Брусничное солнце

Глава 12

Несмотря на ужасный состав зелий Хозяина — они работали. Ближе к рассвету боль отступила, онемение коснулось каждого пульсирующего стежка на боку, зализало скачущий по поврежденной лодыжке огонь. И это принесло облегчение. Позволило свернуться в клубок на узкой лавке, наблюдая за Хозяином болот из-под полуопущенных ресниц: он глядел в ответ из темного угла. Прямо, не скрываясь. Светились зеленоватым два огонька, такие она видела частенько, когда спускалась за теплым молоком ночью к кухне — мышкующая кошка неспеша моргала, здороваясь с хозяйкой, а затем снова растворялась в темноте.

Он был крупнее кошки. И намного опаснее.

Она не уснет. Не сумеет. Стоило Варваре начать погружаться в дрему, как нечисть в углу хищно поддавалась вперед, приходила в движение. Распахнет барыня глаза — кажется, что померещилось. Застывает болотный Хозяин, его силуэт глодает темнота. Не сожрет же он ее, так отчего так дико заходится сердце?

«Как ребенок малый, ну не для того он возился столько, слушая причитания, чтобы попросту отужинать.»

Внутренний голосок тут же вскидывался, хихикал мерзко, добавляя увесистое:

«Вот надоешь, тогда быть может».

И она с досадой поворачивалась к нему спиною, ворочалась на лавке, поплотнее кутаясь в отсыревшее, провонявшее плесенью одеяло. Сон подкрался незаметно — вот она вглядывается в насмешливо прищуренные глаза, а вот ее поглощает темнота.

Не слышала Варвара, как с издевкой хохотнул Хозяин, ровным крадущимся шагом приближаясь к лавке. Как застонали, затрещали под ее боком разрастающиеся старые доски. Как опустилось чужое тело, по-свойски подтягивая ее к ледяной груди — ночи на болоте были безжалостные, промозглые, тепла здесь хотелось каждому. Горький запах полыни и можжевельника перебил зловоние плесени, заставил барыню заворочаться во сне, развернуться, утыкаясь носом в подбородок пригревшейся под боком довольно склабящейся нечисти.

А наутро ее разбудило легкое скольжение вдоль стопы. Раз, неспешный другой, Варвара раздраженно дернула ногою. Воспоминания еще не успели возвратиться в дремлющий разум, не отравили. Как же хороша была сонная нега, как не хотелось выбираться… Отстраненно подумалось: жучок. Мелкий, черный, которых, несомненно, легко занести в комнаты на одеждах. Из-под одеяла высунулись перемазанные в болотной грязи пальцы девичьей ноги, почесали лодыжку, пытаясь согнать мерзкое насекомое. На мгновение щекотание прекратилось, уголки губ победно приподнялись, девушка поерзала, устраиваясь поудобнее. Но стоило закутаться в одеяло, вновь ускользая в дрему, как шевеление на коже вернулось.

Будь проклят дрянной жук!

Протяжно застонав, она неохотно приоткрыла один глаз. Чтобы через мгновение удивленно распахнуть оба, дергая ноги под одеяло так сильно и резко, что колени едва не долетели до носа.

Со вчерашнего вечера лавка в землянке заметно раздалась вширь — теперь она занимала все свободное пространство. А на ней, по-ребячески скрестив бледные босые ноги, сидел болотный Хозяин, привычно щуря хитрые глаза. Тонкий палец, оканчивающийся длинным черным когтем, игриво скользил по ткани одеяла в том месте, где миг назад была ее нога.

Так вот кто не давал покоя.

По-птичьи склонив голову набок, с нескрываемым интересом полюбопытствовал:

— Погляжу, хорошо в новом месте спится, да? Как у вас там нежных барышень поднимают? Спинку погладить, ножки поцеловать?

С каждым участливым словом оскал нечисти становился все шире. Пировал на ее досаде, наслаждался. Воображение дополнило его слова, показалось, что когтистая рука потянулась вдоль лопаток, холодные пальцы соскакивали с позвонка на позвонок, оглаживали выпирающие отростки. Толпа мурашек мигом сделала кожу гусиной, Варвара вздрогнула, взгляд вцепился в его скользящую по одеялу руку, вторая невинно подпирала скулу. Мерещится. Пустое.

Молчание его не смутило, как говорил своим ровным, необычайно нежным голосом, так и продолжил. Пустил по позвонкам вторую волну гусиной кожи.

— Солнцу положено небосвод украшать спозаранку, а мне свое будить приходится. Никуда не годится… Поднимайся, Варвара Николаевна, у тебя впереди тяжелый день. Совместим завтрак с первыми уроками.

— Варвара Николаевна… — Собственное имя на языке горчит, кажется неповоротливым и нескладным. Родись она под другой звездой, получи другое имя — сложилось бы все так? — Откуда знаешь, как меня зовут?

Острые плечи невозмутимо передернулись, Хозяин небрежно перебросил длинную густую копну черных волос за спину, щелчком когтей отправил в последний полет заплутавшую в волосах гусеницу — темное пятно от ее останков разрослось на влажном срубе стены.

— Не то тебе интересно. Вставай.

Он сдернул одеяло резким рывком, заставляя вздрогнуть и свернуться в тугой клубок. За окном только-только посветлело, вокруг было по ночному холодно, очаг не горел. Да и нужен ли он нечистому?

Не успела Варвара подняться — на руки шлепнулся тяжелый горячий чугун, прикрытый проржавевшей крышкой, Хозяин небрежно кивнул в сторону двери:

— У землянки взгорок. Иди, я мясо донесу.

Смазанная тень снова скользнула к холодному очагу. Оставалось удивляться, когда он успел приготовить еду и почему землянка остыла до ее пробуждения. У порога Варвара запнулась, поежившись, обернулась через плечо.

— А что за мясо?

Хозяин болот, ворошивший грубо выструганной ложкой содержимое мелкой сковороды, замер, спина его выпрямилась, а в голосе послышалась насмешка.

— Не хочешь пировать человечиной? Так я скажу, что это не она.

К мясу она не притронется…

Стоило шагнуть через низкий порог вверх, на траву, и глаза Варвары удивленно распахнулись, она замерла.

Она ждала, что за грубо сколоченной, покрытой мхом дверью ее встретят толпы мертвецов, раскроют рты со сгнившими зубами, польется зловонная жижа, потянутся остатки рук. Ждала тонкого тоскливого крика выпи, изувеченных раскуроченных деревьев и трясины, подступающей к самому порогу. А встретила ее широкая земляная полоса. Мягкая молодая осока скользила по ногам, в ней жемчужинами переливалась не успевшая высохнуть роса. Ровные ряды белобоких берез, высокий взгорок и хитро попискивающие в кустах орешника зяблики. У берегов робко подступающего болота все усыпано брусникой и клюквой. Огромные переспевшие ягоды висят тяжелыми гроздьями, на них пируют мелкие пичужки, которых не отогнала ни кислота, ни горечь. Среди спокойной водной глади змейками скользят десятки тропок — дорог. Теперь она видела болото совершенно иным, это сбивало с толку.

Рассматривая просторы, медленно бредущая Глинка совсем забыла о молчаливо шагающем следом спутнике, опомнилась лишь тогда, когда он резко дернул ее за штанину, чуть не содрав с тела. Уселся прямо в ногах.

— Налюбуешься, времени будет в достатке. А захочешь, так я поутру раньше рассветов будить начну — и насмотришься, и наработаешься. Я великодушен.

— Лучше и не сказала бы, Хозяин… — Прикусила язык, поостереглась язвить о скромности властителя болот. Опускаясь рядом, Варвара с интересом заглянула в открывающийся бледной рукой чугун. Зажала руками рот, чтобы не вскрикнуть.

Мерещится, не иначе… Десятки круглых, черных маленьких черепов, где — то спекшиеся, они лопались, обнажая бледно — желтое кашицеобразное нутро. Кругом волос, или шерсть… Ее замутило, шутка про человеческое мясо, похоже вовсе шуткой и не была.

Болотный Хозяин озадаченно приподнял темную бровь, фыркнул:

— Ты еще сознания лишись, репу увидев. Да, подпалил, да, от земли толком не чищена. Еще с этим мне возиться. Жуй что дают, Варвара Николаевна, тебе здесь пряников медовых не насыпется.

Репа. Просто репа.

Перестали чудиться запекшиеся разрезы глаз и открытые в беззвучном крике рты. Волосы превратились в мелкие, плохо промытые корешки, слепившиеся землей. Она почти засмеялась, сунув руку следом за нечистью в чугун. К мясу не притронулась — уж больно сырое. Красный сок стекал по подбородку Хозяина, тот жадно подхватывал его тонкими пальцами, облизывая подушечки.

Разговор он начал резко, не ожидавшая этого Варвара едва не подавилась скудным завтраком.

— Что ты знаешь о собственных способностях? Неопытна, сразу вижу. Но что-то же должно быть, хоть основ понимание?

Воровато скосив на него взгляд, Варвара аккуратно вытянула изо рта крупный только что откушенный кусок, спрятала в ладони. Говорить, жуя, не пристало, обычно разговор на приемах заводили убедившись, что собеседник не поднес очередную вилку ко рту, не напихал еды за щеки. Не глотать же репу почти целиком, а терпение нечисти Варвара испытывать не решилась.

Ее действие позабавило Хозяина, ощерившись, он насмешливо прищурил глаза, картинно запихал в рот огромный кусок мяса, вновь брызнул сок.

«Здесь плевать на твои манеры, барыня, свыкайся.»

— Я видела бабушкины колдовские записи, сама по ним колдовство творила.

— Пошушивось? — Следующий кусок отправился в острозубый рот и Варвара на мгновение ему отчаянно позавидовала. Желудок голодно урчал, невероятно вкусно пахла зажатая в кулаке репа. Девушка сглотнула вязкую слюну.

— Не уверена… Колдовство должно было сдержать человека в беспамятстве до рассвета, но, мне кажется, оно действовало куда меньше. Брусилов не нашел бы меня так скоро, не сумел бы, не увидев мой путь.

— Когда чары плела, глядела, стоит ли защита на нем? На себя защиту делала, чтоб по лбу ответом не стукнуло?

Брови Варвары приподнялись, Хозяин понял все по лицу. И сморщился так, что стало стыдно, бросило в жар. Уж лучше бы назвал дурой, то было бы куда приятнее, чем презрительная гримаса, тянущая вниз уголки тонких невыразительных губ.

— В пекло с головой ныряешь, желая руки погреть. Умно. Умно, Варя.

То, как резко он перешел с полного имени, которым полагается обращаться к высшему сословию, к уменьшительно-ласкательному, сбило с толку. Ласково, почти напевом, мягко протягивая букву «р». И без того пылающая от стыда, барыня не знала, за какую корягу забиться, чтобы унять пляшущее сердце. Было в его «Варя» что-то личное и глубокое.

Она смолчала. Виновато опустила голову, засунув в рот злополучный кусок репы. Лучше жевать. Чем говорить то, что его целиком в ее способностях разочарует. Нет в ней ничего толкового. Глупость и неумение.

— Хорошо, а чужую волшбу чуешь? Запас своей силы определить сумеешь?

Ежели подавиться репкой, долго она будет умирать…?

Варвара скосилась на ожидающего ответа Хозяина и молча потянулась к чугуну за новой песочной горелой головешкой. Он раздраженно завыл небо. Провел перемазанными жиром пальцами через всклоченные волосы, опрокинулся на лопатки, замер, широко расставив руки. Вдох, выдох, шумно приподнимается грудная клетка. Кажется, болотный Хозяин озадачен или злится. Лучше бы первое…

Прозовет ее неумехой и прогонит вон, поймет, что дело яйца выеденного не стоит.

Брыня с тревогой смотрела, как мелко подрагивают бездонные зрачки, окруженные темной радужкой, когда он окунается в собственные мысли. Как нечисть медленно прохрустывает палец за пальцем, по — кошачьи лениво потягивается. Медленный, задумчивый голос потек по поляне, скользнул по загривку, пуская мурашки.

— Размер ведьмовской силы с рождения у каждого разный. Кто — то одним взглядом избу подожжет, на колени врага поставит, а другому ради жалкого костерка потеть долгий час придется. Едино верно для всех — его развивать надобно, работа эта долгая и кропотливая. Постарается слабый и через годы подожжет не избу — село. А падать враги начнут замертво десятками. Забудет про колдовство сильный — оно сожжет само себя изнутри, перегорит, пустит по его жизненному пути ядовитые жилы, отравит самого хозяина. Оно либо есть в жизни, либо нет его. Обратно ни у кого повернуть не выйдет. Так готова ли? Уверена?

Он дождался решительного кивка, прежде чем протянуть ей руку. Варвара отпрянула.

— Сюда иди, Варя, нет времени баловаться, и без этого забот хватает. — Бледные пальцы нетерпеливо дрогнули, и когда она вложила в них свою руку, резко потянули на себя. Заставляя приглушенно охнуть, выставить руки во время падения вперед, упираясь в узкую грудь, за которой билось сердце.

Билось. Мерно, уверенно. Ее глаза удивленно расширились, на миг она позабыла о страхе и смущении, прижалась ладонями плотнее, ощущая, как толчки касаются подушечек пальцев, бьют прямиком в раскрытые ладони. Чудно. Она — то считала, что у всех нечистых и сердца-то нет, чему там биться?

— Что ты чувствуешь? — Его голос вибрирует в глотке, едва заметно подрагивает во время глотания кадык. Нечисть с интересом тянется вперед, щурится, пытаясь уловить что — то в ее взгляде.

А Варвара не видит, зачарованная этим медленным стуком. Облизывает перемазанные в соке репы губы, расфокусированный растерянный взгляд поднимается на лицо Хозяина. Она неуверенно отвечает:

— Сердце… Ты горячий.

Совсем не того он от нее ждал — в черных колодцах гладким ужом скользит удивление, а затем он откидывает голову обратно на траву и совсем по-обидному хохочет. Жмурится, его смех отдается в кончиках пальцев и Варвара отдергивает руки, обжигаясь непонятным жестоким весельем.

— Если потрогать меня жаждешь, так и скажи. Нашла момент… Что колдовством ты своим чуешь? Соберись, а не грудину чужую тискай, соблазнительница…

Будь перед ней человек — она бы придушила. Уже представила, как пальцы легли на бледную шею, сжали. До первых хрипов. Пока издеваться над другими не покажется дурной затеей. Он будто нарочно — скакал по обнаженным нервам, выбивал из колеи ядовитой насмешкой. И упивался ее бессильной злобой.

Руки на грудь нечисти она вернула так, что воздух из него выбило с громким хрипом, смех прервался, запнувшись об резкий выдох. Но это нисколько его не огорчило, проклятая нечисть продолжала счастливо склабиться.

Весь мир вокруг схлопнулся, осталось его участившееся дыхание, запах летних трав, можжевельник и болото. Она несмело прочертила дорогу подушечками до ключиц, зажмурилась. И казалось бы, что-то теплое, яркое взорвалось под закрытыми веками — золотой всполох, переплетение десятков нитей. Потяни — дотянись только и поймешь, что это. Но стоило ее силе метнуться в ту сторону, как все вокруг рассыпалось сотней искр, не ухватиться, не поднять вверх, позволяя взрасти цветку на реберной клетке.

Не может золото внутри нечистого быть колдовской силой, он на смех ее поднимет… Злобный морок, обман глаз и чувств. Что-то почуяв, Хозяин с интересом склонил голову набок, задержал дыхание.

— Тебе не увидеть, если не веришь, Варя. Впусти в себя, позволь магии укорениться, прорасти сквозь кости и мясо. Сроднись со своей природой, пусть колдовство станет для тебя таким же естественным, как дыхание или стук сердца. Что ты видишь? Что подсказывают твои чувства?

Стылый мороз, хруст снега. Или это кости? Так холодно внутри, до дрожи, до стука зубов. И кровь. Она видит море крови, алые воды болотного берега. Слышит предсмертные крики, агонию, боль, так много боли… Ее затягивает в воронку, а внутри распускается что — то черное, злобное, всепоглощающее. И теперь не холодно — плавит. Обжигает кожу, под плотно закрытыми веками становится колко — словно песка в глаза насыпали. Пальцы прирастают к грудине Болотного Хозяина, он ерзает, глухо стонет.

— Не то, ищи дальше, не так… Назови мое имя, Варя. Когда сможешь его назвать — ты сделаешь первый шаг. После него настоящее ведьмовство пойдет, то самое, которого ты так хочешь коснуться.

Его голос ложится на кожу, впитывается, горчит на кончике языка. Отчего так ядовито? Так больно? Глубже, в черный омут, где воют, беснуются утопленники, где сочно хрустит чужим переломленным позвоночником в окровавленных зубах болотник. И улыбается.

Боль. Боль следует всюду, куда бы она ни пошла. Крики, стоны, плачь и мольбы. Она слышит, как хрипит, отчаянно давится проклятиями тонкокостный мальчик. Чует его кровь, стекающую крупными каплями по высоким листьям рогоза. Маленький воин. Маленький убийца.

Она пытается найти в этом отравленном мире знакомые черные глаза, опасный оскал болотного Хозяина. И не находит. Картина резко схлопывается, ударяет в грудину такой обжигающей лавиной боли, что она стонет вслед за нечистью. И, словно подкошенная, падает на глубоко вздымающуюся грудь.

Он ее не ловит, вообще не шевелится. Смотрит расчетливо, оценивающе. Руки заведены за голову, тело расслабляется. Словно не в его сознании сейчас бродила неумелая барыня, словно не его раны бередила. Если такая боль ему нипочем, тогда как совладать с ним простому люду?

Деревня обречена.

Воздух врывается в собственные легкие с хрипом, неохотно. Она цепляется дрожащими пальцами за его рубашку, утыкается носом в пространство меж ключиц. Можжевельник. Как же она станет его ненавидеть, когда выберется…

— Мое имя, Варя. — Сухо, как удар хлыста по лоснящемуся боку непослушной кобылы. Она пытается подняться, но тело не слушается. Дыхание Хозяина щекочет макушку, приподнимает волоски. — Ты сумеешь сказать, кто же я такой?

Разве по нему самому не видно? Нечисть. А какая — не так уж важно. Все как одна одичалые, непокорные, неспособные ужиться рядом с человеком мирно. Привыкшие диктовать свои правила, они играются, забавляются, упиваясь чужой болью. Посмотри на добродушного лешего — в один день он заполнит лукошки ягодами, а в другой заставит заплутать в чаще. Убьет голодом, натравит кровожадных лесавок за одну небрежно сломанную веточку.

Почему его имя — ключ к ведьмовству? Как пробиться через все тяжелые и липкие слои ужаса?

— Я не знаю.

Звучит обреченно. Почти отчаянно.

Он кивает, словно другого ответа и не ожидал. Варвара не видит — чувствует, как опускается острый подбородок на голову, а затем поднимается обратно. И неожиданно в спутанные волосы скользят чужие пальцы, она сжимается в страхе и отвращении.

Перебирают играючи пряди, он шумно принюхивается.

— От тебя разит болотом и страхом. Отвратительно. Не хочу пускать в землянку, тебе нужно вымыться.

И брезгливые ноты в его мелодичном голосе заставляют ее ожить, отшатнуться, выдергивая из рук черную копну.

Будто после дня блужданий, его мерзких настоек и отсыревшего, врытого в землю сруба, можно пахнуть иначе. Никогда еще ей не наносили подобного оскорбления. Щеки принялись наливаться пунцовым от смущения и возмущения. Нечисть равнодушно поднялась следом, повела затекшими предплечьями.

— Пойдем окольными путями. Видишь вторую земляную косу? Вот и чудно, притяни мне зайцев из силков сюда. Попадется болотная крыса — неси и ее. Только подумай побрезговать и выбросить, узнаю — от тебя кусок отгрызу.

Вот и все обучение ведьмовству. Теперь она будет ползать по болотам, добывая ему пропитание. А взамен слушать о том, что от нее разит тиной. Хозяин лукаво улыбнулся, дернул ее за слипшуюся после болотной воды прядь волос.

— Удастся добраться и не утопиться — покажу место хорошее, где вымыться с ног до головы можно будет. В чистой воде. Теплой. — Заметив, что энтузиазма у Варвары прибавилось, он самодовольно хохотнул, не забыл ужалить едким словом в напутствие. — Только дар свой используй, а не прись причитающей коровой, ухая во все бочаги. Если нечисть увидишь — скажи, хозяин пропустить приказывает. Они не тронут. А смелая, так сама вокруг себя попытайся защиту выстроить. Не пучь так глаза, несложно это. Представь огненное кольцо вокруг, представь, как горит всякий, кто руку к тебе протянет. На первое время и такое неплохо сработает, дальше — больше. Давай, топай-топай.

Совсем бесстыже щелкнув ее по носу, нечисть ловко вскочила. Резкий взмах руки и сковорода с кастрюлей взмыла в воздух, неспешно потянулись вслед за хозяином.

Хвастун.

Она так и не отвела удивленного взгляда от плывущей по воздуху утвари. Пока следом за Хозяином она не вплыла величественно в открытую дверь узкой землянки. Та сама собою захлопнулась.

Разве есть у нее выбор? Тем более болотом от нее и правда разило ужасно. Тоскливо на душе стало, грустно…

Лучше так. Спотыкаясь на кочках, боясь утопиться, а не мучаясь памятью о Грие, венчаясь с лучезарно улыбающимся чудовищем.

Она не прошла и семи шагов, когда первая кочка коварно продавилась под ее весом, наполнив тонкие, грубые лыковые лапти водой. Варвара ухнула по самую косточку. Попыталась выбраться, скакнула на следующую — и увязла по самые бедра, коротко взвыв.

Адово отродье. Будь ему неладно с его дохлыми зайцами…

До широкой косы она добралась за пару часов. Приходилось постоянно оборачиваться, чувствуя, как сердце трусливо жмется к желудку: вдруг он так решил от нее избавиться? Понял, что ничего путного из Глинки не выйдет и вознамерился отряхнуть свои руки?

Снова обернется Варвара, а землянки сзади уже не будет — земляная коса растает, останется тянущееся до самого края болото.

Не пропадала. И тогда барыня с облегчением выдыхала, продолжая свой путь.

Бросил на произвол судьбы. Жестокий. Бессердечный. Не объяснил, как полагается магией пользоваться. Сколько Варвара не старалась — ничего не происходило. Не выстилалась дорожка под ноги, не выплывали новые кочки, не пропадали глубокие коварные бочаги. Не попадалась коварная трясина и то слава богу.

Обострилось чутье. Странное предчувствие уверенно указывало на кочки. Непригодные, кажущиеся ложными, слишком склизкими. А разум перечил, бился о черепную коробку, тыкал ее промокшим носом в толстые косы суши, в кочки, на которых две ноги с размахом уместятся. И она слушала разум. С разочарованием убеждаясь, что суша окажется плотным слоем водорослей, а мшистая широкая кочка проросла из прогнившей, спрятанной под водой коряги — стоит стать и ухнет в воду по самые уши.

Ругалась, наглотавшись воды, а затем карабкалась на короткие участки суши и шагала дальше. Тонкий голосок в голове становился все тише, тише, она все чаще ошибалась.

Когда под ногами появилась твердая почва косы, Варе было едино, кого тянуть из силков — хоть самого болотника за загривок, только бы Хозяин пустил согреться и вымыться.

Островок оказался огромным, через десяток шагов начинался хилый пролесок и Варя, грешным делом, подумала, что болото кончилось. Любопытствуя, быстрым шагом двинулась вперед, чтобы через десять минут ходьбы уткнуться в водную кромку, прикрытую густым камышом и пушистыми лапками тростника.

Возвращалась она неспешно, выискивая силки.

И, как бы ужасно ни было, радовалась, что животные в них скончались. Пушистые тушки болтались в искусно сделанных петлях, глядели на мрачное небо пустыми остекленевшими глазами. Один заяц оказался везучим — ловушка схлопнулась, поймав его за длинное ухо. Воровато оглядевшись, Варя разжала петлю, получив в награду длинную царапину на все запястье. Косой резво прыгнул в сторону, едва не утопившись в устроившемся у самого берега бочаге, и припустил к подлеску, оставляя за спиной неудавшуюся охотницу.

— Не стоит благодарностей… — Тяжело вздохнув, девушка поднялась с земли, попыталась отряхнуть перемазанные землей мокрые штаны на коленках, но лишь втерла грязь и сделала хуже. Обреченно махнув рукой, подхватила за тонкие хвостики передавленных болотных крыс и понуро пошла к следующей мохнатой тушке — к концу обхода косы в руке у нее набралось четыре крысы и два крупных старых зайца.

Хозяин на силки не скупился, ими было все кругом усеяно. Удивительно, как всех животных не пережрал… Скоро тут ничего, кроме лягушек, водиться и не будет.

Всю дорогу барыня помнила насмешку нечисти. Слишком ярким было сравнение с коровой, оценка голосистости. Вот только, увидев, что знакомые и проверенные островки с дорожками пропали, а на их месте выросли новые, Варвара не сдержалась. Разразилась такой безудержной бранью, что любого бывалого солдата бросило бы в пот.

Сплошные мучения.

Уповать на логичность и безопасность кочек больше не приходилось, страшно было от одной мысли, что рука в воде может разжаться, она потеряет собранную добычу и Хозяин отгрызет ее глупую голову.

Робко сунулся было вновь тоненький голосок предчувствия… И она послушала.

Прыжок на маленький склизкий островок и, о чудо, он не продавился под ее весом, даже не дрогнул. Путь по длинному стволу поваленной, лишенной коры ели, вновь островок… Глаза удивленно расширились, внутри разгоралась надежда.

Разве ж это магия? Слышать саму себя, отдаваться чутью… Разве не должно настоящее колдовство сопровождаться вспышками, громкими словами и обрядами? Так просто… Забыть о доводах разума, забыть о логичности и довериться внутреннему голосу.

Порою Варвара трусила — шагала по пояс в воде вместо того, чтобы шагнуть на широкий ровный луг, покрытый гладким мхом. Уж больно сильно эти места напоминали ей топь, здесь тонкий голосок не мог убедить. Страх был сильнее.

Она почти прошла половину пути, когда услышала странный напев. Тихий всплеск.

Сосредоточенно рассматривающая следующую кочку, Варвара вскинула голову. Да так и замерла — ноги вросли в болотный мох, тело одеревенело, внутри все оборвалось, затрепетало от сминающего разум восхищения.

Блудничка была прекрасна. Совсем рядом — протяни только руку, подуй — всколыхнется воздух, погонит прочь нежно — голубой огонек.

Волшебство, не иначе. Зависла в воздухе у самого носа, разлилось по болотной тишине несмелое журчание. Словно звонкий ручей, на который набредаешь в ужасный солнцепек. Словно давно забытая калыханка родной матери. Покой, детский, щемящий душу восторг. До дрожащих ног, до потеющих ладоней.

Невероятно. Такое на всю жизнь запомнится.

А блудничка играючи скользнула вокруг головы, заставляя глупо повернуться на месте. Присела на кончик носа, коснулась холодом. Варвара тихо засмеялась, скашивая глаза, захотелось тут же почесать переносицу.

Словно учуяв интерес девушки, огонек призывно мигнул, отлетел на шаг, затем на еще один, умоляя следовать за ним. И куда бы он ни отлетал — дорога сама выстилалась под ноги, не было ни бочагов, ни мертвой ледяной воды. Еще чуть — чуть и к землянке выведет.

Когда она останавливалась передохнуть, блудничка возвращалась, скакала с плеча на кисть, мигала у самых коленей. Заставляла заливаться хохотом, шагать дальше, быстрее.

Пока широкая улыбка не прикипела к лицу намертво. Варвара слишком поздно поняла, что дело неладно. Дошло до разума лишь тогда, когда нога плотно увязла в густом слое мха — жадно, по самую лодыжку. Сердце испуганно трепыхнулось, понеслось вскачь. Растворилась в воздухе игривая блудничка. Барыня оказалась в самом сердце широко простирающейся жадной трясины. Каждый шаг сулил смерть.

Паника стегнула по ребрам, вгрызлась в глотку. Варвара попыталась сделать шаг. Ничего не вышло.

Как же она так далеко забрела, как увязла в сажени от безопасной твердой тропки?

Забросив тушки в сторону широкой кочки, она распласталась по грязи, попыталась подтянуться на руках, выползти на животе. Но ноги плотно засосало, никак не вытянуть… Каждая попытка была тщетной, когда топь втянула ее по пояс, паника заставила набрать в легкие побольше воздуха: нужно позвать Хозяина.

— Голосить собралась? На это ума хватило, я уж думал гордо ко дну пойдешь, Варя.

Его голос донесся из-за спины, заставил почувствовать такую волну облегчения, что самое время расплакаться. Она бы и завыла, мешая отчаяние с надеждой, губы уже дрожали, когда нечисть спокойно прошагала по топи, опускаясь перед ней на корточки.

— Нет-нет-нет, не вздумай даже, ну-ка обратно губы в полоску собрала, что это ты тут устраиваешь? — Недовольно прищурились черные глаза, одним движением он выдернул ее за шкирку из топи, громко захрустела под когтями раздираемая на загривке рубаха. — Плакать. Так ты проблемы решаешь, барыня? Не удивительно, что на твоих землях всякая нечисть людей жрет… Запомни раз и навсегда: никому своей слабости не показывай, не давай насладиться. Не было меня, ты так красиво барахталась, сражалась. Думала, рассчитывала, не было там слез. А как поняла, что помочь могут — мигом себя жалеть начала. Сочувствия ждешь? Что поглажу утешу? Так не будет такого. Слабые не живут. Взращивай в себе силу, меняйся. Не благодаря кому-то, а несмотря ни на что. Только ты себя из любого омута вытянуть сможешь, только тебе это важно.

Поучительные слова легче не сделали, резким злым движением Хозяин забросил Варвару себе за спину. Она резво обхватила его бока ногами, удобнее устроилась, забывая о стеснении. Жалкие промокшие трупики животных взмыли в воздух, полетели следом за его неспешным шагом. А Варвара плотно жалась к горячей спине, перемазав его грязью, тиной и мхом. Тряслась, утыкаясь носом в жесткие волосы, жмурилась. Слезы хлынули. Разукрасили чистыми дорожками перемазанное лицо. Он словно почуял это, раздраженно повел плечами.

— Вот тебе и солнце… Брусничное. Не вой, кому говорю, все уже кончилось. Никто кроме тебя в этом не виноват — не говорил тебе нечисть дорогой обходить? Налюбовалась на красивое? Дурак. Надо было подождать, пока по макушку в топь уйдешь, вот там бы запомнила до конца веков, там бы усвоила… Крик у тебя противный — душераздирающий, не вытерпел бы. Что ягненка режут.

Варвара слушала мелодичный напев раздраженного голоса и чувствовала лишь то, насколько устала.

Казалось, прикрыла на миг глаза, а когда открыла — в сажени от землянки перед ней стоял огромный таз с ледяной водой. Главное — чистою.

— А как же красивое место с теплой водой? — В выцветшем от пережитого страха голосе звучало сожаление, тепла спины Хозяина оказалось недостаточно — Варвара продрогла.

Нечисть резко разжала руки, и Варя рухнула к нему под ноги. Потерла ушибленное бедро, задирая голову.

Не вовремя — тот с раздраженным шипением тянул с себя перемазанную рубаху, вытирал от грязи смятой тканью поясницу, пытался добраться до лопаток. Поджарый, кажущийся в просторном тряпье болезненно худым, он оказался подтянутым, жилистым. Сразу ясно стало, откуда та сила, с которой он зажимал ей рот, чтобы девушка проглотила зелье.

— Никакого тряпья на тебя не набраться… Голой ходить станешь, может, хоть глаз порадуется. Какое тебе место, барыня? Ты сегодня уже набарахталась, скажи спасибо тому, что хоть такой воды дал. Сполоснись пока, я пробегу по округе, может одеждой новой разживусь.

Сморгнув мутную пелену с глаз, Варвара удивленно приподняла брови:

— А где же ты ее найдешь — то?

— Тебе правду или чтоб не страшно было?

Она промолчала. Не хотелось лжи, но и правды Варвара страшилась.