Бесполезный попаданец

Глава 24

Домашние события отвлекают меня от размышлизмов о Попове. Одно из них подтолкнет цепочку событий, которая… Но пока я об этом не знаю.

Наташка сидит и пишет письмо. Причем уже исписано несколько листов. Ситуация нестандартная. Да, сейчас все пишут письма на бумаге, об электронной почте еще широким массам неизвестно. Ее предтеча — телеграф, напоминает СМС-ки будущего, но с очень высокой ценой и задержкой отправки/получения. Письмам очень рады и дедушки, и бабушки, а я помню, что в прошлой жизни не часто баловал их. Сейчас стараюсь, хотя бы раз в неделю-две написать, рассказать о нашей жизни. Обязательно привлекаю к этому и сестренку, но та сопротивляется, для нее это лишняя нагрузка. «Ничего у меня нового не произошло». Поэтому то, что она сама добровольно пишет длинное послание — удивительно. И что же она ваяет? Наташка то ли увлечена, то ли не секрет, но мое любопытство воспринято спокойно, без скандала. Итак.

«Уважаемый получатель письма, если вы перепишете его 5 раз, то через месяц вы получите более двухсот открыток. Для этого выполните следующие действия: Отправьте одну чистую открытку, в конверте, по адресу, указанному первым. Далее перепишите адреса в ваших письмах следующим порядком. Номер два становится первым, номер три вторым и так далее. На пятом месте — впишите ваш адрес. Отправьте эти пять писем вашим знакомым и ждите.»

Ниже шел список из пяти адресов, и наш был на пятом месте. Почему число открыток — двести? Должно же быть пять в четвертой степени — шестьсот двадцать пять? Или пять в пятой? Тьфу, о не о том думаю. Внимательно читаю фамилии получателей. Нет, Мавроди среди них нет, это было бы слишком просто. Но не удивлюсь, если он в организаторах этой пирамиды. Или она его натолкнет на аферы в будущем.

— Тебе, что делать нечего?

— Ты чего? Получим вон сколько открыток!

— А зачем они тебе? Да еще столько много.

— Нужны! Погоди, тебе письмо пришло! Написано — и сделав голос серьезным громко говорит — Андрею Анатольевичу!

— Из Москвы?

— Нет, откуда-то… — берет конверт и читает: «Княжеск, Смоленская область». Кто там живет?

— Не знаю…

Объяснять Наташке бесполезность её занятия не стал, хочет — пусть дурью мается. Затраты — копейки, но объяснять, что такое пирамида ей пока бесполезно. Зато в будущем будет легче втолковать.

Эх, думаю о будущем все же, как о негативном развитии, таком, как и было в моей памяти.

«Уважаемый Степанов Андрей Анатольевич!» Ого, и правда, по имени отчеству!

«Прошу Вас, как известного корреспондента газеты Правда», еще пока не корреспондент «Правды», лесть.

«Разобраться в несправедливости, произошедшей с моим мужем — Червоненко Игорем Александровичем, пострадавшем и несправедливо и осуждённым к высшей мере наказания — расстрелу. Моего мужа обвиняют в умышленном убийстве Дмитрия Сисениса. Мой муж не виновен в умышленном убийстве, он просто защищался и был возмущен действиями Сисениса, который разбрасывал на наших огородах колорадских жуков. Но следствие было несправедливым, и его приговорили к расстрелу. Андрей Анатольевич, помогите нам, спасите моего мужа. Это же вы писали статьи в прошлом году, что с жуками надо бороться. Надо не допускать их на поля. И вот человек, который умышленно вредил, не был остановлен милицией, а простыми людьми, а за это их расстреливают!

Червоненко Ирина, жена Игоря Александровича Червоненко.

Помогите!»

Смотрю на конверт. Адрес мой. Письмо не гуляло по инстанциям и редакциям. Каким-то образом, народ узнает домашние адреса авторов статей. Хотя это и возможно не так и тяжело. Никаких законов о защите личной информации еще нет, и если очень постараться, или найти знакомых, то в газете вполне могут дать даже домашний адрес. Тем более, я никакая не шишка.

Корреспондентская работа — это не только слава, почет и некоторое количество денег, которые сейчас идут в бюджет семьи. Это и тяжелая, порой, неинтересная работа. Оно и сбор материала, писательство — тоже нелегкий труд, но попутно к нему приходится и с письмами работать.

Не знаю, сколько их приходит в редакции центральных газет, скорее всего, просто несчетное число. А по закону, (не знаю даже по какому), как нам объяснил заместитель главреда, нужно обработать всю входящую почту. Вот на нас с Олей и свалили часть этой работы. И ведь — обработать не значит вскрыть конверт и прочесть — часто, надо еще и ответить. А если проблема не решаема, перенаправить письмо в местные органы власти. Спустить, так сказать, по инстанции. Мне эта работа в тягость. Оле еще нравится, и она с интересом читает почту, и бурчит на меня, за то, что припахал наш кружок журналистов. А что? Мальчишкам и девчонкам интересно разбирать почту и читать, что же пишут люди со всей страны.

Хорошо, хоть пишущий народ у нас понимающий. Кто распространил этот слух — не знаю, но больше половины писем, требующих ответ, приходит с вложенным внутри пустым конвертом, где в качестве адресата указан отправитель исходного письма. Этакий аналог будущего е-мейла, когда надо только нажать «ответить».

Если распределить корреспонденцию по группам — то, примерно четверть писем — это нечто вроде «автор — молодец» или «убейся ап стену», то есть ответа, как бы и не требуют, но что-то написать надо, причем вежливо. Небольшая часть писем — это «давайте познакомимся», можно официально в игнор, или «хочу, тоже стать корреспондентом, что для этого надо?» эти требуют стандартного ответа, уже отпечатанного типографским способом, с перечислением высших учебных заведений, куда лучше поступить после школы. Если соискатель приложил уже готовую статью, и это не полный отстой, ее с рекомендациями перенаправляем в Москву, пусть решают сами. Почему и такая почта приходит к нам? В редакции слегка халтурят и нам пересылают немало лишнего, не касающегося наших статей.

Ну и самая большая часть писем — это просьбы, жалобы и тому подобное, включающие в себя проекты перестройки, вплоть до масштабов страны или даже вселенной.

У меня даже мысль была, как выявить из этой категории попаданцев. Они ведь тоже должны что-то слать в центр. Но вскоре отказался. Слишком много кандидатов. А ведь это только самая малая часть. Что же творится в почтовых отделах газет «Известия», «Правда»…

И вот всем надо вежливо что-то написать.

— Поедешь?

Сестренка очень серьезно отнеслась к письму. Пока я размышлял, отложила свой бесполезный труд и прочитала, адресованное мне. Поняла, возможно не все, но за человека переживает. Иногда размышляет, как взрослая.

— А что делать?

— Когда?

— Завтра, с утра. Сегодня уже поздно, пока доберусь в этот Княжеск, ночь будет.

— Помоги им.

— Если смогу. Сам, понимаю, что в произошедшем есть и моя «заслуга». Ты уроки сделала?

— Да!

— Показывай.

Когда я дома, помогаю малой с домашними заданиями, проверяю.

— … Он отправился в буфет покупать себе билет, а потом помчался в кассу покупать бутылку квасу. Вот какой рассеянный с улицы Бассейной!

— Правильно. Смешное стихотворение?

— Ага, — смеется.

— И что же в нем самого смешного?

— Бутылку кваса покупать! Квас же не продается в бутылках!

— Да?

Ответ несколько неожиданный, но и правда, это в будущем квас будет в пластиковых бутылках. А сейчас — только на розлив. Покупай в стакан, кружку или свою трехлитровую банку. Неужели Маршак, тоже попаданец и описывает будущее? Тогда на самом деле все смешается. Это сейчас трудно представить себе колбасу в универмаге, а штаны в продовольственном. Зато лет через тридцать и билеты будут в буфетах, а в кассе — пиво с лимонадом.

Получается нашел. Все-таки нашел. Пять поездок впустую. И когда уже решил, что все выдумка, реального случая не было, пришло вот это письмо.

На подставу не похоже. Кто я такой, чтобы плести вокруг меня сложные интриги? Неужели правда?

Стандартный мой походный набор корреспондента состоит магнитофона, бутылки водки с моими добавками. Беру, на всякий пожарный, и пистолет. Знаю, что мама, в дорогу соберет бутербродов, голодным не останусь.

Приехав на место — понял, да увы, это те самые люди, которых искал. Семья осужденного к высшей мере, Червоненко Игоря Александровича. Жена Ирина, осунувшаяся женщина. Дети — два пацана. Один старше меня на пару лет, другой на столько же младше. Отец жены, проживающий с ними. Грустные взгляды, беспомощность в словах, опустившиеся руки. После того, как представился, увидел разочарование в глазах Ирины Червоненко, видимо, ожидала кого- посолиднее.

Немного испугалась, когда я достал магнитофон.

— Чего боитесь? Куда уж хуже, к расстрелу приговорили. Лучше говорите подробно.

По словам жены, Димка, приехал к ним в прошлом году, в командировку из Прибалтики. Заходил и к ним домой и к другим тоже. Ничего у нее с ним не было. «А это к чему она?» Изучал насекомых и распространение этого проклятого жука. Да ему показывали мою статью, внимательно прочитал, посмеялся, сказал, что уже не остановить, карантин прорван. Игорь с несколькими мужиками его застукали, когда он выпускал колорадского жука на полях, из банки. Таких банок у него несколько. Вот и прибили Димку. Игорь, когда остыл, решил припрятать тело, но нашли, потому все на мужа и свалили. Больше никого не судили.

Председательствовала на судебном процессе Леонова Вера Андреевна. Опытный судья, по словам людей, ветеран войны, принципиальный человек, не щадящая преступников. Не пощадила и Игоря Червоненко. Ее дом вызвался показать старший сын, Серега. Он же проводил меня. У самого дома я его остановил.

— Дальше я сам.

— Я тоже хочу послушать.

— Не надо. И … попроси своих, если что — то к вам никто не приезжал и ничего не спрашивал.

Смотрю на удивленное лицо.

— Нет не если что, а вообще… хотя ладно. Но постарайтесь обо мне никому.

Глянув на парня, безнадежно добавляю:

— Если сможете…

Когда я входил в подъезд, Серега все еще стоял на том же месте, не изменив ни выражения лица, ни позы.

Чего я хотел от нее, толком не мог и сам сказать, когда звонил в дверь ее квартиры.

— Что надо?

Усталый взгляд, дверь на цепочке, обеспечивает иллюзию защиты. Металлических дверей еще не додумались ставить. Эту, даже я выбью ударом ноги, вместе с цепочкой, а распахнувшаяся дверь отбросит хозяйку, хорошо врезав по голове. Тяжело вздыхаю, я пришел просто поговорить. Просто поговорить. Никого не убиваем, просто говорим.

— Я хотел поговорить по делу Червоненко.

— Приходите завтра, на работу, обратитесь к секретарю. И вообще, дело закрыто, приговор вынесен.

— У меня есть аргументы.

Прикладываю руку к левой стороне груди. Во внутреннем кармане лежит корреспондентское удостоверение, а чуть дальше, почти подмышкой — пистолет, полюбившийся мне «Люгер», с глушителем.

Женщина внимательно смотрит мне в лицо. Не могу понять всю гамму ее чувств. И растерянность, и удивление, и испуг, и какая-то обреченность. Дверь захлопывается у меня перед носом. Не успеваю поднять руку, чтобы постучать, как услышал позвякивание цепочки. Дверь распахивается и меня приглашают вовнутрь.

— Вот так и было все.

Стараюсь сидеть ровно, смотреть без эмоций, но строго.

Из рассказа судьи, получается, что основой убийства Сисениса Димитраса Яновича, была банальная ревность того Игорем к своей жене. Да, Сисенис исследовал распространение жука по территории СССР, он научный сотрудник сельскохозяйственной академии из Елабуги. Естественно у него и были с собой образцы жуков, собранные в нескольких районах.

И как же все понимать?

— Сисенис — настоящая фамилия, или псевдоним?

Судья смотрит непонимающе.

— Просто это слово по-латышски означает — саранча.

— Ты знаешь латышский язык?

— Нет.

— Тогда почему так говоришь?

— Я знаю, что значит это слово, но самого языка не знаю, что тут такого?

— Так не бывает!

— Почему? Вы наверняка знаете, что значит по-немецки «хенде-хох», но можете не знать немецкого языка.

— Вообще-то, я знаю немецкий. И хенде-хох знают почти все наши люди из-за фильмов, там так говорят.

— Видите. А я знаю несколько слов по-латышски, которые другим неизвестны, несколько по-литовски. На многих языках нашей страны, хоть несколько слов, но мне известны. Так вышло, что на латышском знаю это.

— Неважно, это настоящая фамилия. Что тебе непонятно в этом деле?

— Приговор. Слишком суровый.

— Убийство, предумышленное.

— Я знаю о многих убийцах, за более жестокие, получали малые срока.

— Бывает, все зависит от дела.

— Почему Сисениса никто не забрал? Его похоронили здесь же, за счет государства.

— Не знаю. Наверно родственников не нашлось, или не захотели приехать, испугались. Мы связывались с его начальством. На процесс обещали приехать представители коллектива… Нет, не приехали, прислали телеграмму, что не смогли, и решение собрания трудового коллектива об осуждении преступников, есть в деле.

Слушаю молча и рассматриваю уставшую одинокую женщину. Да, ветеран. Замечаю под стеклом секретера ее фотографию с медалями на фоне разрушенного города. Судя по погонам, улыбке и некоторым деталям — это немецкий город сорок пятого. И без этого рука не поднялась бы выстрелить в нее. Она не оправдывается — твердо уверена в своей правоте. Виновного приговорила к высшей мере. Так и надо. Рассказывать ей о том, что Димитрас мог умышленно разбрасывать вредителя бесполезно. Не поверит. Да и сам я не уверен в этом. Мог же и правда, простой ученый исследовать этого жука, искать способы борьбы в своей лаборатории, а здесь собирал образцы, наблюдал за поведением колорада, пересаживая его с одной травы на другую. Мог? Вполне. И пострадал напрасно, подвернувшись под горячую руку злых смолян, понимающих, какая зараза обрушивается на их поля. Запросто. А мог специально распространять? И такое реально, хотя уж очень наивным ботаником выглядит на фотографиях, да и не попадаются такие, настоящие вредители-люди.

Смотрю на женщину средних лет, понимаю, что ничего не могу сделать. А еще больше понимаю, каким образом происходит внедрение абсолютно любых идей в нашей, советской России. Или СССР, как сейчас называется страна.

И ведь все радеют за страну, все за закон, но столько его толкований и пониманий в головах, что не надо никого уговаривать или заставлять — просто продвигай нужных людей, а они сделают все сами. Надо расстрелять человека — назначь его судить Леонову, она сама, без принуждения вынесет решение о «вышке». Надо помягче — есть и такие судьи.

Точно также разрушат и Советский союз. К власти придут люди, определенного склада ума, с определенными идеями. Будут говорить о предательстве. Да, будет и предательство, но основную работу сделают эти пришедшие сами. Они честно будут считать, что делают «как лучше», даже когда подпишут «беловежские соглашения».

Вот и эта женщина из районного суда уверена, что вынесла правильный приговор Червоненко, сорок пятого года рождения, за убийство гражданина Сисениса, вынесла справедливо.

По конец нашей встречи узнал интересную подробность о собеседнице.

— Сорок второй, лето. Мы тогда в окружение попали.

— Харьков?

— Нет, Калужская область… Сейчас Калужская. Вся дивизия. Выходили тяжело, кругом немцы, боеприпасов почти не осталось. У меня был любимый человек, политрук. Вот он и пытался воспротивиться, тогда управляли всем несколько командиров, организовывали отход. Небольших, лейтенанты, политруки. Но командовали жестко, кто противился, давал слабину, расстреливали на месте. Расстреляли и моего Сережу. Тогда я очень злая была на того, кто это сделал. Он такой же точно политрук, в одном звании с моим. А потом поняла — нельзя было по-другому. Разбили бы нас, поработили, если бы мы были слабыми. Тогда я тоже решила быть жестокой по отношению к преступникам.

— Сейчас же не война!

— Все равно. Что бы тот политрук сделал сегодня? Имени его я, к сожалению, не запомнила.

— Ничего бы не сделал. Он погиб в сорок третьем.

Глядя на удивленное лицо Вера Андреевны, продолжаю:

— После выхода из окружения, его даже повысили в звании, но потом арестовали именно за эти расстрелы, не имел он на это права. Осудили к высшей мере, там приписали много чего. Но заменили приговор на три месяца в штрафбате. Там он и погиб, подо Ржевом.

— Так ты …

— Нет. Я это дело случайно прочел.

Не рассказывать же, что это произойдет еще не скоро. Да, разыскивая следы моего деда, просматривал документы и тех, проходил с ним в одних. А документов о войне очень много и в будущем многие из них будут в открытом доступе, можно проследить судьбы воевавших людей через интернет. Не факт, что тот, о ком прочел и рассказал, и есть убийца её друга. Фамилию не называю и не уточняю. Но попадание «в точку» и произвело сильное впечатление.

Уже выпроваживая меня, я услышал:

— Я попробую что-нибудь сделать, если не поздно.

— Спасибо.

А что еще сказать? И что можно сделать? Бесполезный я какой-то попаданец.