Аргентинец поневоле

Глава 9

В Аргентине все было примерно так же. В 1808 году Наполеон сверг испанского короля и посадил на престол в Мадриде своего брата узурпатора. Подчиняться какому-то залетному корсиканскому пастуху, плебею, было обидно.

В первую очередь, креолам не нравилась дискриминация, которой они подвергались со стороны испанцев, занимавших в колониях все ключевые должности. Испанцы считали их людьми второго сорта и при каждом удобном случае давали им это почувствовать. Корпоративный дух, однако!

Дискриминация была абсурдной, ведь обормоты-испанцы пытались принизить своих братьев, потомков испанских переселенцев, но от этого она выглядела еще более обидной. Испанцам следовало бы помнить старинную пословицу, которая гласит, что «гостю не будет добра, если он оскорбляет хозяев», но они считали хозяевами себя, а не креолов.

Жизнь в колонии подчинялась законам, которые принимались в Мадриде. Местные жители могли дополнить какой-то закон или что-то просаботировать, но в целом правила устанавливались в метрополии и далеко не всегда соответствовали местным реалиям. А законы были не сахар. Что привозили из Испании, те товары в колониях делать не могли, во избежание конкуренции. При этом привозные товары были довольно дорогими. А на колониальные товары испанцы, куркули проклятые, держали низкие цены.

Монополизация торговли вызывала раздражение не только у тех, кто непосредственно занимался ею, но и вообще у всех жителей колоний, вынужденных покупать товары только у испанских торговцев, которые, пользуясь отсутствием конкуренции, держали высокие цены. Да-а, нет в жизни счастья, хоть ты тресни.

Сложилась уникальная ситуация, когда и знать, и простые люди, включая негров-рабов, горячо хотели одного и того же — освобождения от власти испанской короны. Знать хотела править без оглядки на Мадрид, крестьяне с ремесленниками надеялись, что без испанцев они заживут лучше, а рабы рассчитывали на освобождение. Тут же прямо как у ёжиков, готовящихся залезть на кактус: и хочется, и колется!

Перед глазами жаждущих свободы было несколько вдохновляющих примеров — недавняя Война за независимость Соединенных Штатов, в которой колонистов поддержали Франция, Голландия и Испания (!), Великая французская революция и, наконец, Гаитянская революция, ставшая единственным в истории человечества успешным восстанием рабов.

Но началось все лихим вывертом. Как известно, португальцы всегда были «меньшими братьями», то есть шакалами, британцев. Система взаимоотношений этих двух империй часто именовалась как протекторат Лондона над Лиссабоном. И как только британцев с позором выбили из Буэнос-Айреса, в качестве второго тура, в ход пошли португальцы. Объяснение наезда было следующее. Мол, корсиканец Жозеф, сидящий в Мадриде, никакой не король. А вот в Лиссабоне сидит король настоящий, урожденный.

Старшей дочерью короля Испании Карла IV была инфанта Карлота, выданная в 1790 году за португальского принца Жуана, сына королевы Марии I и короля Педру III. Реальной правительницей Португалии была Мария, а Педру, несмотря на свою принадлежность к правящей династии Браганса, был королем «по праву жены». Педру III умер в 1786 году, а в 1792 году Марию I признали безумной и принц Жуан стал правящим регентом королевства. Способностей к правлению он не имел, склонности тоже, и вообще находился под каблуком у своей властной испанской жены, которую недоброжелатели называли новой легендарной Мессалиной, явно намекая на ее распутство.

Португальский двор резво бежал от Наполеона в Бразилию, где Карлота ловко вознамерилась расширить свои владения за счет окружающих испанских колоний. Мол, все в останется в семье. В первую очередь к Бразилии должно было быть присоединено вице-королевство Рио-де-ла-Плата.

Основания для подобных притязаний имелись, ведь Карл IV и Фердинанд VII отреклись от престола, а Жозеф был узурпатором, не имевшим никаких прав на испанский престол. Хунту, правившую в Севилье от имени сидящего в заточении во французской тюрьме Фердинанда, Карлота в расчет не принимала — мало ли найдется желающих править в смутное время?

Вице-король Линье и самые уважаемые авторитеты «кабильдо» отказались даже обсуждать идею присоединения к Бразилии, им и так было все ничтяк, но среди креолов нашлось немало таких, кого эта идея увлекла. Вот ведь люди!

Времена настали тревожные, а в союзниках Карлоты была Великобритания, которая непременно поддержала бы бразильско-португальскую интервенцию, надеясь наконец-то заполучить обширные территории на Южноамериканском континенте.

Развитие событий подстегнуло прибытие в Буэнос-Айрес, в середине 1808 года, наполеоновского эмиссара маркиза де Сассэне. Наполеон рассчитывал на то, что маркиз сможет найти общий язык с вице-королем Линье, своим давним приятелем, и убедит его признать Жозефа Бонапарта законным королем Испании и владыкой Испанской Америки. Глупость, конечно, но чем чёрт не шутит, а ну как прокатит?

Этого не произошло, потому что Линье и так все устраивало, но многие были убеждены в том, что два француза сумеют прекрасно поладить друг с другом.

Вице-королевство зашаталось. Ох, какой тут вулканчик дремал и вдруг проснулся. Жуть! Испанцы шустро организовали мятежи в Уругвае и Парагвае. К примеру, уругвайская хунта провозгласила Восточную провинцию, впоследствии ставшую государством Уругвай, независимой от вице-королевства, которым управлял «враг испанской нации» Линье. Провинция Буэнос-Айрес не могла остаться в стороне от новой моды и там тоже вспыхнул мятеж против Линье. Но тут находились испанские войска, которые быстро разогнали всех мятежников.

Правда, француз Линье в новых условиях быстро утрачивал популярность, поэтому его сменили на посту вице-короля в 1809 году на генерала-лейтенанта Бальтасар Идальго де Сиснероса. Градус повышался, становилось весело.Фитиль поднесли к бочке с порохом.

Если раньше все мятежи проходили под знаком выбора удобного короля, из нескольких претендентов, то в Боливии грянул мятеж, сразу провозглашающей независимость. Надо же богатые серебряные рудники пристроить в надежные руки? Местных авторитетов? Испанцев не предлагать! Так как в Ла-Пасе объявили о полном разрыве с испанской короной, поэтому то, что произошло ранее, историками принято называть «восстаниями» или «событиями», а произошедшее в Ла-Пасе все считают настоящей «революцией».

Восстание в Верхнем Перу вызвало беспокойство не только у вице-короля Ла-Платы Бальтасара де Сиснероса, но и у вице-короля Перу Хосе Фернандо де Абаскаль-и-Соузы. Соуза предложил Сиснеросу военную помощь для подавления восстания, которая была принята (и оплачена весьма щедро — с согласия Сиснероса Соуза впоследствии присоединил Верхнее Перу к своему вице-королевству). К середине декабря 1809 года боливийское восстание было подавлено.

18 мая 1810 года вице-король Сиснерос опубликовал манифест, извещавший о падении Севильи под натиском наполеоновских войск, самороспуске Верховной центральной хунты и образовании на замену ей Регентского совета в Кадисе.

В Испании всякое сопротивление Наполеону сократилось только до маленького кадисского полуострова, который с одной стороны, с суши, штурмовали французы, а с трех сторон, с моря, поддерживал сильный английский флот. Поэтому все кадисское марионеточное правительство, застрявшее на этом пятачке, сидело исключительно на британских пособиях. И сейчас можно было легко перефразировать знаменитую античную пословицу словами: «За Гадесом ( Кадиксом) земли нет! Отступать некуда!»

На тот момент в северной части вице-королевства Ла-Плата набирало обороты движение индейцев, ставшее отголоском революции в Ла-Пасе. Индейцы боролись против гнета колонизаторов, не очень-то задумываясь, а если точнее — совсем не задумываясь о том, что происходило на далеком Пиренейском полуострове.

Но в результате их действий обстановка в вице-королевстве накалялась, сил для умиротворения индейцев у правительства не хватало, и волнения уже начали распространяться на западные провинции. Патриотам стало ясно, что настал решающий момент — пора действовать.

Падение Севильской хунты означало прекращение полномочий назначенного ею Сиснероса, но вице-король почему-то не спешил отказываться от власти. Группа патриотов, собиравшаяся в доме редактора газеты «Коррео де Комерсио де Буэнос-Айрес» Мануэля Бельграно, начала готовить отстранение Сиснероса. «Лодку» упорно раскачивали.

На стороне патриотов был бравый полковник Корнелио Сааведра, командовавший большей частью местного гарнизона, правда, в отличие от того же Бельграно, Сааведра не был сторонником радикальных действий и выступал за соглашение с испанцами.

Патриоты, поддерживаемые народом, смогли настоять на срочном созыве кабильдо, чему всячески препятствовал Сиснерос.

Католическая церковь тоже упорно мутила воду. Нагнетая страсти. Епископ Ла-Платы Луэ, возглавляющий «испанскую фракцию», нагло заявлял, что до тех пор, «пока существует в Испании хоть клочок земли, управляемый испанцами, этот клочок земли должен править Америкой; пока будет существовать в Америке хотя бы один испанец, этот испанец должен управлять американцами».

В начале большой бучи не получилось. 24 мая совет кабильдо отстранил Сиснероса от власти вице-короля, но одновременно он же образовал хунту из пяти человек во главе с тем же Сиснеросом, который одновременно сохранял верховное командование местными вооруженными силами. Шума много, результата ноль. «В остальном война отсталому, древнему и бестолковому. Нужно только чтобы все по-новому, оставалось все по-старому!» Иначе «как бы чего плохого не вышло». Так что сидим, гнием дальше…

Но не тут-то было! Журналист Бельграно подсуетился. Как начал правду-матку ломтями нарезать! Обличать и клеймить предателей аргентинского народа! Здорово завинтил!

В ночь с 24 на 25 мая буйные портеньос, которых как будто стукнуло припадком, под лозунгом «Пусть клич наш слышит твердь: „Свобода или смерть!“» приходили на центральную площадь для того, чтобы подписать меморандум, содержащий более радикальные требования. Кабильдо, чтобы не прослыть сволочами, пришлось пойти на уступки. Состав хунты изменили и Сиснероса выперли вон, пинком по зад.

В этой хунте, которую называют Первой или Патриотической, было девять человек. Председателем во благо «социалистического отечества» стал Корнелио Сааведра, секретарями — Мариано Морено и Хуан Хосе Эстебан Пасо, а также в хунту вошли самолично Мануэль Бельграно, Хуан Хосе Кастельо, Мигеле де Асквенага, Доминго Матеу и Хуан Ларреа. Личности, известные в Европе и Азии. Настоящий водевиль в гриме.

Если верить статистике, которая знает все на свете, то на каждую тысячу человек приходится два гения и два идиота. Каким-то чудом в этот раз в революционном правительстве гениев совсем не оказалось.

В государственной казне новые руководители обнаружили всего на всего 18 песо и 20 сентаво. Использовали их новые власти таким образом: 20 сентаво оставили на хозяйственные нужды, а 18 песо с наслаждением пропили…

Итак, 25 мая в 1810 году последний испанский вице-король, герой бесчисленных любовных интриг, бесповоротно утратил свою власть. Тщетно заморские испанцы пытались сохранить власть ценой обещаний и уступок — ожесточенный народ решил окончательно порвать все связи с Испанией.

День 25 мая стал национальным праздником аргентинского народа — Днем нации, который также называют «Днем майской революции».

Хотя Первая хунта и поклялась править исключительно именем «сидельца», то есть испанского короля Фердинанда, но территории все одно отпадали. Боливию оккупировали перуанцы, а Монтевидео с Асунсьоном, не спешили последовать примеру Буэнос-Айреса. У них нашлись свои авторитеты.

Хунта, засучив рукава, резво принялась за дело. Бывшего вице-короля Сиснероса выслали из страны на Канарские острова, епископу Луэ запретили читать контрреволюционные проповеди. Ах горе-то какое! Как же мы без вас-то будем?

Запрещалось назначать на чиновничьи должности лиц, родившихся за пределами Ла-Платы.

Таким образом, всем испанцам был резко перекрыт доступ к управлению. Неприязнь к гальехо (испанцам) и всему испанскому, будучи закономерной и обоснованной, нередко приводила к крайностям — таким, например, как декрет Первой хунты о высылке всех неженатых испанцев из Буэнос-Айреса. Все на выход!

Начались репрессии. Куда же без них? Революционеры были одержимы горячкой кровопролития. А как гласит популярная аргентинская пословица: каждый дрочит, как он хочет! 26 августа 1810 года Линье, Конча и прочие лидеры роялистов были расстреляны. Из уважения к сану пощадили одного только епископа Кордовы Родриго Антонио де Орельяну.

Откровенно говоря, скорая казнь такого заслуженного и уважаемого человека, как Сантьяго де Линье, была воспринята в обществе крайне неодобрительно. Ну и что? Встречаются «перегибы». Лес рубят щепки летят!

Аргентинские «патриоты» сумели вернуть Боливию — обширный регион, богатый серебром и золотом. Там были захвачены и расстреляны роялистские генералы Висенте Ньето и Хосе де Кордова-и-Рохас, а также губернатор Верхнего Перу Франсиско де Паула Санса. А вот в Парагвае, куда повел армию Мануэль Бельграно, журналист отчего-то возомнивший себя Наполеоном, великим полководцем всех времен и народов и героем геройским, аргентинцам изрядно наваляли. От души.

Вообще, надо признать, что Мануэля Бельграно, провозгласившего себя генералом, били очень часто, били со смаком. Недаром же говорят: Бездарный человек — бездарен во всем!"

От того, когда во время Фолклендской войны 20 века, британцы потопили аргентинский флагман «Генерал Бельграно» никто не удивился. Ведь известно, как корабль вы назовете, так он и поплывет. Или утонет. А с таким именем военный корабль не имел ни единого шанса!

Кстати, с Уругваем вышло так же плохо, как и с Парагваем. Восстания всюду подымали голову и принимали гигантские размеры.

Еще до своей отставки первый секретарь хунты Мариано Морено пригласил в Буэнос-Айрес капитана Хосе Хервасио Артигаса — уроженца Монтевидео, бывшего в молодости лихим контрабандистом. Артигас враждовал с губернатором Монтевидео Франсиско Хавьера де Элио, который в 1810 году, недолго думая, провозгласил себя новым вице-королем Рио-де-ла-Платы (а почему бы и нет, чего стесняться, если должность вакантна?).

В Буэнос-Айресе Артигаса спешно побрызгали модным одеколоном «Аромат девы», произвели в революционные полковники, дали ему отряд из ста пятидесяти добровольцев-гаучо и в феврале 1811 года отправили на покорение провинции Восточного берега.

Артигасу без труда удалось поднять против осевших в Монтевидео роялистов жителей Восточного берега. 18 мая 1811 года он разбил основные силы Элио в битве при Лас-Пьедрас, после чего под контролем роялистов остались только Монтевидео и расположенный в двухстах километрах к западу от него Колония-дель-Сакраменто. Казалось, что дни уругвайских роялистов и нового вице-короля сочтены, но судьба распорядилась иначе.

Элио обратился за помощью к бразильским португальцам, а у Артигаса к тому времени наметились принципиальные разногласия с Большой хунтой по вопросу будущего Уругвая — Артигас выступал за автономию Уругвая в составе федеративного государства, но с собой во главе в качестве почти независимого правителя, а Хунта категорически отвергала идею федерации.

То ли Элио узнал об этих разногласиях и смог тайно договориться с Хунтой, чтобы она не поддерживала Артигаса, то ли Хунта пришла к такому решению сама, но в июле 1811 года португальцы заставили Артигаса снять осаду Монтевидео, а Хунта заключила с Элио перемирие.

Беда не приходит одна. В Верхнем Перу, дела начавшиеся так хорошо, затем пошли очень плохо. 20 июня 1811 года в сражении у города Гуаки (ныне это Колумбия) роялистские войска Перу разгромили патриотическую Вспомогательную армию вместе с присоединившимися к ней отрядами местных ополченцев и заставили тех, кто остался в живых, отступить далеко на юг до Сальты (так тогда называлась провинция Жужуй).

А когда Сааведра, возглавлявший тогда Хунту, повел на север войска, чтобы разобраться с непокорными боливийцами, в Буэнос-Айресе произошел очередной переворот.

23 сентября 1811 года в Буэнос-Айресе был создан Триумвират, взявший исполнительную власть в свои надежные руки.

Вице-губернаторство Рио-де-ла-Плата напоминало лоскутное одеяло, сшитое на скорую нитку: стоит только потянуть — и оно начнет расползаться. В глазах парагвайцев или жителей Монтевидео претензии Буэнос-Айреса на верховную власть выглядели необоснованными.

Отдельную опасность представляла инфанта Карлота из соседней Бразилии со своими глобальными претензиями на испанские колониальные владения. И вдобавок ко всему среди патриотов тоже не было единства. По сути, они не были готовы к власти, которую так жаждали получить.

Были еще кровопролитные стычки с разным результатом. Война за убеждения быстро переродилась в конфликт личных амбиций. Но все это было неважно. Местные революционные и контрреволюционные вожди с умным видом просто ковырялись как дети в песочнице. Главные вопросы решались в Европе.

В 1812 году Наполеон повел Великую армию в Россию. И там ее всю и положил. «Воины умирали, повинуясь законам Родины». В 1813 году русская армия, с ответным дружественным визитом, наведалась во Францию. И взяла Париж.

Французы еще в середине 1813 года были вынуждены, забирая солдат для защиты родных границ отчизны, очистить Испанию. Кадисская хунта раньше не имела не людей и ресурсов. Теперь обстоятельства изменились. Появились и солдаты, и деньги.

В тоже время в Аргентине было неспокойно. «Те кто выжил в катаклизме — пребывали в пессимизме!» Триумвират «разменивается по мелочам», издавая указы по малозначительным вопросам (например — что ремесленные цеха должны принимать в ученики индейских мальчиков), в то время когда следовало всячески укреплять диктатуру и «навести порядок» в Верхнем Перу, Парагвае и Восточной провинции, то есть — присоединить их.

У ультралевых радикалов был один большой недостаток — они не вполне адекватно оценивали сложившуюся обстановку и текущие возможности правительства. Да, хорошо было бы вернуть под власть Буэнос-Айреса отпавшие провинции, но откуда взять необходимые для этого силы? Скрытые же роялисты, которых в государственном аппарате оставалось немало, саботировали распоряжения Триумвирата. Таким образом, с какой стороны ни взгляни, Триумвират казался недееспособным.

При этом следует помнить, что одно дело было властвовать от имени «французского узника», короля Фердинанда. Перед которым не надо было отчитываться. Король никак не мог из тюрьмы повлиять на кадровую политику, назначать и смешать руководителей, не имел доступа к системе поощрений и наказаний. То есть монарх-сиделец был удобен для аргентинских революционеров, маскировал их властные помыслы. А теперь предстояла нешуточная борьба за власть, когда маски будут сброшены.

8 октября 1812 года в ходе совместного выступления военных и гражданских лиц Первый Триумвират был свергнут. Его сменил новый Триумвират, в который вошли Хуан Хосе Эстебан Пасо, Николас Родригес Пенья, богатый торговец и видный деятель патриотического движения, а также испанец Антонио Альварес Хонте, один из сподвижников Мариано Морено.

Эти люди решили делать все «как у взрослых». Приняли конституцию. Соорудили для страны герб и флаг. Написали национальный гимн. Провозгласили частичную отмену рабства для негров и отмену долгового рабства у индейцев. Но за всеми этими звонкими декларациями как-то забыли объявить свою страну независимой от Испании. К тому же провозглашать независимость страны в нынешних границах было слишком обидно. Так что «испанский вариант», когда имелась возможность порулить добавочно в Уругвае, Парагвае и Боливии, устраивал всех.

Второй Триумвират оказался сильно похожим на Первый — разногласия между его членами препятствовали эффективной работе. Понимая, что следующий третий Триумвират окажется не лучше предшествующих, в январе 1814 года Ассамблея приняла решение о сосредоточении исполнительной власти в одних руках и учредила должность Верховного правителя Соединенных провинций Ла-Платы, при котором роль консультативного органа должен был исполнять Государственный совет.

Первым Верховным правителем стал бойкий юрист Хервасио Антонио де Посадас-и-Давила, приступивший к исполнению своих обязанностей 31 января 1814 года.

Хервасио Посадас, ранее занимавший должность адвоката-прокурора Буэнос-Айреса, был убежденным якобинцем, сторонником жесткой централизованной власти и весьма энергичным человеком, иначе говоря — прирожденным диктатором. Такие живчики, как он, редко встречаются. Казалось, что уж Посадос-то заставит жернова власти вращаться быстро…

Однако же гора родила мышь. Всю свою неуемную энергию Посадас, как «ценитель большой и чистой любви», направил на борьбу с уругвайским федералистом Хосе Артигасом, столь же упертым человеком, как и он сам. Личное и частное возобладало над общими интересами — ради победы над неуступчивым Артигасом, контролировавшим часть Восточного берега и провинцию Энтре-Риос, Посадас был готов сотрудничать с испанскими и португальскими роялистами.

К сожалению, в Буэнос-Айресе мало кто понимал, что сепаратизм Артигаса является не его прихотью, а объективно обусловленным требованием нынешней жизни.