Археологи против пришельцев

Глава 11 Позорный Столб

Я пришёл в себя от обжигающего удара. Солнце уже жгло, как раскалённый уголь, висевший над площадью перед храмом — огромной, утоптанной пылью ареной, где чёрные камни пирамиды отбрасывали тени, похожие на когти древнего хищника, готового вцепиться в горло. Меня привязали к позорному столбу, грубой колоде из потемневшего дерева, врытой в песок, верёвки врезались в кожу, тело моё было натянуто, как на дыбе, мышцы ныли от напряжения и свежих побоев. Шрамы на спине превратились в кровавое месиво, сочащееся сукровицей, каждое движение отзывалось вспышкой боли, как будто в раны сыпали соль с перцем. Я был куском мяса на выставке, и толпа — рабы с пустыми взглядами, надсмотрщики с ухмылками садистов, даже жрецы в нижних рясах, пропитанных запахом ладана и смерти — глазели с безопасного расстояния, их лица искажались смесью страха и злорадства.

Они начали методично меня избивать. Не простыми кнутами, а хитрыми плетьми с узлами, что причиняли максимум боли, но не убивали сразу — настоящая социальная фантастика, где пытка — это искусство, а исполнитель — художник по человеческим страданиям. Каждый удар был огненной вспышкой, рвущей кожу, как бумагу, один хлестнул по рёбрам, и я почувствовал, как что-то треснуло внутри, боль прострелила, как молния, заставив воздух вырваться из лёгких хриплым стоном. Другой удар пришёлся по спине, шрамы открылись заново, кровь потекла по ногам тёплыми ручьями, смешиваясь с песком в липкую грязь. Я потерял счёт времени, сознание растворилось в красном тумане, тело дёргалось в конвульсиях, но ярость не гасла. Она была единственным, что держало меня на плаву — чёрный, кипящий огонь внутри, как в том артефакте, что нас сюда закинул, разгорающийся от каждой новой обиды. Я шептал сквозь кровь и сломанные зубы проклятия — на русском и древнеегипетском, самые страшные и чёрные, на какие только был способен, голос мой выходил рычанием, полным яда.

— Да чтоб вас всех Апоп сожрал, ублюдки! Да чтоб ваши пирамиды в песок рассыпались!

Зачем они это делают? Не для наказания ради наказания. Для примера — социальная машина, где один сломанный раб укрепляет цепи на всех остальных. Но я и не думал сдаваться, приняв боль как неизбежность, а держался за чёрную ярость бушующую внутри. Сколько книг я прочёл про попаданцев? Много! И ни в одной из них вместо суперсил герой не получал сеанс БДСМ от древних садистов.

Ночь упала, тяжёлой кулисой, пропитанная воспоминанием о зное, боли и страдании, что я вынес. Дурнота заполняла мозг густым туманом. Площадь опустела, только далёкие завывания из пирамид напоминали, что этот мир живёт своими кошмарами, шепчущими из теней. Я висел, как тряпка, тело — сплошная рана, но внутри горела, ярость. Она пульсировала и вибрировала в венах, как перегретый дизельный двигатель. И тут я услышал шаги — лёгкие, как шорох песка под лапами шакала. К столбу подошла старуха, Хесира. Единственная подруга Стеллы из женского рабского барака. Её кожа была сморщенной, как глина на дне высохшей реки, волосы свисали седой паклей из-под обруча, но взгляд… Взгляд — молодой, цепкий, ясный, пронизывающий насквозь, полный старческой мудрости и хитрости. Она вытерла мне лицо тряпкой, смоченной вонючей жидкостью — отваром трав, пахнущим горечью и металлом, что слегка притупило боль, как временная заплата на лопнувшей шине.

— Не умирай, дитя чужих песков. Не время, — прошептала она на ломаном египетском, но понятном языке, оглядываясь по сторонам, тело её напряглось, как у зверя, чующего опасность. — Сильный раб нужен Жрецам Тьмы… и Ему.

Я прохрипел, не поднимая головы, голос мой был как скрип ржавых петель, сломанные зубы кололи губы, кровь стекала по подбородку.

— Кому…? Дура старая… Стелла… Где она? Отвечай!

Она замолчала на миг, взгляд её блеснул в темноте, как у шакала, почуявшего падаль. Затем начала шептать, оглядываясь, слова её падали, как капли яда.

— Твою белую жрицу… готовят. Очищают молоком пустынной козы, мажут ядом чёрных змей… Одевают в паутину ночи, усыпанную звёздными слезами…

Она описывала это, как подготовку изысканного блюда для гурмана-чудовища. Стеллу кормили травами, что открывают разум «Ветрам Бездны», поили кровью летучих тварей. Надели золотую корону-обруч с печатью Апопа — знак собственности этого демона. Произнесли слова заклинаний, от которых стены храма стонали, а свет факелов потускнел, становясь призрачным и бледным. Я слушал, и физическая боль отступала перед леденящим ужасом за Стеллу — запах серы, бальзама, гнили и крови кружился в голове, как воспоминание о жрецах. А Стелла… Я уверен, что она боролась за крупицу себя перед тем, как её уведут в бездну пирамиды.

Нужно её спасать, но как? Эти размышления терзали меня. Вопрос о том стоит ли спасать её даже не стоял. Стоит. Даже если процесс уже сломал что-то внутри. Потому как это и не жертва, а социальный каннибализм, где женщин превращают в двери для «гостей» толи из бездны космоса, толи из ада. Я готов был рискнуть вообще всем ради неё, но, вот какая проблема, я даже в своём нормальном состоянии мог рассчитывать только на то, чтобы разобраться с тремя, при большим везении с пятью надсмотрщиками. И то по причине того, что они не представляли что такое бокс. Если же они навалятся на меня все вместе, то рассчитывать не на что. А если я не спасусь сам, то и песенка Стеллы будет спета.

— Потом её отведут в Недра Антипирамиды, — продолжила Хесира. — К алтарю из Чёрных Слёз Вулкана. Там… Оно ждёт. Не змей. Не бог. То, что между. С глазами, как умирающие солнца, с когтями крепче гранита…

Она осенила себя странным жестом, не христианским, а каким-то древним, от которого по моей коже прошла волна холода, как будто тень прошла по могиле.

— Они хотят впустить Гостя в неё. Сделать дверью. Живой дверью в Кошмар.

— Когда…? — прохрипел я, чувствуя, как бешеный, всепоглощающий гнев разгорается, как пожар в сухой пустыне, тело моё напряглось.

— Когда Звёзды в проклятом зодиаке сложат Тройное Кольцо. Через две ночи.

Она замолчала, потом тихо добавила, взгляд её стал оценивающим, пронизывающим.

— Был тут… раньше… другой. С кожей белой, как лунный свет. Учёный. Как твоя жрица. Его тоже взяли… но он увидел… Прозрел. Напророчил…

Она ткнула костлявым пальцем в меня, взгляд сузился, тело её слегка согнулось, как будто слова весили слишком тяжело.

— Увидел тебя. Сказал, что Придёт Освободитель. Извне. Несломленный духом, с бородой. Он разорвёт Паутину Тьмы навсегда. От чёрных пирамид останутся лишь камни, и пустыня погребёт их под песками.

Она смотрела на меня с сомнением — на избитого, окровавленного, с проседью в спутанной бороде, с глубокими морщинами у глаз и рта, с натруженными руками, покрытыми мозолями и шрамами.

— Ты… не похож на Освободителя, дитя чужих песков. Ты похож на кусок мяса, который скоро сдохнет на этом столбе.

— Я и на дитя не похож… Освободитель… Да я сейчас освобожу кишки на песок, старуха. Но если этот чёртов пророк увидел меня, то я, Егор Клюквин, не подведу. Не похож? Значит, стану. Ради Стеллы. Ради мести.

Её слова не дали надежды — они бросили вызов, как плевок в лицо. Хесира явно не была доброй феей из сказок, скорее, хитро… ну скажем «хитромудрой» старой каргой. Она явно преследовала какие-то свои интересы. Но мне было всё равно, внутри ярость, дремавшая, проснулась, как абсолютная, нерассуждающая решимость. Я принял реальность и необходимость борьбы. Теперь я принимал вызов. Цена не важна. Пора ответить на ставку и пойти ва-банк. Верить в пророчество, или это просто манипуляция старухи? Кроме того, некий пророк увидел меня. Значит, моя клочковатая борода — ключ к локальной революции. Единственное, что меня беспокоило, так это то что я не знал, как осуществить это пророчество.

Мой взгляд встретился с её острым — уже горящим адским пламенем, полным вызова.

— Сними меня с этого столба, старуха. И найди воды. У меня есть два дня, чтобы перестать быть куском мяса.

Она замешкалась, взгляд блеснул, но она не стала спорить. Вместо этого бросила тихо, слегка наклонившись вперёд.

— Два дня? А что, если твоя жрица уже сломана? Травы открывают разум и ломают душу. Ты бы её вернул, даже если она станет… другой? С голосами в голове, что шепчут о бездне?

Я прохрипел, не отводя глаз.

— Другой?

Она фыркнула, сморщенное лицо исказилось в ухмылке, губы растянулись.

Хесира не ответила, но её руки сделали незаметный жест, быстрый, как взмах клинка. Несколько рабов появились словно из ниоткуда, тени в ночи, их лица были бесстрастными, тела двигались с осторожностью загнанных зверей. Руки их потянулись к верёвкам, пальцы дрожали от страха. Вскоре я рухнул на песок, ноги не держали, тело свалилось, как мешок с костями, волна боли накатила, заставив заскрипеть зубами. Внутренняя решимость — хорошо, но немощь тела никуда не делась. Такой себе из меня мститель — больше похож на отбивную, чем на героя. Как преодолеть слабость? Но я знал, что даже если не встану, то всё равно буду освобождать Стеллу, даже если придётся ползти на брюхе.