Белла чао (1943)

Глава 13 А мы идем на север

— Камень! Камень! — страшно закричал Лука сверху со склона, но поздно.

Пушка сорвалась, переломала руку совсем молодому парню, почти мальчику, который пытался застопорить ее камнем под колеса, и понеслась вниз, сокрушая все на своем пути.

Взятые с боем у итальянцев четыре горные «Шкоды М15» тащили метрах в двадцати справа и потому их не задело, под удар попала более тяжелая гаубица 75/18. По счастью, она застряла в самом низу и тянувшие ее успели застопорить орудие и разбежаться, бросив бечеву.

Все, кроме погонщика.

Он застыл и вместо того, чтобы скакнуть в сторону, тянул и тянул за собой впряженную в ту самую 75/18 лошадь, не реагируя на крики товарищей. Шестьсот килограммов железа влетели в человека и животного с глухим стуком и превратили их в месиво из крови и костей.

Я отвернулся, чтобы не смотреть на этот кошмар.

По крутому склону, оставив коня на гребне, спустился Арсо:

— Что здесь?

— Орудие сорвалось, возчика и лошадь в лепешку.

Йованович выругался сквозь зубы, оглядел застывшие посреди подъема орудия и спросил у подошедшего командира батальона:

— Остальные дотянете?

— Шкоды скорее всего да, австрийские вряд ли, они раза в полтора тяжелее.

Внизу вокруг раздавленных собралась небольшая группа партизан, чуть поодаль уже долбили неглубокую могилу. Один спустился к «Шкоде», задравшей в небо переломанные спицы деревянных колес, подлез, осмотрел и отрицательно помотал головой:

— До хрена чего о камни раздолбало.

— Снимай затвор! — распорядился командир батареи. — На остальных пушках добавить канатов!

Помощник Арсо тем временем развернул карту и начальник штаба, морща лоб и шевеля губами принялся прикладывать линейку. Но, видимо, измерения ему не нравились и он каждый раз чертыхался, а потом еще раз раздраженно оглядел склон и неожиданно узнал меня.

— Владо, иди-ка сюда.

— Слушаю, — я кое-как обтер руки после возни с орудием.

— Ну-ка, глянь, как бы ты поступил, мне что-то в голову ничего не приходит.

— А в чем проблема? Добавить людей, добавить веревок, затащим.

— Ты думай, думай.

И без карты я знал идею — поднять артиллерию через ущелье Пивы на плато Вучево, оттуда накрыть огнем 4-ю горную бригаду домобранов в Шчепан Поле, Космане и Бастаси.

Уж не знаю, как там Арсо убедил Тито, но прорыв в Косово и Сербию отменили и даже нас не пустили пошуметь — а жаль, была надежда унасекомить штаб еще одной итальянской дивизии. И теперь нам предстояло отступать обратно в Боснию. Беда в том, что прорываться больше и некуда — на восток тот самый каньон Тары, с юга прут «Эдельвейсы» и «Принц-Ойгены», на запад, в сторону Мостарских рудников, нас не пустит 118-я дивизия. На севере тоже не фонтан, но там хоть места знакомые — Фоча, Калиновик, Горажде, Рогатица, далее везде… И там только хорватские гарнизоны — немцы либо душили нас здесь, либо стерегли железку в Грецию.

Масса партизанских войск стронулась с места, но все автомобили и тяжелое снаряжение пришлось сжечь прямо в начале похода, переть их через горные реки невозможно. Взяли только пушки, их волокли практически на руках, даже для лошадей подъемы тут слишком круты. И неожиданно освободили всех пленных, включая полковника Чудинова — не повели с собой, не расстреляли, а просто оставили дожидаться прихода итальянцев или немцев.

Мы отходили среди последних, устраивая засады и сдерживая наседающего противника. Вот всем хорошо в партизанах, природа, воздух свежий, ребята отличные, золотишко английское попадается, но как война — хоть бросай все и беги в Аргентину!

А бои за последнюю неделю ежедневно, плотно за нас взялись, выдавливают, как из тюбика. Немцы, итальянцы, болгары, хорваты — около ста тысяч, то ли сто двадцать, то ли девяносто, но нам без разницы. Дурмиторское плато, которое штаб считал природной крепостью, при таком соотношении сил — природная западня.

Но мы огрызались, как могли — у Вучье Селиште по-братски ввалили болгарам, заставив 61-й полк отступить. Через пять километров заныкались на кладбище Шаричей (я еще мрачно подумал, что опять среди могил и для комплекта недостает только расстрела), где под наши пулеметы ничтоже сумняшеся выскочил и сильно пополнил население погоста батальон чернорубашечников «Модена» из состава 19-й дивизии.

Нам тоже неслабо досталось, особенно когда итальянцы подтянули горные пушки и принялись садить по надгробьям, наплевав на покой мертвых. За полчаса мы потеряли шестерых, не считая двух десятков раненых, и если бы не пришел приказ на отход, нас бы вынесли полностью. Но свое дело сделали — основная группа оторвалась и успешно переправила госпиталь через Пиву.

Хорошо, что раненых у нас пока вдвое меньше, чем когда мы только пришли на Дурмитор — несколько недель передышки позволили многих вернуть в строй. А эвкауировать Центральную больницу и две тысячи пациентов несколько сложнее, чем ту же Центральную больницу и восемьсот пациентов.

Когда Дринский корпус продвинулся вдоль реки, вышиб слабый авангард 118-й егерской с плато Вучево и заняла Бриег на другом берегу, стало ясно, что впереди засела 4-я горная бригада. Вот тогда нас и вывели «в резерв», то есть приставили таскать артиллерию.

— Да что тут думать, надо искать пологий склон, — нагляделся я на карту, — на этом и лошадей загубим, и пушки, и людей побьем.

— Гений, — беззлобно поддел Арсо. — Тут пологий склон только от Шчепан Поля, а там домобраны. Ударим в лоб, так они мост взорвут.

— Ты пушки хочешь сюда воткнуть?

— Примерно так, да.

— Легкие пушки оттуда до Шчепан Поля добьют?

— Вполне… — Арсо еще раз приложил линейку и просветлел. — Молодец, Владо!

А я чо, я ничо. Я же ничего не придумал, только спросил.

Йованович собрал вокруг себя командиров и уточнил им задачу — легкие пушки наверх любой ценой, для тяжелых рубить просеку вдоль склона.

— Так это втрое дальше выйдет! — возразил один, с нашивками комиссара.

— Дальше, — согласился Арсо. — Но что лучше, угробить здесь или втащить, пусть и длинной дорогой? Уклон там вдвое меньше, никто не сорвется. Все ясно?

— Ясно! Сделаем! — загомонили командиры.

— Главное, надо управиться быстро, эсэсовцы ждать не будут.

«Принца Ойгена» сдерживала 3-я пролетарская дивизия, но несмотря на все усилия, отступала — у немцев тупо больше людей и оружия. Так что выход у нас один — пробиться во что бы то ни стало. А для этого надо таскать тяжелые железные дуры…

Легкие батареи встали на гребне и, пока мы волокли тяжелые пушки практически в пасть домобранам, открыли бешеный огонь по Шчепан Полю — Арсо приказал снарядов не жалеть. На передовой заслон домобранов обрушились две партизанские бригады и когда мы втащили пушки в опасный сектор, стрелять по нам стало уже некому. Еще три часа — и над Косманом вознеслась тяжелая батарея. Ну как тяжелая — 75-мм, максимум, что у нас было.

Внизу, через уцелевший мост над Тарой, переправлялась 1-я пролетарская дивизия для атаки вдоль дороги на Бастаси. В полукилометре ниже Тара сливалась с Пивой и обе превращались в Дрину. Вот вдоль нее, по обеим берегам и предполагалось дальнейшее наступление на Фочу.

Осмотрел я свое воинство — грязные, драные, в синяках и ссадинах, но все целые, если не считать царапин. И оружие в порядке, глядя на Небоша и его выучеников многие завели себе чехлы, весьма полезную штуку на переходах.

— К бою, ребята. Сейчас нам Косман штурмовать.

Кое-кто аж застонал, да я бы и сам взвыл, но как командир не имею права.

— Не ныть! Массаж ног, как учил, минут пятнадцать у нас точно есть.

— А пожрать?

— Желудки! Ладно, разрешаю схомячить четверть сухпая.

Бойцы повеселели, но тут с батареи, где помогал наводить орудия, вернулся Бранко с новостями: мы в атаке не участвуем, наоборот, двигаемся в другую сторону и там встаем насмерть на склонах Маглича. И противник у нас на загляденье — высокогорный батальон «Эдельвейсов».

Формальный приказ и еще сотню бойцов в усиление нам передал лично Арсо, успевавший везде. Лука не удержался и ответил:

— Пока вы слышите наши винтовки на Магличе, друже Йованович, враг не пройдет! А если все стихнет, знайте, что нас нет в живых!

От излишнего пафоса меня аж передернуло. И Арсо, похоже, тоже, но комиссар из свиты тут же застрочил в блокнотике. И ведь он-то, скорее всего, выживет и воткнет эти слова в историю народно-освободительной борьбы как пример стойкости и самопожертвования. А мне что-то нихрена погибать неохота, да и ребята не горят желанием помереть. Вот вздуть немцев — это да, и новость что нас на Маглич посылают не одних, что там будет и Герцеговинская бригада, здорово подняла настроение.

По прямой туда километров восемь, только кто ходит в горах по прямой? В свое время я удивлялся всяким фильмам и документалкам, где показывали вьющиеся по горам вереницы партизан или альпинистов, а тут сколько раз ногами прочувствовал, что уклон проигрывает длине — лучше дольше, но без крутых подъемов и спусков. Совсем хорошо идти по ровному гребню, но здесь они переплетены торчащими из земли корнями, словно вздутыми венами.

Маглич тут самая высокая вершина, почти два с половиной километра, снег еще не сошел и даже ледничок имеется. Раскидали с командиром бригады, моим тезкой Владо, сектора и полезли карабкаться — в горном бою кто выше, тот и прав. Окопов тут не нарыть, зато можно натаскать камней и сложить брустверок, сплошной фитнес пополам с кардио.

Передовые группы «Эдельвейсов» появились, когда мы мало-мальски обустроились, иначе бы нас сшибли без вопросов. А так ткнулись раз, ткнулись два, получили от снайперов и откатились. Пока они там тыкались, тиснул у Марко бинокль, посмотрел — горные егеря все некрупные, жилистые, у всех веревки-ледорубы.

Альпинист из меня никакой, но тут большого ума не надо — никто на нас в атаку не пойдет, во всяком случае, до того, как найдут путь наверх. Нормальные тропки мы перекрыли, но они на своих крючьях и карабинах там взобраться смогут, где нам не пролезть.

Чтобы мы даже не думали куда-то ходить, по нам ударила минометная батарея, а потом подключилась еще одна. В Герцеговинской бригаде и свои минометы есть, да мало их и калибр тоже не впечатлял. Но нам задача — задержать, а не уничтожить, и мы ее выполнили. Даже срубили самых хитровывернутых, решивших обойти нас по отвесной стенке — засекли, передвинули снайперов и привет. Одно жаль, не дали ребята немцам втянутся, начали пальбу, когда на стену лезло всего четверо, а не весь взвод.

С Адриатики натянуло тучи и полил обложной дождь. И сразу стало холодно, сыро и неуютно, костров-то не развести, а сухим спиртом хрен согреешься. Зато пропали зудящие в небе самолеты. Но втащенные такими трудами на плато Вучево пушки оказались метров на триста, а кое-где и пятьсот, выше домобранских позиций и дивизия Кочи Поповича после артналета первым же ударом выбила 4-ю горную бригаду из Космана и двинулась вдоль берегов Дрины на север. За ней переправился госпиталь, а нам приказали заслон снять, от «Эдельвейсов» оторваться и с главными силами соединиться. Быстро-быстро, бегом-бегом

Но это сказать легко, а немцы нас отпускать не хотели. Цепкие, суки — тягомотный отход перекатами занял втрое больше времени, чем выдвижение к Магличу, но ничего, справились. На полторы сотни под моим командованием — десяток убитых, два перелома и десятка три раненых разной степени тяжести. Но и немцев мы человек на пятнадцать урезали. Может, и на двадцать, но это не точно. Так себе размен, разве что эти пятнадцать — элита, альпинисты, они же на кавказских пятитысячниках воевали, а тут мы их приложили. Это наши горы, они нам помогали.

Все та же 3-я дивизия переходила через Тару-Пиву-Дрину последней и я, наконец, сподобился поглядеть на ее командира Саву Ковачевича. Не знаю, кто у него барбер или брияч, но Сава обладал самыми унылыми усами на всех Балканах, даже унылее, чем у Максима Горького. Они понуро свисали вниз и в сочетании с поднятыми домиком бровями придавали Саве вид белорусского крестьянина, замученного вековым гнетом польских панов. Впрочем, на решительности и реакции Ковачевича это не отражалось, а шубара, которую он носил с лихим заломом, издалека делала его похожим на Чапаева.

И он чуть было не стал жертвой собственной домовитости и распорядительности, когда приказал, пользуясь коротким затишьем, не взрывать орудия, а спустить их вниз и переправить на другой берег. Партизаны раздобыли веревок и принялись за работу, все на ходу, давай-давай, сплошной экспромт.

Вот тут и сорвалось второе орудие.

Только не «Шкода», а горная 75/18 весом в тонну. И вместо погонщика внизу, спиной к ней, стоял под дождем сам Сава, обсуждая с комиссаром бригады, где именно переправлять пушки.

Если на «Шкоду», раздавившую погонщика и лошадь, я обернулся тогда после крика и едва успел заметить, как она пролетела мимо меня, то падение гаубицы видел от начала и до конца как в замедленном кино.

Лопнула с громким хлопком и стегнула по дереву веревка, закричали державшие пушку на канатах люди. Страховавшие снизу кинулись врассыпную, оборвалась вторая веревка и орудие опасно накренилось.

На него пытался накинуть петлю здоровый партизан в расхристанной рубахе, но промахнулся, сверху не удержали еще один конец и все сорвалось — пушка по мокрому покатилась вниз, быстро набирая скорость.

Я зачарованно смотрел, как от нее отлетела и со звоном ударилась о камень железка, как подпрыгивает на корнях и колдобинах смертоносная тяжесть, разбрызгивая воду и грязь, и только потом краем глаза заметил прямо на траектории падения Ковачевича.

Жить ему оставалось две-три секунды.

Тело рванулось к нему на помощь, но где там — пушка неслась раз в пять быстрее меня.

Но Саву и комиссара спас Марко — выпрыгнул незнамо откуда и сшиб в сторону.

Гаубица прогрохотала мимо, влетела в воду, подняв фонтан брызг и застыла на отмели, уткнувшись дулом в дно.

— Лошади целы? — первым делом спросил Ковачевич, вздев себя на ноги.

— Санитара! Санитара! — прокричал комиссар.

Я рванулся к братцу — парня крепко приложило по голове, но со всех сторону уже бежали наши, на ходу выдергивая из карманов самодельные индпакеты.

В целом обошлось, но вот чего Сава затеял спуск? Был же приказ взорвать, вот и нефиг самовольничать, тем более в дождь. Но нет, пушки перетягивали до вечера.

Реки тут прямо как созданы для новичкового рафтинга — красотища, горы и минимум трудностей. Глубины максимум по горло, несмотря на крутые каньоны, полно отмелей и и небольших порожков, если знать места, то можно перейти вброд, особенно со страховкой, чтобы течением не сбило.

Как ни старались, но переправили только шесть пушек, остальные (даже три из них, что спустили вниз), скрепя сердце привели в негодность — немцы подобрались слишком близко. Так и остались они торчать на берегу Дрины.

Пока мы спасали артиллерию, Коча Попович преследовал домобранов, после второй атаки горная бригада ударилась в панику, побежала, бросая оружие и снаряжение, и нестройной толпой влетела в передовой полк 369-й «Дьявольской» дивизии.

Ее прародитель, 369-й полк Вермахта, он же «Хорватский легион», набранный из добровольцев, почти весь полег в Сталинграде. Дивизию же создали недавно, и у личного состава с мотивацией, а тем более с боевым опытом дело обстояло значительно хуже. Бежавшие солдаты 4-й горной бригады сумели до усрачки напугать своих земляков якобы неисчислимыми партизанскими ордами, и 1-я Пролетарская дивизия сумела с ходу захватить предместья и, главное, господствующие над Фочей высоты.

А едва хорваты пришли в себя, подоспели вывезенные из-под носа у немцев благодаря Ковачевичу орудия. Вот и думай, что важнее — разумная инициатива или буквальное выполнение приказа.

После первых залпов хорваты дрогнули, а бить бегущего противника самое милое дело, жаль только кавалерии у нас нет. Но к сей виктории мы опоздали, вернее, нас не допустили, велев оставаться в резерве, и второй раз в Фочу мы входили уже после взятия и зачистки. Пленные легионеры собирали и вывозили хоронить трупы своих менее удачливых товарищей, а всего «Дьявольская» потеряла человек девятьсот, включая раненых.

Фоче досталось неслабо: еще дымились развалины, на улицах попадались воронкии, пованивало тротилом и смертью, а уцелевшие здания пересекали пунктиры выбоин от пулеметных очередей. Левый угол двухэтажного дома општины обвалился после нескольких попаданий снарядов, обугленный остов напротив когда-то служил кафаной, а вся площадь пропахла горечью пожара.

Еще в первую Боснию я удивлялся, какие молодцы югославы, как здорово модернизировали свои города — старых зданий почти нет, домам лет тридцать-сорок, современная архитектура… И только теперь до меня дошло, что это не от хорошей жизни, а от суровой необходимости отстроить с нуля. Сколько я уже видел сильно пострадавших, уничтоженных или дотла сожженных? Ужице, Кониц, Фоча, Чачак, Кралево, Прозор, Смедерево, Крупань — несть им числа.

Прямо на окраине мы сыскали колодец, впервые за пару дней умылись и ополоснулись, но тут нас догнал посыльный с приказом выступать по дороге на Устиколину, в сторону Горажде. Только и успели поменять подозрительно набухшую красным повязку на голове у Марко, пристроились к небольшой колонне партизан и пошли.

Звякало оружие, ржали лошади, по дороге два механика пытались раскочегарить брошенный хорватами «Опель-Блиц», под ним растекалась радужная бензиновая лужица. Дождь прибил пыль, но кончился, стоило нам выйти из города и зашагать по вьющемуся вдоль Дрины шоссе.

Через час пути, вдосталь налюбовавшись красотами Боснии и неспешным течением реки среди каменистых отмелей из крупной белой и серой гальки, я услышал сверху гудение майских жуков и задрал голову.

На почти прямую дорогу медленно, словно на параде, заходили бомберы. Со стрекозиной башкой из стекла, с раздвоенными рулями — вроде Дорнье, но следом тащились и незнакомые мне бипланы. Авиация тут у немцев-итальянцев так себе, старье всякое, но нам и такого с лихвой.

Летели низко, демонстрируя крупные черно-белые балканкройцы и желтые тактические знаки на крыльях. Вдоль дороги как судорога прошла — колонна бросилась врассыпную, несколько возчиков нахлестывали коней, торопясь уйти под деревья. Спереди затарахтел и тут же заткнулся после окрика пулемет.

— Воздух!!!

Мы залегли в кювете и смотрели, как из брюха головной машины посыпались черные точки. Справа Глиша вцепился пальцами в землю, словно желая зарытся.

— Ложись!

Вздрогнула земля, просвистели первые осколки. Я собрался в комок и прикрыл себя рюкзаком — защита фиговенькая, но лучше, чем ничего. Потом грохнуло ближе, все заволокло дымом и пылью, земля тряслась от разрывов, свистели бомбы, вставали столбы воды в реке, шрапнелью летела размолотая в острые осколки галька. Вспыхнула крона дерева справа от дороги, в воздух взлетели обломки телеги и медленным градом осели Дрину.

Под откосом, у самой воды хрипел раненый, впереди билась в постромках и страшно кричала лошадь, в отряде впереди нас не переставая звали санитара. Бедро скрутил спазм, но разум словно отключился и не реагировал, только губы шептали «Скорей бы. Скорее».

Но в этом бедламе нашлись люди, знающие, что делать — снова ударил пулемет, к нему присоединился еще один, потом еще, и вот уже десяток, включая Бранко и Глишу, бил туда, откуда сыпалась на нас смерть.

Предпоследняя машина в строю качнулась, из правого мотора повалил дым, встреченный радостным ревом на земле, но бомберы уплыли так же спокойно, как заходили на цель.

И все, только разбитая дорога, дым от воронок и горящего дерева, несколько трупов, задранные в небо оглобли повозки, а от всей лошади — только задняя нога с перебитой костью и рваными сухожилиями.

Второй раз попал под бомбежку, как в Ужице. Тут же вспомнил мастера Франьо — где он сейчас? Ладно, надо заставить себя двигаться дальше.

Но едва я попытался встать, как нога подогнулась и я снова упал на землю. Попробовал опять и опять упал, и только тогда накатила боль.

— Э, Владо, да у тебя вся штанина в крови! Санитар! Носилки!

Оперативная группа дивизий (вернее, уже 1 и 2 Пролетарские корпуса) после прорыва через Ротатицу, где заодно начисто снесла изрядный кусок путей и саму станцию, вышла на Романийское плато. Очередное антипартизанское наступление повалилось и меня переселили с носилок в госпиталь. Туда же попал и Марко, получивший при бомбежке крупным осколком камня буквально в лоб и вторым по голени. Хорошо еще голова в бинтах была, повязка смягчила удар, а то могло и до самого худшего дойти. С нами в условной палате оказался и Ромео, тоже попавший под раздачу с воздуха, остальные койки, собранные из чего попало, занимали разнообразные командиры и комиссары, числом пять человек.

Мне больше всего досаждала лежачесть — осколком бомбы вырвало кусок задницы и хождение отменилось до полного зарастания, прямо как у Луки. Но вообще я везунчик, малость в сторону и острый чугун вполне мог вспороть печень или перебить позвоночник. А так — Альбина и Живка перевязки делали, а я лежал, ел, пил, смотрел сны…

Шли они косяком, несколько ночей подряд я переносился в XXI век и успевал прожить там несколько дней, пока на рассвете не начинали орать настырные петухи. С чего мне такое счастье, я так и не понял, как ни крутил, нигде не мог найти такой уймы спасенных. Может, в небесной канцелярии или кто этим заведует, что-то испортилось?

Днем же бесил только Ромео — у него много ума и мало совести, с его раной в плечо он шлялся по всему госпиталю за Алей. Одно счастье, что на гитаре играть не может, но надолго ли…

Ликвидировал проблему братец — поймал Ромео за полу халата и потребовал научить его итальянскому. Герой-любовник не сильно обрадовался, но тут палату навестил Джилас и я прямо потребовал ввиду грядущих событий натаскать и меня тоже.

Против партийного начальства Ромео оказался слабоват и со вздохами принялся делать из нас римлян и миланцев. Начали с самого простого — здрасьте, до свидания, руки вверх, бросай оружие. Вцепился я в него, как клещ, уж лучше пусть он меня своей буонасере учит, чем за Алей волочится. Понемногу к нашей образовательной программе подключились еще несколько пациентов и Ромео стало не до гулек, вырывался только если у меня визитеры.

Наши приходили поодиночке и каждый хвастался успехами. Под командой Бранко они провели демонстративную атаку на Сараево для отвлечения сил и облегчения перехода партизанской армии на Романию. Добрались прямо до окраин города и в наглую обстреляли Белую крепость, так что четыре домобранских бригады из города даже носа не казали.

Был и Лека, и Крцун с дополнительными вопросами, но больше всего я удивился визиту английского полковника Бейли, главы военной миссии — принес и прицепил ту самую Военную медаль. Не забыли, значит, островитяне.

Заходил Махин, и принес удивительную весть:

— Вас хочет видеть генерал-майор Корнеев.

Я наморщил мозг, вспоминая среди известных мне белых генералов человека с такой фамилией, но мне даже в голову не пришло, что это глава только что прибывшей советской военной миссии.