Бунтарка и Хозяин Стужи

❄ Глава 12 ❄

Ливия Селланд

Со вчерашнего вечера все валилось из рук. Не помог даже разговор с Фабианом, который, воодушевленный словами Каэтана, был счастлив и болтал без умолку. Казалось, про Душана он вовсе забыл, а я не стала напоминать. В конце концов, к нему это не имело никакого отношения, и видеть брата таким было настолько же радостно… насколько горестно понимать, что произойдет завтра.

В семье, где после смерти отца мы с Фабианом стали чужими, я не видела ни тепла, ни любви. Меня пытались поддеть, задеть побольнее, но, к счастью, я быстро научилась огрызаться и ставить всех на место. Нет, родными мы не стали, ни со Стеллой, ни с Арлеттой, ни с Душаном… но все равно мысль о его казни просто выворачивала меня наизнанку. Даже несмотря на то, что он собирался сделать.

Наверное, многие посчитали бы меня глупой, но все внутри меня противилось такому исходу. Именно поэтому я засыпала с тяжелыми мыслями, а проснулась уже спустя пару часов, в холодном поту. Мне снилась мама, которая звала меня из темноты, пытаясь растопить ее солнечным светом, и просила остановить то, что должно случиться.

Надо ли говорить, что утро для меня началось не с завтрака? Точнее, завтрак-то мне принесли, вот только оценить его я не смогла. Если честно, попробовав кусочек таких аппетитных блинчиков, умопомрачительно пахнущих, я с трудом удержала этот кусочек внутри себя и от дальнейших попыток благоразумно отказалась. Не пошла и к Фабиану, понимала, что сейчас просто испорчу ему и Дороте настроение.

Сидеть у себя тоже не могла, а с каждой минутой, приближающей так называемое правосудие, меня начинало все больше потряхивать. Поэтому я отправилась бродить по замку. Разумеется, в сопровождении стражников. Сама не понимала, куда иду, просто хотелось делать хоть что-то, идти хоть куда-то, а еще лучше — бежать. Вот только от себя не убежишь, поэтому и интерьеры Эрнхейма проплывали у меня перед глазами, сменяясь один другим и тут же растворяясь в липком полузабытье, в каком я провела полночи, после сна о маме.

Не знаю, сколько бы еще бродила по этому огромному, роскошному и такому холодному замку, если бы в одной из галерей, щедрых на фамильные портреты Эртхардов, не столкнулась с фавориткой короля. Хелена, маркиза Ланге, сейчас выглядела отнюдь не настолько помпезно-возвышенной, как в первую нашу встречу. Парика, который тянулся вверх на несколько этажей прически, на ней не было, светлые волнистые волосы рассыпались по плечам. Светло-голубое платье только подчеркивало хрупкость и утонченную снежную красоту этой женщины, и сейчас она показалась мне в разы моложе.

Увлеченная рассматриванием какого-то портрета, она даже не сразу нас заметила, а когда заметила, повернулась. Я хотела последовать ее примеру — общения с недружелюбно настроенной фавориткой я бы сейчас точно не выдержала, но Хелена неожиданно произнесла:

— Ливия, подождите! Мы можем поговорить?

Оглушенная этой просьбой, я остановилась, а вместе со мной остановились и воины. Они ждали моих действий. Убегать было бы невежливо, да и бежать мне, по сути, было некуда. Как уже поняла, спрятаться от мыслей про Душана не получится даже в анфиладах замка, поэтому, кивнув сопровождающим, я направилась к ней.

— Мы не были представлены, Ливия. Но о вас знает весь Эрнхейм, а вот мне, пожалуй, лучше назвать свое имя, — она грустно улыбнулась. — Хелена.

— Просто Хелена? — слова сами сорвались с языка.

Она покачала головой.

— Маркиза Ланге. Была когда-то, но это было безумно давно. Сейчас я просто Хелена или фаворитка его величества. Других имен у меня нет.

Не дожидаясь ответа, она повернулась, указывая на портрет, на котором был изображен темноволосый мужчина. Отец Хьяртана! Сходство было настолько очевидным, что я на мгновение лишилась дара речи, разве что было видно, что портрет этого мужчины писали, когда он уже был в возрасте.

— Их величества Снежные никогда не спрашивают, они просто берут, что им нравится. То, чего желают. Так было всегда. — Хелена вновь перевела взгляд на меня. — Хьяртан приехал в гости к моему отцу, когда я только вышла на свой первый бал. Он меня захотел — и вот я здесь. Несмотря на то, что у меня был жених. Который меня любил. Которого любила я.

Я не нашлась, что ответить на ее откровения, а Хелена уже продолжала:

— Не думайте, что я сошла с ума, Ливия, или навязываюсь вам в подруги. Мне просто не с кем больше поговорить. Все, кто меня здесь окружает, тотчас донесут ему любое мое слово, даже те, кто притворяется друзьями. Я научилась выживать и быть как они, но…

Она кивнула в сторону высоких арочных дверей, пока что закрытых:

— Пройдемся?

По этому залу, портретной галерее, в самом деле можно было гулять. Мы вместе направились вдоль стены, на которой и женщины, и мужчины с портретов взирали на нас снисходительно и свысока.

— Мы с Эггартом были знакомы с детства. Многие считали это детской привязанностью, которая, когда мы повзрослели, перешла во влюбленность, но… Я-то знаю, чем это было для меня. И, я уверена, для него. Когда его величество пожелал видеть меня своей, Эггарт не оставил попыток меня вернуть. Он поехал за мной в Эрнхейм и… лучше бы не приезжал. Нам даже не позволили увидеться толком, а спустя два месяца он погиб в битве с гротхэном. Оказался на передовой.

Хелена говорила тихо, будто каждое слово давалось ей с большим трудом, а, закончив рассказ, замолчала, и теперь между нами снежно-туманной завесой упала эта давящая тишина.

— Не думаю, что… — Я все же попыталась ее нарушить, но слова отказывались подбираться. — Не думаю, что это сделали нарочно.

— О нет, это сделали нарочно. Его величество не любит делиться игрушками. — Она повернулась, и в глазах ее сверкнули злые слезы. — Не любит и не желает. Он избавляется ото всех, кто так или иначе смеет взглянуть на любую его куклу.

То ли от ее тихой, звенящей ярости, то ли от моих собственных мыслей, меня обожгло льдом изнутри. Обожгло и затрясло еще сильнее. То есть Душан изначально был обречен? Не потому, что пытался со мной сделать, а потому, что меня захотел его величество. Я сцепила и без того ледяные руки, чтобы они не задрожали у нее на глазах.

А мы, тем временем, уже дошли до конца галереи и повернули обратно. Воины безмолвными статуями стояли там, где я попросила их остаться, но было видно, что они не сводят с нас глаз.

— А ваш отец? — Я вдруг подумала о своем. Он бы ни за что не оставил меня вот так… в чертогах Снежного. И при мысли о том, что могло бы произойти тогда, мне стало еще холоднее.

— Мой отец… — Хелена горько усмехнулась, подтверждая мои сомнения. — А что он мог сделать? Пойти со своей маленькой армией на его величество? У него остались два сына и дочь, мои брат и сестра, мама… Я бы и сама не позволила ему этого. Не позволила бы отцу умереть за меня, а моей семье — лишиться всего, что они имеют.

— Вы так говорите, будто Хьяртан Эртхард чудовище, — вырвалось у меня.

Хотя я сама же вчера вечером считала его чудовищем. Снежным чудовищем с куском льда вместо сердца и стужей вместо души.

— Ну что вы, — Хелена передернула плечами. — Он всего лишь такой же, как его отец. Привык к тому, что все для него, а если что-то не для него — надо это подмять, раздавить, уничтожить. Его старший брат, вы же знаете, от другой матери. Эта девушка тоже была из знатного рода, но ее сыну досталась участь бастарда, пусть и признанного отцом. А его жена… Ей просто приходилось терпеть все, что происходило у нее под носом. Терпеть, глотать обиду за обидой…

Мы как раз проходили мимо портрета отца Хьяртана, и молодая женщина хищно раздула ноздри.

— Думаете, его волнует моя судьба? О том, что я никогда уже не смогу создать семью с порядочным нордом? Просто потому, что на меня никто не посмотрит, потому что я… — Она не договорила, а после секундного замешательства неожиданно спросила: — Вы ведь знаете ту историю с казнью его фаворитки?

— Чьей? — переспросила я, чувствуя, как сердце в груди стынет от ужаса. — Его величества?

— Да нет же, — отмахнулась Хелена. — Его отца. Эту женщину привезли в Эрнхейм, кажется, из-за ее силы. Изначально. А потом…

Женщину. Привезли в Эрнхейм. Из-за ее силы.

Нет, не может такого быть!

— Как ее звали? — перебила я, совершенно не заботясь о церемониях.

Хелена приподняла брови:

— Женщину? Не помню. Да и какая разница? Важно то, что она отказала ему, и…

Голос фаворитки доносился до меня, как из глубокого сугроба. Хотя сейчас мне показалось, что это не сугроб, это целая лавина сошла и накрыла меня. Пленница с магической силой… Моя мама? Отец Хьяртана захотел сделать ее своей игрушкой, и она ему отказала. А может быть, посчитал опасной ее магию… Или…

— Ливия, что с тобой?! Ты побледнела! — все-таки донесся до меня голос Хелены. — Пойдем! Быстрее, к окну…

Она чуть ли не силой схватила меня за локоть, подтащила к окну. Рванула на себя тяжелую створку, и в лицо мне ударил морозный воздух. А вместе с ним осознание, что там, за этим ларговым окном, происходит. Точнее, что там произойдет. Сейчас.

— Фу, — едва глянув туда, Хелена скривилась. — Нашли развлечение… Казнь. Ненавижу.

Она отвернулась, а я вцепилась руками в ледяную раму. Это что же, и мою маму… вот так, на глазах у всех?! И никто не вступился? Никто… из всей этой толпы?! Не потому ли она мне сегодня снилась? Не потому ли просила остановить… это убийство!

Меня затрясло так, что Хелена даже отшатнулась.

— Ливия, тебе нужен целитель!

— Нет. Мне нужно туда!

Оттолкнувшись от рамы, я шагнула к застывшим воинам.

— Проводите меня на место казни! Сейчас же!

— Нэри Селланд…

— Мне запрещено на ней присутствовать?

— Нет.

— В таком случае ведите!

Воины не стали возражать и расступились, открывая передо мной двери. Дорога показалась бесконечной, но еще бесконечнее была страшная мысль о том, что я буду делать, когда там окажусь. Что?! Да неважно что! Я должна это остановить! Должна немедленно прекратить этот кошмар, который… Перед глазами стоял Душан, которого привязывали к столбу, а потом вдруг как вспышка возникла моя хрупкая беззащитная мама. Это отозвалось таким огнем в груди, что я на миг потеряла возможность дышать, а в следующий миг мы уже вышли во внутренний двор.

Я едва шагнула вперед, когда отвратительный звук рассекающего воздух хлыста и удар совпал с криками Душана.

— Остановитесь! — Разумеется, мой голос потонул в гуле толпы, а воины преградили мне дорогу.

— Вам нельзя к придворным, нэри Селланд!

А что мне вообще можно?! Как я остановлю этот кошмар?!

Очумевшие лица людей, пришедших посмотреть на чужую кровь, вопящий Душан, три его совершенно праздных снежности на возвышении. Но больше всех выделялся, конечно, он. Хьяртан-Киллиан Эртхард с ледяным взглядом и застывшей на лице хищной маской: и во взгляде, и на лице Снежного читался смертный приговор моему сводному брату.

Так же, как когда-то на лице его отца… приговор моей матери.

Очередной удар заставил меня на миг зажмуриться и вздрогнуть, как будто хлыстом полоснули меня, а в следующее мгновение… Я вдруг широко распахнула глаза. Я должна что-то сделать… должна, должна! Эта мысль билась внутри меня вместе с ударами сердца, выжимая воздух из легких по капле, как вдруг… Огонь, сжигающий изнутри, хлынул сквозь меня ослепительным светом.

Воины шарахнулись в стороны, время как будто застыло, а моя сила полыхнула так, что превратила угрюмое пасмурное утро в солнечный день.

Толпа дружно ахнула, волной прокатился по двору гул взволнованных голосов. Кто-то из дам завизжал, но моя сила не причиняла вреда… никому и ничему кроме холода. Там, где она соприкасалась со снегом и льдом, оставались талые островки, мгновенно испарявшиеся, как по волшебству. Двор очистился от снега, как если бы в Эрнхэйм разом пришла весна. В серых, давящих стенах неожиданно стало невыносимо жарко, а сквозь черную землю уже пробивались ростки первой молодой травы и цветов.

Везде, кроме балкона, на котором восседали Снежные. Сейчас он был окружен щитом, запечатавшим их словно во льдах, и сразу становилось понятно, кто этот щит держал — Хьяртан. Наши силы, соприкасаясь, искрили, шипели и плавили пространство вокруг. Палач вцепился в хлыст, как в свое единственное спасение, когда кто-то из придворных отчаянно завопил:

— Покушение! Это покушение на его величество!

Что?

Мне в спину уперлась сталь оружия, в шею — острие копья: сориентировались до этой минуты охранявшие меня воины. Миг — и сила Хьяртана ворвалась в мою, разрушая, сковывая льдом, рассекая солнечное сияние метелью. Ударила мне в грудь с такой яростью, что источник погас, а я еле удержалась на ногах. Погас и свет, и трава мгновенно замерзла, покрываясь кристаллами льда, которые только что были росой.

Щит, который удерживал Снежный, тоже погас, в нем не было больше необходимости. Раскатами грома прозвучал над площадью голос короля:

— Проводите нэри Селланд в ее покои.

— В покои? — выдохнул блондин, сидевший по правую руку от его величества. — Она пыталась убить нас! Тебя!

Под взглядом брата он мгновенно прикусил язык и склонил голову:

— Прошу прощения, ваше величество.

Воины, в отличие от светловолосого Снежного, не стали интересоваться, почему мне не надо отрубить голову прямо на площади, просто развернули меня в ту сторону, откуда мы только что пришли. Последнее, что я успела уловить — это что какая-то придворная нэри рухнула в обмороке на руки обеспокоенного норда и что, подчиняясь жесту Хьяртана, Душана отвязывают от столба.

Дальше меня уже достаточно недружелюбно впихнули в замок и повели знакомыми коридорами. В этот раз мне показалось, что мы пришли порталом: настолько быстро вышагивали воины и настолько быстро мелькали перед глазами залы, переходы и анфилады. Под суровыми взглядами мужчин становилось понятно — они в самом деле решили, что я совершила покушение на Хьяртана. Но это же… это же не так! Я вообще не представляла, что на такое способна.

Я даже не думала, что… Все, что я хотела — это спасти Душана, помочь ему избежать той же участи, которая постигла мою маму! Правда, объяснять это придется не им, а…

При одной мысли о встрече со Снежным внутри что-то обрывалось. Я видела его взгляд, устремленный на меня там, на площади. Он ударил сильнее, чем его магия — полный ярости, гнева и чего-то еще, странного и страшного, что я пока понять не могла.

Меня втолкнули в комнату и запечатали собой двери: на этот раз изнутри. Видимо, чтобы не оставлять одну и чтобы я не могла сделать что-то еще, что способно хотя бы кому-нибудь навредить. Лица воинов сейчас казались просто высеченными из камня, а взгляды стали ледяными, хотя они и не обладали той могущественной силой, способной сдерживать гротхэнов и укрощать снежную стихию.

Даже если я начну говорить, они не поверят. Не поверят ни единому моему слову.

Все, что я могла сейчас сделать — это отойти и осторожно опуститься в кресло, рядом с камином. То самое кресло, где Каэтан меня осматривал, где дал мне зелье, чтобы я могла вспомнить тот клятый вечер!

Чтоб его и не было вовсе!

Сейчас, когда потрясение от случившегося начинало понемногу отступать, я снова вспомнила слова Хелены. О том, что отец Хьяртана забрал мою мать в Эрнхейм, о том, что пожелал сделать ее своей игрушкой. Тот день, когда ее забрали, казался мне самым ужасным, самым нелепым — я с детства не понимала, для кого моя светлая мама могла представлять угрозу. А может, дело было совсем не в угрозе, может, ее сила тут вовсе была ни при чем.

Просто она отказала тому, кто пожелал сделать ее своей.

Может, тот инкрустированный дорогущими камнями ошейник был его даром? Но тогда как он оказался у нас дома после ее смерти? Только если она была знакома с ним до этого… еще раньше.

Эта мысль настолько меня ошеломила, что я сидела, уставившись на полыхающее в камине пламя, не в силах справиться с охватившими меня чувствами. Их было столько, что они просто обрушились на меня, скрутились в клубок в животе и растеклись в каждую клеточку тела ледяными нитями. Меня затрясло несмотря на то, что я сидела рядом с живым пламенем, которое должно было согревать, но не согревало.

Как, почему?

Неужели мама все-таки была с ним?

Эта мысль окончательно выбила из меня остатки спокойствия, которое мне сейчас очень бы пригодилось: дверь распахнулась и в комнату вошел Хьяртан. Ледяной, как его суть, он смотрел на меня сверху вниз даже несмотря на то, что я вскочила.

— Выйдите, — скомандовал он воинам, которые расступились перед ним.

И, когда мы остались наедине, шагнул ко мне.

— Я предупреждал, нэри Селланд, — холодно произнес он. — За то, что произошло на площади, вы будете наказаны.

В этот момент на меня напал ступор. Наверное, и надо было что-то сказать, но у меня кончились слова. Он же, напротив, медлил, будто чего-то ждал. Ждал, что я буду оправдываться, говорить, что это не моя вина, а может, что буду ругаться или как обычно с ним спорить, но сил на споры уже не осталось. Не тех, которые чуть не превратили внутренний двор Эрнхейма в весеннюю полянку, а тех, которые всегда толкали меня на свершения. Ну или на то, чтобы противостоять Стелле, Душану, Арлетте, защищать себя, Дороту и Фабиана. Вот только Фабиана мне и предстояло сейчас защищать, но иначе.

Лучше я сейчас промолчу, а с ним все будет хорошо. У него будет лечение. Он встанет на ноги, и точно никогда не узнает, что его спас тот, чей отец лишил жизни нашу маму.

— Насколько я понимаю, вам нечего сказать, — от его слов веяло холодом, но к холоду я уже привыкла.

Мне бы радоваться, что Душан будет жить, но даже этому радоваться не получалось. Во мне как будто погасло мое внутреннее солнце, которое согревало меня всю жизнь с самого детства. Солнышко, доставшееся мне от мамы.

— Нечего, — согласилась я. — Хотите наказывать — наказывайте.

— Да что с вами не так, Ливия?! — почти зарычал он. — Почему вы говорите тогда, когда лучше помолчать, а когда лучше говорить, молчите?!

— Вот такая вот я… несуразная, — передернула плечами. — Это у меня от мамы.

Слова все-таки сорвались с губ, хотя я не собиралась этого говорить! Я точно не собиралась этого говорить, но сейчас просто не удержалась!

— При чем тут ваша мать? — раздраженно спросил он.

Вот лучше бы не спрашивал.

— При том, что ваш отец держал ее при себе и хотел сделать своей любовницей, а когда она ему отказала — казнил!

В глазах его величества сверкнуло настоящее пламя — не стужа, а что ни на есть самый обжигающий огонь.

— Что за бред вы несете? — справившись с эмоциями, произнес он. — Будь ваша мать любовницей моего отца, я бы об этом знал.

— А она не была! — выплюнула я. — Поэтому наверняка сидела в подземельях — там, где ее никто не увидит. Или в клетке, которую мне обещали вы, но моя мама всегда любила только моего отца! Она бы никогда не связалась с тем, в ком нет ничего человеческого, и я никогда не стану вашей по своей воле…

Я осеклась.

— Все, хватит. Делайте то, что собирались, и оставьте меня одну.

— Вы мне приказываете, Ливия? — очень тихо спросил он. — После того, что устроили на площади, отменив мой приказ? После того, что назвали моего отца бесчеловечным?

Его ладонь легла мне на шею, пальцы сомкнулись пока что без силы, но так, что мне враз стало нечем дышать. Показалось даже, что удары бешено бьющейся жилки забирает его ладонь, что они втекают в нее и растворяются без следа, как совсем недавно он пил мою силу.

— А теперь послушайте меня. Вам так нравится считать меня чудовищем — и я для вас стану именно им. Сейчас наказание получите вы, но в дальнейшем за каждое ваше слово будет отвечать ваш брат. За каждый ваш поступок будет отвечать ваш брат. За каждую выходку будет отвечать ваш брат — по закону рода, как старший мужчина, потому что назвать мужчиной то, что вы только что спасли, у меня не повернется язык. Надеюсь, сейчас вы меня услышали, потому что начиная с этого дня, повторять я не буду.

Я не успела даже вздохнуть, когда он достал ошейник. Тот самый ошейник, который я нашла у себя дома, вот только сейчас он был разомкнут на две половинки. С одной стороны две части соединялись ледяной магией, искрящейся в гранях камней, названных слезами гротхэна, а со второй, пока что свободной, эта магия искрила, рассыпая мерцающие искорки над его ладонью.

— Вы будете носить этот ошейник, как знак того, что вы моя, Ливия. Для всех. Для каждого, кто будет на вас смотреть. Снять его самостоятельно не сможете, а если попытаетесь — магия вас убьет. Если попросите кого-нибудь о помощи — неважно, кто это будет, Каэтан или любой другой, наделенный магией, оказавшийся рядом с вами, и он поможет вам его снять, этот кто-то тоже будет наказан. По вашей милости.

Холод пальцев сменился холодом металла, искорка ужалила меня в шею, и я, наконец получившая относительную свободу, отпрянула. Не в силах поверить в то, что это происходит со мной, в то, что это происходит на самом деле!

— Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не разрешу вам выйти. С братом тоже сможете увидеться только после моего разрешения.

Снежный развернулся и вышел, а я вцепилась пальцами в то, что сейчас красовалось на моей шее. Сидел он свободно, но я чувствовала себя так, словно с каждым мгновением меня все сильнее душат.

Чтобы прийти в себя, пришлось подбежать к окну, рвануть на себя створку, которая никак не хотела поддаваться — раз, другой, третий — и только тогда, когда порыв ветра хлестнул по лицу, я смогла по-настоящему вдохнуть.

Касаясь заледеневшими пальцами рамы, я смотрела на густеющие свинцовые тучи и думала о том, что мне надо отсюда бежать. Дождаться, пока Каэтан поставит на ноги Фабиана, и бежать вместе с братом и Доротой.

Как можно дальше от Эрнхейма и от его владыки с ледяным сердцем.

Хьяртан-Киллиан Эртхард

Случившееся перед замком так сильно напугало придворных, что, появись перед ними в тот момент гротхэн, его бы попросту не заметили.

Свет, исходящий от девушки, ослепил, оглушил, ошеломил… Дикая и непокорная сила. Опасная, неукротимая. Ну точно как ее хозяйка, которая сейчас стояла перед ним и молчала. Бойкая, острая на язык девчонка вдруг превратилась в блеклую тень самой себя.

Хотите наказать — наказывайте…

С чего вдруг такая покорность?

— Да что с вами не так, Ливия?! — Он все-таки не выдержал. В душу, как раскаленной ртутью, плеснуло злостью, и непонятно, что его злило больше: ее безумная выходка или то, какой он сейчас ее видел. — Почему вы говорите тогда, когда лучше помолчать, а когда лучше говорить, молчите?!

Он ждал от нее если не оправданий, так хотя бы попытки объясниться. Вот какого ларга примчалась на казнь?! Почему продолжает его ослушиваться, снова и снова забывая, что от него зависит благополучие ее брата?

Хьяртан тут же себе напомнил, что от нее зависит его собственная жизнь, но следующие слова бунтарки, об исчезнувшей матери, стерли все мысли.

Ливия заклеймила его отца чудовищем и на него смотрела так, словно он был монстром. Не только сейчас — и раньше. Этот щенок, ее сводный брат, оказался прав: Ливия Селланд действительно ненавидела всех Снежных, и он, судя по всему, сегодня возглавил список ее врагов.

— Вам так нравится считать меня чудовищем — и я для вас стану именно им.

Она не оставила ему выбора, слишком опасна была ее сила. Сегодня, хвала Богине-матери, никто не пострадал, а ведь могли быть жертвы. И в первую очередь могли пострадать Дойнарт с Бьяртом — это ведь на него и его братьев она направила всю мощь своего солнечного дара. Хьяртан едва успел защититься, едва сумел сдержать эту сокрушительную силу.

Сегодня все обошлось, но это не значит, что обойдется в следующий раз.

Он не мог так рисковать.

Уйти почему-то оказалось еще сложнее, чем защелкнуть на ее шее ларгов ошейник. Бросив последний взгляд на девушку, потерянно стоящую посреди спальни, Хьяртан вышел, мысленно ругая себя за все те опрометчивые слова, что бросил ей напоследок.

— Угрозы ребенку? — чуть слышно пробормотал его величество и поморщился. — Хьяртан, до чего же ты докатился…

Возле покоев гостьи (а теперь уже, кажется, пленницы) его дожидался глава стражи.

— Ваше величество, что прикажете делать с заключенным?

Жажда мести, обуревавшая Снежного, схлынула, оставив после себя отупляющую усталость. Отхлестать плетью, бросить в реку… Сейчас это казалось совершенно неважным.

Почему она обвинила его отца? Что ей известно?

Надо было расспросить, но… Снежный понимал, что, если сейчас вернется, спокойного разговора у них не выйдет.

— Отправьте его в Крепость духов, — распорядился его величество.

А про себя добавил:

«Пусть пока посидит в тюрьме. Потом решу, что с паршивцем делать».

Глава стражи, поклонившись, удалился, и Снежный переключил свое внимание на молчаливых стражников. Тех самых, которые позволили Ливии покинуть замок, стать свидетельницей казни.

— Вы должны были ее удержать, — плохо справляясь со вновь пробуждающейся в сердце злостью, упрекнул он воинов.

— Но, ваше величество… Такого приказа не было, — попытался защититься один из них.

— Вы же видели, в каком она состоянии! — зарычав, набросился на них Хьяртан. — Много ли надо ума, чтобы понять, что ей нечего делать там, где проходит казнь?!

Стражники молчали, покаянно опустив взгляды. А потом один из них несмело произнес:

— Сначала все было в порядке. Ну как в порядке… Нэри Селланд нервничала, но старалась держать себя в руках.

— Сказала, что хочет прогуляться по замку, и попросила ее проводить, — подхватил другой. — Мы и пошли. А потом…

— Что потом?! — нетерпеливо воскликнул Снежный, заметив, как воин замешкался.

— Нэри Селланд столкнулась с маркизой Ланге, они… поговорили.

— О чем?

— Нам не было слышно, — покачал головой стражник. — Но сначала нэри Селланд занервничала, а потом и вовсе сама не своя стала. Побледнела, начала как будто задыхаться…

— Но мы и подумать не могли, что все закончится так…

Хелена? Хьяртан мысленно выругался и, велев стражникам не выпускать нэри Селланд из ее покоев, а к ней не впускать никого, кроме служанки, отправился на поиски фаворитки.

Неужели Хелена все спровоцировала? Вот пусть объяснит и расскажет, как довела Ливию до срыва.

Хелена была у себя, сидела возле зеркала и поправляла свою идеальную прическу. Нежная, чувственная, соблазнительная… По крайней мере, такой он раньше ее видел — утонченной красавицей, достойной постели правителя.

В Эрнхейм она прибыла больше года назад и сразу стала добиваться его внимания. Поначалу Хьяртан ее не замечал. Да, красива, да, образована и начитана, но на тот момент у него имелась любовница, а Дойнарт, казалось, не на шутку увлекся светловолосой маркизой.

Последнее, что нужно было Снежному, — это соперничать с братом из-за прелестной нэри. У них и без того хватало поводов для соперничества…

Хелена быстро почувствовала себя своей при королевском дворе, получала знаки внимания от многих нордов, в том числе и от принца, но со всеми держалась одинаково отстраненно. В конце концов, Дойнарту наскучила эта охота и он переключил внимание на другую придворную красотку, а молодому королю к тому времени наскучила его фаворитка.

Хелене все-таки удалось завладеть его мыслями, и вскоре уже при дворе негласно заправляла маркиза. Хьяртан надеялся, что она понимает, что это временно: другой любовницы он не искал, но о женитьбе уже начал задумываться.

Или, точнее, советники вынуждали рассматривать кандидатуры.

А потом появилась Ливия, и… все изменилось.

— Что ты ей наговорила?

Снежный метнул взгляд на служанку, и та поспешила ретироваться. Выскочила за двери, осторожно их прикрыв, оставив его один на один с маркизой.

— О чем это ты? — Обернувшись, она посмотрела на него большими, полными удивления глазами. Светлый, ясный, совершенно невинный взгляд.

Его величество мысленно усмехнулся. Оказывается, Хелена та еще актриса.

— Ты говорила с Ливией. Я хочу знать, о чем.

— О тебе, — девушка взволнованно закусила губу. — О… нас.

Хьяртан приблизился к ней и, взяв за подбородок, заставил вскинуть голову.

— Хелена, не ври мне. Я сейчас не в том состоянии, чтобы слушать сказки, и терпением сегодня не отличаюсь.

Прекрасные глаза маркизы заблестели от слез. Медленно поднявшись, она с раскаяньем (тоже наверняка фальшивым) призналась:

— Я… я пыталась поссорить вас. Знаю, это не делает мне чести, но в последние дни… в последние… — Она резко вздохнула и обиженно выпалила: — Я схожу с ума от ревности! Ты не приходишь, совсем обо мне не вспоминаешь. А я… я так скучаю… Раньше все твои ночи принадлежали мне, а теперь ты проводишь их с ней!

Может, и стоило сказать, что не проводит, но последнее, чего хотелось Хьяртану, — это объясняться перед вероломной любовницей.

Начав говорить, она уже была не способна остановиться:

— В последнее время отовсюду только и слышится: нэри Селланд то, нэри Селланд это… Все только и говорят об этой безродной девчонке, словно она ясное солнце! Девчонке, которая, оказывается, еще и опасна!

С желанием схватить идиотку за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы вышла вся засевшая в ее голове дурь, Хьяртан справился. Хоть совладать с порывом оказалось непросто.

— Больше похоже, что ты не за наши отношения переживаешь, а за титул первой нэри столицы… Еще раз спрашиваю: что ты ей сказала?

Хелена отвела взгляд и даже попыталась отстраниться, но Хьяртан схватил ее за руку, не давая возможности отвернуться.

— Говори, — приказал холодно и резко.

— Я слышала, что она ненавидит Снежных, из-за пропавшей матери, этим и решила воспользоваться. Сказала, что ее здесь… казнили.

Теперь уже Хьяртану хотелось от нее отшатнуться.

Лживая с…

Сразу стало ясно, отчего Ливия потеряла голову. Представила на месте сводного выродка свою мать, напридумывала себе, что теперь Снежные уничтожат всю ее семью, какой бы она ни была. А он еще и про Фабиана добавил… Уже не говоря о сдерживающем силу артефакте.

Впрочем, от последнего его величество не собирался отказываться. Ради безопасности Эрнхейма, ради ее безопасности.

— У тебя есть время до конца дня, чтобы убраться из моего замка, из моего города.

— Но Хьяртан… — жалобно начала маркиза. Слезы раскаянья (тоже, вполне вероятно, лживого) катились по бледным щекам.

— Если останешься в надежде, что остыну и передумаю, я прикажу тебя отсюда вышвырнуть. Прощай, Хелена. Больше даже не показывайся в Леверне, и уж тем более в Эрнхейме.

Оказавшись за дверями спальни, Хьяртан услышал, как бывшая фаворитка разрыдалась, но слезы красавицы маркизы его больше не задевали.

— Отведите нэри Селланд к брату, — приказал он одному из стражников. — А ко мне приведите кухарку Селландов.

«Посмотрим, что она сможет рассказать об исчезновении матери Ливии», — подумал Снежный и отправился в свой кабинет дожидаться повариху.