Чемпионы Черноморского флота

Глава 2

Вася. 31 мая 1838 года.

Всю ночь буря ревела так, что на берегу было сложно разобрать человеческую речь. Не слышны были и крики на рейде. Но в том, что они были, никто не сомневался. Никто не мог сомкнуть глаз. Да и не поспишь под проливным дождем, который никак не хотел остановиться, и под бешеное завывание ветра.

В кромешной темноте на берег под лагерем время от времени начали выбираться матросы с разных кораблей — те, кто спасся вопреки злой воле разошедшейся стихии.

Первыми прибыла команда с транспорта «Ланжерон». Его выбросило на мель довольно удачно. Судно волнами повалило набок, мачтами к берегу. Моряки затеяли безумную, но безвыходную игру со смертью. Они по очереди восходили на грот-марс и по грот-рее перебирались на пляж. Эти чудеса эквилибристики совершались при жестоком ветре и постоянных ударах транспорта о камни. Оставалось лишь диву даваться, как никто не сорвался и не погиб. Последним спасся командир корабля лейтенант Моцениго. Он вынес с корабля флаг, но был совершенно раздавлен. Потерять свой корабль — куда еще худшую участь можно вообразить для капитана⁈

Оказалось — можно. Гибель членов экипажа — вот настоящее горе для его командира.

Тендер «Скорый» опрокинулся не так счастливо, как транспорт. Когда трюм заполнился водой, несмотря на беспрерывную работу матросов на помпах, его командир лейтенант Кислинский приказал срубить мачту и обрубить якорный канат. Судно поволокло к устью Туапсе. Его шатало с боку на бок, пока, прибитое к берегу, оно не упало обрубком мачты в сторону моря, а килем — в сторону берега. Все волны достались его беззащитной палубе, грозя гибелью всему экипажу.

— Вашбродь! — обратился Вася к поручику Цеге-фон-Мантейфелю. — Кажется, там корабль кувыркнулся! Я крики услышал!

Милов указал на мелководье речного устья, через которое в темноте перекатывались огромные валы.

— Рота! — завопил что есть мочи поручик. — Слушай мою команду! Все — на спасение людей!

Тенгинцы помчались к месту крушения тендера. Бесстрашно зашли в воду. Образовали живую цепь, помогая друг другу и протягивая канат к корпусу корабля. Поручик, рядовые Михаил Серебряков, Войцех Моравский и Вася сумели взобраться на борт, карябая руки о шершавую медную обшивку.

Через выбитый волнами орудийный порт стали выбираться матросы и офицеры. Их по очереди передавали в руки солдат, прикрытых от волн корпусом корабля. Спасли почти всех. Погиб лишь один матрос, унесенный волнами. Это обнаружилось, когда на берегу всех пересчитали. Мокрые спасенные не верили своему счастью. Даже в темноте можно была разглядеть их белые, как мелованная бумага, лица.

— Рядовые Серебряков, Моравский и Девяткин! Всех троих представлю к медалям «За спасение погибающих»!

Вася чуть не брякнул: «Служу России!» Удержался в последнюю секунду. Его промашки все равно никто бы не заметил. Все переводили дух, подставляя лицо косым струям дождя.

Ближе к собачьей вахте на пляж выплыл матрос с «Язона». Ошалевший, он долго приходил в себя. Не обращал внимания на тормошивших его офицеров. Они спрашивали о судьбе парохода. Наконец, он нашел в себе силы ответить:

— Котлы залило водой через выбитые люки. Стали дрейфовать. Сели на мель. Хорошо встали. На прямой киль. Все поднялись на ванты. Кабы не другой корабль, могли бы и спастись.

— Как? Что? Какой корабль? — понеслись лихорадочные вопросы.

— Купец! Его бросило на грот-мачту! Все погибли.

Стоило забрезжить рассвету, всему лагерю открылась страшная картина, но не столь ужасная, как нарисовал спасшийся моряк. Кроме «Язона» на рейде кораблей не было. Но пароход еще держался. Его верхняя палуба была полностью залита водой. Ванты, включая злополучную грот-мачту, были облеплены людьми, цепляющимися из последних сил и борющимися с волнами и ветром. Он донес до лагеря слабое «ура». Моряки «Язона» передали свой последний привет.

Ураганный ветер унес могучее ответное «ура» вглубь Кавказа. Тысячи людей на берегу с бессилием и тоской наблюдали, как порой ужасно может поступить море с теми, кто считает его своим родным домом. Все сжимали кулаки, не имея возможности прийти на помощь геройски гибнущей команде. На глазах всего отряда какой-то офицер и несколько матросов бросились в воду и попытались спастись вплавь. Все погибли. Их тела унесло в море.

Стон отчаяния вырвался у беспомощных наблюдателей. В воду полетели доски и бочонки. Попытались спустить лодки. Все было выброшено обратно на берег безжалостными гигантскими волнами. Не более 25 саженей отделяло пароход от спасателей, но столь малое расстояние оказалось непреодолимым. Чтобы создать точку опоры, притащили чугунное 12-фунтовое орудие на крепостном лафете. Дождавшись отливной волны, пушку выдвинули вперед. Первая же волна отбросила орудие и лафет как пушинки.

Ветер крепчал. Пароход било килем о грунт. Мачты вот-вот были готовы обрушиться. Особенно, грот, у которого с одной стороны были срезаны ванты ударом «торговца». Начальник артиллерии капитан Кольбе предложил перебросить шнур на ракетах или с помощью незаряженных гранат. Попытались выстрелить ими из горных единорогов и ручных мортирок. Или шнуры рвались, или ветер отбрасывал ракеты и гранаты. Спасения, казалось, не было.

Отчаявшийся лейтенант Данков и еще один матрос с «Язона» снова попытались повторить попытку своих товарищей и броситься в море. Матрос запутался в такелаже. Офицер зацепился ногой за болтавшуюся веревку. Несчастного ударило о мачту и размозжило ему голову. Та же участь постигла и матроса. Вид двух качавшихся в воздухе окровавленных тел — одно вниз головой, а другое, висящее за руку — вызвал всеобщий крик. Безумный театр под открытым небом с омерзительной и фантастической программой!

Редкий пример самопожертвования подал матрос парохода Жадыхань Ягунов. Он расположился в удобном месте повыше на мачте. Под ним оказался офицер, которого всю ночь окатывало волнами.

— Уступи мне место! — приказал начальник.

Матрос безропотно повиновался. Подал руку, помог офицеру взобраться. Сам спустился ниже и тут же был смыт волной. Но провидение хранило смельчака. Его вынесло на берег. Он встал на ноги, сплюнул соленую воду и перекрестился. Впоследствии он получит георгиевский крест.

За благородным матросом доплыл до берега артиллерийский унтер-офицер Качанин с веревкой в зубах. Его, лишившегося чувств, подхватили у самого берега. С трудом разжали челюсть, чтобы освободить конец из раскрошенных зубов. По бечевке завели канат на пароход. Началась эвакуация тех, кто смог добраться до троса. Но были и те, у кого такой возможности не оказалось. К канату могли спуститься лишь висевшие на грот-мачте.

— Ну же! Ребята! Есть же возможность спасти людей! — закричал каперанг Серебряков.

Нашлось несколько охотников попытать счастье. С ними вызвался и Вася. Он отдохнул после ночного купания. Ветер ослабил свой напор. Но более всего на него подействовали слова Раевского. Генерал, стоя по колено в воде, закричал:

— Эй, молодцы, 500 рублей тому, кто спасет капитана![1]

У Васи не было и медной копейки за душой. Обвязавшись веревкой, он смело кинулся в прибой. За ним поспешили казачий урядник Григорий Подрезов, казак Степан Харченко и унтер из навагинцев Калина Бурьянов. Несколько раз волна выкидывал их на пляж. С четвертого раза морская стихия покорилась смельчакам. Более 20 человек удалось переправить по заведенным канатам. Нескольким матросам не повезло. Они спрыгивали в море, но попадали на залитую водой палубу и разбивались.

Вася с казаками дотащили до берега не умеющего плавать капитана Хомутова. Раевский оценил.

— Слово чести! Деньги ваши. Поделите по-братски!

Измученный Хомутов лежал на песке. Из последних сил он протянул руку к гибнущему пароходу.

— Там Шоу! Машинист-англичанин. Не умеет плавать, — сказал капитан и потерял сознание.

— Ребята! Еще один рывок! — обратился Раевский к спасителям Хомутова.

И Вася, и казаки отрицательно покачали головами. Борьба с волнами здорово их измотала. Даже предложи Раевский еще больший куш, они бы не рискнули.

Раскачивавшиеся окровавленные тела Данкова и матроса били по лицу несчастного Шоу. Он болтался на вантах, оцепенев от ужаса. Его долгополый незастегнутый сюртук и длинные кудрявые волосы развевались на ветру. Добравшийся до него новый доброволец с превеликим трудом расцепил пальцы англичанина. Перевязал его веревкой. С трудом столкнул в воду. Почти захлебнувшегося Шоу вытащили на берег. Откашляв соленую воду, машинист поднял покрасневшие слезящиеся глаза на Раевского.

— После бога — вы, генерал!

Раевский, а вслед за ним и все остальные, дружно захохотали. Напряжение спадало. Все, что было в человеческих силах, сделано. Люди, пусть и не все, спасены. Последнего обеспамятевшего матроса с «Язона» притащил на себе кузнечный подмастерье Тенгинского полка Игнатий Поляков.

Теперь стало понятно, что выбросившиеся на берег в пределах лагеря «купцы» легко отделались. Несколько погибших, чуть больше покалеченных и нахлебавшихся водой.

С военными кораблями все вышло куда суровее. Они до последнего сражались со стихией. Но шторм победил. На «Язоне» погибли лейтенанты Григорий Данков и Пётр Бефани, мичман Пётр Горбаченко и 38 нижних чинов. Еще двое матросов умерли впоследствии, не перенеся страданий. Ушибы и повреждения глаз — не в счет. Оставалась неизвестной судьба экипажей брига «Фемистокол» и тендера «Луч». Их утащило в сторону Туапсе. Туда, где засели черкесы. Их нужно было выручать. Пока боролись за жизнь экипажа «Язона», о бриге и тендере как-то позабыли. Но грохот пушки с правого берега Туапсе подал четкий сигнал: спасательная операция не закончена.

Коста. Севастополь, 14–15 июня 1838 года.

Лазарев нас принял без промедления. В приемной не держал. Свое напряженное совещание он уже успел завершить и теперь чаёвничал.

Пока он прихлёбывал чай с капелькой рома из большой адмиральской кружки с гербом, я успел осмотреться. Кабинет не поражал. Нет, я, конечно, слышал, что главноначальствующий над черноморским флотом предпочитал жить и работать в Николаеве. Там был и большой дом, и канцелярия. Но все равно. Как-то уж слишком скромно. Не по-адмиральски! Где модели парусников? Шлюпа «Мирный»? Литографии Наваринской битвы с изображением славного подвига линейного корабля «Азов» с георгиевским флагом на корме? На худой конец, можно было карты Антарктиды к стене пришпилить. Или большой глобус у стола поставить. Лишь книги в шкафах с одинаковыми красивыми переплетами, отмеченные гербовым экслибрисом адмирала…

— План утвердили? — прервал мои рассуждения Лазарев.

— Утвердили, Михаил Петрович! — подтвердил радостный Эсмонт.

— Давайте в общих чертах, без подробностей.

Контр-адмирал доложил. Лазарев внимательно меня изучал, как лоцию морских течений перед битвой.

— Голубчик, Константин Спиридонович! — вдруг сменил он тон на отеческий. — Я тебе приказывать не могу. Ты эриванец, краб сухопутный, а я лишь в морях повелеваю. Конечно, не велика хитрость Раевского попросить, чтоб он тебе боевою задачу поставил. Но не по чести так с тобой, с геройским офицером, поступать. Но знай: только что, — он потряс в воздухе листком бумаги, — поступила ко мне депеша из Сухума. Славные эриванцы, твои однополчане, спасли моих моряков с брига «Варна» и корвета «Месмеврия». Отбили спасшихся членов команды от нападений горцев. Грудью своей закрыли. И жизней не пожалели. 46 человек убито, 130 ранено. Восемь человек утонуло. Вот же горе-то какое! — адмирал прервался, всхлипнул по-стариковски, вытирая слезу. — Но спасли. Почти всех спасли! Лишь 10 членов экипажа и капитан второго ранга Рошфор попались в плен. Из команды корвета черкесы захватили лейтенанта Аполлинария Зарина, штурмана Аполлона Горюшкина, юнкера Филатова и восьмерых матросов.

Рошфор? Я не ослышался? Та самая сволочь, что съездила мне по зубам в стенах этого здания?

Лазарев замахал на меня рукой.

— Знаю, о чем подумал! Знаю, что с тобой поступили несправедливо. Знаю, как Антошка отличился! Коста! Disc’r pati. Учись терпеть[2], — Михаил Петрович стал со мной запанибрата, словно приглашая в ближний круг. — Отбрось обиду! Видишь же, я с тобой честен! Ничего не скрыл! Спаси моих офицеров!

Я вздохнул. И чего, спрашивается, комедию ломать? Как я могу отказать ТАКОМУ человеку⁈

Мне оставалось лишь согласно кивнуть.

— Какие просьбы? Пожелания? — тут же сменил тон Лазарев.

— Касательно операции нужно посыльное судно в моем распоряжении.

— Люгер «Геленджик» устроит? — тут же откликнулся адмирал.

— Лучшего и желать нельзя! Лейтенант Алексеев! Старый знакомый!

— Гхм… Выходит, не все я знаю про свой флот, — крякнул Лазарев.

— Дела разведки, Ваше Превосходительство! — тут же прикрыл я несчастного капитана люгера, которому из-за меня уже немало досталось.

— Понял. Не дурак! Дурак бы не понял! — выдал банальщину прославленный флотоводец. — Еще что просишь?

— Золото или серебро для выкупа и соль!

— Соль? — удивился адмирал.

— Простых моряков будем на соль менять!

— Вот это по-нашему! Просоленные морские души в самый раз за соль пойдут! — хлопнул по столу развеселившийся Лазарев. — Ну, а себе что попросишь?

— Мне бы с семьей повидаться. Хотя б на сутки…

— Ну, а я что говорил? — хитро прищурился адмирал, обращаясь к Эсмонту. — Все планируй заранее! Один из моих принципов! Чтоб мы делали без старины Сальти? Хоть и плох совсем старик, но тебя, Коста, сдал с потрохами. Сутки тебе даю своей командирской волей. И не просто сутки! Твою семью уже везут на мыс Фиолент! Там у меня дачка. Немного не достроена, но жить можно. В Севастополе ведь с гостиницами еще беда. Не добрался я пока до этой проблемки. Так что жалую тебе с адмиральского плеча день пребывания на адмиральской даче! — расхохотался Лазарев, сбросив на мгновение свой вечно недовольный вид.

… Адмиральская дача не поражала. Скромный двухэтажный каменный домик, шесть на три сажени, с недостроенными галереей и одноэтажным флигелем. Четыре комнаты с кухней посередине крутого склона, над которым возвышался Георгиевский монастырь. Полы, как палуба на корабле. Три печи. А главное, вид. Вид на бухту — ошеломляющий! Кристально чистое море и бухта Фиолент с тремя скалами, похожими на зубы дракона. Впрочем, и сильно уменьшенный дракон тоже присутствовал в виде скального образования. Тихое, намоленное место. Место отдохновения от трудов. Место для размышлений. И лучшее место для встречи с любимой.

Я прибыл в бухту как фон-барон, как Садко, богатый гость. Почти на собственной яхте. Не на адмиральской, конечно. На люгере «Геленджик», выделенном в мое полное распоряжение на первом этапе плана, придуманном де Виттом и доведенном до ума мною с Проскуриным.

Стоило мне оказаться на борту, как бедный лейтенант Алексеев дернулся и отшатнулся. Он узнал меня мгновенно. Не забыл о памятной встрече в Бомборах в кабинете генерал-майора Пацовского и про перевозку нашей группы в Поти.

Еще больше его напугала моя реакция. Я бросился к нему с объятиями.

— Иван Тимофеевич! Как я рад тебя видеть! Да полно же! Не будь букой! Ведь ты, считай, как добрый Гименей, вез меня с будущей супругой к нашему счастью!

Лейтенант пристально рассмотрел мой иконостас. Хлопнул себя по лбу. И широко, от души улыбнулся.

— Вот же я якорь! Ну, конечно! Ведь были мысли! Разведка, значит?

— Она самая! Так — что? Обнимемся?

Мы обнялись как старые друзья. Похлопали друг друга по плечам. И сразу договорились перейти на обращение по именам.

— Какие будут указания, господин поручик?

— Ваня, ну какие, к черту, указания⁈

— Не табань, Коста! От адмирала поступило четкое указание. В полное распоряжение!

— Тогда давай моего человечка с брига «Телемак» захватим и отправимся в Фиолент.

Несчастный Бахадур все отлеживался на бриге. Поправлялся после эпического удара по его бедной головушке кофель-нагелем. Мы аккуратно его перевезли на люгер. И двинулись на выход из Севастопольской бухты. На встречу с Тамарой. Я заранее предвкушал головомойку с рукоприкладством за то, что недоглядел. За то, что в столь неподобающем виде верну ее защитника и любимчика.

… Душа моя, Тамара, стояла на берегу. С бутылочкой в руках. Завидев «Геленджик» и меня, стоявшего на носу, замахала рукой. Я долго махал в ответ. Пока меня своим смехом не остановил Ваня.

— Коста, мы не раньше, чем через полчаса, пристанем. Не устанешь?

Я угомонился.

Ваня был прав.Через 30 минут причалили к самому берегу. Я быстро сбежал по сходням на землю. Тома, уже стояла напротив. Ну, наконец-то. Жёнушка любимая! Крепко обнялись до хруста в костях. Застыли в длинном поцелуе, ни на кого не обращая внимания. Еле оторвались, заслышав сзади шаги Бахадура, а потом его довольный клёкот. Тамара бросилась к нему.

— Бахадур!

Но тут же остановилась, заприметив повязанную голову. Запричитала.

— Что? Что случилось? — была напугана, обнимая алжирца. — Тебя ранили? Коста!

Ну, конечно! Фурия уже обернулась на меня. Смотрела гневно. Не уберёг, видите ли, её любимчика.

— Тамара, ну что ты сразу начинаешь? — пытался я по-хорошему.

— А я еще не начинала! — осадила меня жена. — Что с ним? Как это случилось? И почему ты позволил этому случиться?

— Тома, люди смотрят! — я перешёл на шёпот.

Действительно, чуть ли не вся команда люгера не отказала себе в удовольствии понаблюдать, как славный герой, личный посланец адмирала, которому отдали в услужении их всех с кораблём в придачу, словно школяр стоит и переминается с ноги на ногу перед хрупкой девушкой.

Томе и на это было наплевать. Уже собиралась ответить, как умела, но выручил Бахадур. Мягко схватил её за локоток, повернул к себе.

— Он не виноват, Тамара, — начал объяснять. — Я — дурак. Проспал. Не заметил.

— Да? — Тома пристально смотрела на алжирца, подозревая обычную мужскую солидарность в его признании вины.

— Клянусь! — выражение голубых глаз Бахадура сейчас могло служить аллегорией самого правдивого взгляда в истории человечества.

— Хорошо, — смилостивилась царица. — Ранили?

— Нет! — вступил я. — По голове дали деревяшкой. Сотрясение мозга!

Тут неожиданно Тамара схватила Бахадура пальцами за обе щеки, растянула их, как меха гармошки.

— Ух! Негодник! Напугал!

Потом обняла его. Бахадур, борясь с выступившими слёзами, нежно гладил Тому по спине.

«Никуда он уже от нас не денется! — с улыбкой думал я, наблюдая за ними. — Был бы я один, еще ладно. Может, и задумался бы. Вернулся на родину, завел семью, остепенился. Но Тамару он не бросит никогда! Его никто так не любил, как она его. Никто не трогал его сердца так, как она! Что — не удивительно! Эта фифа кого хочешь вмиг возьмёт в оборот!»

Наконец, Тамара отлепилась от Бахадура. Подошла ко мне, протянула бутылочку.

— Пей!

Я выпил.

— Ты одна? — спросил, возвращая пустую посуду.

— Кум со мной, Сальти, — ответила Тома, беря нас с Бахадуром под руки.

Двинулись к даче.

— Егор? И где он? — удивился я.

Тома неожиданно вспыхнула.

— Сказал, что хочет осмотреть окрестности. Через два часа подойдёт!

Я рассмеялся. Бахадур потребовал объяснений. Я перевёл.

— Вот! — указал алжирец. — Правильный мужчина. Всё понимает! И я как раз посплю.

— Ну, раз получили такой карт-бланш, — я наклонился к Томе, — времени терять не будем! Ты, надеюсь, постель приготовила?

— Похабник! — Тамара вспыхнула еще раз. Выдохнула. — Конечно!

[1] Подлинная история

[2] Девиз адмирала М. П. Лазарева