Археологи против пришельцев

Глава 18 Встреча с Тьмой

Когда я, шатаясь, переступил порог Антипирамиды, мир вокруг качался и поплыл — он совершил контрольный выстрел в голову моему представлению о реальности. Законы физики, к которым я привык за свою недолгую, но насыщенную жизнь, здесь, видимо, отменили за неуплату. Длинный коридор, ведущий вглубь, изгибался под невозможными, углами, словно его проектировал пьяный архитектор после недельного запоя. Каменные плиты пола, казалось, медленно, почти незаметно дышали, то вздмаясь, то опадая, точно как грудь спящего гиганта. А фрески на стенах… о, эти фрески. Они двигались. Это были не просто картинки, нарисованные древним художником-шизофреником. Это были окна в ад. Динамические обои прямиком из самых жутких ночных кошмаров. Я видел, как звёзды гаснут, пожираемые беззвёздной пустотой. Видел существ с хитиновыми панцирями и множеством фасеточных глаз, которые строили города из живой, кричащей плоти на планетах, вращающихся вокруг чёрных солнц. Внутренний критик во мне было восхищённо цокнул языком: «Какая экспрессия! Какая глубина!», но осознание того, что всё это было правдой, шептало другое: «Куда ты лезешь, Егор? Беги, глупец! Беги пока не поздно! И не вздумай оглядываться». Но я упрямо шёл вперёд.

Шёл сквозь сгустившийся, как сироп от кашля, воздух, пропитанный тошнотворной смесью ладана, озона и запаха гниющей плоти. И сквозь эту вязкую тишину доносились два звука — монотонный, бьющий прямо в мозг удар невидимого гонга и ритуальное, многоголосое подвывание, что ошибочно местные принимали за пение. От этой какофонии сводило зубы.

Младшие жрецы выпрыгивали из теней, которые в этом месте казались твёрдыми, как застывший битум. Последние из евнухов-фанатиков, авангард армии уродов. Но здесь, в сердце их святыни, на «домашнем поле», они были ещё быстрее, ещё безумнее. Один прыгнул на меня с потолка, как гигантский паук-переросток. Моя реакция, обострённая ядом и животным чутьём, сработала раньше, чем мозг успел обработать входящий сигнал. Булава взметнулась вверх и встретила его в полёте. Раздался омерзительный влажный хруст, и то, что упало на пол, было уже не воином, а мешком со сломанными костями в чёрном погребальном балахоне.

Двое других атаковали с боков, в идеальной синхронизации. Я отбросил одного ударом ноги, чувствуя, как под подошвой сандалии ломаются его рёбра с хрустом сухих веток. Второму я просто подставил левую руку. Он полоснул её медным кривым кинжалом, ожидая, что я взвою от боли. Вместо этого я, проигнорировав новый разряд агонии, со всей дури ударил булавой по его локтю с обратной стороны. Рука выгнулась в неестественном направлении с сухим треском. Пока он выл, я закончил дело коротким, деловитым ударом в основание черепа. Я уже не чувствовал ни боли, ни усталости. Я был машиной, работающей на ярости и отраве, и эта адская смесь оказалась на удивление эффективным топливом.

Пробив этот последний заслон, я ввалился в центральный зал Антипирамиды.

И замер.

В центре огромной, круглой залы, под самым куполом, из которого сочилась тьма, стоял алтарь из полированного чёрного камня, похожего на обсидиан. Возле него — три фигуры. Высшие Жрецы. И они не были людьми.

Здесь, в своём храме, вдали от посторонних глаз, они не носили искусно выделанных масок и не прятались в складках балахонов из дорогой ткани расшитой золотыми нитями. Их вытянутые, деформированные черепа напоминали уродливые дыни. Длинные, несуразные конечности с лишним суставом на каждом пальце двигались плавно и неправильно, как у богомолов. Их тела оказались неестественно короткими на фоне длинных костистых конечностей, а кожа, лишённая одежды, была покрыта мелкой, переливающейся чешуёй. И взгляды. Безгубые рты усажены частоколами игольчатых клыков, сутулые загривки поросли острыми шипами. Их взгляды, лишённые зрачков и белков, были полностью жёлтыми, как у рептилий, и источали холодное, нечеловеческое высокомерие. Были ли это люди? Нет. Если, конечно, одурманенный галлюциногенами мозг меня не обманывал.

— Демоны, — пробормотала Хесира, словно откуда-то издалека, хотя была рядом. — Как есть демоны…

Но я её не слушал, а наблюдал за проходящим внутри зала. Они стояли вокруг алтаря и плели руками в воздухе сложные узоры из света и тени. Вокруг них мерцал и подрагивал почти невидимый купол — силовое поле, искажавшее свет факелов, заставляя его преломляться под немыслимыми углами.

На алтаре, привязанная за запястья и лодыжки, лежала Стелла. Нагая. Её тело было покрыто какими-то символами, нарисованными светящейся, пульсирующей краской. На голове у неё была надета сложная корона из чёрного металла, похожая на печать или клеймо. Она была в трансе. Её взгляд был устремлён в никуда, а из уголка рта тонкой струйкой текла радужная, маслянистая слизь.

А над ней… над ней висела сама Тьма. Клубящаяся туча из теней, из которой постоянно формировались и тут же распадались щупальца, когти и десятки глаз, полных бесконечной, космической ненависти. Я сразу понял, что это отражение Апопа в нашем мире. Или как его там этого демона? И оно медленно опускалась, пытаясь войти в Стеллу, слиться с ней, поглотить её душу, как операционка поглощает оперативную память.

Вид Стеллы в таком состоянии сорвал последние предохранители в моей голове. Ярость, до этого бывшая просто топливом, превратилась в ядерный взрыв.

— РА-А-А-РА-А-РХ!!!

С рёвом, который был уже не человеческим, а чисто звериным, я бросился вперёд, замахиваясь булавой. Мой удар, в который я вложил всю свою силу, всю ненависть и остатки жизни, обрушился на невидимый барьер.

Не было ни звона, ни грохота. Булаву просто остановило. Как будто я ударил по чему-то бесконечно твёрдому, но при этом вязкому, как застывающий каучук. Отдачи не было. Сила просто… исчезла. Растворилась. Меня отбросило назад, на каменный пол, как тряпичную куклу.

Жрецы не прервали своего ритуала. Они просто повернули ко мне свои уродливые головы и засмеялись. Это был не просто смех. Это был высокий, стрекочущий, многоголосый звук, с которым инженеры смотрят на обезьяну, пытающуюся гаечным ключом открыть банан. Презрение в чистом виде.

Один из них, не переставая плести узоры одной рукой, другой вынул из складок своей кожи что-то небольшое, гладкое, сделанное из тёмного металла.

Рабы не поняли бы, что это. Но я понял. Хоть он и выглядел чужеродно, как инопланетный артефакт, принцип был мне до боли знаком. Это был пистолет. И инстинкт, отточенный годами работы с опасной техникой, кричал, что это штуковина, от которой не увернёшься и не прикроешься щитом.

Прежде чем жрец успел навести его на меня, я откатился в сторону, прячась за одну из массивных колонн, поддерживающих купол. В тот же миг раздалось шипение, и в место, где я только что лежал, ударил ослепительный луч света. Камень на колонне не раскололся — он потёк, как воск, шипя и испуская клубы едкого дыма.

Это был бластер. Стреляющий разогретой плазмой. И в этот момент, глядя на оплавленный камень, я с леденящей душу ясностью понял, что моя булава, моя ярость и моя звериная сила здесь так же полезны, как кувалда против лазерного скальпеля. Я пришёл на перестрелку с ножом, только вместо ножа у меня была дубина, а вместо огнестрела — аннигиляционный луч.

Я прижимался к колонне, чувствуя, как расплавленный камень рядом со мной остывает, потрескивая, словно кости старого мира. Булава, верная подруга, что помогла мне проложить дорогу через толпы врагов, теперь казалась бесполезной игрушкой. Моя ярость, вся моя медвежья мощь, весь мой гаражно-кооперативный опыт по решению проблем при помощи кувалды и какой-то матери — всё это было абсолютно бесполезно против этой технологии. Я был как пещерный человек, пытающийся забить камнем танк. Бессмысленно и очень по-русски. Кажется, у этих ребят подписка на «Науку и жизнь» была оформлена пораньше, чем у меня.

Взгляд метнулся в поисках хоть какого-нибудь решения, он проскользил от шипящего следа бластера к алтарю. И тогда я увидел то что показалось решением проблемы.

В самом центре отполированного монолита чёрного алтаря, как гнойный фурункул, был вставлен камень. Он не был похож ни на один из земных минералов. Тёмно-фиолетовый, асимметричный, почти чёрный с прожилками, он пульсировал изнутри неровным, больным светом, в такт ударам далёкого гонга, что бился прямо в моём черепе. Сердце Апопа, артефакт отправивший нас сюда.

И в этот момент, в моём отравленном, горячечном мозгу что-то щёлкнуло. Как в старом, капризном двигателе, когда после трёх дней мата и плясок с бубном ты наконец находишь причину неисправности. Вся эта сложная система — жрецы, ритуал, Стелла в роли жертвенного агнца — была построена вокруг этого камня. Он был не просто артефактом. Он был якорем. Точкой привязки. Роутером для тёмного бога. Апоп, олицетворённый космический ужас, был не самой сущностью, а лишь щупальцем, разведзондом, пробравшимся через трещину в реальности. А камень держал эту трещину открытой.

«Нарушение правил…» — эхом пронеслись в голове слова Велеса. Кажется, удалось обнаружить самое главное нарушение, на фоне которого фаланга мёртвых воинов кажется милыми детсадовскими играми в песочнице. Они не просто поклонялись злу. Они пытались протащить его сюда физически, оформить ему постоянную прописку в нашем мире. А Стелла… она была не обычной жертвой «во славу» или «за упокой». Это проводник. Путеводная звезда. Усилитель сигнала. Её разум, её жизненная энергия должны были стать шлюзом, через который эта тварь хлынет сюда, как дерьмо из прорванной канализации.

К чёрту всю эту метафизику. Я не собирался писать диссертацию по прикладной космогонии. Мне нужно было дёрнуть за главный рубильник и всё это безобразие прекратить. Потом схватить в охапку Стеллу и бежать.

И я нашёл главный рубильник. Теперь оставалось только не облажаться пока буду выполнять план.

Собрав последние остатки сил, игнорируя инстинкт самосохранения, который орал дурниной в моей голове, я выскочил из-за колонны. Но я не бросился на жрецов. Я бросился к алтарю.

Жрец с бластером среагировал, выстрелив снова. Луч плазмы прошёл в сантиметрах от моего уха, опалив волосы и оставив на каменном полу ещё один шипящий шрам. Я не обратил внимания. В ушах звенело, пахло палёной кожей и озоном.

Я добежал до алтаря и, не раздумывая, вцепился в пульсирующее «Сердце Апопа».

Это была боль. БОЛЬ. Не та боль, к которой я привык — от сломанных костей, порезов или похмелья. Это была боль на уровне атомов. Ощущение, будто мою руку одновременно сунули в доменную печь и в реактор с жидким азотом. Миллиарды чужеродных, злых мыслей, образов и ощущений хлынули в мой разум, пытаясь его разорвать изнутри, как капля никотина хомячка. Моя медвежья ярость, моя собственная внутренняя сила и подаренная Велесом, встали барьером, как аварийный файрвол, но этот барьер трещал и плавился под чудовищным напором. Я чувствовал, как обугливается кожа на пальцах, как под чудовищным давлением трещат кости в моей ладони.

Я зарычал. Не крикнул, а именно зарычал — низким, утробным, медвежьим рёвом, полным первобытной боли и концентрированной ярости. И, вложив в этот рывок всю свою жизнь, я вырвал проклятый камень из его гнезда в алтаре.

Раздался нечеловеческий вопль. Системная ошибка в матрице мироздания. Беззвучный крик, от которого задрожали стены, а воздух стал тонким и хрупким, как перекалённое стекло.

И всё изменилось.

Мерцающий барьер вокруг жрецов лопнул, осыпавшись мириадами искр, словно коротнула дешёвая новогодняя гирлянда. Все трое взвыли уже не стрекочущим, а вполне человеческим, полным боли голосом, и рухнули на колени. Их связь с источником силы была грубо оборвана. Словно из сервера выдернули шнур питания во время обновления прошивки.

Но клубящаяся над Стеллой тень Апопа, хоть и поблекла, не исчезла. Лишённый якоря, он не торопился убираться восвояси, как я наивно надеялся. Он просто замер, выжидая, как хищник, который потерял добычу из виду, но знал, что она где-то рядом.