Чемпионы Черноморского флота

Глава 3

Вася. 31 мая 1838 года.

Бригу «Фемистокол» повезло больше, чем тендеру «Луч». Впрочем, как посмотреть. Оба капитана были типами упертыми и боролись за выживание своих кораблей до последней минуты. В ночной темени оба не заметили, как разгулявшимися волнами суда отнесло к югу, за пределы зоны действия лагерной артиллерии. В итоге, бриг сдрейфовал к левому берегу Туапсе, находившемуся под контролем черкесов, а тендер снесло еще дальше метров на двести-триста, к подножью горы, господствующей над местностью. Именно на эту возвышенность Раевский хотел отправить свои батальоны, чтобы помочь морякам. Но помешала вздувшаяся река. Об этом не знали ни Метлин, ни капитан посыльного судна Панфилов[1].

Около четырех утра тендер прижало к мели и накренило. Сперва он смотрел палубой на берег. Но очередная 10-метровая волна его перевернула и полностью захлестнула водой. Многие, включая лейтенанта, сильно разбились. Дождались рассвета. С ужасом поняли, что лагеря не видно. Начали высадку, предварительно разрезав орудийные тали, чтобы сбросить артиллерию в воду.

В кипящей воде, поддерживая разбитых товарищей и кувыркаясь в воде, моряки кое-как добрались до берега. Двое утонули или их смыло раньше, когда морской вал высотой с трехэтажный дом кувыркал корабль.

Командир по традиции должен быть покинуть свой корабль последним. Его задерживал больной матрос, забившийся в кубрик.

— Я плавать не умею! — плакал моряк, цепляясь за что придется, пока Панфилов вытаскивал его за шиворот наружу.

Любитель покутить на берегу и имевший потому славу лихого вояки, Александр Иванович обычно был мягок с экипажем, в отличие от Метлина. Строг, но справедлив, как говорили матросы. В минуту опасности капитан «Луча» преображался до неузнаваемости. Он слов тратить не стал. Не колеблясь, столкнул матроса в воду. Тот бешено взбивал воду руками и голосил, захлебываясь в морской пене. Панфилов спрыгнул к нему. Нога, придавленная станиной сорвавшейся карронады, нестерпимо болела. Но лейтенант нашел в себе силы взвалить матроса на плечи и погрести-побрести к берегу.

Еле добрались. К капитану подбежал мичман-юнец, про которого капитан тендера говорил, что ничего путного из этого парня не выйдет. Лейтенанта раздражал вялый вид 17-летнего выпускника Морского корпуса Бутакова, его тоненький, почти детский голосок. Он прозвал мичмана «гунявым»[2]. Но сейчас у Метлина выбора не было.

— Гриша! Полундра! Вооружайтесь, кто чем может!

Мичман подал пример матросам, хватая обломок ганшпуга.

Со склона горы спускались горцы. Убедившись, что русским не преодолеть взбесившуюся Туапсе, они отправились мстить за жестокое поражение двухнедельной давности. Припадая на колено, пытались стрелять из своих винтовок, но дождь не позволил. Щелкали без толку отсыревшие кремни ружейных замков. Тогда, отложив ружья, туапсинцы обнажили шашки и кинжалы. Бросились в рукопашную. На скалистом пляже, то и дело заливаемом морской водой, столкнулись две воли в отчаянной схватке не на жизнь, а на смерть.

Измученные, всю ночь не спавшие и еле выбравшиеся из морского плена матросы хватали камни, обломки весел и бог весь что под руку попадется. Крупная галька полетела во врага. Боцман врезал веслом одному из нападавших с такой силой, что тот рухнул как подкошенный. Черкесы подхватили тело и отступили.

Но и морякам досталось.

— Доложить о потерях! — скомандовал Панфилов.

Ноги не держали. Особенно правая, ушибленная. Он со стоном опустился на влажные камни.

Бутаков срывающимся голосом, то и дело давая петуха, отрапортовал:

— Один матрос убит. Четверо тяжело ранены. Остальные имеют раны, но на ногах держатся.

— Кто-то пропал?

— Нет лекаря и еще шестерых.

— Были на пляже до атаки?

— Не могу знать! Такая куча-мала была… Могли утащить кого…

— Нельзя здесь оставаться. Нужно пробиваться к устью Туапсе, — Панфилов собрался с духом. Не позволяя себе и малейшего стона, обратился к морякам. — Ребята! Вы лучшая команда! Не подвели меня! Стихию морскую побороли! Поборим и горцев! Вперед!

— Ура! — грянуло над пляжем.

Подхватив капитана и раненных, моряки двинулись вдоль подножия горы, ориентируясь на звуки пушечных выстрелов. Поблизости кипел еще один бой.

… Бриг «Фемистокл» потерпел крушение, как ни старался капитан Метлин. По жесткой иронии судьбы корабль воткнулся в ту точку, которой никто не желал. Столкновение! Тот самый «купец», что снес ванты грот-мачты «Язона», выбросился на левый, «черкесский» берег Туапсе. И именно в него врубился бриг. Что сталось с экипажем «торговца», так и осталось загадкой. На громкий удар врезавшегося в «торговца» носом брига некому было реагировать. Моряки попадали. Многие расшиблись. У «Фемистокла» были повреждены бак и ют. Выломалась часть правого шкафута. Под палубой выбило все переборки. Они совершенно переломались. Руль сорвало, и он затонул в море. Как уцелели люди, оставалось лишь диву даваться. С рассветом капитан приказал вооружиться и покинуть корабль.

Сразу пришлось вступить в перестрелку с черкесами. Они укрылись за выброшенным на берег баркасом, используя его и как баррикаду, и как навес от дождя. Первых, спрыгнувших на песчано-илистый берег моряков, прапорщика корпуса механиков Бедина и унтер-офицера Денегу, насмерть сразили вражеские пули. Метлин застонал. Ему, только что пережившему гибель вверенного судна, судьба нанесла еще один удар.

— Залпом! — приказал он. — Абордажной команде спрыгнуть и атаковать баркас!

Грянул слаженный выстрел. Над фальшбортом «купца» взметнулся пороховой дым. Спрыгнувшая группа моряков бросилась к баркасу. Вмиг изрубила тесаками и расстреляла из абордажных пистолетов укрывшихся за перевернутой лодкой черкесов. Те даже не успели выхватить шашки. Спешившие им на подмогу тут же откатились под прикрытие кустов, густо разросшихся у подножия горы. Проливной дождь помешал им расстрелять живую реку из матросов, стекавшую с борта накренившегося «торговца».

— Экипажу отойти к реке! — закричал капитан.

Он был в совершенном отчаянии, но ясность мысли сохранял[3]. Убедился, что переправа через реку невозможна. Оставалось как-то продержаться, пока не подоспеет подмога или река не вернется в свои берега.

Неполные две сотни моряков покинули сцепившиеся корабли. Сбились в плотную толпу, ощетинившись саблями и прихваченными с собой веслами. Отошли в сторону, чтобы не мешать армейцам поддержать их огнем артиллерии с другого берега.

К счастью команды «Фемистокла», горцы решили, что им неожиданно привалило счастье. Два судна, битком набитые добром! Железные детали, одежда моряков, парусина, канаты, полотняные постели… Порох, свинец, возможно, соль! Аттракцион невиданной щедрости подарило им бушующее море. Не обращая внимание на отступавших к бурному речному потоку моряков, черкесы рванули на бриг, используя «купца» как переходной мостик.

С противоположного берега по ним ударила дальняя картечь русских. Теряя убитых и раненых, горцы продолжали лезть на корабль. И возвращались на берег, радостно восклицая. Не так уж богаты были жители аула Туапсе, вроде как, процветавшего за счет работорговли с турками, коль не жалели своих жизней в надежде поживиться!

У края реки, с противоположной от брига стороны, толпились навагинцы. С тревогой следили за попыткой моряков спасти свои жизни. Перед самым выходом к морю река делала крутой поворот. Офицер Генштаба подполковник Филиппсон обратился к солдатам:

— Неужели между русскими людьми не найдется нескольких человек, которые бы попытались спасти своих гибнущих товарищей?

Его поддержал командир Новагинского полка глуховатый полковник Полтинин. Тут же нашлась пятерка отважных. Отыскали лодку. Спустили ее в воду. Оттолкнулись от берега. Мутный поток сразу подхватил утлое суденышко. Вынес его на середину реки и перевернул. Все охотники мгновенно исчезли в воде. Лодку потащило в море и расшибло о заносимый песком остов тендера «Скорый». Наблюдавшие за этой жуткой сценой солдаты и офицеры принялись креститься[4].

Следом счастье попытали азовские казаки. Восьмером навалились на весла, но море победило. Их спасли матросы, но один казак утонул.

Отчаянная попытка завести канат на другой берег Туапсе оказалась абсолютной ненужной затеей, бессмысленной жертвой. Пока новагинцы поминали утонувших товарищей, четыре батальона тенгинцев скором маршем двигались вверх по течению. Вася шел со своей ротой. Командовал полковник Ольшевский.

Вскоре в верстах трех от морского берега нашли брод. Переправились без проблем, поскольку ветер стихал и река постепенно успокаивалась. Лишь у устья, где погибли новагинцы, море еще боролось с речным течением.

Коста. 15 июня 1838 года.

Два часа обратились в три с лишним. Могло бы еще дольше затянуться. Но тут уже Тома смогла взять себя в руки, понимая, что от меня толку мало. Я не желал вставать с постели, не желал выпускать её из объятий и требовал, умолял пойти на очередной круг.

— Коста! — Тома, шлёпнув меня, вскочила с кровати, пошла умываться. — Стыдно! Люди ждут. И у нас еще вся ночь впереди! Давай, вставай!

Пришлось подчиниться.

— Иди сюда! — потребовала царица.

Я подошёл. Она стала нежно вытирать меня мокрым полотенцем. По её лицу понял, что очень хочет спросить, но не решается.

— Душа моя, я встретился с Георгием! — знал, что её волнует.

— И как? Что он сказал?

— Он сказал, что гордится тобой. Сказал, что я лучший зять на свете. Что он разберётся с Ваней и Малхазом. И даже, если они заартачатся, чтобы ты не горевала. Он будет в нашей семье!

Тамара улыбнулась.

— Слава Богу! Поворачивайся!

Я повернулся.

— И с Маликой встречался? — раздался хитрый смешок жёнушки.

Как ни странно, я не удивился и не испугался. Просто получил очередное подтверждение уникальности своей супруги. Повернулся. Спокойно смотрел на неё. Она продолжала улыбаться.

— Да?

— Да, — я продолжал пристально смотреть.

— И как прошло?

— Ты мне зубы не заговаривай, фифа! — я требовал ответа.

— «Фифа» — кто такая?

— Тамара!

— Хорошо, хорошо! — Тома рассмеялась. — Я вообще не понимаю, как ты можешь служить в разведке? Сразу же раскололся!

— Так ты…?

— Нет, конечно!

— А откуда?

— Когда умирал в станице, бредил, часто её имя повторял.

— И ты только сейчас решила спросить⁈

— Так момент удобный, — «лиса» продолжала улыбаться. — В другие разы, может, и вывернулся. А тут можно было голыми руками взять. Как видишь, получилось.

Я хлопнул её по попке. Тамара рассмеялась.

— И не ревновала?

— Нет. Нисколько.

— Почему? Обычно же…

— Ты любишь меня до одури. И я — не обычная! Разве не так?

— Так! Так! — я поцеловал её.

— Расскажешь про неё? Ты же сильно её любил?

— Да. Сильно. И очень благодарен ей.

— За любовь?

— Не только. Благодаря ей, я сразу же влюбился в тебя.

— Она задала для тебя планку? — догадалась Тамара.

— Да. Я уже не мог полюбить кого-либо, кроме тебя.

— Тогда и я ей благодарна. Одевайся.

Я начал одеваться.

— Как она поживает?

— Хорошо. У неё сын. Вся в нём. Не мой… — я замялся. — Тамара, у нас…

— Коста! — Тамара улыбнулась. — Ты иногда такой дурак бываешь! Неужели ты думаешь, что я могла помыслить, что ты спал с ней⁈

— Ну, обычно же…

— Коста!

— Да, да, — я усмехнулся. — Ты — не обычная.

— Даже не поэтому.

— А почему?

— Ты не сможешь изменить нам уже ни с кем! — усмехнулась моя грузинка.

— Умная жена!

— Да! — Тома встала передо мной, уже одетая. — Пойдём!

Спустились вниз. Егор Георгиев и Бахадур, отдуваясь и вытирая пот, пили чай. С улыбками нас приветствовали.

— Извините, друзья! — я обнялся с кумом.

— Что ты ерунду несёшь⁈ — Сальти сильно постучал меня по спине. — Свои люди. Всё понимаем!

— Что же вы чай только пьёте пустой? — Тома бросилась хлопотать.

Схватила корзинку, лежавшую подле, стала вытаскивать оттуда еду.

— Мария? — я облизнулся.

— И Микри, — обрадовала жена. — Все, что любишь, приготовили.

— Как они?

— Сейчас сядем, все расскажем! — уверила меня супруга.

Чай был отставлен в сторону. Набросились на еду. Первые минут десять никто и слова не мог произнести. И кум, и Бахадур были голодны. О нас с Тамарой — и нечего говорить! Наконец, когда первый червячок был заморен, я, откинувшись на стуле, предложил начать.

— Кум? — обратилась Тамара к Егору.

— Про мои дела потом! — кивнул он. — Начнём с семейных!

— Ох! — я усмехнулся. — Что-то серьёзное, как я погляжу!

— Да! — ответила Тамара. — Мы всё решили, как будем жить дальше.

— Мы? Тогда жду в нетерпении! Рассказывай.

— Я вернусь в Тифлис. Куплю там дом… — начала Тома.

— Так. А сестра? Не расстроилась? Не отговаривала?

— Нет. Это наше общее решение. Всей семьи. Как правильно сказала Эльбида: не нужно все яйца класть в одну корзину.

— Хм… — я задумался. — Поясни. Что-то случилось?

— Княгиня умерла.

— Это я знаю. Но сестра уверяла, что наследница все наши права подтвердила! — я заволновался.

— Да, подтвердила! — кивнула жена. — Успокойся.

— Тогда, в чём опасность? Я же вижу!

— В этой наследнице! — вздохнул кум.

— Она всё профукает! — рубанула моя ясновидящая жена.

— Тамара! Ну, откуда…?

— Коста, я хоть раз ошиблась? — Тома знала, на какую педаль нужно давить.

— Нет! Но все равно, объясни.

— Я много с ней общалась. Она зашла к нам в таверну. Слово за слово. Я с ней на французском. Она обрадовалась. Я попросила о встречах каждый день на часик, другой, чтобы практиковаться…

— Ох, лиса! — я не удержался.

— Она согласилась, — Тома не отреагировала. — Она легкомысленная. Не практичная. Ну, если честно, попросту — дура! Поверь мне, муж, исход будет один: она все растеряет. Не сразу, конечно. Но, год-другой…

— Таак! — я вздохнул. — Верю. И что про яйца не в одной корзине?

— Если, Бог даст, и она все-таки возьмётся за ум, хорошо. — слово взял кум. — Если же нет, твоим нужно иметь запасное пристанище.

— Я сделаю в Тифлисе так же, как ты придумал в «Маленькой Греции»! — Тамара уже все решила. — Будет дом, гостиница. Не такая, как «Справедливая Россия» Соломона. Хорошая. С хорошей едой!

— С едой?

— Микри поедет со мной! — Тамара, как всегда, была на шаг впереди всех.

— Ты уговорила её⁈ И Мишу⁈ — я чуть не вскочил со стула.

— Да, — Тамара улыбнулась. — И почему только я⁈ Вся семья их уговорила.

— Да! — подтвердил кум.

— И они не хотели вернуться в Одессу⁈

— Нет, — опять говорил кум, улыбаясь. — Микри теперь от Тамары ни на шаг!

— Ааааа! — я засмеялся. — Тогда понятно! Всё рассчитала! Всех в оборот взяла! — обратился к жене на грузинском.

— Кто-то же должен, пока ты по горам лазаешь или в столицах кутишь! — парировала моя фифа.

— Ну, раз вся семья решила… — пожал я плечами. — Хотя, я уверен, что даже если эта наследница всё профукает, нашей семье ничего не угрожает. И Мария всех накормит. И Умут, все-таки — апельсиновый король! Как у него, кстати, дела?

— Всё отлично! — уверила Тамара. — Как раз за очередной партией товара поехал. А Мария, как ни хотела, не смогла приехать. Эльбида права: весь Крым теперь у неё кормится!

— Слава Богу! — я выдохнул, подытожил. — Так тому и быть! Бахадур едет с тобой, как ты понимаешь.

— Нет, нет! — запротестовала Тамара. — Я же вижу. Раз нам дачу адмирала выделили, дело тебя ждёт серьёзное. Ты должен его взять!

— А вот тут, любимая, не спорь! Я одну тебя не отпущу. Это, во-первых. А, во-вторых, ты же видишь, ему еще лечиться нужно.

— Но…

— Всё! — я в первый раз в отношениях с моей жёнушкой смог «стукнуть кулаком по столу»!

— Хорошо, — жена покорилась.

Я быстро все перевёл Бахадуру. И здесь шикнул в ответ на его попытки протеста.

— Ты же знаешь, друг, ни мне, ни тебе без неё жизни нет! — тут уже я, научившись у Тамары, нажал на нужную педаль. — Ты должен быть с ней! Там будет столько работы! Дом! Гостиница! Много чужих людей. Охрана!!!

— Да, да! — алжирец поспешно закивал. — Ты прав!

— Тамам! — я повернулся к Сальти. — Теперь ты, дорогой, кум. Что случилось? Увы, вижу, что беда. Говори.

— Да, ты прав, — Егор Георгиев горестно покачал головой. — Пока не случилась. Но надвигается.

— Слушаю.

— Можем лишиться батальона! — кум заговорил горячо и быстро.

— Батальона⁈ Неужто император осерчал, когда вас в прошлом году увидел?

— Нет! Доволен остался. Сказал, что нет у него в Крыму более преданных людей. Доверил нам нести караульную службу при своей особе. И щедро излил свои милости. Двадцать тысяч рублей пожаловал на обмундирование нижним чинам!

— Так что ж тебя так возбудило?

— Есть план организации на южном берегу правильной пограничной стражи, которая заменит нас, балаклавцев. И выходит на долю грекам останется лишь дорожное строительство! А то и вовсе расформируют. Спасать надо наших «пиратов»!

— Ох! — крякнул я, поражаясь, насколько далеко за временной горизонт могли заглянуть мои греки и рассмотреть тучки, которых и не заметишь простым глазом. — Какие-нибудь мысли есть?

Сальти вскинулся на меня в недоумении. Что означало: мы же греки! Разве может у нас не быть мыслей⁈

— Разговаривал я давеча с начальником канцелярии Воронцова, Сафоновым, — кум наклонился ко мне, — Может, слышал, про такого?

— Встречались. Толковый мужик, но уж больно государственный интерес блюдёт. О людях не думает, — высказал я свою точку зрения.

— Хм. Не знаю. — Егор был не совсем со мной согласен. — Вроде, вошёл в наше положение. Придумали с ним такой план. Отправить часть балаклавцев на Кавказ.

— На Кавказ⁈

«Из будущего огня да в полымя! В гарнизоны глиняных горшков-крепостей? Это же жуть в сравнении с Крымом», — подумал про себя.

— Ты погоди пугаться! — успокоил меня Егор. — Мы же хотим по своему направлению служить. Хотим оказать поддержку азовским казакам. Те, говорят, лихо на своих ладьях контрабандистов гоняют. Награды получают и без добычи не остаются. А мы-то? Разве мы не удальцы на морях⁈ И деды, и отцы прославились корсарством. Неужели мы не добудем себе славы на кавказских берегах⁈

— Спору нет! Добудем, конечно! Я не об этом. Я-то чем могу помочь, кум?

— Будет возможность, поддержи наш план, Коста, — взмолился кум. — Иначе пропадай балаклавский батальон!

— А как же твой дядя, контр-адмирал?

— Совсем старик плох! — вздохнул Сальти. — На его помощь уже не приходится рассчитывать. А ты, говорят, нынче любимчик Лазарева. Будешь спорить?

Кум уже хитро улыбался, отвалившись на стуле и обеими руками указывая на место нашей встречи — на стены дачи адмирала.

— Хорошо! — я рассмеялся. — Будет возможность, обязательно замолвлю за вас слово. Если выполню его поручение, он — мой должник. Он сам так сказал.

— Кум! — Егор бросился ко мне с объятиями. — Мы все будем молиться за твой успех! И мы уверены, что у тебя все получится. Нас, греков, так просто не возьмешь! Не на тех напали!

— Не на тех, не на тех! — хлопал я кума по спине.

— Ну, что ж! — кум встал. — Пора!

— Не понял! — я изобразил крайнюю степень удивления. — Ты куда собрался?

— Ну, как же… — тут жизнерадостный Сальти засмущался. — Вам надо побыть вместе. А я чего тут? Доберусь, как-нибудь. Мне в Ялту нужно по службе.

— Э, нет! — я улыбнулся. — Никуда ты не пойдёшь! Я же любимчик адмирала! Сам так сказал.

— Ну, да, — кум не понимал, к чему я клоню.

— Видел люгер в бухте?

— Да, — тут его осенило. — Ты хочешь сказать…?

— Да! — я заважничал. — Он в моём полном распоряжении! Так что завтра с утра вас ждёт морская прогулка. С ветерком до Ялты вас подброшу! А теперь, пойдём, прогуляемся перед сном. О делах говорить не будем. Расскажете мне все про семью. Как там остальные.

Встали. Спустились на чудесный пляж, лежавший у подножья горы, к которой прилепилась дача адмирала. Долго гуляли. Много смеялись. И не было мыслей, способных испортить мне настроение. Я не отгонял их от себя. Их просто не было. Знал, что завтра, когда расстанусь с близкими в Ялте, сложнейшее и опасное задание целиком овладеет мной. Будет непросто. Результат — не известен. Но сейчас все это не омрачало моего легкого и веселого — по-настоящему летнего — настроения. Всё — завтра. А сегодня я гуляю с женой, с кумом и другом по пляжу. А через несколько часов снова лягу с Тамарой в постель. И разве есть на свете что-то, что может мне испортить ожидание этой ночи⁈ Пфыф! Нет ничего такого на свете!

[1] Н. Ф. Метлин — в будущем адмирал, герой покорения Кавказа и обороны Севастополя. Дослужился до морского министра и члена Госсовета. А. И. Панифлов — в будущем адмирал, герой Синопского сражения и обороны Севастополя.

[2] Это был Григорий Иванович Бутаков, будущая краса и гордость русского флота, адмирал и основоположник тактики парового броненосного флота.

[3] Об отчаянии капитана свидетельствует его рапорт Лазареву от 4-го июня — первый отчет о случившейся трагедии. «У офицеров и у меня погибло все без исключения. Мы ходим в чужом платье», — вот строчки из его письма командиру. Можно подумать, что одолженный мундир был главной проблемой капитана. Но это не так. Его ждал суд за потерю корабля. Вот, о чем стоило думать.

[4] История сохранила имена этих смельчаков. Алексей Коровин, Никита Епифанов, Яков Шарапов и Трофим Трубецкой. Бросившийся с противоположного берега их спасать прапорщик корпуса флотских штурманов Бедин также утонул. Другой вариант гибели последнего мы привели в тексте.