Барышня ищет разгадки

13. Давние дела не дают покоя

13. Давние дела не дают покоя

А завтра я ещё и из дома шагу сделать не успела, как ощутила вызов, и это был Болотников.

— Доброго вам утра, Матвей Миронович, — откликнулась тут же.

— И вам доброго, — закивал он. — Дело к вам, Ольга Дмитриевна.

— Слушаю.

— С вами желает побеседовать Васин Николай Константинович, наш столичный гость.

Я вспомнила — это такой высокий простец в годах. И что от меня нужно столичному простецу?

— И где же он желает со мной побеседовать?

— Да в управе, подходите, — ответил Болотников. — Я ему даже свой кабинет предоставил, пускай лучше на глазах сидит, чем незнамо где.

— Сейчас буду, — кивнула я.

Пожалела в очередной раз, что Брагин не маг, и его магической связью не предупредишь. Но — как уж есть, потом приду и всё расскажу. Тем более, что меня там клиенты со вчера дожидаются.

В приёмной Болотников меня встретил его секретарь Вениамин. Уставился, как на нежить, только что не перекрестился — что это с ним?

— Здравствуйте, Вениамин Владимирович, — я повесила тулуп и платок на вешалку. — Матвей Миронович сказал, что меня ждут.

— Верно, извольте проходить, — тот словно опомнился и сделался как обычно — вежливым и предупредительным.

Я и вошла, и за столом Болотникова увидела того самого ревизора, который от наших пирожков уходить не хотел.

— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, присаживайтесь.

Перед ним лежали какие-то бумаги — рукописные, он читал их с карандашом в руках, и что-то там помечал.

— И вам доброе утро, — кивнула я, усаживаясь. — Слушаю вас.

— Я попросил позвать вас, потому что нуждаюсь в ваших ответах на некоторые вопросы. Расскажите о своей семье, Ольга Дмитриевна. Где ваши родные? Откуда вы приехали в Сибирск позапрошлой осенью?

— Отца своего я не знаю, не встречалась ни разу. Мать в Другом Свете, ей там сделали предложение, от которого она не смогла отказаться. Жила с тёткой, её сестрой, больше не живу.

Строго говоря, ни слова неправды. Он, конечно, простец, но — вдруг у него какие артефакты с собой, или ещё что-то?

— И где та тётка? — он даже и не смотрел на меня, а только лишь в свои бумаги.

Я же могла рассматривать его, сколько душе угодно — свет яркий, видны и кустистые широкие брови, и ухоженные усы, и небольшой шрам на правом виске, и заметный — на правой же кисти.

— Осталась дома, не последовала за мной в Сибирск. Понимаете, на меня напали, и у меня была частичная потеря памяти, можете поговорить об этом с доктором Зиминым, он меня тогда лечил. Поэтому я так и не вспомнила, как оказалась в Егорьевском переулке.

— И что же, вы после не дали вашей тётке знать, что с вами и где вы?

— Я не смогла сориентироваться. И как попасть в наш Юбилейный, не знаю.

Тоже чистая правда.

— Удивительно, что же. И что случилось потом?

— Меня вынуждали искать работу, шантажом и угрозами. То есть угрожали неприятностями, если я ту работу быстро не найду. Но тот же доктор Зимин помог мне, и работа нашлась. А после уже Матвей Миронович отправил меня в Москву, в академию.

— И где же вы служили?

— Компаньонкой у госпожи Серебряковой, — ответила я спокойно, а он что-то пометил в своей бумаге.

— И что же, подходила вам та служба?

— Весьма, Софья Людвиговна была дамой строгой, но справедливой и заботливой, — ну а что иногда тоже людей ела, вроде лисицы, так вроде мы ж не о том сейчас?

— И как так вышло, что перестали служить?

— Моя пробудившая сила привлекла внимание магов, и Матвей Миронович решил, что ему в управлении нужен ещё один некромант. И был готов походатайствовать о выделении мне стипендии губернатора, если я по завершении обучения вернусь сюда служить. Я проучилась год по сокращенной практической программе, и вернулась. Если что, я вчера уже рассказывала об этом вашему коллеге, тому, что окопался у нас в Кузнецовской больнице.

Он фыркнул.

— Окопался, надо же, — ещё и смеётся, смешно ему, значит. — Нет, я с ним не беседовал о вас и записей его не видел, у каждого из нас своё задание. Поэтому заранее прошу прощения, если спрошу о чём-то повторно. А потом ещё и Пётр Максимович тоже может о чём-нибудь спросить.

Я только плечами пожала, потому что — их воля, о чём спрашивать, а о чём — нет.

— И каковы же были ваши обязанности в доме Серебряковой?

— Обычные, как я понимаю. Главным образом — сопровождать Софью Людвиговну по всем делам, по каким она покидала дом, а она вела весьма активный образ жизни.

С чего вдруг про Софью-то вспомнили? Не вспоминали, значит, а тут внезапно вспомнили?

Вообще я ж не очень знаю, какие слухи тут ходили и что говорили люди, я ж быстро уехала тогда. А уж наверное, говорили. Нужно Надежду расспросить вечером, она все такие истории собирает, должна знать.

Дальше мне пришлось припомнить, куда выезжала Софья Людвиговна — кроме театра и концертов, и кроме бала. Девичий институт, встречи с разными знакомцами и компаньонами, коммерческая деятельность, что там ещё было? Карточные вечера в её доме на Четвёртой Рождественской? И просто в гости мы тоже ездили, она таким образом напоминала о себе и поддерживала репутацию. В том же Попечительском совете она не командовала единолично, но её слово было весомым и значило много, потому что подкреплялось деньгами. И распоряжалась теми деньгами она сама, а не муж, и не отец, и не должна была ни у кого просить, и ничего никому не объясняла.

После я рассказала обо всех, кто служил в доме Софьи, и добавила — что мы не так давно виделись, незадолго до масленной недели. И совершенно не понимала, что нужно этому Николаю Константиновичу — какое ему вообще дело до Софьи и до её жизни.

И тут он меня совершенно добил следующим вопросом:

— Извольте рассказать, Ольга Дмитриевна, как скончалась ваша благодетельница госпожа Серебрякова.

Я взглянула на него — даже взгляд от бумаг своих поднял, смотрит, глаз не сводит. И что, вот прямо рассказывать? Вот прямо как было, так и рассказывать?

Я поняла, что детали Софьиной смерти мы толком не обсуждали даже с Агафьей и Марфушей, не спрашивали они меня. Как в самое первое утро после моего пробуждения поговорили — так и всё. И насколько я помню, громко и официально о её преступлениях не сообщалось, но и почести посмертные ей не воздавали, хотя по смыслу и по фактам её полезной деятельности — могли бы.

Я взялась за зеркало.

— Могу я задать уточняющий вопрос, прежде чем отвечу вам? — спрашиваю.

— Интересно, кому?

— Болотникову, — пожимаю плечами как можно более равнодушно. — Он был в доме Софьи Людвиговны в ту ночь, он и тогдашний полицмейстер Корнеев.

Павел Иванович, я слышала, перевёлся куда-то в более цивилизованные места. Сейчас на его месте другой человек. А что думает о тех событиях господин Пантелеев — я даже и не представляю.

— Спрашивайте, — кивнул Васин.

А я поняла, что ни чина его не знаю, ничего — только имя. Что за человек-то такой?

Болотников отозвался мгновенно.

— Ольга Дмитриевна?

— Матвей Миронович, меня тут спрашивают о деталях смерти Софьи Людвиговны. Могу ли я о них рассказать?

— Можете, — успокоил меня Болотников. — Смертушка наш тогда не зря настроил магический кристалл, чтобы тот всё запомнил, и если Васину захочется прослушать — мы ж дадим, правда? Говорите всё и ничего не опасайтесь.

— Благодарю вас, — киваю, откладываю зеркало, смотрю на Васина в упор. — Что вам угодно знать?

— Как умерла помянутая Серебрякова, — повторил Николай Константинович.

— Как я понимаю сейчас — она сняла с себя артефакт, представлявший собой хранилище жизненной силы и питавший её, а без него она жить уже и не могла. И оттого мгновенно скончалась.

— Какое ещё… хранилище жизненной силы? — нахмурился Васин.

Вообще будь я Соколовским, я бы сощурилась и спросила — а что вы вообще знаете о магии, милейший Николай Константинович. Но это будет… нагло, да? По возрасту он в отцы мне годится, и вообще он меня как бы допрашивает, да? Нужно быть вежливой.

— Госпожа Серебрякова, то есть тогда ещё никакая не Серебрякова, с юных лет имела обыкновение питаться жизненной силой других людей в минуту подступающей смерти. Таким образом она отправила на тот свет двоих мужей и шесть компаньонок. Тела последних обнаружили в подвале её дома после её смерти, до того дверь была скрыта магическим путём.

— А… вы? — всё же, он изумился, значит — история не получила широкого распространения.

— А я оказалась седьмой по счёту и той самой, на ком этот счёт прервался.

— И как вам это удалось? — о, да он мне не верит, забавно.

— Фактически случилось так: я не подозревала о том, что являюсь магом-некромантом, моя сила не проявлялась никак. Но в момент магического нападения на меня она пробудилась, тем более — с меня предварительно сняли ограничивающий амулет. Софья Людвиговна успела прикрыться, а её камеристку и соучастницу Антонию порвало ожившее чучело рыси, до того смирно висевшее на стене кабинета, где всё происходило. А потом пришёл Соколовский, вернул отнятый у меня амулет, потребовал от Софьи Людвиговны объяснений, но она предпочла умереть, и сняла с себя тот артефакт. Правда, он провёл посмертный допрос, на котором она призналась во всём. Существует магическая запись того допроса, потребуйте — и вам её предоставят. В момент смерти освободились её жертвы, те самые, запертые в подвале, точнее — то, что от них осталось. Они пришли, все шесть, и забрали Софью с собой. От неё осталась только кучка пепла, которую после опустили под лёд, и всё. Ну и много денег, которые направили на благоустройство города. Как я понимаю, был основан фонд, и командует этим фондом бывший управляющий Софьи Людвиговны, Антип Валерьянович. Он служит в финансовом управлении, вы можете его найти и побеседовать.

Васин смотрел на меня — и я совсем не понимала, верит он мне или же нет. Смотрел внимательно, глаз не сводил.

— Таким образом, вы утверждаете, что госпожу Серебрякову никто не убивал, но она сама предпочла смерть последующему разбирательству и наказанию? — спросил он.

— Незадолго перед тем она сказала Антонии, своей камеристке, что готова сама ответить за всё, что совершила, потому что маг, и потому что понимает, что этого не избежать. Но добавила, что желает сделать это ещё не сейчас, и если есть возможность прожить ещё несколько месяцев или лет, то она будет этой возможностью пользоваться.

— В какой момент появился Соколовский? Она ещё была жива или уже нет?

— В какой момент он пришёл, я не видела, потому что сознание моё в тот момент находилось на теневой изнанке мира. Я бы и телесно туда ушла, но меня в начале всего этого действа привязали магически к креслу. Поэтому телом я была в кабинете, а всем прочим — в тенях. И пришла в себя, когда Соколовский надел на меня амулет. И Софья Людвиговна в тот момент определённо была жива.

— И в какой момент она перестала быть живой?

— Когда Соколовский велел ей объяснить, что происходит. Она ответила, что не намерена никому ничего объяснять, и сняла свой накопитель. Я отчётливо ощутила, как взяла её смерть. И подтверждаю — она всё сделала добровольно. Предполагаю, что ей было бы неприятно участвовать во всех последующих разбирательствах, потому что она привыкла быть одной из первых дам губернии, и одной из самых богатых. Она не перенесла бы ни заключения, ни наказания. И она сама распорядилась своей жизнью.

— Что стало с теми людьми, что служили в её доме?

— Антип Валерьяныч служит в финансовом управлении, Агафья проживает с сыном и его семьёй, конюх и кучер Афанасий сразу же отправился служить к тому купцу, что коней Софьиных купил, не помню уже, кто это был. Разнорабочий Степан сначала жил у кума, потом отправился на заработки, кажется, на ленские прииски, там сейчас и обретается. Кухарка Марфа после служила у покойного Черемисина, а сейчас пошла к кому-то из Сибирско-Азиатского банка. Я же окончила курс в академии и вернулась на службу в магическое управление.

Васин делал пометки — видимо, будет всех разыскивать и расспрашивать. Ну, его дело. Вправду, история не самая простая, пускай разбирается.

— Благодарю вас, Ольга Дмитриевна. Если у меня ещё появятся вопросы, я вас разыщу, — сказал он.

— Да пожалуйста, — пожала я плечами, поднимаясь. — До свидания.

Кивнула ему, кивнула в приёмной Вениамину, подхватила вещички да пошла на службу. Клиенты-то дожидаются, непорядок.