Беглый в Варшаве 2

Глава 2

Внутренним импульсом была дана команда «Другу»: стянуть к телецентру все свободные дроны. «Нива» скользила по вечерним улицам Варшавы, подсвеченным холодными фонарями и редкими витринами. В салоне воцарилась лёгкая, почти театральная тишина. Но мысли внутри меня не утихали. Кадры с фальшивыми купюрами, видео Джованни, сбой в передаче сигнала через спутниковую тарелку — всё причудливо сплелось в одну картинку.

— Скажи Магда, — Глаза поднялись к зеркалу заднего обзора, а мой голос был ровным и вежливым, — а можно ли… ну, просто взглянуть на то, как делают телепередачи? Чисто из любопытства. Никогда не бывал в настоящем телецентре.

Пассажирка оживилась. Голос ее зазвучал мягче:

— Правда интересно? Это можно устроить. Считай, ты уже гость нашей редакции. У тебя редкий случай — за один вечер и помог, и экскурсию получил. Как зовут?

Имя было произнесено чётко. Она улыбнулась:

— Работаю в отделе региональных новостей. В кадр пока не тяну, но по коридорам провести могу.

Пока машина сворачивала на парковку у здания телецентра, сигнал ушёл через нейроинтефейс, в нашу сеть. Где-то тут, меня уже ждет моя орава дронов. Их задача — построить трёхмерную карту здания, выявить ключевые точки и маршруты перемещения информации. Пара «Мух» отделилась незаметно, проследовав за Магдой и оператором, который встречал ее у служебного входа. Один дрон закрепился у вентиляционной решетки на третьем этаже, второй, меняя внешнюю форму, замер у стойки на потолке монтажной.

— Проходи, — голос Магды отозвался из тёмного коридора, — Только аккуратно, тут каждый метр — техника, а техника у нас, как люди: если не выспались, глючит.

Далее последовало небольшое фойе с кафельным полом и шумной аппаратной за стеклом. За пультом сидел уставший мужчина в свитере с оленями, нажимал кнопки, что-то бубнил себе под нос. За его спиной мелькнули два молодых техника. Один жевал бутерброд и смотрел в сторону дверцы холодильника. Другой перебрасывал кабели с одного пульта на другой.

— Здесь аппаратная. Здесь пишут и передают в студии, — поясняла Магда, — Там, на втором этаже — главная монтажка. А вон туда — не заглядывай, это к режиссёру. Если не видит кофе, становится опасен.

Она вела уверенно, как хозяйка. «Мухи» снимали всё: схемы подключения, движение сигналов, имена на бейджах, двери с кодовыми замками, список смен и схему эвакуации при пожаре. В сетке «Друга» уже складывалась структура отдела новостей, технической части, отдела эфира и спецхранилища. Визуальные отпечатки каждого сотрудника, передавшего хотя бы одну кассету за последние три месяца, пошли в архив.

— Вот здесь монтируем. Тут — линейная, тут — озвучка. А дальше архив.

— А видеокассеты с улиц сюда приносят?

— Конечно. Через нас всё идёт. Некоторые по договору, некоторые — как частные репортажи. А иногда бывает и интереснее. Не спрашивай.

Сказано было с улыбкой, но в голосе скользнул намёк на второе дно.

В этот момент из соседнего коридора вышел плотный человек в костюме, с бейджем «Koordynator techniczny»(Технический координатор). Он узнал Магду, кивнул и исчез в комнате с зелёной лампой над дверью.

— Там стоит наш главный сервер. Его охлаждает система, похожая на те, что у американцев. Но работает, как ни странно.

Пока Магда показывала студию, «Друг» получил полный набор ключей доступа к архиву за три последних дня. Один из операторов, неосторожно оставивший пропуск на столе, был сфотографирован в девяти проекциях.

На экране импланта замерцала карта. Телецентр оказался куда интереснее, чем казалось снаружи. Особенно двери с гравировкой «Nadawanie z opóźnieniem»(Трансляция с задержкой).

— Ну как тебе? — спросила Магда, когда мы вернулись к машине.

— Очень профессионально. Масштаб впечатляет.

Она кивнула, улыбнулась, но на губах заиграло нечто большее, чем просто удовлетворение от экскурсии. В глазах был интерес.

Машина выехала с территории телецентра, оставив позади здание, внутри которого «Друг» продолжал собирать элементы мозаики и складывать интереснейший позл под названием «Варшавский телецентр».

Машина еще выруливала с парковки телецентра, но сразу же стало ясно — вечер будет томным и скорее всего незабываемым. Инна, сидевшая на переднем сиденье, молчала… Но как!!!

— Душа моя, не молчи так громко, лучше ругайся!

— Ты думаешь?

— Однозначно… Как минимум полегчает…

Через пару секунд грянуло:

— И долго ты собирался со своей этой… Магдой флиртовать? Или там у вас экскурсия с элементами раздевания?

Дыхание ее сбилось, но все равно возразить мне не дали.

— Это что вообще было? Она ж тебя глазами съела! Прямо при мне! Ну да, конечно, как тут устоять перед тёткой, которая носит юбку короче профессиональной этики!

Ее указательный палец яростно и обличительно тыкал в воздух.

— Она ж фактически грудью на капот легла! У неё бюст словно прицельный комплекс — навёлся, захватил цель и прижал. Ох уж эти журнашлюхи!

— Дорогая, а ты заметила, что ее, как ты назвала прицельный комплекс, навелся на меня, а попал в тебя?

Машина плавно затормозила перед светофором. Но мое скромное и полностью логичное утверждение никак не остановило бурю на пассажирском месте.

— И не смей мне говорить, что это «просто экскурсия»! Экскурсия — это когда ты смотришь, а не когда тебя ведут, покачивая бедром, с видом на декольте, в монтажку!

Пауза на вдох, и сразу продолжение:

— Я тебе больше скажу! Эта твоя Магда…

Светофор сменился, но рука Инны легла на рычаг коробки:

— Подожди! Я не закончила! У неё взгляд как у хищной чайки — сожрать и не поперхнуться. А ты у неё — как бесплатный сэндвич в кулёчке! Уж не знаю, где у тебя там интеллект…

На этой фразе мне стало даже немного смешно, но смеяться было нельзя. Это бы усугубило.

— И вообще, хочешь — проводи свои «экскурсии» с кем хочешь. Только учти: если ещё раз увижу, что ты так на какую-то курву смотришь… я устрою тебе прямой эфир с кастрюлями. Без монтажа. В прайм-тайм!

Последние слова прозвучали особенно театрально.

— Точно Инка!!! В прайм-тайм!!!

И после наступила тишина. Глубокая, как в студии перед прямым включением. Инна отвернулась к окну, но глаза у неё блестели уже не от злости. Там уже читалась забота, обида, и желание остаться единственной.

«Друг» в нейроинтерфейсе выдал осторожное сообщение: «Регистрирую эмоциональную турбулентность. Рекомендую шоколад и молчание.»

Шоколад был в бардачке. Молчание — под вопросом. Вспомнив свой богатый семейный опыт из прошлой жизни и невероятную силу воли из этой, я взял паузу. Как там у театрального корифея: «Не делай паузу без нужды, а уж если взял её, то тяни её сколько сможешь!». Это выражение приписывают Сомерсету Моэму, и похоже он был сильно прав…

— И чего ты молчишь? — Прозвучало с нотками подозрения прозвучало через добрый десяток минут.

— Думаю душа моя…

— И о чем, если не секрет?

— Как заслужить прощение такой божественной, такой красивой…

— Начни с того, что поцелуй меня в ж#пу!

Мой искренний вопрос был изображен двумя бровями, лихо поднявшимися к самой макушке.

— То же начнешь издалека…

— В койку или лучшую варшавскую кондитерскую, дорогая?

— Конечно в кондитерскую, мимо спальни мы все равно не пройдем.

— Значит, Nowy Świat(Новый Свет) 35, Варшава, — произнес я с интонацией варшавского таксиста.

— Слушай, ты ведь помнишь это место? — Инна склонилась над мной. — Мы тогда брали там вкуснейший торт для дяди Вацлава.

— А он потом сказал, что это единственное, ради чего стоило жить.

— Тогда постарайся, чтобы этот вечер тоже стал таким.

— Уже стараюсь.

Кондитерская «Blikle» на Новом Святе манила запахом ванили и горячего шоколада ещё с тротуара в настоящем и с 1869 года в прошлом. Дверь с изящным витражом неохотно поддалась, впуская нас в сияние зеркал, латунных кофе-машин и царство пирожных, от вида которых даже самые упрямые диеты сдавали позиции без боя.

Инна, едва переступив порог, заметно повеселела. Ветер на улице сдул остатки обиды, а витрина с эклерами окончательно растворила всю нашу драму сегодняшнего вечера.

— Моя божественная и прекрасная, что прикажешь из этой оды польской гликемии? — с придыханием шепнул в самое ухо, чуть склоняясь к ней.

— Прикажу два «взрывных» эклера с ганашем, штрудель с маком, горячий шоколад и… — она сделала театральную паузу — … и чтобы ты пил чай, а не это «своё кислое варево из сухофруктов». И сидел молча, но с немым восхищением.

— Хочу заметить, со всем своим почтением, моя госпожа… ничего не слипнется?

— Не дождешься!

Только после этого железного обещания, кивнув в знак того, что ее информация дошла до меня, занял очередь. Позади зашуршали тёплыми голосами две пожилые дамы в нарядных беретах, обсуждая новые туфли на витрине обувного магазина через дорогу. В воздухе витала атмосфера доисторической дипломатии — разные конфеты, как аргумент мира.

За столиком у окна Инна сняла перчатки, аккуратно сложила их, осмотрелась и чуть кивнула:

— Тут красиво. А ты, выходит, не совсем безнадёжен. Знал, куда пригласить даму.

— Лучшее место в городе. Тут даже серьезные люди забывают о служебном долге и дезертируют снее ради штруделя.

Официант в белоснежной рубашке и с безупречно выглаженным фартуком подал заказ. Дымящийся шоколад в тонких чашках и десерты, каждый из которых был настоящим произведением искусства. Вилка в руке Инны загарцевала над тарелкой, мучительно выбирая с чего начать.

— Смотри, как красиво, — произнесла она, поддевая край эклера. — Вот бы и в жизни всё было так. Немного ванили, чуть терпкости и чтоб сверху сахарная глазурь.

— А внутри — начинка, которую можно съесть только ложечкой. Остальное — расплескается.

Инна засмеялась.

— Философ ты, однако. Особенно под эклер.

— Когда такая дама рядом…

— Смотри, а то ещё один комплимент — и я тебя окончательно прощу.

— Только один?

— Ладно. За штрудель можно и два. Но вот за телестудию — только если закажешь мне коробку макарунов на вынос.

Официант, будто предчувствуя развитие событий, уже нёс деревянную коробочку с эмблемой «Blikle». Принял торжественный вид и, переглянувшись со мной, торжественно подал её Инне.

— Вуаля. Как и просила, моя душа. От всей кондитерской Варшавы — только тебе.

Пальцы Инны сжали коробку.

— Вот теперь можно и домой.

— В койку или на кухню, дорогая?

— На кухню. Сначала чай. Потом — может быть.

На выходе Инна держала меня под руку. А в отражении витрины мимоходом заметил, что на её лице всё ещё оставался оттенок улыбки. Значит — живем!