Башня Тишины

Глава 16

— Они сказали, что это было просто решение суда, — глаза принца-регента возбужденно мерцали на бледном лице. Он возлежал на кушетке; напротив, на обитом бежевом бархатом диване, сидели мужчина и женщина. Истощение жизненной энергии повлияло на Фароса просто катастрофически. Он, казалось, обмяк и даже на проявление страха у него больше не осталось сил. Накрашенные губы регента едва шевелились: — Говорят, причина — его симпатия к кудесникам.

— Я что-то не припоминаю, чтобы на суде твой папаша проявлял ко мне излишнюю симпатию, — буркнул Антриг, — ведь выдвигалось столько заманчивых проектов решения моей дальнейшей участи: и повешение, и четвертование, и утопление, и сбрасывание с башни. Но потом у меня все-таки чудом появился шанс на спасение. Кстати, расскажи мне, как это все произошло?

— Если бы я знал, — покачал головой принц. — Как-то по утру он проснулся таким. Это произошло четыре года назад. Он… — И регент, всхлипнув, вытащил из-под кружевной манжеты черный шелковый носовой платок. — Эта внезапная перемена поразила всех. Мы знать не знали, что это такое и как долго это будет продолжаться. Конечно, мы и сейчас этого не знаем, но тогда, поначалу, все решили, что это временное затмение, что долго оно не продлится. Он боролся — даже пытался разговаривать. Но говорить могли только его глаза. Поначалу он узнавал всех. Во всяком случае, когда я стоял возле него, выражение его лица было вполне осмысленным. А теперь… — Тут, встав с кушетки, принц подошел к стене и выглянул в окно, во взлелеянный беспрестанными хлопотами десятков садовников дворцовый сад. Затем, обернувшись, регент нехотя сказал, при этом почему-то останавливая свой взгляд на Джоанне: — Когда вы увидите его, то ни на секунду не забывайте, что он больной человек.

Девушка поняла, что сейчас регент едва подавил в себе желание выразить отвращение. Она подумала, действительно ли этот человек искренне сочувствует своему отцу, или же он просто считает его давно надоевшей обузой — так обычно знакомых предупреждают о том, что у соседей есть злая собака, что она, возможно, даже бешеная, и потому ее надо опасаться. И девушка вдруг испытала некое подобие жалости к этому напомаженному и надушенному принцу с его нестандартными вкусами и склонностями.

— А кто были те волшебники, которые имели доступ в его покои? — деловым тоном поинтересовался Антриг. — К примеру, кто мог пробраться в его спальню?

— Никто, — неожиданно быстро возразил регент, — впрочем, при желании туда можно было войти, стоило только пробраться во дворец. Взять хоть Розамунду Кентакр — отец однажды просто силком затащил ее во дворец, для того чтобы отговорить ее клясться в верности Совету Кудесников. Или вот взять Тирле…

— А Минхирдин?

— Эта старая карга? — недовольно сморщился Фарос. — Вообще-то отец интересовался волшебством, то есть теми, кто практиковал его, а не теми, кто мог потенциально это сделать. Конечно, члены Совета приходили — к примеру, тот же Солтерис. Потом госпожа Розамунда, Нандихэрроу, Идрикс, Винтел Симм, ты ведь тоже бывал, вспомни.

— Ну, насчет меня не так все просто, — резко сказал чародей. — Конечно, когда меня избрали в Совет, я согласно правилам должен был быть представлен императору. Но, как я уже заметил, ко мне он относился не слишком тепло, — тут Антриг слегка нахмурился, — а во время бунтов в Меллидэйне я чувствовал, что за мной следят. Конечно, его тоже можно понять. Но я все равно не понимал — почему же именно я? Ведь мы были с ним почти незнакомы, так что оснований для этого должно было бы быть не слишком много.

— А тебе не доводилось знать его прежде? — начал Фарос, но потом остановился. — Нет, конечно же, у тебя не было такой возможности? Ты же тогда ходил в учениках у Сураклина. А может, в этом и кроется причина? — Принц позволил себе улыбнуться, видя, как солнце позолотило верхушки деревьев в саду. Сразу защебетали птицы. Трудно было поверить в то, что за стенами сада начинаются серые угрюмые кварталы, прокопченные дымом из труб многочисленных мануфактур, утопающие в грязи и отбросах, когда тут такая идиллия.

Тут лицо Фароса вновь помрачнело. Он продолжал:

— До того отец вовсе не страдал помешательством. Не было никаких признаков. А потом он съездил с архимагом в Кимил. И после этого все началось. Ужасно.

— Он, быть может, изменился потому, что увидел нечто необычное в Цитадели Сураклина, — тут же продолжил Антриг, — ведь было бы странно, если бы он ничего там не заметил.

— Пожалуй, — интонации регента стали и вовсе почти замогильными. — Иногда он начинал заговаривать об увиденном. Бормотал что-то о том, что Сураклин держит в темноте подземелий, за толстыми стенами… Нечто такое, что Сураклин то ли выращивал, то ли вызывал к жизни при помощи заклятий. Отец даже говорил, что Сураклин вскармливает это кровью, которую берет из собственных вен.

Джоанна боковым зрением увидела, что Антриг вздрогнул — словно вспомнил что-то. Вдруг она вспомнила, как еще в Кимиле видела на руках Антрига многочисленные шрамы — как раз в том месте, где проходят вены.

— И я возненавидел его за все это, — продолжал Фарос, — так же сильно, как я любил его до этого. Я действительно любил его. Но, странное дело, какая-то часть любви к нему все еще осталась во мне, — замолчав, регент нервно прижал ладони к вискам, словно желая укротить не в меру разошедшуюся память. Потом он поднес ладони с длинными пальцами, ногти на которых, покрытые прозрачным лаком, были обкусаны от многочисленных переживаний, к лицу. Теперь он говорил из-за пальцев, прижатых к глазам и ко рту, как из-за крепостной стены. — Поговаривали, что Сураклин умел властвовать над рассудком всех, кому вольно или невольно приходилось сталкиваться с ним. Говорили даже, что он любого может превратить в умалишенного. Теперь мне кажется, что это было его главным умением.

Регент замолчал, дрожа всем телом. Джоанна почувствовала, что Антриг опять настороженно смотрит на нее. Наконец принц собрался с силами и продолжил повествование:

— Но я тогда был еще ребенком, и потому у меня были другие проблемы. Мне было тогда всего-то десять лет — что я мог понимать?

— Так тебе было только десять лет? — Джоанна смотрела на принца, но видела, что Антриг продолжает наблюдать за ней. Лицо чародея было искажено ужасом. Джоанна не поняла, что тут может быть удивительного — ведь каждому человеку когда-то бывает десять лет.

Фарос машинально кивнул, погруженный в свои невеселые размышления. Не привлекла его внимания и Джоанна, и грохот колес кареты по брусчатке двора. Упрятав лицо в ладони, регент словно хотел спрятаться от окружающей его суровой реальности.

— Что случилось? — спросил Антриг, осторожно взяв регента за руки. Чародей настойчиво потянул руки принца книзу, лишая его последнего убежища. — Что же действительно случилось тогда, когда ты был ребенком и тебе было всего лишь десять лет? Хоть теперь-то ты можешь рассказать это?

— Ничего, — принц, как затравленный заяц, посмотрел на Антрига. — С чего ты взял, что тогда должно было случиться что-то особенное?

— Действительно, тогда ничего не случилось, если не считать того, что ты тронулся умом.

— Я был тогда ребенком, — казалось, Фарос говорит через силу, словно выпихивает слова из своих уст, — и потому сам я тогда ничего не мог ни сделать, ни сказать такого, чтобы навлечь на себя столь сильный гнев кого-то, способного наказать меня безумием. Но иногда я начинал грезить, уже после его возвращения, и в моих мечтах… — принц снова не в силах был говорить, его руки беспомощно затряслись в крепких ладонях Антрига. Чародей ничего не говорил, но глаза его были наполнены ужасом и каким-то странным ликованием — не из-за помешательства Фароса, а потому, что в нем Виндроуз видел отголоски собственного безумия. Уж не были ли они каким-то образом связаны между собой?

— Но в моих мечтах он не был моим отцом, — наконец с рыданиями выдавил принц. Слезы катились по его лицу, оставляя на щеках потеки косметики. Фарос вырвал руки их рук Антрига и вновь схватился за носовой платок. Его била крупная дрожь. — Мне было десять лет, десять, — повторял он судорожно. — Но я ничего и никому не мог тогда рассказать. Ведь все равно никто не поверил бы. Потом мне начало казаться, что это волшебники куда-то спрятали моего отца, похитили его у меня, а вместо него подсунули кого-то другого. Впоследствии, когда я понял, что такое вряд ли могло быть, поскольку волшебство мне казалось обычным шарлатанством и мошенничеством. Но я уже ненавидел волшебников лютой ненавистью. О Боже, как же сильно я их ненавидел. Вы не поверите, но от ненависти я кусал губы по ночам.

Голос и интонации этого человека, казалось, были пропитаны ненавистью. В нем что-то надломилось — теперь регент плакал без остановки. Джоанна попыталась было успокоить его, но он грубо оттолкнул ее руку. Он пытался в одиночку перебороть свое горе, как боролся в одиночку все время. Тогда руку ему на плечо положил Антриг. Он ничего не говорил, просто молчал, но это, как ни странно, подействовало, рыдания прекратились, хотя слезы продолжали с прежней силой катиться из глаз принца. Видимо, он впервые за многие годы дал волю своим чувствам.

В одном он точно напоминал Антрига — он уже успел повидать разверзшийся ад.

— Он изменился, — трагическим шепотом забормотал принц, — но откуда мне было знать, в чем истинная причина? К тому же было столько разных предположений.

— Ну, это само собой разумеется, — успокоил его Антриг, давая понять, что никто не собирается винить регента в том, в чем его наверняка уверяли лукавые придворные.

— Но все это зло явно исходило отсюда. Я любил отца, и они навеки забрали его у меня. И в снах… — Наконец слезы прекратили струиться из глаз Фароса, и он начал судорожно вытирать лицо. — Да будь он проклят, этот дворец. Я уверен, что все это из-за него.

Затем все трое не мешкая погрузились в заложенную по приказу принца карету и направились к императорскому дворцу. Домчались они быстро — принц то и дело высовывался из окна кареты и торопил кучера. Потом принялся смотреть в карманное зеркальце.

— Ну и вид у меня, — простонал он, разглядывая свое лицо в потеках туши и с размытой слезами пудрой.

Антриг успокоил принца.

— Мне кажется, что твоему отцу глубоко наплевать на твой внешний вид.

По беломраморным ступеням парадного входа во дворец уже мчались одетые в белые с золотом одежды слуги, чтобы распахнуть дверцы экипажа и как подобает встретить наследника престола и его сопровождающих. Дворец был величественным сооружением, это величие дополнялось и отражающимся от оконных стекол солнцем и блеском позолоченной крыши.

Губы Фароса скривились в некоем подобии улыбки.

— Нет… Мне кажется, что он не столь безразличен ко всему… но… — Тут его напряженное лицо несколько смягчилось. Джоанна поняла, что сейчас принц говорит чистейшую правду. Несмотря на пропитывавшую его ненависть и тоску, в глубине души этого человека сохранились добрые воспоминания детства. Тем более, что сейчас он считал себя в ответе за своего отца.

— А если кто-то из слуг скажет что-то непотребное, — лукаво продолжал Антриг, поднимаясь по чистым ступеням наверх, — тебе ничего не стоит примерно наказать наглеца.

Принц одарил чародея дьявольской улыбкой.

— Ты знаешь, как и кому сказать нужный комплимент, — рассмеялся он, идя рядом с Антригом. Джоанна, оглянувшись по сторонам, поспешила за мужчинами.

Памятуя о том, что сказал ночью Антриг, Джоанна не сомневалась, что он сразу же по приезде бросится обследовать резиденцию императора. Но нет — то ли девушка что-то перепутала, то ли по какой-то причине Виндроуз переменил свое решение. Император Харальд занимал анфиладу комнат в северном крыле дворца, на третьем этаже. На втором этаже находились помещения, в которых монарх занимался обычно государственными делами. — Постой, — заметила Джоанна, — ведь ты больше ни к чему не подсоединил провода. — Она быстро перебрала приборы и сделала то, чего не сделал Антриг. Фарос, который успел на всякий случай отойти к выходу, теперь приблизился, но вместе со своим телохранителем. Принц даже побелел от ужаса, когда Антриг принялся вращать колесо генератора. В глазах принца, подобно начавшим пробегать и потрескивать на медных проводах искоркам, заплясали огоньки подозрения. Заметив это, Джоанна сказала:

— Один из наших не слишком уважаемых предшественников меблировал дворец на вкус своей фаворитки, которая и жила здесь, — рассказывал принц, раскрывая золоченую дверь резного дуба, которая вела в комнату для ожидания. По меркам дворца, комната была не слишком большой — примерно в два амбара, в которых за последние две недели путешественникам довольно часто приходилось ночевать. — Кстати, он распорядился выстроить и вот эту лестницу. Поскольку часовой, который всегда стоял и стоит у наружной двери, не видит тех, кто спускается или поднимается по ней. Наш предшественник хотел избавить себя от лишних глаз, которые жадно наблюдали за его личной жизнью. В этих покоях жили всегда и мой отец, и дед. Эти комнаты казались им более уютными, нежели те, что были первоначально задуманы как императорские покои.

Антриг принялся внимательно оглядывать выдержанную в темных тонах мебель и такие же гобелены.

— Ну что же, отменно, — одобрил чародей. — Обстановка подобрана со вкусом. Тут даже зимой не чувствуешь себя зябко. Кстати, твой отец всегда жил наверху? То есть я хочу спросить, он и тогда там жил?

Принц утвердительно кивнул. Видимо, плач пошел ему на пользу — скованность и некоторая отчужденность его исчезли. Несмотря на то, что принц был жестоким, безумным и вдобавок извращенцем, несмотря на то, что следы его плети еще не исчезли с лица Антрига, Джоанна вдруг ощутила, что ей жаль этого человека, что сердце ее смягчилось по отношению к регенту. Направляясь по лестнице за своими спутниками, подобрав подол все того же многострадального платья, Джоанна вдруг на некоторое время даже остановилась на ступеньках. «Сначала ты втрескалась в Антрига, — вихрем пронеслось в ее голове мысль, — а теперь тебе нравится этот регент. Подумать только, сплошные увлечения. Что-то дома этого не было».

— За ним постоянно наблюдают, — донесся до нее голос Фароса, когда он повернул золоченую ручку двери на верхней площадке лестницы. Джоанна поразилась дворцовой роскоши — даже дверная ручка представляла собой настоящее произведение искусства: она изображала фавна, поймавшего нимфу. Принц же продолжал:

— Ни один из наблюдателей, никто из сиделок не доложил мне, что что-то произошло.

— Ну, естественно, — пробормотал Антриг. — Они и не скажут. Где им увидеть?

Чародей принялся осматривать комнату. Но осмотр занял не слишком много времени. Не только эта комната, все помещения, были буквально забиты вещами и вещицами, которые мог позволить себе человек хорошего вкуса, вдобавок не стесненный в средствах. Изящные часы, роскошные ковры, мебель, сделанная из диковинного дерева, потерев которое можно чувствовать приятное благоухание. Единственным недостатком этих помещений был спертый, тяжелый воздух. Комнаты совершенно не проветривались, несмотря на то, что на улице стояла ранняя осень, не слишком отличавшаяся от лета.

Сам император, которого под руку вывела из спальни бодрая сиделка, не произвел на Джоанну ужасающего впечатления, как она того ожидала. Возраст его примерно соответствовал возрасту ее отца. Его седые волосы были тщательно расчесаны, одежда опрятная и свежая. Вполне нормальный старик, подумала она, ругая себя за излишнюю впечатлительность. Только рот императора был открыт. Джоанна, которая всегда чувствовала отвращение к калекам или умственно отсталым людям, вдруг поняла, что на сей раз не испытывает такого чувства. Она ощущала только безграничную жалость к этому человеку.

— Ну что комнаты тоже помечены?

Джоанна словно очнулась от странного сна. Она только сейчас заметила, что они направляются обратно во двор, где их поджидала карета. Оказывается, Антриг уже успел закончить осмотр.

Виндроуз как-то странно посмотрел на нее и сказал:

— Ах, да. Конечно, да.

— И что, — продолжала девушка, — теперь можно сказать, что твоя догадка подтвердилась?

Антриг заколебался — он явно решал, сказать ли правду или увильнуть от ответа. Девушка с трудом удержалась от того, чтобы подтолкнуть его. Он все еще не доверял ей. Наконец чародей осторожно сказал:

— Нет, не подтвердилось. Просто я в самом начале предположил, что комнаты обязательно должны быть помечены. На них должно быть наложено соответствующее заклятье, так я поначалу предполагал. Впрочем, оказывается, что дело совсем не в этом.

— Но в чем же тогда?

Вместо ответа Антриг церемонно распахнул дверцу кареты и галантно посадил девушку на бархатное сиденье, а затем устроился рядом с ней. Принц, поддерживаемый слугой, забрался в карету с другой стороны. Карета тронулась.

— Я пока что ни в чем не уверен, — наконец отозвался Виндроуз.

— Но послушай, — энергично запротестовала девушка, однако принц не дал ей договорить.

— Ему грозит опасность? — осведомился регент, тревожно глядя на чародея.

— Вряд ли, — успокоил его Антриг, — во всяком случае, он может спать спокойно, пока ты жив. Кто бы ни был заинтересован в том, чтобы убрать тебя со своего пути, он пока не чувствует себя полностью подготовленным к тому, чтобы самому стать наследником. Но как регент ты все равно должен принимать необходимые меры предосторожности.

— Ну, это и так ясно как божий день, — сказал Фарос, — хотя мне кажется, что если мой дорогой двоюродный братец возжаждет усесться на трон, у него могут возникнуть трудности. Знатные фамилии империи не слишком единодушны в том, что он сможет быть лучшим регентом, нежели я. Но скажи, стоит ли мне понимать твои слова так, что где-то созрел тайный заговор? Что мне нужно беречься? Что страхи мои не напрасны?

— Считай, что да, — согласился Антриг. Его длинные пальцы перебирали висевшую на шее цепь с сапфирами и изумрудами — подарок принца.

Больших денег стоит такой подарок, подумала девушка. Голос чародея звучал довольно беззаботно, но глаза были наполнены тревогой. По-видимому, чувство это подпитывалось тем, что успел пересказать ему регент, хотя это все, по мнению Джоанны, было не слишком важно. Наконец Виндроуз спросил принца:

— Кто знал о твоей женитьбе?

— Очень немногие, — быстро проговорил Фарос.

— А Нарвалу это было известно?

— Но ведь он был моим придворным лекарем, — глаза принца широко раскрылись от удивления. — Конечно, он не мог не знать этого. Не хочешь ли ты сказать, что именно из-за того, что он знал об этом, его и убили?

Антриг ничего не ответил. Он глядел в лицо собеседника, словно раздумывая, что сказать ему. Наконец он тихо произнес:

— Вряд ли именно из-за этого. Это не причина для убийства. Мне кажется, что убит он был именно из-за своих экспериментов. Тот, кто там был, стоял возле стола лекаря. И Нарвал чем-то удивил его.

Фарос, который с рассеянным видом следил за проплывающим за окном пейзажем, резко повернулся. Глаза его горели подозрительностью и яростью. Но едва только принц успел раскрыть рот, Джоанна поспешила разрядить обстановку:

— На самом деле. Я заметила там, что пуля попала в стену чуть-чуть повыше рабочего стола.

— Да, конечно, — поспешно сказал Антриг, понимая, что Джоанна сейчас, возможно, спасла их от возвращения в Цитадель. — У меня нет сомнений в том, что это стрелял Нарвал. Видимо, кто-то приблизился к его столу. Мне не удивительно также, что он промахнулся, — ведь общеизвестно, что убить волшебника из пистолета очень непросто.

— Итак, получается, что он мог сболтнуть о моей свадьбе любому волшебнику, — протянул Фарос недовольно. В его глазах снова заплясали огоньки подозрения. — Получается также, что он тоже мог быть в одной упряжке с ними, так ведь? Да все они: и Сердик, и Совет Кудесников…

— Но в таком случае можно сделать вывод, что вряд ли именно они убили его. Посуди сам, для чего им нужно было убивать сообщника?

В это время карета остановилась у Летнего дворца. Даже отсюда было видно громаду резиденции императора. Глядя на дворец регента, Джоанна не могла представить, сколько лет этому сооружению, — все ухожено, вылизано до блеска, отполировано. Всюду мрамор, гранит. В нишах стояли статуи обнаженных молодых людей, что явно должно было потрафлять вкусам хозяина дворца.

Девушка сумела прикинуть возраст здания только тогда, когда они вошли внутрь. В отдельных комнатах, в старой части здания, были низкие потолки, а нижние этажи и вовсе были сложены из булыжника. Видимо, дворец постепенно разрастался с течением столетий. Это впечатление усиливало смешение различных архитектурных стилей: стрельчатые окна и готические своды соседствовали с обильной позолотой и мебелью с гнутыми ножками, рыцарские латы — с картинами в изящных рамах, изображавшими пышнотелых девиц и мужественных героев.

Вскоре они пробрались по узкой галерее, заставленной упомянутыми рыцарскими доспехами. Потом зал, потом снова галерея — они попали в крыло, с которого, несомненно, начинал строиться этот дворец.

— Мои люди доставили сюда все инструменты Нарвала, я распорядился изъять все до последней отвертки, — сообщил принц. — Кроме того, Джоанна, мне удалось получить обратно твой кошель. Кстати сказать, инквизиторы почему-то не хотели расставаться с ним, хотя и твердили, что в нем лежат разные дьявольские игрушки. Странный народ.

— Дьявольские игрушки? — удивилась девушка. — Но что же в них такого дьявольского?

— При желании дьявольским можно объявить что угодно, — сообщил Антриг с ухмылкой. — Хотя они вряд ли знают, каково предназначение многих из этих штучек.

— Кстати, насколько я понял, большинству чародеев удалось удрать в поднятой тобой суматохе, — довольно сказал регент. — Во всяком случае, Костолом выглядел весьма удрученным. Он говорит, что еще не сумел раскрыть заговор до конца, что еще не все, кто нужен, выловлены.

Рука Антрига потянулась было к ручке одной из дверей, но Фарос схватил его за рукав. При этом принц с опаской посмотрел на полукруглые окна комнаты.

— Я прошу тебя: помоги мне, если все это верно хотя бы на тысячную долю, — сказал принц, — иначе ты будешь умолять о смерти, на которую, кстати, отец осудил было тебя. Так же, как и человек, блуждающий по пустыне долгое время, просит воды и еды у первого встречного. Я думаю, что ты меня понял.

Антриг медлил с ответом — подобно человеку, который одной ногой уже ступил в ловушку, но не спешит сделать шаг второй ногой. Неужели его так пугает подозрительность принца, подумала Джоанна. Или его тревожит нечто другое?

Антриг так и ничего не ответил — рывком распахнув дверь, он вошел в комнату.

Потолок в комнатке был необычайно низкий, пахло пылью. Да, такой запах всегда стоит в нежилых помещениях. Кстати, вспомнила девушка, точно так же пахло и в комнате Нарвала, куда она имела неосторожность зайти. Только там все было забрызгано кровью. В дальнем конце комнаты громоздилась какая-то мебель, поэтому света было мало. Стены здесь не были оштукатурены, и благодаря этому виден был обыкновенный булыжник, из которого слагались первые стены еще старого Летнего дворца. У стен стояли столы, на которых и были навалены предметы и инструменты из лаборатории Скипфрага. Созерцая все это, Джоанна вспомнила незабвенного доктора Франкенштейна, оживителя мертвецов. Тут она невольно улыбнулась — среди резисторов и проводников лежал ее собственный кошель. Видимо, для принесших все это людей принца кошель был равнозначен всякому барахлу Нарвала Скипфрага.

Подойдя ближе к столу, Джоанна стала рассматривать оборудование. К чести людей Фароса, все было сложено в таком порядке, в каком лежало на столе лекаря. Да, вроде бы все на месте. Посреди разных проводков и трубок величественно высился стеклянный шар. От покрывавшей его ртути исходило легкое свечение, и Джоанне сразу же стало не по себе. Не хватало еще получить ртутное отравление.

Тут она вспомнила про Антрига — тот загадочно помалкивал. Посмотрев на чародея, девушка убедилась, что его глаза тоже прикованы к сфере. Но шар этот, даже свечение, не вызвали у Виндроуза никакого удивления. Видимо, он был в курсе лабораторных изысканий Нарвала.

— Что это такое? — указала Джоанна на шар. — Остальное мне как будто бы знакомо.

— Неужели?

— Представь себе, в моем мире на электричестве работает почти все, — словно не замечая поддразнивания, сказала Джоанна. Она задумчиво перебирала генераторы, трансформаторы и вакуумные насосы, в то же время бдительно следя, чтобы случайно не прикоснуться к ртутному шару. — Вообще-то я не очень увлекалась подобной техникой, но достаточно образована, чтобы не убить себя током. Вот Гэри хорошо смыслит во всех этих штуковинах. Потому-то я и знаю, чем занимался ваш Нарвал. Но это… Вот эта штуковина…

Она с удивлением ощутила, что какая-то сила не дает ей возможности выговорить слово. «То, что не имеет названия, существовать не может, — подумала девушка. Но она на всякий случай посмотрела на Антрига. — Что-то он сейчас скажет на это?»

— Да, — негромко заметил чародей. Надев очки, он подошел к столу. — И в самом деле, это явно нечто злое. Возможно, инструмент для занятий запретным волшебством. Вообще-то у нас запрещено изготовлять подобные шары. Совет Кудесников предписывает обязательную смертную казнь даже за передачу знаний об изготовлении таких вещей.

— Но почему? — удивилась Джоанна, хотя потом поняла, что вопрос этот, в общем-то, был лишен смысла.

— Шар этот зовется телесом, — Антриг легко коснулся своими длинными пальцами поверхности шара, — и использовать его можно в самых различных целях. Сураклин, например, использовал их для… — Тут лицо чародея исказилось гримасой ужаса, точно из глубин его памяти выплыло нечто страшное, о чем он вспомнил только сейчас. Но Антриг быстро взял себя в руки и продолжил: — Сураклин выстраивал такие шары цепочкой, получая тем самым энергетическую линию. При помощи этой линии он устанавливал контроль над территорией, которая находилась вне поля его зрения. Он мог контролировать даже… — Тут чародей снова замолчал, поглядев на стоявшего возле двери регента. Как всегда, за спиной повелителя вырисовывался силуэт Каннера. — Кстати, Фарос, этот дворец стоит вдоль какого направления?

— Что? — Принц даже рот открыл от удивления, как будто бы, как фривольно подумала Джоанна, Виндроуз предложил себя в качестве интимного друга.

— Я спросил, вдоль чего располагается этот дворец? Насколько я помню, энергетическая линия, которая по поверхности земли проходит в виде Чертовой Дороги, идет как раз через город Ангельской Руки. Она пересекается с кимильской линией в выложенной из камней спирали на острове Тилратин на реке. А вот Сураклин… — Тут Антриг опять замолчал, продолжая поглаживать блестящую поверхность шара со странным названием телес. По стеклам его очков бегали блики, придавая лицу Виндроуза загадочное выражение.

— Сураклин, снова Сураклин, — эхом отозвался Фарос. — Как всегда, мы опять возвращаемся к этому волшебнику. Честное слово, он прямо пуп земли.

Антриг резко обернулся к принцу, сверкнув глазами. В них теперь мелькнуло отчаянное выражение, как будто чародей осознал, что его окружают враги. Наигранно легким тоном Антриг произнес:

— Но, понятное дело, Сураклин был единственным, кто знал тайну изготовления этих шаров.

— Но, конечно же, можно предположить, — продолжал Фарос, — что он и тебя научил этому.

— Это само собой разумеется, — подхватил Антриг, — однако это такой тяжелый и утомительный труд. Как муравьиный. Неделю за неделей, месяц за месяцем… Не у каждого может хватить терпения на столь кропотливую работу. Но Сураклин был головастым парнем — он пользовался шарами, которые сделали за целые столетия до него. К примеру, этот шар тоже очень стар.

Джоанна содрогнулась от ужаса, когда Виндроуз беззаботно взял сферу в руки и приподнял ее над столом, словно это был детский резиновый мяч. Антриг продолжал вещать.

— В коллекции Сураклина были даже шарики, изготовленные за тысячи лет до него. За тысячи! К ним прикасались люди, даже кости которых растворились в земле. Но эти шары сумели сохранить энергию, которую они вобрали в себя при прикосновении к ним волшебников. Эти шары даже говорили за своих творцов. Конечно, они говорят не так, как мы.

Потому их никто и не понимает. Я думаю, что и Сураклин этого не понимал. Но он использовал в своем колдовстве великое множество того, чего на самом деле не понимал. И тем не менее добивался успеха. Потому-то он и стал представлять для мира такую опасность.

— Но откуда такой шар появился в доме Нарвала? — с подозрением спросил принц. — Вот мой отец… — тут регент слегка запнулся. — Ведь эти шары следовало уничтожить после того, как с Сураклином было покончено.

— Бесспорно, — и легким движением Антриг швырнул стеклянный шар о стену.

Джоанна грохнулась на пол, приложив руки к голове, в точности так, как учили ее на занятиях по гражданской обороне. Но ничего страшного не произошло — шар попросту не разбился. Шар с размаху ударился о стену и, издав громкий стук, отскочил обратно в руки Антрига. Удар этот еще долго звенел в ушах Джоанны.

— Вот так-то, — сказал Антриг, — так что если в твоей голове родится идея, как все-таки можно уничтожить этот шар, то Совет Кудесников с восторгом заслушает тебя. К тому же, если уж на то пошло, этот шар может быть вовсе не из коллекции Сураклина. Лично я полагаю, что он получил шар от Солтериса. Ведь Керис сказал, что они водили дружбу. Если предположить, что Солтерис сумел получить достаточное количество электричества для того, чтобы уничтожить чудовище в болоте, то сделал это он по совету Скипфрага — ведь кроме него, никто больше не занимался проблемой электричества. А если Скипфраг помогал Солтерису, то почему не могло быть и наоборот? Нарвал вполне мог пользоваться помощью архимага, его советами для того, чтобы… Как вы думаете, для чего?

— Проводить эксперименты с электричеством для волшебства? — догадалась Джоанна. Она осторожно прикоснулась к металлической подставке, в которой обычно покоился стеклянный шар. Подставка была пронизана спутанными в беспорядке медными проводами — признак того, что шар подсоединялся к каким-то другим приборам. — Но неужели электричество может оказывать какое-то влияние на волшебство?

— Понятия не имею, — признался Антриг, кладя шар обратно на подставку. Он принялся разглядывать разложенные тут же другие приборы и инструменты. — Но вообще-то мне кажется, что такое вряд ли возможно. Я пробовал заниматься магией в грозу. Я читал в научных журналах, что не только сама молния — электричество, но даже воздух заряжается этой силой. — Тут Антриг присоединил пару проводков к генератору и принялся похлопывать шар, ожидая эффекта.