плаща был вырван и печально болтался изрядный клок.

Руки — пустяки, рассеянно подумал Скай, расстелив многострадальный плащ на траве. Царапины-то заживут, а вот плащ жалко. Я его так берёг — а теперь куда он годится? Буду в нём как безродный оборванец какой-нибудь — один позор и больше ничего… Хотя я ведь теперь и есть безродный оборванец…

Ну, положим, плащ я заштопаю — а что делать с сапогами? От правого одна видимость осталась. А я ведь, Имлор помилуй, к наместнику собираюсь! Ну и как же я войду к нему, в таких-то сапогах? Он горько рассмеялся, представив себе эту кошмарную сцену. Да меня такого и на порог не пустят. И правильно сделают…

И на что я тут время теряю, подумал он вдруг со злобой. Наместник! Я ещё десятой части пути не прошёл, а расселся тут…

Он вскочил, полный решимости тотчас же двинуться в путь, накинул рваный плащ, поднял сумку… и почувствовал, как ползёт по хребту озноб.

Дороги, которая должна была провести его через лес до ручья, не было и в помине.