Биотеррор

ГЛАВА 6

Главный Механик неспешно брел по аллее, блуждая рассеянным взглядом по сидящим на скамейках компаниям, обнимающимся парочкам, играющим у воды детям. Рядом упруго печатала шаг Розенблейд.

Их не видели.

Женщина вынуждена была признать, что ее маскировочный костюм — «горячая» новинка — вчистую проигрывает «зонтику», который использует Главный Механик. Утешало ее только то, что эта разработка Цеха не скоро попадет в массовое производство: не раньше, чем будет изобретено что-то, безоговорочно превосходящее «зонтик».

— У нас есть причины маскироваться?

— Конечно.

Розенблейд нахмурилась. Она не заметила никакой опасности. Это серьезный вызов ее профессионализму. Она не любила ситуации, которые не могла контролировать.

— Зачем же тогда было сюда приходить? Безопаснее вернуться в Цех и там закончить наш разговор.

— Я ничего не говорил об опасности, — благодушно проворчал Главный Механик. — Причина маскировки проще: не хочу, что бы на меня глазели.

Розенблейд открыла рот, но так ничего и не сказала. С этим заявлением было трудно спорить: где бы ни появлялся Главный Механик, все взгляды немедленно обращались на него. Уж больно колоритная внешность. Даже в Третьем Риме по улицам не часто разгуливали двухметровые гиганты.

— Мне просто хотелось спокойно прогуляться. — Главный Механик вздохнул. — Давно не был здесь. Лет сто, не меньше. Ты только посмотри, как все изменилось.

Розенблейд машинально обвела взглядом Патриаршие пруды, спохватилась:

— Не могу знать. Я здесь никогда раньше не бывала.

— Правда? Удивительно. Хотя, я забыл — ты ведь чистильщик. У вас всегда было много работы по всему миру. А я вот раньше любил здесь гулять. Но очень уж надоедало, что каждая прогулка превращалась в шоу. По улицам слона водили. М-да.

Розенблейд терпеливо слушала. Старческое брюзжание Главного Механика столь же притворно, как и вспышки гнева или подчеркнутая рассеянность. На самом деле ясности ума старика можно только позавидовать. А все эти ностальгические воспоминания — очередная маска. Есть у шефа неискоренимая слабость к театральности.

— Ваша операция входит в активную фазу, — не меняя благодушного тона, произнес Главный Механик. — Мои вычисления показывают, что обряд начнется около семи вечера. Точнее не скажу: не знаю, какие измерения производили луддиты. Да это и не особо важно. Погрешность составит максимум четверть часа. Ален в Княжево?

— Да.

— Хорошо. Выдвигаетесь на позиции за час до начала церемонии. Она продлится около получаса. Зная Данилу, могу предсказать, что уходить он будет шумно. В этом случае прикрывайте его. Он должен уйти и увезти девушку любой ценой.

Розенблейд кивнула. Вот такие задания она любит — все ясно и четко.

— Мы не сможем просто так войти в поселение. В двух километрах от периметра начинается их защита. Если с вашим парнем что-то случится, мы даже не узнаем.

— Если до восьми часов он не появится, разрешаю применить «Колибри». В восемь десять она будет проходить над поселком. Код доступа я тебе перешлю.

— «Колибри»? — Розенблейд впервые за долгие годы изменила выдержка. — Но… Но там же…

Мастер повернул к женщине огромное уродливое лицо и молча уставился тяжелым взглядом, ожидая, что она скажет.

— От поселка до столицы меньше десяти километров!

По глазам Мастера стало ясно, он знает, что она хотела сказать совсем другое. Женщина ждала, что ее отчитают, но гигант отвел взгляд и произнес:

— Если я ошибся в расчетах, и Данила не сумеет привлечь Ключ на нашу сторону, скоро начнется такое, что подсчитывать будем не случайные жертвы, а случайно выживших. Так что «Колибри» — меньшее зло. Все понятно?

— Да.

Дальше они шли молча, только Розенблейд еле слышно шептала под нос:

— Лучше бы ты сумел, парень, лучше бы сумел…

— Это очень опасно. И вызовет обострение отношений с другими странами.

Президент Оренго смерил своего помощника взглядом и постучал пальцем по экрану на стене. На экран были выведены отчеты по экономическому состоянию страны. Отчеты эти больше всего напоминали долговые расписки.

— Нам нужна независимая энергетика. Иначе мы задохнемся.

— Но эти установки не имеют сертификата безопасности! Даже сам Инадзума их не называет иначе как «экспериментальными». Никто не знает, что с ними может случиться.

Президент сердито фыркнул.

— Вот именно! Никто не знает! А если мы будем и дальше покупать энергоносители, даже полному ослу ясно, что случится со страной. «Атомик» заморозил все новые проекты до окончания судебных разбирательств.

— Они не единственные, кто строит АЭС, — попытался возразить помощник, но Оренго лишь отмахнулся.

— Остальные заломили такие суммы… Я не уверен, что у нас хватило бы средств заплатить даже «Атомику». Вся надежда была на эту американку — что она действительно найдет запасы демантоида. Теперь нам придется основательно затянуть пояс. А японцы предлагают построить за меньшую сумму целых две электростанции. Это настоящее спасение для нас!

Начало третьего дня в «Воробьиных полях» мало отличалось от прошлого утра. Радмила вновь приготовила роскошный завтрак и развлекала их разговорами, даже не намекнув, что двое из гостей незваные. Данила и полицейский быстро справились со своей долей и куда-то ушли, Алиса же вяло ковырялась в тарелке, пока уже и Радмила не встревожилась.

— Что-то ты сегодня невесела, деточка. Или спалось плохо?

Алиса покачала головой. Спала она действительно плохо. Ночью где-то во дворе снова скулила собака, но стоило открыть окно, как она, видимо, испугавшись, замолкала.

— Чья же это? — удивилась Радмила. — У меня собаки нет. Разве старого Местяты пес пробрался через палисад? Говорила же пеньку плешивому, сажай на привязь, хотя бы на ночь! Да толку! И то сказать — не принято у нас собак на цепи держать. Охранять-то не от кого, все свои. Держат их только для души. Ну, я уж Местятке все скажу!

— Не надо, — отмахнулась Алиса. — Я не из-за собаки уснуть не могла. Просто мысли разные.

— Уж не из-за отступника ли этого? — Радмила бросила на стол неочищенную картофелину и уперла руки в бока. — Да не стоит он того! Ты посмотри, как он со своей железякой нянчится. Пойми, нам с ними никогда общего языка не найти. Сердца у них ржавчина проела. Нет в них настоящей жизни.

— Вы неправы! Данила меня от бандитов спас. Заботится обо мне, защищает. Все бросил, приехал со мной сюда.

Радмила снисходительно покачала головой.

— Ох, девонька… Видать, это извечная наша бабья беда: если уж полюбился мужик, так уж такими его цветами да узорами распишем, что просто пряник. Да только золото на тех узорах самоварное.

— Ничего он мне не полюбился! — вспыхнула Алиса и выскочила из-за стола. — Только не надо на него наговаривать! Да, он не такой, как вы. Он иначе живет, он насквозь горожанин и, наверное, жить вашей жизнью не сможет. Но он хороший человек!

Радмила махнула рукой и снова взялась за картошку.

— А я тоже дура старая — нашла, о чем спорить. Знаю ведь, что бесполезно. Всяк должен сам на этом обжечься. Иди, погуляй пока. Здесь озеро недалеко, хорошее — вода чистая, хоть пей, тины и омутов нет. А мне обед надо готовить.

Попытка Радмилы успокоить Алису возымела обратный эффект. Девушка вышла из гостиницы в совершенно растрепанных чувствах. Радмила — вольно или нет — ударила по больному месту. Данила нравился Алисе все сильнее, он был заботлив и предупредителен, но не более того. Он вел себя как старший брат, не проявляя ни капли интереса как к женщине.

Может, он из этих? На мгновение мысль показалась Алисе верной. Вон как быстро спелись с этим полицейским! Впрочем, она тут же отбросила нелепое подозрение. Она не интересна ему, вот и все. Может, ему нравятся длинноногие брюнетки. Или рыжеволосые толстушки…

«Или вообще никто не нравится и он самовлюбленный болван!»

Алиса поймала себя на том, что шагает посреди дороги, со злостью впечатывая подошвы кроссовок в землю. Она остановилась, постояла пару минут, заставляя тело расслабиться.

«А ну-ка, успокойся. Ведешь себя как истеричка».

Успокаиваться не хотелось. Хотелось плакать.

Впрочем, по щекам и так уже ползли слезинки. Алиса размазала их сердитым жестом, осмотрелась. Никто не видел.

Оказалось, она сама не заметила, как дошла почти до самого колодца на площади. Это было кстати — умыться и выпить холодной воды. Остудить голову.

Давешней красавицы у колодца не оказалось. Только несколько совсем маленьких детей — лет по десять максимум — собрались в кучку, увлеченные чем-то неразличимым под ногами. Впрочем, ведро было на месте, как и деревянный ковшик.

— Тетя, а мне налейте!

Алиса подняла глаза от ковшика. Перед ней стояла Злата — девочка, про которую Радмила сказала, будто бы та может слышать мысли людей. Верилось в это с трудом. Девочка выглядела донельзя обыкновенной.

— Держи. — Алиса зачерпнула воды и протянула ковшик девочке. — У меня, конечно, вода не такая счастливая.

— Спасибо! — Злата в несколько приемов осушила ковшик. — Уф-ф-ф! Все равно вкусно!

— А где Саша?

— Так сегодня уже свадьба, — важно сообщила девочка. — Она весь день будет готовиться.

— Разве свадьбы не с утра начинают гулять?

— У вас, городских, все не как у людей, — с взрослыми интонациями проворчала Злата. — Кто ж второпях такое важное дело делает? Нужно подготовить все как следует. Один раз в жизни бывает-то!

Алиса невольно улыбнулась. Ну да у них тут может, и вправду женятся один раз на всю жизнь. Патриархальные нравы. Небось еще и с самого детства родители сговариваются кого из детей с кем потом переженят. А те считают это само собой разумеющимся. И так же поступают, когда свои дети появляются.

— А ты тоже мечтаешь вырасти, да невестой стать? — поддразнила она Злату.

— Мне нельзя, — возразила девочка. — Я же слышащая. С таким даром редко рождаются. Хорошо если один в поколение. Когда бабка Любима помрет, я вообще одна такая здесь останусь. Нас берегут, мы не можем невестами быть… Да я и сама не хочу! И Сашка не хочет.

Алисе стало жаль девочку. Традиционный рай оказался не лишен темных сторон. Одну выдают замуж против воли. Другая с детства обречена на одиночество в виду особой полезности для общины. Не то, что бы Алиса была феминисткой, даже скорее наоборот. Однако такая жесткая предопределенность, безжалостное распоряжение чужими жизнями задело ее.

«Но у них такие традиции, — возразила Алиса сама себе. — И, похоже, они неплохо живут. В том числе и благодаря этим традициям. Они жестко ограничивают себя, но это компенсируется спокойной безбедной жизнью. Какое у меня право лезть в их дела?»

— Слушай, а во что вы там такое играете? — сменила она тему.

— А! — Злата подпрыгнула на месте и ловко развернулась на пятке. — В мурашиков! Пойдемте, я покажу!

Она вклинилась в группку детей, довольно бесцеремонно растолкав их, и поманила Алису. Девушка присела на корточки и только теперь разглядела на земле маленький городок. Сначала ей показалось, что это обычные игрушечные домики, только сделанные слишком уж аляповато. Но потом она увидела снующих по городку муравьев. Насекомые тащили в жвалах камешки, песчинки, кусочки коры и складывали из них очередной домик. Алиса с трудом удержалась от того, чтобы не протереть глаза.

Нет, ей не показалось. Муравьи споро возвели стены из камешков, покрыли их крышей из коры, немного покрутились на месте — словно обсуждали что-то — и деловито приступили к возведению нового домика.

— Как вы их так выдрессировали?

— Ничего мы их не выдр… — мальчик с длинными льняными волосами, перехваченными кожаной тесемкой, запнулся. — Мы их просто попросили. Мы эта… Поспорили, у кого улица красивее будет. Вот эту улицу я придумал. А эту — Улька. Эту — Златка. Но моя все равно самая красивая!

Алиса уже не слушала болтовню мальчишки.

Вот так. «Попросили» муравьев и те строят домики. И детям это не кажется чем-то поразительным, для них это просто игра. Видимо, подобные чудеса давно стали для них обычным делом, о котором и говорить-то не стоит. На что же тогда способны местные взрослые? Значит, Виктор прав — это другая реальность… Нет, не так. Ведь она никуда не проваливалась, никакой особой границы между поселком и внешним миром нет. Значит, это просто слепота, самодовольная уверенность в том, что волшебство невозможно, потому что невозможно. И точка! А оно вот, прямо под носом! Даже дети им владеют!

— Значит, вы все умеете приказывать муравьям?

— Мы им не приказываем, — очень серьезно возразил тот же мальчик. — Это очень плохо! Позвизд коль узнает о таком, так выпорет, что сидеть потом неделю не сможешь. Мы их просим. И потом всегда честно платим за работу медом.

— Ага, понятно.

Алиса посмотрела на Злату.

— А ты, значит, можешь читать мысли людей? И мои сейчас читаешь?

— Да ну, — отмахнулась девчонка. — Это ж голова совсем опухнет, если все время чужие мысли слушать. Для своих места не останется.

— Но можешь ведь?

«Ну, могу. И что?»

Алиса вздрогнула, услышав в голове детский голос. Определенно принадлежащий Злате, стоявшей с закрытым ртом. Да и услышала она не ушами. Голос прозвучал внутри.

— Вы не пугайтесь так. Я не все мысли могу слышать. Только те самые, которые сверху. Ну, как если говорить, только с закрытым ртом. Вот бабка Любима — та в самую глубь может заглянуть. Я пока так не умею.

— Это утешает, — призналась Алиса. — Ничего интересного там все равно нет. А кто в поселке еще что-нибудь такое умеет?

— Какое?

— Необычное. Как с муравьями говорить, или мысли слушать.

— Дядя Корень умеет сразу двумя косами косить, — сообщила после недолгого раздумья Злата. — Только он это редко показывает.

— А дед Мистята умеет дым через нос пускать кольцами!

— Я не об этом.

Алиса умолкла, увидев на лицах детей искреннее непонимание. Для них телепатия была сопоставима с умением пускать кольца дыма. А то, пожалуй, и скучнее.

— Тетя Алиса, а покажи, какие в твоем городе дома?

— Да я же не могу с муравьями говорить.

Дети недоверчиво засмеялись.

— Так не бывает. — Злата взяла девушку за руку. — Я тебе покажу, и ты сразу научишься.

Я покорно тащился за Виктором и размышлял о том, что хлеб полицейского возможно и не так уж тяжел, но совершенно точно пресен.

Мы обошли уже с десяток домов, и в каждом разговор повторялся с нудностью закольцованного музыкального файла. Взрослое население «Воробьиных полей» было поголовно занято в поле, огородах и теплицах, так что общаться приходилось со скучающими дома стариками. Разговаривал с ними Виктор, я изображал фон. Зачем полицейский таскает меня с собой, было непонятно. На вопросы Виктор отвечал уклончиво. От бегства меня пока удерживало то, что заняться все равно было нечем. Можно, конечно, опять съездить в Москву за новыми гаджетами, но меня не оставляло предчувствие, что в поселке готовится нечто серьезное. Я не решился оставить Алису без присмотра. И лишний раз испытывать судьбу не хотелось — дважды меня лишили электроники, в третий раз могут и мозги вышибить. Раз такой непонятливый.

Распрощавшись с очередным бодрым старичком, никак не желавшим отпускать гостей, пока те не выслушают до конца всю историю его рода, мы с Виктором выбрались на площадь немного перевести дух.

— Пошли к колодцу, Шерлок. Надо освежиться. Вода, я тебе скажу, у них тут высшего качества.

Девушки, наливавшей вчера воду, у колодца не оказалось. Зато неподалеку я заметил Алису, о чем-то оживленно разговаривающую со стайкой местных детей.

— Вода как вода, — прокомментировал Виктор, отпивая из ковшика. — Если бутылку «Серебряного ключа» в морозилке десять минут подержать, то же самое будет.

Я забрал ковшик, отпил пару глотков и признал его правоту:

— Вчера она мне показалась вкуснее. Наверное, подействовали чары красавицы невесты, которая эту воду мне поднесла.

— Невесты?

— Да… — Я запнулся. — Если подумать, знаешь что странно? У всех, кого мы встречали в этом поселке, имена такие, что фиг запомнишь. Радмила, Любомир, Гневлята. А девчонку эту — ну, которая невеста — зовут Саша. Как твою беглянку звали?

— Александра. Вот оно, значит, как. Девчонку они приняли, но заботиться-то о ней особо не кому. И работать она толком не может — городская же, к деревенскому труду не приспособлена. Вот и решили ее замуж сбагрить. Типа, пусть муж кормит-одевает.

— Она мне особо счастливой не показалась. Хотел ей даже предложить махнуть в Москву, но тут какой-то старый хрыч вмешался. Я думал, он ей родственник.

— Получается, ее силой здесь держат? — задумчиво протянул Виктор. — Не пойму. Местные упорно твердят, что не было никакой чужой девушки. Зачем? Наоборот, сдали бы нам ее на руки, избавились бы от обузы.

— Ты ее не видел, — возразил я. — Ну, то есть, в реале не видел. Фотографии наверняка не передали того ощущения… не знаю, как сказать. Если бы я снимал фильм про ангелов, не задумываясь взял бы ее на главную роль. Так что вполне допускаю, что она кому-то здесь сильно в сердце запала.

— Да ты, смотрю, поэт, — рассмеялся полицейский, но тут же вновь стал серьезным. — Если ее тут силой держат и тем более хотят против воли выдать замуж, это уже уголовное дело. Надо прижать хозяйку гостиницы. Мне кажется, она в курсе всего, что здесь происходит.

Я кивнул, хотя про себя подумал, что местных не особо прижмешь. Как сейчас пригодилась бы связь! Всего один телефонный звонок! Может, все-таки метнуться до Княжево? Туда минут десять, назад столько же — что может случиться за полчаса? А если назад не пустят?

— Не думаю, что они и детей подучили молчать, — сказал Виктор. — Пойдем, поговорим с юными дауншифтерами.

Мне предположение Виктора показалось неоправданно оптимистичным. Но почему бы и не попробовать? Да и к Алисе поближе.

Когда мы подошли, Алиса как раз с увлечением тыкала пальцем в маленькие, но очень тщательно выполненные модели домов, и что-то объясняла столпившимся вокруг детям. Те восторженно и одновременно недоверчиво слушали девушку, время от времени начиная галдеть, словно стая воробьев:

— Не может такого быть!

— Да! Такой домина сразу упал бы!

— А вот и может! Меня папка возил за тростником, я издали Москву видел! Там дома прямо как горы!

— Так то издали!

Алиса подняла взгляд.

— Вы не поверите, что я здесь нашла.

Я слушал восторженный рассказ Алисы в пол-уха. Ну да, управление муравьями — способность удивительная. Это производит впечатление, если не довелось видеть древние силы в их полном воплощении. И хорошо, что не довелось — может, и дальше будет так же везти.

Полицейского же муравьиное строительство повергло в шок. Он так и застыл на четвереньках, заворожено наблюдая, как муравьи возводят очередной небоскреб высотою сантиметров в двадцать. Когда «строители» водрузили на крышу пластинку слюды и взялись за новое здание, Виктор сел прямо на землю и с чувством произнес:

— Вот это да!

Дети окружили нового благодарного слушателя, торопясь рассказать о том, как управляют муравьями, и как это просто, и что они строят. Виктор с честью выдержал эту атаку, похвалил домики, а потом как бы невзначай, спросил:

— А что Саши не видно?

— Так у нее же свадьба сегодня, — пояснила Злата. — Она готовится.

— Дома?

— У тети Радмилы!

— У нее же дома нет!

— Она чужачка!

— Ты что такое говоришь! — набросилась Злата на мальчишку, назвавшего Сашу чужачкой. — Она для всех старается. Эх ты!

Виктор переглянулся с Данилой, встал.

— Ладно, ребята. Спасибо, что показали мурашей. Честно, ничего удивительнее не видел до сих пор.

— А вы попробуйте тоже!

— Как-нибудь обязательно, — кивнул полицейский. — Но сейчас у меня дел много, вы уж извините. Мурашей не обижайте.

— Да-а-а!

— Пойдем к Радмиле?

— И что? — возразил я. — Там сейчас, наверное, половина села. Начнут ее уговаривать, жениха расхваливать, она и сломается. Вчера одного старика хватило, что бы она сказала, что идет замуж по своей воле. И ты ничего сделать не сможешь — совершеннолетняя уже.

— Верно… Но надо же что-то предпринять?

— Подождем, — предложил я. — После свадьбы за ней перестанут так следить. Она успокоится и решение будет принимать на трезвую голову. Вот и пусть выбирает — хочет ли она остаться здесь, с мужем, которого возможно еще и полюбит. Или поедет с нами в Москву, где такой брак легко признают незаконным, а там и поселок этот можно будет хорошенько тряхнуть.

— А девочка? Ты подумал, что с ней будет?

Я с некоторым удивлением посмотрел на встрявшую в разговор Алису:

— Что с ней будет?

— То, что сбежать из-под венца это одно. А от мужа, пусть и нелюбимого — совсем другое.

— У тебя какие-то домостроевские взгляды на жизнь. Ничего ей не сделается. Заодно, может, поймет, что за каждый поступок в этой жизни приходиться чем-то расплачиваться.

— Ты! Деревяшка бесчувственная!

— Я тебя не держу. Иди, поговори с девчонкой сейчас. Можем поспорить на что хочешь — она откажется.

Алиса сердито фыркнула, но осталась.

— Сама же все понимаешь. — Я поспешил сменить тему: — Значит, стихи, в которых тебя Избранной назначили, в этом самом дворце?

— Ну да.

— Пойдем, взглянем на них, что ли.

— С ума сошел? Нас поймают и сдадут полиции!

— Не сдадут! Уверен, полицию здесь не любят даже больше, чем технику. К тому же, полиция уже с нами. А?

Виктор с важным видом подтвердил:

— У меня есть веские основания подозревать, что в этом доме есть улики готовящегося преступления. Я обязан проверить дом, а вас двоих прошу быть понятыми.

— О, наш человек! Идем, Алиса, не бойся.

Я развернулся и зашагал к уродливому дому. Виктор поспешил следом. После недолгих колебаний к нам присоединилась и Алиса.

— Радмила сказала, что дом пускает внутрь не всех. Не помню, то ли тех, кто пришел без злого умысла, то ли вообще только тех, кто ему по нраву придется.

Я толкнул дверь, и та легко открылась.

— Вот видишь, мы ему по нраву.

Вошел я все-таки осторожно, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. Это дети тут муравьям приказывают домики строить, а от взрослых можно и что-нибудь покруче ожидать. Вывалиться откуда-нибудь саблезубый тигр или какая другая хищная тварь. Объясняй ей потом, что пришел без злого умысла.

Дом был пуст.

Не смотря на это, я чувствовал пристальное и совсем не дружественное внимание и к себе, и к спутникам. Словно мы шли не по пустому коридору, а по тропинке через самую чащу, где из-за каждого дерева нас провожали голодные взгляды. Дом будто бы сам наблюдал за незваными гостями.

Мы вошли в центральный зал, и Алиса восхищенно ахнула. Зал был убран белеными полотнами, разноцветными лентами и цветами.

— Похоже, свадьба-то будет прямо здесь проходить, — проворчал я, разглядывая великолепие без особого интереса. — Или венчание… Так, где катрены, говоришь?

Если Алису и покоробил мой пренебрежительный тон, она не показала виду. Уверенно повела нас к лестнице на второй этаж. Вообще с того момента как мы вошли в дом, меня не оставляло странное ощущение, что наша спутница как бы раздваивается. Пока я смотрел прямо на Алису, та оставалась собой — обычной симпатичной девушкой, каких много встречается на улицах Москвы. Но при случайном взгляде, когда Алиса оказывалась на самом краю поля зрения, казалось, что рядом вышагивает красавица с гордо вздернутым бледным лицом. Пшеничные волосы рассыпались едва ли не до пят по нежно-зеленому платью, а в руках она держала ветви, покрытые листвой. Но стоило чуть сфокусировать взгляд, и морок развеивался: роскошные волосы собирались компактным хвостиком, а зеленое платье оказывалось банальными джинсами и зеленой кофтой.

Я чего-то подобного ожидал. Собственно, моя задача и была в том, что бы уловить тот момент, когда эти две Алисы уравновесят друг друга. Уловить и…

— Этим бумажкам пятьсот лет? — прервал мои размышления Виктор. — Обалдеть.

Он склонился над разложенными на столе плотными листами коричневатой, перечеркнутой ломкими морщинами на местах сгибов бумаги. Посмотрел под одним углом, под другим, принюхался.

— Я в Грецию как-то ездил. Бродил там по каким-то древним развалинам. Похожее ощущение. Типа, по этим булыжникам ходили люди уйму времени назад. И я хожу.

Я посмотрел на выцветшие от времени пляшущие строчки, спросил Алису.

— Что тут написано?

— Не знаю. Я же говорю — после института французским почти не пользовалась. Даже современным. А тут — старофранцузский, да еще стихи, да еще такой почерк… Вот уж действительно, врач писал! Похоже, это не зависит от времени и страны. Да и Радмила мне только мельком дала взглянуть.

— Время у нас есть. Посмотри, может, хоть что-то разберешь.

— Вот уж о ком, а о тебе бы никогда не подумала, что веришь в подобную чушь.

Я развел руками.

— Если тебе не интересно, то пойдем отсюда.

Но Алиса уже устроилась в кресле и принялась разбирать первые слова катрена.

— Так… Ну, сначала тут что-то про себя. Мне… хм… Или меня? Меня посещает… хотя, тут, наверное, уместнее прошедшее время. Меня посетило… или посетили?

Голос Алисы становился все тише, перешел в невнятное бормотание. Забывшись, она достала телефон, попыталась зайти в интернет, прошипела сквозь зубы проклятия.

Виктор некоторое время наблюдал, как девушка записывает в текстовой файл слова, потом стирает их, пишет другие. Это ему быстро надоело.

— Пойду, посмотрю, что тут еще есть.

— Угу, давай. Только не ломай ничего, ладно? А то, боюсь, терпение местных не безгранично.

Полицейский состроил гримасу — мол, кого ты учишь? — и вышел. Я опустился прямо на пол, на удивительно мягкий зеленый ковер. Сел, скрестив ноги, сделал несколько медленных длинных вдохов и выдохов, изгоняя лишние мысли.

Тень неясной тревоги преследовала меня последние дни. Я определенно увидел или услышал что-то, что подсознание интерпретировало как сигнал опасности. Возможно даже, это была разрозненная информация, каждый отдельный элемент которой выглядел совершенно безобидно. И лишь в сумме они говорили… О чем? Нужно было разобраться, пока есть время.

Я слишком мало знал о «Воробьиных полях». Обычная моя методика — перед работой раскопать всю доступную информацию об объекте — дала сбой. Хотя подобные группы усиленно изучали специалисты Цеха, почти все собранные знания касались внешней стороны их жизни. Что происходит внутри, на уровне хотя бы общины — традиции, законы, даже просто внутренняя этика — оставалось неизвестно. Большая часть такого рода сведений исходила от Главного Механика и безнадежно устарела.

Я так глубоко погрузился в размышления, что упустил момент, когда в доме раздались голоса и топот множества ног.

Дверь в здании одна. Можно было, конечно, выбраться через окно — мне это не составило бы труда, но в том, что на такой трюк способна Алиса, я сомневался. Да и не видел пока особых причин для подобных гимнастических экзерсисов. Знаком показал Алисе сидеть тихо. Выбрался на галерею второго этажа и выглянул между полотнищ праздничного убранства.

В зале оказалось неожиданно много людей. Похоже, собрались все взрослые жители деревни и несколько подростков. Все были одеты в праздничные наряды, на лицах застыло торжественное предвкушение. Похоже, я все-таки попал на свадьбу. Без приглашения. Ну, что делать? Такая уж судьба — на самые интересные события попадаю без приглашения.

Я вернулся в кабинет.

— Свадьба.

Алиса подняла взгляд от рукописи.

— Уже? Говорили вроде же, что вечером.

— Уже шесть часов, для деревни это вполне себе вечер.

— Что же делать?

— Ничего. Не похоже, что кто-нибудь собирается подняться сюда. Переждем церемонию, а когда все уйдут — выберемся. Лишь бы наш бравый лейтенант ничего не учудил.

Алиса подошла к двери, обернулась в нерешительности:

— Как думаешь…

— Мне тоже жуть как интересно, — ухмыльнулся я. — Давай только осторожно.

Мы слегка сдвинули одно из полотнищ и стали наблюдать за происходящим внизу.

Церемония уже началась. При взгляде сверху, становилось ясно, что в зале — не просто толпа. Люди стояли плечом к плечу, образуя правильные круги, расходящиеся от центра. В центре высился тот самый старикашка, который помешал моему разговору с Сашей. Выглядел он сегодня куда представительнее: широкий балахон до пят делал его фигуру массивнее, плечи казались шире, белая, тщательно расчесанная борода эффектно контрастировала с изумрудной мантией. В одной руке он держал чашу с зерном, в другой — серп.

Старик что-то вещал нараспев, но мне не удалось даже приблизительно распознать язык. Вероятно, какой-то из мертвых. Зато нашлось применение одному из немногих гаджетов, выживших после аварии — диктофону. Благодаря экспериментальному усилителю микрофона, запись даже на таком расстоянии должна получиться идеальной. Потом расшифруем эти песни, и в базе появится несколько дополнительных мегабайт информации о традициях луддитов.

Между тем, завывания аксакала ввели паству в легкий транс. Люди начали подпевать и раскачиваться. Алиса зачарованно прошептала:

— Похоже на пшеничное поле.

Я не ответил.

Меня замутило.

Откликнувшиеся на ритуал силы были абсолютно чужды моему телу. Только бы защита сработала, иначе…

— Смотри, вот она!

Я не мог разделить восторг Алисы в полной мере. Потоки древней силы трепали мои внутренности как крысу, попавшую в вибрационный грохот.

И все же мне было не на столько плохо, чтобы я не почувствовал нарастающей тревоги. Не за себя. И даже не за Алису.

Летняя невеста.

Не прерывая иступленного транса, люди разомкнулись — словно их раздвинула невидимая рука. По проходу шла девушка в платье-рубище до пят. Голову ее закрывало полотнище, которое поддерживали за концы четыре женщины-плакальщицы. Так почему-то сразу подумалось — плакальщицы.

Черт! Как хреново-то!

Где же счастливый женишок? А! Вот!

Толпа раздвинулась с противоположной стороны… Нет, это не жених.

По проходу шли четверо мужчин. Они несли на плечах носилки с чем-то, скрытым под богато расшитым узорами покрывалом. Массивным, судя по красным лицам носильщиков и прогибающимся ручкам носилок. Но слишком маленьким, чтобы быть человеком.

Точно не человек.

Стоило появиться носилкам, как меня скрутило уже по-настоящему. Стало очевидно: именно это нечто на носилках и есть источник силы. Мужчины опустились на колени, бережно поставили носилки на пень в центре зала и смешались с толпой. Старик сдернул покрывало.

По залу прокатился слитный вздох.

Обычный камень.

Черта-с два он обычный…

Я понял, что сейчас произойдет, но ничего не мог поделать — меня буквально размазало по полу. Если бы хоть на мгновение отпустило, я бы успел принять форматор…

Алиса, кажется, тоже почувствовала что-то. Она повернулась ко мне, на ее лице появилась тревога.

— Что с тобой? У тебя кровь!

Не знаю как, но мне удалось поднять свое тело — оно казалось мне сплошным трясущимся студнем без единой кости. Я сгреб Алису в охапку и зажал ей рот ладонью.

— Не смотри…

Моя просьба опаздывает.

Покрывало падает с головы Саши.

Ее медные волосы собраны в подобие короны, украшенной колосками, цветами и пестрыми ленточками, так что тонкая высокая шея полностью открыта.

Старик легким привычным жестом проводит по горлу девушки серпом.

Старухи-плакальщицы сноровисто вцепляются в бьющееся тело жертвы, направляя толстую струю крови в чашу.

Если бы я только мог двигаться…

— Стоять!

Полицейский.

Конечно… он ведь тоже невосприимчив, как и Алиса…

Виктор прыгает с соседней галереи вниз, прямо на толпу.

Сбивает нескольких дикарей с ног. Вскакивает.

— Стоять!

Мне не видно его лицо, но, наверное, оно страшно — я вижу, как шарахаются с его пути даже не вышедшие из транса дикари.

— Мразь! Что ж ты делаешь? Что ты делаешь…

Старик брезгливо морщится.

— Что встали? Взять сквернавца.

Ближайший к Виктору мужик бросается исполнять приказ и тут же катиться по полу, скорчившись от удара кулаком в живот. Следующий получает мыском ботинка в колено, сгибается от боли, и старлей пинает его ногой в подбородок — словно пенальти пробивает.

— Гады! Убью!

Я не ошибся. Он хорошо дерется.

Но с такой толпой не справиться даже самому лучшему бойцу.

Виктор успевает завалить еще троих, но пропускает мощный удар в спину. Выгибается от боли, его тут же хватают несколько рук, прижимают к земле. Он что-то кричит, даже не кричит — издает звериный хрип, вырывается, вгрызается зубами в плечо врага.

И все же его валят на землю, топчут — основательно, с деловитым хеканьем, словно дерево рубят…

— Довольно, — убедившись, что полицейский не шевелиться, жрец остановил вошедших в раж мужиков. — Не убейте совсем.

Невозмутимо осмотрел изломанное тело Виктора.

— Хоро-о-ош… Креслав, сильно ли он тебя ранил?

Названный сделал шаг вперед. Его качало. Из-под зажимающей плечо ладони разбегались струйки крови.

— Изрядно. Ровно волк грызанул.

— То боги свою волю явили. Вот он-то вместо тебя завтра и отправится к богине. Воин он ярый, да и лучше так, чем своих отдавать. Отнесите его в мой дом, в подвал. Да на страже кого оставьте.

Полицейского унесли.

Старик безмятежно закончил ритуал и вылил кровь из чаши на камень. Сквозь застилающую глаза муть я увидел, что кровь мгновенно впиталась в непроницаемо-черную поверхность. Проклятый камень выпил ее, и мне было слышно его довольное урчание. Постепенно оно стихло, вместе с ним стихла и пляска древних сил. Я начал чувствовать тело.

Зал опустел. Остались только жрец и четверо носильщиков.

И Саша, забытая на полу, как пустая упаковка.

Беззвучно плачущая Алиса.

И я.

Алиса хотела потерять сознание и не могла.

Почему-то она не догадалась закрыть глаза.

В первое мгновение, когда Данила схватил ее и сжал, так сжал, что она еле могла вздохнуть, ей показалось, что все происходящее — ночной кошмар. И сейчас она проснется, задыхаясь оттого, что уткнулась лицом в подушку. Но кошмар все не заканчивался, и она постепенно осознала, что все происходит на самом деле.

Разум пытался защититься, в голове крутилось: «Этого не может быть! Это не взаправду! Это какой-то театральный спецэффект!»

Не помогло.

Потом хватка ослабла, Данила отпустил ее. Встал. Вытащил из кармана на рукаве куртки круглый пенал вроде сигарного. Но это оказался одноразовый шприц. Данила приложил его к вене на шее, нажал кнопку. Раздалось короткое шипение, и пустой шприц покатился по полу. Данила постоял, безвольно опустив руки. Проскрежетал незнакомым, механическим голосом:

— Все. Кончилось.

Алиса бросила один взгляд на его лицо и, вздрогнув, отвернулась. Данила был даже не бледный, а какой-то серый. Как металлическая болванка.

Их заметили, стоило начать спускаться по лестнице. Данила и не пытался сделать это скрытно. Наоборот — он шагал спокойно, похлопывая ладонью по перилам. На четверку носильщиков и жреца даже не смотрел. А тот, казалось, готов был разорвать их взглядом.

Алисе стало нестерпимо жутко. Сейчас и на них набросятся, повалят, станут топтать, как Виктора. И мерзкий старик перережет им горло серпом.

— Отступник! Ты осмелился… Да не стойте же! Убейте его!

Что случилось с первым из подбежавших мужчин, Алиса не уловила — слишком быстро все произошло. Данила как шел, так и продолжал идти, ни на мгновение не запнувшись. Носильщик остановился, словно налетел на стену, постоял с остекленевшим взглядом, рухнул на колени и завалился на бок.

Второй успел ударить Данилу кулаком в лицо, но в следующее мгновение его шея оказалась в захвате, последовал резкий рывок, хруст… Алиса зажала руками рот, увидев, как бесформенным мешком падает на пол еще одно тело.

Расправы с оставшимися двумя носильщиками она не видела — закрыла глаза и отвернулась. Не могла смотреть. Но слышала удары, короткие вскрики и все тот же тошнотворный хруст. И ничего больше. Это молчаливая казнь пугала ее больше, чем если бы Данила кричал, матерился и угрожал.

Потом она услышала исполненный презрения голос жреца:

— Ты осмелился выйти против сида, ничтожество? Ты, наверное, безумен.

Алиса почувствовала, как пространство вокруг меняется. Воздух словно бы уплотнился, стены зала задрожали. Что-то невидимое, но могущественное шевелилось вокруг. Просыпалось.

— Бесполезно.

До Алисы донесся звук удара, булькающий хрип и пространство вокруг разом успокоилось.

Раздался полный боли голос жреца:

— Я не стану вымаливать пощаду!

Алиса оглянулась.

Данила стоял рядом с алтарем. Жреца он удерживал одной рукой, собрав в кулак изумрудную мантию на шее, так что старику приходилось стоять на цыпочках. В середине мантия была разодрана в клочья, и там виднелось что-то мокрое, темное, от вида чего Алису затошнило.

— Это правильно, — согласился Данила. — Такое не прощают.

— Не тебе меня прощать, ублюдок, — прохрипел жрец. — Отродье богомерзкое.

— Алиса, уходи, — попросил Данила, не оборачиваясь. — Я тебя скоро догоню.

Девушка послушно направилась к выходу. Ее разум оцепенел, онемел, как немеет тело от сильного удара. Мир, в котором до этого момента жила Алиса, осыпался старой фреской с идиллическими картинками. И сквозь трещины на нее обрушивался тянущий черный ужас. Его было много, слишком много, до почти физической боли. Алиса с трудом удерживалась на грани, не позволяя себе закричать, забиться в истерике. Маленькими осторожными шагами она вынесла эту переполненную ужасом чашу из дома, и лишь отойдя метров на десять, упала на землю и сжалась в комочек, жалобно скуля.

Потом она услышала крик. Кричали в доме, протяжно, безнадежно.

Она смогла сесть, посмотрела в сторону дома.

Данила вышел из дома и направился к ней. Лицо его было мрачным, но уже перестало казаться металлической маской.

Подошел, протянул сначала правую руку, потом быстро убрал ее, сменил левой. Алиса заметила, как правая рука страшно блеснула мокрым.

— Вставай, надо спрятаться.

— Ч-что?

— Надо спрятаться. Сейчас здесь станет людно.

Алиса затрясла головой, выдавила:

— Что ты с ним сделал?

Данила наклонился, взял ее за руку. Потянул за собой, помогая встать. Алиса попыталась высвободиться, но силы были неравны, парень, похоже, и не заметил ее попытки.

— Что ты с ним сделал? Убил?

— Ты же слышишь, что нет! — буркнул Данила, продолжая тянуть ее к ближайшему переулку. Крики действительно не умолкали, даже, кажется, стали громче. — Смерть была бы для него слишком легким наказанием. Мгновение боли и все.

— Тогда…

— Я лишил его связи с силами природы.

— Как?

— Не важно. Извини. Сейчас не время читать лекции. В поселке два телепата. Но одна из них — ребенок, а другая — дряхлая старуха. Похоже, этому гаду не удалось достучаться до них. Но сейчас он так орет, что его и без телепатии услышат. Надо спрятаться, пока добрые селяне не прибежали.

Данила оказался прав. Едва они укрылись между забором одного из домов и густыми зарослями боярышника, как на площади показалось несколько человек. Они в нерешительности потоптались перед домом, потом все же вошли. Через пару мгновений один из них выскочил на крыльцо и бросился в переулок, громко вопя на бегу что-то неразборчивое. Но, похоже, односельчане его понимали — люди выбегали изломов и устремлялись на площадь.

Из-за густой листвы было трудно разобрать, что происходит.

Алиса слегка раздвинула ветви.

На площади уже собрался весь поселок, люди сгрудились перед крыльцом, но входить в дом не решались. И Алиса понимала их — таким страданием были наполнены крики, доносившиеся сквозь закрытые двери.

— Самое время вам уйти…

Сердце девушки сжалось в ледяной комочек. Рядом беззвучно колыхнулся воздух, Алиса уловила смазанное движение массивного тела и в следующее мгновение Данила уже стоял в переулке, одной рукой сжимая горло Радмилы, а другую занеся для удара.

— Нет! — невольно вырвалось у Алисы.

Радмила была одной из этих… существ, обрекших на смерть ни в чем не повинную девушку, почти ребенка. Более того, Сашу держали именно в ее доме. Алиса сообразила, что это плач девушки она слышала ночью, думая, что скулит собака. И все же…

— Пожалуйста, хватит! Пожалуйста…

Данила посмотрел на нее тяжелым, сверлящим взглядом, но руку все же опустил. Потом тихо произнес:

— И что с ней тогда делать? Оставлять нельзя — на помощь позовет.

— Не позову, — с трудом выдавила Радмила. — Могла ведь сто раз позвать.

Данила задумался, потом отпустил женщину, но остался стоять в напряженной позе.

— Что тебе надо?

Радмила прокашлялась, потерла горло, на котором проступали следы от пальцев Данилы.

— Я не враг вам… То есть, тебе-то, отступник, конечно, враг. Но не ей. — Радмила указала на Алису. — И раз Мироздание зачем-то приставило тебя к ней, значит так нужно. Не мне с ним спорить. Пойдемте, я провожу вас к дому старейшины. Вы ведь не уйдете без того полицейского?

— Нет, конечно!

— А вот твой спутник вовсе не так уверен, — с заметной долей яда произнесла Радмила. — Если бы Виктор мешал его целям…

Данила вздернул подбородок.

— Если бы я хотел только увезти Алису отсюда, то посадил бы ее на мотоцикл и увез. Я для того и устроил шум, чтобы никто не помешал освободить Виктора.

— Может и так. Тогда идем быстрее. Сейчас весь поселок бросится вас искать.

Данила не стал тратить время на раздумья.

— Пошли. Только сначала «кобру» заберем.

Алиса все еще чувствовала себе оглушенной, но уже могла идти самостоятельно. На площади нарастал гул, можно было различить отдельные яростные выкрики, и страх быть пойманной взбешенными сектантами — а она не сомневалась больше, что попала в логово сектантов — подстегивал девушку. Этот простой, бытовой страх помогал справиться с запредельным ужасом, лишавшим сил.

И все же, видимо, она временами отключалась от реальности. Этот вечер потом вспоминался ей набором несвязанных обрывков, внезапно осознаваемой реальностью, которая столь же внезапно растворялась в кошмарных видениях.

Вот они идут к дому старосты. Данила молча толкает мотоцикл, а Радмила что-то горячо говорит ей — Алисе — что-то доказывает, но девушка не понимает ее…

…возле дома старосты лежат на земле два человека. Данила выходит из ворот, на его плече висит еле переставляющий ноги полицейский. Лицо Виктора похоже на раздавленный помидор, одна рука болтается и выглядит так, словно на ней два локтя…

…Радмила прибинтовывает руку полицейского к туловищу своим платком. Глаза Виктора белые от боли, но он только тихо шипит. Данила возится с мотоциклом, потом неожиданно спрашивает:

— Почему ты не спасла ее?

…Лицо Радмилы искажено страданием. Она заглядывает в глаза Алисы, просит:

— Не надо ненавидеть нас. Мы просили Креслава не возрождать человеческие жертвоприношения. Их ведь не совершали много веков! Но он говорил, что близится последняя война, и нужно накопить сил. Любой ценой! Мы не могли идти против воли старейшины. Я осмелилась только написать заявление в полицию. Надеялась, что они успеют спасти девочку… Прошу тебя, прости нас. Возвращайся когда-нибудь. Креслава теперь нет…

…Алиса на мотоцикле. Между ней и Данилой — мокрая ватная кукла. Девушка не сразу понимает, что это полицейский. Он без сознания, но Алиса чувствует через плотно прижатую спину редкие слабые толчки его сердца. Данила говорит:

— Держись за меня крепче. Пожалуйста, не теряй сознание. Удержи его до города…

Алиса честно старалась выполнить его просьбу. И, видимо, даже когда теряла сознание, не отпускала руки. А связь с реальностью явно обрывалась, потому что иначе как бредом объяснить то, что было потом, она не могла.

Данила еще не успел завести мотоцикл, как в переулке появилось несколько темных силуэтов. Разразились яростным лаем молчавшие до сих пор собаки. Они выскакивали из ворот окружающих домов, пролезали под изгородью, перемахивали через заборы — и большими прыжками неслись к мотоциклу. Затрещал кустарник, потянулся к Алисе и ее спутникам корявыми сучьями-лапами. Что-то коснулось ноги, девушка посмотрела вниз — трава с обочины, буквально за мгновения вытянувшаяся не меньше чем на метр, оплетала колеса мотоцикла.

Испугаться толком Алиса не успела.

— Держись, — буркнул Данила. — Сейчас поедем.

Рыкнул двигатель, взревел пару раз бешеным зверем, и мотоцикл сорвался с места. Жгуты травы разлетелись клочьями, взвизгнули, отлетая из-под колес, самые резвые псы.

Как они домчались до столицы, Алиса почти не запомнила. Остатки сил уходили на то, чтобы удерживать себя на грани сознания и не упустить болтающегося в седле Виктора. Каким-то чудом их не остановила полиция. Несколько раз, правда, за ними начинали гнаться патрульные машины, но Данила легко уходил, используя пробки, светофоры и дворы. Алиса хоть и неплохо знала Москву, но вскоре перестала понимать, где они едут.

Недолго покружив задворками и промзонами, Данила остановился у железных ворот, за которыми были видны приземистые корпуса из оранжевого кирпича. На требовательный гудок из домика пропускного пункта выглянул охранник, вгляделся в Данилу и тут же скрылся внутри. Ворота медленно поползли в стороны, мотоцикл скользнул между створками и несколькими ударами сердца позже остановился перед дверью одного из корпусов.

Данила поставил мотоцикл на подножку, взял бесчувственное тело полицейского на руки и пинком распахнул дверь. Алиса двинулась следом, но Данила бросил через плечо:

— Жди здесь!

Раньше такой приказ лишь разжег бы в девушке интерес, да и просто из упрямства она ни за что не послушалась бы… Теперь же она покорно вернулась к мотоциклу и застыла, ни о чем не думая.

Ждать пришлось недолго. Данила вышел один, кивком указал Алисе на мотоцикл. Присмотрелся. Что-то дрогнуло в его лице, он неожиданно мягко произнес:

— Потерпи еще чуть-чуть. Сейчас я тебя отвезу в надежное место, и сможем отдохнуть. А ты молодец! Не растерялась!

Алиса недоуменно посмотрела на Данилу.

— Я имею ввиду — столько всего произошло, а ты их не потеряла.

Алиса проследила за взглядом Данилы.

Из-за отворота кофты выглядывал край какой-то бумажки. Алиса сунула руку под кофту и нащупала несколько толстых листов. Достала, уже догадываясь, что это.

Она не помнила, как и почему забрала их с собой. Наверное, выходя из кабинета посмотреть на свадьбу, она держала их в руках. А потом машинально сунула под кофту, чтобы не мешали. Ну а потом стало не до них…

«Теперь они не успокоятся, пока не найдут меня!» — мелькнула паническая мысль.

Ведь она, пусть и невольно, украла святыню «Воробьиных полей».

Тринадцатую центурию Нострадамуса.