Чемпионы Черноморского флота

Глава 10

Вася. Поти-Тифлис, июль 1838 года.

Дорохов уже бы в паре шагов от Тамары, когда с удивлением отметил, что больше не раздается храп Бахадура. В следующую секунду Руфин застыл. Почувствовал на шее холод лезвия ножа, а сзади услышал страшный гортанный хрип безъязыкого алжирца. Через мгновение хрип сменила пародия на смех. Руфин нашел в себе силы чуть повернуть голову. Понял, почему Бахадур так веселился. Позади алжирца стоял Вася. Рука Васи сжимала штык, острием упиравшийся в горло пирата. Вся троица замерла. Никто не понимал, что делать и что вообще может последовать за всей этой странной ситуацией.

— Бахадур! — Тамара встала рядом, положила свою руку на руку алжирца.

Бахадур кивнул, предупреждая девушку, что слышит её и слушается.

— Вася, опусти штык! — Теперь Тамара приказала Милову. — Пожалуйста.

Не понимая, как это происходит и почему он так послушен голосу и словам девушки, Вася исполнил приказ. При этом осознавал, что так нужно, что Тамара со всем разберётся и отведет беду.

— В следующий раз, Руфин Иванович, — Тамара продолжала говорить спокойным голосом, — я не смогу уже остановить Бахадура! В следующий раз вы попросту даже не сможете приблизиться ко мне! — после чего коротко приказала, кивнув на дерево в метрах семи от себя, рядом с которым полыхал костер, давая достаточное освещение. — Бахадур!

Алжирец тут же метнул нож в указанное дерево. Тот полетел со свистом и глубоко вошел в ствол. Вася не удержался от восхищения, присвистнул.

— На моей памяти, Руфин Иванович, — продолжала девушка, — Бахадур ни разу не промахнулся. Я вас очень прошу, пожалуйста, не стоит больше испытывать судьбу.

— А я ведь тебя предупреждал, Руфин! — раздался голос Лосева.

Дорохов, наконец, нашел в себе силы, развернулся, посмотрел на Тамару.

— Пожалуйста! — повторила девушка.

Дорохов коротко кивнул. Быстрым шагом покинул место чуть не разыгравшейся драмы. Вскоре исчез в темноте.

— Спасибо, Вася! — поблагодарила Тамара.

Вася опять не смог ответить. Только кивнул. Тут раздался требовательный гортанный клекот Бахадура.

— Что? — спросила Тамара.

Бахадур начал жестикулировать, указывая на Васю.

— Ааааа! — улыбнулась Тамара.

— Что? — спросил подошедший к ним Лосев, явно изнывавший от любопытства.

— Он спрашивает тебя, Вася. Как ты смог к нему подкрасться так бесшумно и так незаметно? И с холодным оружием, судя по всему, хорошо управляешься.

— Обучен, — пожал плечами Вася. — С ножом еще лучше. И с топором. Показать?

Тамара объяснила. Бахадур опять бросился семафорить руками.

— Просит показать.

— Это мы запросто!

Вася подхватил топор, которым рубили дрова для костра. Взвесил в руке. И метнул его в дерево с торчащим ножом Бахадура. Топор воткнулся как родной.

— В детстве баловался. Научился. Была бы чурка сосновая без сучков, развалил бы броском.

Бахадур снова зашипел.

— Он хочет, чтобы ты, пока мы едем, показал ему свои навыки.

— Только при одном условии! — Вася осмелел.

— Говори! — улыбнулась Тамара.

— Он научит меня так же метать свои хитрые железки! Я уже кое-чему и сам обучен, — похвалился Милов и элегантным движением метнул штык. Вошел четко. Рядом с топором.

Тамара перевела. Бахадур выслушал. Потом молча протянул руку Васе. Вася пожал. Все выдохнули. Лосев даже рассмеялся.

— Ну, ты, Девяткин, мастер! Давайте спать! — предложил.

— А Руфин Иванович? — забеспокоилась Тамара.

— Голубушка, Тамара. Пусть проветрится. Ему много чего нужно в голове освежить! К утру, думаю, справится! Не волнуйтесь!

Но утром Руфина так и не оказалось на месте. Хотя его стреноженная лошадь стояла вместе с другими.

Позавтракали. Собирались. Тут он и появился. Выглядел хорошо. В том смысле, что шел бодрой уверенной походкой, взгляд спокойный, форма идеально сидит, сапоги вычищены. Все застыли в ожидании.

Дорохов подошел. Остановился. Заговорил твердым голосом.

— Тамара Георгиевна! Бахадур! Друзья! Я позволил себе вчера неслыханную низость, за которую меня нельзя извинить. Тем не менее, я смиренно прошу у всех вас прощения. И прежде всего у вас, Тамара Георгиевна. Не надеясь его получить, я все-таки хочу вас уверить, что выполню свои обязательства и доставлю вас в целости и сохранности в Тифлис. И поверьте, я не дам упасть и волоску с вашей головы, и, если будет нужно, умру, вас защищая.

— Руфин Иванович! — Тамара засияла. — Спасибо большое! Для меня честь слышать такое признание. И прошу вас, забудем о вчерашней ночи! И зовите меня, как прежде, просто Тамарой.

Бахадур после этого опять издал радостный клекот, подошёл к Дорохову, пожал ему руку, уважительно выпятив губу. Можно было ехать.

Тамара с алжирцем тронулись. Лосев подошел к Дорохову.

— И от меня низкий поклон, Руфин. Что смог, что нашел в себе силы. А что касается меня с Васей… Вася?

— Что?

— Ты что вчера ночью делал?

— Так спал без задних ног! Солдатская шинель — теееплая… А что? Случилось чего? Я ничего и не видел!

— Нет, слава Богу! Ничего не случилось! Не было ничего!

Лосев и Вася помчались вперед, оставив Дорохова в одиночестве. Руфин присоединился ко всем только через час.

Дальнейшее путешествие уже ничто не омрачило. Наоборот. Прошло с каким-то безудержным весельем. И тон опять задавал Дорохов. Но теперь уже по просьбе Тамары, рассказывая веселые истории, светские сплетни и забавные анекдоты без своих обычных закидонов. И выглядел при этом умным и милейшим человеком.

Иногда позволял себе читать стихи собственного сочинения, звучавшие несколько двусмысленно после случившегося на первом бивуаке:

Оставь, красавица, сей пагубный кинжал:

Он вырван из груди зарезанного друга;

На нем печальная начертана услуга

И имя, кто его мне смертью завещал!

Тамара заливалась смехом. Дорохов конфузился.

На привалах Вася и Бахадур отходили в сторону. Учили друг друга своим приемам. Вася, одолжив у Лосева кинжал, показывал спецназовские способы тихого скольжения и гарантированного снятия часового. Бахадур — броски любого железа из любого положения. Куринец и Дорохов лишь охали, глядя на эти фокусы.

— Он сказал, — шепнула Тамара Васе уже на подъезде к Тифлису, — что ты самый талантливый ученик из всех, с кем ему пришлось столкнуться. И что совсем скоро ты может будешь метать ножи даже лучше, чем он!

Вася закашлялся.

— Жди подарка! — загадочно улыбнулась Тамара.

Коста. Соча, середина июля 1838 года.

Все аулы вдоль реки Соча почему-то гуртом назывались по названию реки. Как ориентировались горцы, не понятно. Жили тут преимущественно убыхи, за исключением прибрежных селений. Там каждой твари по паре — и шапсуги, и турки, и джигеты. Весь край держал в кулаке княжеский род Берзег во главе с Хаджи Исмаил Догомуко Берзегом.

С ним у меня отношения не сложились еще со времен штурма мыса Адлер. Во мне он видел расходный материал в своих политических играх. Ему больше по сердцу был Белл. А посему на гостеприимство сочинских селений рассчитывать не приходилось. Враждебно настроенные убыхи — такие противники, что врагу не пожелаешь. Самые резкие, самые непримиримые, а порой и самые бесчестные. Слышал я историю, как один ухарь зазвал знатного шапсуга в гости, привез в убыхский аул и продал в рабы хозяину, который их принимал. Прямо в кунацкой бедолагу раздели, лишив коня, оружия и, главное, свободы.

Поэтому мой отряд оставался настороже и двигался ускоренным маршем туда, где нас примут с распростертыми объятиями. В селение покойного князя Гассан-бея. К его младшему сыну Курчок-Али, моему кунаку, собрату по тайному обществу всадников и человеку, которому я обязан своим счастьем. По слухам, он мирно разошелся со старшим братом по поводу наследства и жил от него поблизости.

Я торопился. Прекрасно понимал, что каждый день, проведенный в заключении, может стоить жизни любому пленнику с корвета «Месемврия». Как ни уговаривал меня Цекери задержаться в долине Вайа, как ни соблазнял прекрасным местным белым вином, я был непреклонен.

— Еще успеем навестить твой аул. Сперва мое дело, потом гулянка. Как наши планы насчет переправки людей к хакучам?

— Прибывают люди. Ранней осенью вывезем первую партию. Если другие роды племени Вайа не помешают.

— А что с ними не так?

— Народ гоайе или племя Вайа разделен на 17 родов. Мой, Пшикуи, считай, у тебя в кармане. Меня уже признали вождем! — сказал гордо Цекери и подбоченился.

И тут же стрельнул глазами на Кочениссу. Я заметил, что девушка ему приглянулась. Он не упускал случая похвалиться перед ней, чтобы произвести впечатление. Но прекрасная черкешенка все его намеки на молодечество игнорировала. Она решила ехать с нами на юг. Поближе к Поти, как я понял. Что она задумала делать дальше, я пока не догадывался.

— С родом Пшекуи я понял. Немудрено, что тебя признали. Старый вождь, бедняга, совсем головы лишился после своих потерь. Какая проблема с оставшимися 16-ю родами?

— Проблема не со всеми, а только с четырьмя. С Гунай, Косебич и дворянскими родами Карзейк и Куецюк.

«Интересно, знаменитый Казбич не из рода Косебич?» — подумал я, но вслух сказал другое:

— Решим мои проблемы, наведаемся в твою долину и наведем там шороху!

— Ты хочешь сразиться со всем племенем Вайа? — испугался Цекери.

— Зачем сражаться? Просто поговорим. Поверь: когда за твоей спиной 400 бойцов с отличными винтовками, многие вопросы решаются на удивление бескровно и быстро.

Коченисса, ехавшая рядом и слышавшая наш разговор, рассмеялась. Цекери обиженно на меня посмотрел. Мол, на фига ты меня в глазах столь прекрасной дамы выставляешь юнцом?

— Ты молодец, Пшекуи-ок! — я решил исправить свою оплошность и представить его в лучшем свете. — Выполнил мое задание на отлично! И то, что ты в столь юном возрасте уже глава рода — это достойно уважения.

— Еу! — радостно воскликнул Цекери и снова скосил глаза на Кочениссу.

— Ца-ца-ца, — поцокала языком девушка.

Вот пойди-пойми этих женщин…

Внезапно нам загородила дорогу группа убыхов, волочивших по земле за лошадьми тушу кабана на веревках. Скорость отряда мгновенно упала.

— Зачем вам кабан? — не удержался я от вопроса.

— Тащим на торжище к крепости. Хотим посмеяться над урусами.

— Делать вам нечего, — буркнул Цекери.

— Лучше освободите дорогу — поддержал его Башибузук.

— Не торопись, — остановил я юного вождя и своего зама. — Что за торжище?

— Прямо у стен крепости, — ответил один из насмешников.

— Что, вот так просто? Приезжай и торгуй?

— Поехали с нами, сами увидите. Вместе посмеемся. Только не всей толпой, а то вместо серебра нам картечи отсыпят.

Я заинтересовался. Прежде чем браться за поиск моряков, нужно было установить контакт с крепостью. Получить информацию, откуда начинать, что слышно и как производить обмен.

«Неужели так просто выйдет проникнуть в крепость? — недоумевал я. — Ведь и трех месяцев не прошло с момента беспощадных боев».

Пятиугольный форт Александрия был заложен на месте будущего морвокзала летней столицы России. Он заметно отличался от виденных мною ранее «глиняных горшков». Во-первых, бастионы были не круглыми, а остроугольными, с фасами, лучше приспособленными для фланкирующего огня. Лишь морской бастион имел традиционную полукруглую форму. Во-вторых, крепость возводили не земляную, а из камня. Его завозили из Керчи и Одессы. В-третьих, на берегу реки уже стоял блокгауз для охраны водовозов. Еще один — традиционный, казачий — стерег ладью азовцев и выброшенные на берег корабли торговцев. Плохо стерег. Были видны несколько сожженных «купцов».

— Наша работа! — похвастался убых, волочивший грязную тушу. — Ночью подкрались и сожгли.

— Молодечеством похвастать?

— Нет, железо с медью будет потихоньку таскать.

Надо заметить, что местный способ сбора металлолома заметно отличался от принятого в будущем. Мне как-то не доводилось слышать, чтобы охотники за цветными металлами действовали под пушечными дулами и сжигали транспортные средства немалой стоимости.

— Продайте мне кабана! — озадачил я убыхов.

— Неужто сам хочешь повеселиться? — изумились они.

— А за рубль? — я подкинул в воздухе серебряную монетку.

Черкесы переглянулись. Алчность победила тягу к розыгрышам. Мне вручили веревку, за которую была привязана туша. Я передал ее Ахмету. Дал знак своим бодигардам следовать за мной.

— Цекери! Присмотри за Кочениссой! — отдал приказ.

Пшекуи-ок тщетно пытался сохранить на лице серьезное выражение. Чертенята в глазах выдавали его с головой.

…Торжище было устроено между спуском к реке от крепости, на обширной площадке, прозванной майданом. Прибывавшие с восточной стороны торговцы выстраивались в одну линию спиной к лесу. По флангам этого длинного ряда выстроились две полуроты солдат, в которых я безошибочно узнал эриванцев. Стояли без ружей, составив их в козлы. Но были готовы в любую минуту их расхватать. Предусмотрительно. Среди продавцов встречались группы хмурых убыхов свирепого разбойничьего вида. Они не торговали, а высматривали уязвимости крепости. Нетрудно было догадаться, что это были лазутчики князя Берзега.

Покупатели теснились в шагах пяти от продавцов, образуя нейтральную полосу, подобие улицы. По ней прохаживались дежурные по базару, в задачу которых входило решение торговых споров. Шум стоял необычайный. Все жарко торговались. Горцы что только не предлагали: фрукты, мед в сотах, тканые ковры местного изделия, копченый сыр, кукурузную муку, разную живность — барашков, молодых бычков, кур, уток, иногда убитого оленя, козла, медведя. Турки и какие-то странного вида черкесы расхваливали свой товар — хороший турецкий табак, ситец русского и английского производства, превосходный ром, коньяк и даже некоторые испанские и французские вина.

— Один манэт — бутылка рома, — помогал сторговаться грек-переводчик какому-то офицеру.

— Что за «манэт»?

— Рубль, серебряный рубль, — охотно объяснял урум.

— Одна бутылка? — возмущался офицер.

— Бэри, бэри! — продавец не выдержал и сунул русскому сразу три бутылки.

— Давай еще табаку и халвы! — азартно воскликнул офицер.

— Бэри! Манэт давай! — торговец зачерпнул большую жменю табаку и сыпанул ее в кулек.

Довольный офицер расплатился и приказал денщику:

— Пойди купи на один абаз столько фруктов, сколько сможешь унести.

Официально абаз шел по двадцать копеек серебром. Горцы брали любой чекан — грузинский, русский, турецкий, — лишь бы монета была подходящего размера и с любым рельефным изображением[1]. В ходу было и золото. Но только не ассигнации и медь.

Наше появление с кабаном, которого тащили на лямках мои телохранители, заставило умолкнуть весь базар. Но не надолго. Продавцы изумленно зацокали, когда к туше бросились сразу несколько покупателей. Среди них я, к своей радости, увидел знакомого. Унтер-офицера Рукевича!

«Что он тут делает? Разве писарей берут в экспедиции?» — удивился я.

— Дэсят манэт! — заорал я громко, подражая местному говору.

Базар ахнул.

— Побойся бога, азиатец! — возмутился Рукевич, меня не узнавший из-за башлыка, которым я закутал лицо. На торжище многие так ходили.

— Апполинарий! Это я, поручик Варваци! — тихо шепнул я на ухо унтеру.

К чести моего сослуживца по Эриванскому полку, он не растерялся. Моментально мне подыграл.

— Пять манэт! Пять!

— Восемь!

— Давай! — хлопнул мне по руке унтер. — Только уговор! Поможешь мне тушу в крепость затащить!

Я победно оглянулся на примкнувших к моей группе убыхов, которые продали мне кабана. Они яростно затрещали на своем «гыр-гыр», но несложно догадаться, о чем шел спич. Их диалог можно было перевести примерно так:

— Чертовы урумы! Хуже армян и джугутов[2]! Везде свою выгоду найдут!

— С ума сойти! За какого-то грязного кабана дали цену четырех баранов!

— Эй, брат! Кажется, в лесу еще кабаны остались! Нужно торопиться, пока остальные не расчухали!

Убыхи бросились сломя голову к своим коням.

— Ждите здесь! — приказал я своим бодигардам.

Впрягся в лямки вместе с Рукевичем и потащил кабана в крепость.

— Писарь! Ты что здесь делаешь?

— Уже не писарь, — победно взглянул на меня Апполинарий и скосил глаза на Георгиевский солдатский крест на мундире. — Вернулся в родную строевую роту.

— Поздравляю с Георгиевским крестом! За что получил? Когда ждать производства в офицеры?

— Получил за спасение погибающих во время шторма. А до производства придется ждать не меньше года. Нас, разжалованных в солдаты, быстро не награждают офицерским чином. И лишь по личному распоряжению Государя[3].

— Я здесь тоже из-за шторма. Прибыл вытаскивать из плена моряков.

— Да вы что? — Рукевич поразился так, что встал как столб.

— Тащи, унтер, тащи! Не привлекай внимание. Кто есть в крепости из старших офицеров нашего полка?

— Подполковник Резануйлов.

— Не знаю такого. А кто командует?

— Генерал-майор Симборский. Андрей Михайлович.

— Сразу веди меня к нему.

— Слушаюсь!

— Прекрати! Давай без чинов.

— Раз без чинов, позвольте вопрос? Почему поручик?

— Произведен за отличие через чин!

— Ничего себе! Даже боюсь спросить, за что!

— Вот и не спрашивай.

— Понял!

Зашли в крепость. Рукевич выступал в роли гида.

— Тут у нас кордегардия. Направо госпиталь с цейхгаузом. За ним жилье маркитанта. Далее запасной пороховой погреб. Стоки для сбора дождевых вод.

— Полли, ты ври да не завирайся! Вижу пока груды камня, досок и кирпича.

— Эка вы меня на англицкий манер окрестили. Мне нравится.

— И меня зови Коста.

Рукевич кивнул. Не успел и шагу сделать, как раздался окрик.

— Унтер! Почему посторонние в крепости⁈ Кто разрешил⁈

Ба! Еще один старый знакомый. Штаб-офицер Малыхин! Делать нечего: этот прицепится — не отстанет. Я приоткрыл башлык.

— Иди ты! — поразился Малыхин.

— Иду! — ответил я. — К генерал-майору.

— Ступай, Рукевич! Дальше я сам!

Подхватив меня под локоть и ломая мне всю конспирацию, штаб-офицер потащил меня к палатке Симборского. Застрочил как из пулемета. Высыпал на меня град вопросов и, не дожидаясь ответов, вывалил кучу полковых новостей. Из важного уловил лишь про следствие над Дадиани и допросы Золотарева.

— Не выйдет у вас дуэли!

— Малыхин! Ну, Бога ради! Оглянись вокруг! На меня посмотри! Ну, какая дуэль?

— И правда! — засмеялся Малыхин. — Давай я тебе презанятный анекдотец расскажу!

Я обреченно кивнул.

— На майдане был?

— Через него и проскочил в крепость.

— Видел солдат в числе покупателей? Ничего не смутило?

— Видел. А в чем проблема?

— Как по-твоему, могут у солдат заваляться рубли или даже абазы в походе? Задумался? Вот! Эти стервецы вот, что удумали… Монету свою стали чеканить!

— Пади ты! — поразился я.

— Вот тебе истинный крест!

Малыхин залез в карман. Вытащил блестящую монету и передал мне. Я вгляделся. С одной стороны греческая, с другой — не то персидская, не то грузинская. Сплав оригинальный, звонкий.

— Красивая, — не мог не оценить я фальшак. — И выглядит как настоящая.

— Только пальцами не гни. Сломается, — предупредил меня Малыхин. — Вылили из гипса форму, где-то нашли металл…

— Известно где! — усмехнулся я. — Как и горцы. С сожжённых кораблей. Этакая кооперация…

— Думаешь? — задумался Малыхин. — Эх, не миновать этим фальшивомонетчикам шпицрутенов.

— Продай!

— Тебе? На что она тебе сдалась?

— Нумизматическая редкость! С блестящей легендой!

Малыхин сдвинул кивер. Почесал лоб.

— Вы, греки, знаете толк в коммерции! Держи! Так дарю! В награду за идею[4].

— Ты, Малыхин, все же дай знать начальству. Прознают горцы — и прощай торжище! А мне через него в крепость очень удобно попадать. Надеюсь, не впервой у вас в гостях.

— Да и пусть прознают! Евреи уже ассигнации берут.

— Евреи? Здесь?

— Ну, да! Горские.

Мой визит в крепость — просто праздник открытий. Сначала солдатская монета, теперь таты. Невольно на ум пришла старая песенка: «евреи, евреи, кругом одни евреи…» Почему ее считали антисемитской? По-моему, очень даже хвалебная. Я бы не отказался, если бы в позднем СССР распевали у студенческого костра: «Ах, эти греки, греки! Кругом одни греки!»

«Кстати, насчет евреев… Есть отличная идея!»

Я откинул полог палатки Симборского.

— Господин генерал-майор! Поручик Варваци Эриванского полка прибыл с докладом о подготовке к выполнению личного поручения адмирала Лазарева!

[1] Грузинские правители после присоединения Грузии чеканили свои монеты. Потом в Тифлисе был устроен монетный двор, который выпускал абазы до 1835 года. После абазы стали изымать из обращения.

[2] Ругательное название горских евреев на Северном Кавказе. Соответствует русскому «жид».

[3] Унтер А. Ф. Рукевич станет прапорщиком в августе 1839 г., через год после получения солдатского Георгия. С этого момента начнется его боевая карьера, завершенная с генеральскими эполетами.

[4] Реальная история.