Алые воды "Карибского супа"

Глава 3. Следы зубов

Чтобы наловить рыбы, команде "Гумилитии" требовалось три дня: день на то, чтобы добраться до места, день на ловлю и день на возвращение.

Снялись с якоря рано с утра. Чайник пытался было учить Мориса лазать по реям и вантам, но быстро выяснилось, что пусть и худой, однако привыкший к сидячему обращу жизни молодой человек на такие трюки категорически не способен: всего на высоте двух метров над палубой он начинал истошно вопить. Со снастями тоже ничего не вышло: Чайник сам их не знал, действуя скорее интуитивно, и после шести часов плавания Морис всё ещё не отличал шкот от галса, а кливер от марселя, заработав второе прозвище — Балласт. Ему ещё повезло, что он не страдал морской болезнью, иначе его унижали бы ещё больше. Сам того не желая, он способствовал продвижению Чайника — Бесник через Кхецо произвела его в матросы, а на Мориса велела сгрузить всю грязную работу, которой до этого занимался Чайник.

Чистя от грязи "тело святой", Морис с восхищением смотрел на Бесник, которая наверху ловко перебиралась по брусьям и реям, точно птица с ветки на ветку, прячась за парусной кроной высоких прямых деревьев. Птица, которая так больно его клевала. Насмешки команды раздирали уже нанесённые раны и добавляли новых, и Морис чувствовал, что светлое полотно его души превращается в грязное решето.

— Эй, Сопляк! Хорош глазеть на капитана! — боцман Фил Хрипун пнул нового юнгу, когда тот сидел на корточках, драя щёткой палубу возле борта, и тот упал на колени.

— Ай, моё колено! — сморщился от боли Морис.

— Потом коленца будешь выкидывать, Балласт! Драй, чтобы огнём горела! Тебя этот корабль кормить и поить будет! — Голос у Фила действительно был хриплый, поэтому он лишний раз кричать не любил. Морис так и не понял из объяснений Чайника, где и как Хрипун его сорвал.

— Спасибо, уже сыт по горло, — еле слышно пробормотал Сопляк-Балласт, за что следующий пинок боцмана дал ему возможность разглядеть грязь на палубе получше.

Морис понимал, почему надо, например, мыть посуду, штопать парусину (точнее, штопала Хэм, а Морис держал куски материи, подавал ей нитки и обрезал их, сам бы он исколол все пальцы), смолить деревянные части корпуса, но для него оставалось загадкой: на кой чёрт ему надо чистить пушки, точить пики, ножи и прочее холодное оружие, проверять узлы на абордажных крюках и рассыпать порох по кулькам, если они собираются ловить рыбу? Или же они будут брать на абордаж иберийские корабли?

— Меньше слов, больше дела, пороховая мартышка[1], — огрызнулся на это канонир Ламарк.

— Я ж вроде юнга, — заискивающе улыбнулся ему Морис.

— Мартышка ты, а не юнга. Юнга станет мужиком, а ты так и останешься сопляком. Здесь тебе юридическое образование как пятая лапа.

Но вот наступил вечер, они благополучно приближались к точке, и ад для Мориса большей частью закончился.

Он был настолько вымотан, что не смог с первого раза залезть в свой гамак, спровоцировав волну смеха со стороны команды, а когда залез, то не мог уснуть: болело всё тело. Ворочаться тоже не мог, потому что тогда кто-нибудь да начинал ругаться, что ему не даёт поспать криворукий балласт.

Ему всё чудилось, что вокруг корабля кто-то плавает, но были ли то акулы, большие рыбы или же сами русалки, неясно: голова тоже плохо соображала, и проще всего было окончательно уйти в тупую прострацию и действовать как животное, без мыслей и эмоций.

О борт что-то ударилось. Лёгкая на подъём часть команды проснулась и вопросительно смотрела друг на друга. Начались перешёптывания, в которые Морис не вслушивался, пока наверху не свистнула Бесник.

К "Гумилитии" течением несло лодку, но была ли она пустой или гребец спал, в темноте оставалось непонятным. Однако, когда лодку притянули поближе и посветили фонарём, от увиденного в ней всех охватил ужас.

Чайник завизжал и бросился прочь. Матросы испуганно зашептались, кто-то сплюнул через плечо и постучал по фальшборту, кто-то помянул морского дьявола. Бесник произнесла "С нами благословение божье!" и осенила себя крестом. Кхецо тоже вознёс к небесам молитву. Хэм прошептала что-то про злых духов в обличье плоти. Даже Морис, решивший ни на что не реагировать, побледнел и почувствовал приступ дурноты.

— За борт, не на палубу, сам мыть будешь! — Бесник рывком придала Морису нужное положение в нужном месте, и тот порадовался, что наконец его бьёт не грубый мужчина, а девушка.

Человек в лодке был мало того что мёртв — он был частично съеден. Конечности прежде, чем обглодать до костей, вырвали из суставов и потом положили рядом. Голову расковыряли, вытащив глазные яблоки и мозг. Верхней одежды не было, оружия, бумаг, кошелька и прочих предметов тоже, даже серьга из уха была вынута. Хладнокровный Йорек — единственный, кто, по крайне мере внешне, не ужаснулся от увиденного, задрал несчастному рубашку: половой член был вырван, печень и сердце вытащили, вспоров живот, остальное не тронули. Ламарк, в прошлом врач, определил, что, когда над человеком из лодки совершились все эти мытарства, он ещё был жив, то есть его не придушили и не дали захлебнуться в море прежде чем разорвать.

Кем бы ни являлся убийца, он обладал разумом человека. Причём никто из команды не желал бы с ним столкнуться.

Шлюпка поначалу шла под парусом, но затем ветер изменился, и пришлось помогать себе вёслами. Жюльен плыл от Аматора на север к небольшой группе маленьких рифовых островков. Между ними часто был чуть ли брод, и даже средний корабль сильно поцарапал бы днище. А на маленькой шлюпке легко лавировать.

Вот вдали уже показался их штаб — маленькая хижина, сложенная из досок, веток и парусины. Не самая прочная постройка, но тем не менее ей уже лет восемь. Раньше они с сестрой часто бывали здесь вместе, когда им хотелось отдохнуть от постоянных визитов в доме отца и грязи улочек Аматора. Тогда они были ещё юны и взрослые скучные игры их не интересовали, пусть их активно посвящали в дела. Им было хорошо вдвоём, они купались, ловили ярких рифовых рыбок, коптили над маленьким костерком куски свинины и потом совершенно безо всяких манер и этикетов хрустели ими вприкуску с сухарями. Иногда они объедались апельсинами, иногда всерьёз ловили рыбу, и сестра, обнаружив, что Жюльен быстро реагирует на отравленную рыбу, давала сначала ему кусочек пожевать — но не глотать! Едва у него начинал опухать язык, они швыряли рыбу в воду акулам — они были маленькие, серовато-зелёного цвета и смешно тыкались носами. Иногда дети ловили черепах, чтобы смотреть, как она шлёпает по песку обратно к воде. Они подмечали, где черепахи откладывают яйца, и потом отбивали черепашат от прожорливых чаек. По ночам они смотрели на звёзды через телескоп, который раздобыл для них отец. Их интересовало всё: море, девственные заросли, небеса и сама суша. Уже потом, повзрослев, Кристина и Жюльен начали читать книги, написанные умными людьми, и стали мечтать о поступлении в университет в далёкой Европе, чтобы наконец понять, как устроен этот мир.

Но нельзя только восхищаться Карибами — надо ещё выжить.

Кристина прониклась в сложные взаимодействия слов на бумаге и слов живых людей. Она тренировалась метать ножи сначала в деревянный столб, а потом ей удалось пригвоздить к нему человека. Она придумала, как отравлять людей ядом из рыбы, она научилась носить на своём лице маску развратной дурочки, а потом срывать её, когда обманутому было уже поздно принимать контрмеры. Сестра была старше и всегда заботилась о Жюльене после смерти матери, и потому тот не считал зазорным делать то, что она говорит, однако ему были не то чтобы противны все эти интриги, а скорее казались чем-то лишним, ненужным во взаимоотношениях между людьми. Почему нельзя жить в этом мире честно по правилам? Почему правила не работают? И почему, раз все такие умные, в мире столько зла, и как господь допустил это? Кто-то находил на это ответы в Библии, но самому Жюльену изучение Библии принесло лишь очередное чувство горечи за несовершенство человека по сравнению с природой.

Когда они коротали дни в этой хижине, мир казался им прекрасным. Жаль, это время уже не вернуть: он будет в хижине один. Уже который раз…

Если бы Жюльен не был так поглощён воспоминаниями, а смотрел по сторонам, он бы не так спешил определять своё ближайшее будущее.

Шлюпка качнулась, Жюльена бросило назад, но он не ударился спиной о кормовую часть, а коснулся лопатками чего-то мягкого, упругого, мокрого…

Его грубо подняли за волосы, напротив его горла зависло зазубренное лезвие. Когда Жюльен взглянул вперёд, то обнаружил, что теперь в шлюпке их трое: он, его подушка с сюрпризом и странная женщина, сидящая напротив. У неё была бледная, местами точно обожжённая солнцем кожа, мокрые волосы неестественного цвета — то ли фуксии, то ли лаванды — были частично собраны в два пучка возле макушки, а частично рассыпаны по широким плечам. Сама она казалась одновременно костистой и разбухшей, но больше разбухшей. Из одежды на ней был серый сарафан. Переведя взгляд ниже, Жюльен едва не потерял сознание: ног у женщины не было. Они слиплись в некое подобие то ли рыбьего, то ли дельфиньего хвоста.

Значит, перед ним русалка, и он уже покойник.

Русалка в свою очередь разглядывала Жюльена, и лицо её становилась всё более хмурым. Подушка за спиной фыркала, точно пыталась чихнуть, и от этого её грудная клетка часто поднималась, касаясь спины Жюльена.

Тут русалка заговорила. Язык был чем-то похож на латынь, и пусть не вся речь оказалась понятной для Жюлена, благодаря совместному с Кристиной самообразованию он понял примерно половину слов.

— Табео, приметы не совпали, твои разведчики ошиблись.

Подушка возразила, её голос был более хриплый и по тону ниже:

— Моя истинная археса, они не ошиблись, они указали не то направление. Но нельзя исключать…

— Проверь метку! — сказала русалка.

Табео перестал держать Жюльена и схватил его сначала за правое запястье, затем за левое.

— Ничего, — мрачно заметила собеседница. — Но нельзя исключать, что он может помогать ей.

— Я понял вас, моя археса.

Когда лезвие надавило на горло, в голове у Жюльена зашумело, так что толком не расслышал сигнала, на который быстро обернулась русалка.

— Тревога, они увидели сушеходов на кораблях! У меня нет времени на ненастоящего слугу той, чьё имя несёт горе. Поступай с ним на своё усмотрение и помни об осторожности! — с этими словами русалка быстро упала из шлюпки в воду и с негромким всплеском скользнула вдоль толщи воды. Это было так изящно, что Жюльен на время перестал ощущать дыхание смерти. Которая всё ещё держала страшное оружие у его горла. Тем не менее о ней стоило помнить, и мозг Жюльена, привыкший к передрягам, стал активно соображать.

Этот Табео наверняка его убьёт, ведь, чтобы не делать этого, нужны два условия: полезность Жюльена лично для него и невозможность скрыть убийство. По первому пункту пролёт был однозначным, насчёт второго тоже не радужно: они далеко от Аматора, здесь корабли не ходят, труп легко спрятать в рифах, рыбы его быстро объедят. Сестра, разумеется, перевернёт все Карибы, если он пропадёт, вот только русалка об этом не знает и для неё это не аргумент — под водой Кристина словно дельфин плавать не может.

Значит, надо убедить русалку, что он полезен.

Жюльен постарался быстро произнести по-латыни, примешивая галлийские слова:

— Если ты убьёшь меня, я не найду вам человека.

Грудь ударилась в спину сильнее — должно быть, Табео усмехнулся.

— Мы сами найдём, — ответил он, неожиданно по-галлийски, пусть и прозвучало коряво.

Жюльен быстро нашёл аргумент.

— Я сын местного правителя и потому могу найти любого человека на острове. Вы не можете найти его на острове, только в воде, потому что у вас нет ног и очень бледная кожа, которую прокусят клопы и москиты и сожжёт солнце.

Дыхание стало чуть медленнее, рука с ножом на короткое расстояние отдалилось от шеи.

— Ты знаешь имя? — негромко спросил Табео прямо в ухо, отчего у Жюльена по телу пробежали мурашки.

— Мы контролируем почти весь этот остров и поддерживаем связь с несколькими соседними. Я найду его и приведу к вам, если буду жив. Мёртвым я ни на что не годен, во мне мало мяса.

Жюльен краем уха слышал, что русалки за ложь могут и на части разорвать, тем не менее он привык легко давать пустые обещания и потому никого не собирался искать.

Тем не менее Табео поверил: перестал держать за волосы и убрал руку с ножом. Жюльен получил возможность шевелиться, а потому осторожно переполз с края шлюпки на середину и развернулся лицом к гостю, наконец увидев того, кого до этого только осязал и слышал.

Ему пришло в голову, что, наверное, всех русалок считают женщинами потому, что мужчины мало чем от них отличаются. Перед ним был тощеватый юноша с гладкими чертами лица и тела и уже знакомой Жюльену опухлостью, однако в отличие от нырнувшей русалки у него на коже брызгами сиреневато-бурой краски зияли огромные пигментные пятна. Два из них слились и изобразили вокруг глаз кривую разбойничью маску. "Другой ему и не надо", — неожиданно подумал Жюльен. В дополнение к этой своей красоте Табео сделал проколы над глазами и под губой и вставил туда платину, серьги в ушах у него были только в верхней части. Волосы были бордового цвета, длинные и собранные сзади, но виски обриты. Такой причёски Жюльен пока ни у кого не видел. Словом, и без своего бледного хвоста, покрытых слизью жаберных прорезей и зазубренного ножа Табео показался ему жутким. Нет, это нельзя так оставить.

Глаза у Табео округлились. Он увидел то, чего не мог понять: Жюльен плакал.

Когда русалки испытывают печаль, ужас или гнев бессилия, их лицо темнеет и сморщивается. Но у этого человека лицо краснело и становилась влажным. Табео почти не имел дел с людьми, он и так испытал стресс, когда касался незнакомого живого существа, а сейчас был и вовсе растерян, пусть его лицо оставалось почти бесстрастным.

— Меня все ненавидят! — воскликнул Жюльен, проливая слёзы и между тем следя за глазами оппонента. — Никто не лю… любит м-меня, все желают лишь с-смерти… Я просто пе… пешка в р-руках сестры…

На пару мгновений он позволил себе закрыть глаза ладонями.

— С-сестры? — переспросил Табео, уточняя, правильно ли он расслышал.

— Да, мо… моя сестра, — последнее слово Жюльен произнес как можно чётче, не прекращая плакать и вздрагивать плечами. — Настоящий тиран, она вертит мною как х-хочет… Я так больше не могу, я так хочу уйти отсюда!

Зрачки у Табео всё расширялись, и Жюльен отметил, как задрожали его губы и края жаберных прорезей на шее.

— Сестра — твоя археса? — спросил Табео.

Жюльен немного успокоился, шмыгая носом, прежде чем ответил.

— Д-должно быть, ес… если я правильно понял то, о ч-чём вы пытаетесь мне сказать.

Нож Табео давно лежал на дне шлюпки. Он поднял руки и протянул ладони к лицу Жюльена, точно хотел согреться у огня. Тот исторг из себя новый всплеск рыданий, потёр свои вечно сонные глаза, затем стал вытирать мокрые руки о свою рубашку.

Табео знал, что этот жест по отношению к существу, которое он почти не знает, считается как нарушение личных границ, но этот сушеход выглядел таким несчастным и подавленным, вдобавок страдал от той же беды, что и он. А Табео и так поступил с ним очень грязно, когда приставил нож к горлу, а не целился, скажем, из арбалета или духовой трубки. И всё же он обнял его.

Чужое, неизвестное тело затрепетало, сердце забилось, дыхание, идущее исключительно только лёгкими, резко участилось. У самого Табео организм точно получил иглу адреналина. Но затем это несчастное, сухое, нервное существо начало успокаиваться. Однако Табео охватило странное, медленно нарастающее подъёмом тёплых вод волнение. Как будто одновременно погружаешься на дно, чувствуя приятное давление толщи воды, и всплываешь. Подобное было с Артемидой, но оно быстро ломалось от очередные болевые ощущения, а теперь не было ничего, что мешало бы наслаждаться поджаривающим, нарастающим, глушащим шумом в голове.

Он промазал!

И тем самым подписал себе смертный приговор, так как из-за того, что плечо зажато, второй удар вряд ли получится.

Лезвие скользнуло по слизи и потому не прорезало горло, а ткнулось в одну из жаберных прорезей. Потекла кровь, но её явно было мало, чтобы Табео пал, задыхаясь и захлёбываясь.

Водный юноша зашипел от боли и быстро пережал горло Жюльена руками, царапая кожу острыми длинными ногтями. В глазах у того начало темнеть, однако он сделал замах освободившейся рукой.

Но вновь неудача — Табео быстро перехватил запястье и так резко и глубоко воткнул туда ноготь большого пальца, что крепко сжимаемый кортик выпал.

Жюльену ничего не оставалось кроме как, цепляясь сознанием за края реального мира, попытаться разжать широкие, перепончатые кисти.

Но Табео не спешил его убивать. Кровь стекала от шеи на плечо и грудь, но он более не обращал на свою рану внимания. Жюльен, ещё до того как его схватили за горло, заметил среди пигментных пятен шрамы от когтей и острых зубов и решил, что перед ним воин, часто дерущийся врукопашную с другими русалками и ходящий, точнее, плывущий на каких-нибудь акул с одним гарпуном.

Табео немного ослабил хватку, оказавшейся неожиданно цепкой для его тонких рук, и в лёгкие Жюльена наконец ворвался живительный кислород.

— Ты попытался меня убить, — сообщил ему Табео.

— Это Карибы… — прохрипел Жюльен. — Здесь играют марионетками…

Табео непонимающе наклонил голову вбок.

— Нельзя доверять всем, — уточнил молодой человек.

— Я знаю, — ответил Табео. — Просто я удивлён. Ты сказал мне неправду. Ты обманул меня и попытался меня убить. И я этого почувствовал.

— Ч-чего? — не понял Жюльен. Благо его потенциальный убийца ещё немного разжал руки.

— Сказать неправду сложно. Убить близко ещё сложнее. Ты обманул мои чувства. Удивление.

Он быстро разжал руки полностью. Тело Жюльена обмякло, он чуть не упал на спину, дыша так, точно только что пробежал от одного конца набережной до другого. Табео смотрел на него расширенными зрачками, жутко смотревшимися на фоне жёлтой радужки.

— Я не убить тебя, если ты быть моим союзником на суше.

— Хорошо, — выдохнул Жюльен.

Табео руками отбросил часть хвоста назад и принял позу упор на коленях (если бы они у него были в том состоянии, как у людей суши), и таким образом между его маленьким приплюснутым носиком и прямым носом Жюльена расстояние было до неприличия маленькое.

— Дай мне чувство, что ты говоришь правду.

— Чего? — снова не понял Жюльен. Ему становилось всё страшнее.

— Клянись, дай своё сердце, — произнёс Табео гораздо тише, отчего у Жюльена снова побежали мурашки. Вообще моряки говорили, что от голосов русалок можно сойти с ума, что они вызывают очень странные желания. Должно быть, с ним происходит что-то вроде этого. Правда, моряки пугали взрывающимися головами, фонтанами крови из ушей, невыносимыми телесными терзаниями и прочими интересными физическими вещами и менее интересными психическими вещами как полное подчинение воли, превращение разума человечьего в разум русалочий и непреодолимое влечение, как они сказали, ко дну. А Жюльену ко дну не хотелось.

— Хочешь вырвать и съесть моё сердце?

Табео медленно моргнул, жаберные прорези коротко дёрнулись.

— Сердце должно сказать, что твои слова — правда, а руки сообщить мне её.

— Что будем делать, сеньор капитан? — спросил Кхецо Бесник. Та хмуро накручивала на палец локон волос у уха.

— Подвести месье Леграна мы не можем, — наконец сказала она. — Вахтенные идут спать, чтобы быть готовыми к утренней смене, остальные должны быть готовы отразить возможную ночную атаку. Ламарк, готовь со своими фальконеты[2]. Сеньор Кхецо, раздайте особо метким ружья. Хрипелка, на тебе остальные. Поднимаем паруса и идём на срез. Чем быстрее прибудем, тем меньше будет потом проблем.

Морис не понимал, что происходит и почему все разошлись, точно зная, что делать, хотя никто не мог сказать, откуда взялся труп.

— Чего стоишь, Сопляк?! — крикнули ему. — Зажигай нам фонари, тащи ядра и порох! Да не большой, блядь, фонарь, маленькие, нихуя не видно! Хочешь, чтобы в нас пальнули?!

Бедный Морис окончательно запутался, и помогать всем и сразу пришлось Чайнику, который теперь был не такой уж и Чайник. С прибытием новичка и с последующим повышением, он, как ни странно, стал соображать и действовать куда быстрее, и даже успел между перебежками пояснить Морису, что не надо зажигать большие фонари на самом корабле, потому что тогда их могут заметить издали, а нужны маленькие фонари, которые носить, потому что канонирам плохо видно.

— А почему мы всё это делаем? — спросил запыхавшись Сопляк-Балласт, выбирая ядра нужного диаметра.

— Дак напасть на нас могут! — искренне удивился тугодумию товарища Чайник. — Лодка-то не могла прям от острова плыть, она от корабля, а на корабль напали в море. Вот мы делаем, чтобы нас тоже не пожрали, в темноте-то.

— Ясно… — ответил Морис. Теперь ему действительно было ясно, что происходит на "Гумилитии", но загадка трупа с места не сдвинулась.

— Ты стрелять хорошо умеешь? — неожиданно спросил Келд, когда они бежали из трюма с ядрами на верхнюю палубу, точно макаки с апельсинами в лапах.

— Я вообще стрелять не умею, — честно признался Морис.

— Жаль, — искренне посочувствовал Чайник. — А дак мог бы стоять на палубе с ружьём, не бегать.

Опасения Бесник не подтвердились: до самого утра, когда Кхецо пробил восемь склянок первой смены и две второй[3], команда "Гумилитии" ни с чем и ни с кем не столкнулась. Шхуна уже подплыла к небольшой группе островков, где и велась ловля, но команда была вымотана ночным дозором, и потому Бесник отпустила всех отдохнуть пару часов. Сама она, несмотря на увещевания Кхецо, спать не стала, а вместо этого долго смотрела с мостика в подзорную трубу, прочёсывая горизонт.

Когда Йорек спросил капитана о результатах наблюдений, Бесник ответила, вынув изо рта трубку:

— Снаружи нихера. Но, клянусь именем Борджиа и знаменем Быка, если что и происходит, то оно происходит внутри.

Бесстрастный Йорек удивлённо поднял брови.

— Внутри нас?

Бесник закатила глаза, и Йорек поспешно, но тем не менее с достоинством наклонил голову вниз, извиняясь за свою глупость. Огромный северный великан перед маленькой южной птичкой.

— Внутри моря. Где-то в толще, где-то под рифами, где-то, может быть, под этим ёбанными островами — везде могут скрываться твари, которые засунут твой член тебе в рот. И я в лепёшку расшибусь, но посажу этих мразей на короткий поводок и обеспечу безопасность команде и себе.

— И как же, дозвольте спросить, сеньор капитан, вы собираетесь это сделать?

Бесник, дымя трубкой, задумчиво стала прохаживаться по палубе, которую Морис так усердно тёр, но теперь она снова покрылась отпечатками ботинок, сапог, стоптанных туфель, а местами и вовсе грязных босых ног.

— Наш Сопляк говорит, что отлизал их принцессе. Такой, как он, пиздеть не должен, раз крест заложил. Вот я думаю: достаточно ли он глуп, чтобы не понять, обманули ли его или нет.

— Он не глуп, — неожиданно для Бесник сообщил Йорик. — Я попытался его обмануть. Знаете как? Я ему дал денег в долг под залог с условием, что к окончанию срока он вернёт мне в два раза больше, а затем предложил упростить ему задачу, чтобы часть денег он отдал мне уже сейчас. Так он сказал мне, что это классический сор… софирзм…

— Софизм[4], — поправила Бесник.

— О, сеньор капитан умница, — заметил Йорек с по-прежнему непроницаемым лицом.

— Не льсти, у тебя это плохо получается и прибавку я тебе не дам. Чем окончилась история?

Йорек издал короткое "кхе" — это он так засмеялся.

— Он сказал мне, что с такими условиями денег у меня брать не будет, а возьмёт у проститутки, с которой уже успел познакомиться. Ещё и лекцию мне выдал о Сократе. И всё улыбался. Грамотный тупица.

Бесник втянула носом воздух и прошлась дальше, Йорек последовал за ней чуть поодаль.

— Тупица может оказаться ловким предателем. Откуда мне знать, ирландец ли он или наёбывает. Мне нужны только те, кому я могу доверять, и желательно чтобы они ещё были теми, кто удерживает член в штанах, а кружку от бочки. Следи за Сопляком и при малейших крысиных признаках бей по башке и тащи ко мне, sii gentile[5].

— Ja, сеньор капитан.

Послышался короткий тихий всплеск. Оба собеседника рванулись к фальшборту, но успели заметить лишь бледный силуэт чего-то крупного, похожего на хвостовой плавник.

Бесник чётко и осознанно выдала гневную тираду, пожелав обладателю плавника быть изнасилованным ватагой матросов, причём уточнила, как именно, где и как долго.

— Хреново дело, Йор. Будем молиться господу, что они не полиглоты.

Жюльен вернулся домой к ночи. Дверь в рабочий кабинет была открыта, и он вошёл туда.

Кристина при свете честно украденного у Говардов канделябра перебирала бумаги и что-то рядом черкала. Увидев брата — бледного, помятого, с лихорадочно блуждающими глазами, мелко вздрагивающего и растрёпанного, — она быстро оставила своё занятие и бросилась к нему.

— О господи, Жюль, что с тобой случилось? Кто эти люди, мы ещё можем их покарать?

Жюльен отрицательно помотал головой, на его губах возникла странная улыбка, не счастливая, но и не грустная.

— Ты пьян? — с сомнением спросила сестра.

Тот же жест. В принципе, ни запаха изо рта, ни румянца щёк у брата не наблюдалось. Кристина потрогала ему лоб — температуры тоже не было.

— Ты точно не болен? Мне не надо посылать за врачом? Я могу позвать Фанфана и он…

Брат провёл наискось ладонью, прерывая сестру.

— Я не пьян, но хотел бы напиться.

Кристина удивлённо приоткрыла рот и слегка отстранилась от него.

— Ты уверен, что стоит это делать? В твоём состоянии…

Брат зажмурился на пару мгновений, подошёл к столу, хотел сесть на стул рядом, но передумал, вместо этого он выбил дрожащими ногтями по столешнице сбитый ритм песенки:

"По дороге по лоррэнской

Шла я в грубых, в деревенских,

Топ-топ-топ Марго,

В этаких сабо."

Лицо Кристины выражало высшую степень тревоги, на которую было способно.

— Я узнал такое, что лишь крепкое вино… нет, лучше ром… лишь ром поможет мне осознать то, что я узнал.

Сестра с ужасом прикрыла рот ладонью, зная, что Жюльена собьёт с ног и несколько хороших глотков полусухого вина, а уж ром…

Кристина и сама не могла уже твёрдо удержаться на ногах, а потому села на стол, глядя брату прямо в глаза.

— И что же ты узнал? — прошептала она.

Брат закрыл глаза и медленно повёл указательный палец к потолку.

— Комета? Солнечное затмение? Звёзды изменили положение?

В состоянии Жюльена изменение эмоций давалось тяжело, но сейчас он искренне удивился. И даже обрадовался.

Кристина всё прежняя! Всё та же любознательная девочка с серьёзным взглядом, которая потащит его хоть на край света в маленькой лодке и при этом будет следить, чтобы он не простудился. Когда он хотел сообщить ей о низких, грязных, приземлённых вещах, она думает о звёздном небе. Нет, эти интриги, эти деловые бумаги и ножи не для неё. Если они когда-нибудь смогут разбогатеть, то навсегда покинут Карибы и будут жить в Париже, или в Риме, или в Ньове-Флоренции, будут учиться и учить.

— Жюльен?

Брат потряс головой, пытаясь сосредоточиться.

— Прости. Просто я хотел сказать… Вот мы же сейчас ведём войну за передел земли, так?

Губы Кристины с болью поджались.

— А вот если кто-то ещё, тот, кого мы почти не видим, тоже ведёт войну с другими такими же и тоже за передел земли, тоже убивает, обманывает, заряжает и стреляет, вдыхает запах крови и предаётся неизменным удовольствием, зная, что может умереть завтра? Чтобы ты подумала об этом? — Он говорил медленно, словно сам размышлял над этой мыслью.

— Ты болен, брат, — быстро ответила ему Кристина. — Вот что я думаю. Это всё, что ты хотел мне сообщить?

Жюльен открыл рот, но тоже закрыл его. Затем сказал совсем не то, что хотел добавить:

— Один странный человек высчитал, что комета прилетит через пятьдесят один год[6]. Я этому не очень верю.

Сестра встала, подошла к шкафу, где находился алкоголь в бутылях, долго ковырялась в нём и наконец вынула бутылку ямайского рома.

— Напейся и спи. Твоя голова полна бредовыми мыслями.

Жюльен поднялся к себе с бутылкой рома. Кровать была уже расстелена. Молодой человек подошёл к ней сбоку и упал лицом в одеяло. Долго так лежал неподвижно, прежде чем смог наконец встать и начать раздеваться. Сделал большой глоток из бутыли, затем нашёл платок, смочил его ромом и начал протирать свои раны. Занозы вынимать сил уже не было.

Кое-как обработав себя, он лёг в кровать на живот и потушил лампу.

Кристина сделала вид, что не заметила чудовищных царапин, идущих от шеи вниз через грудь, и покусанных рук брата. Когда он стоял рядом со столом и барабанил мелодию песенки, она разглядела, что это действительно были следы зубов, но это были не зубы акулы или какой-нибудь другой рыбы. Такие же следы находили на трупах моряков и рыбаков, которые отправлялись в стороны рифов.

Кристина давно разочаровалась в боге, который отвернулся от них тогда, при нападении иберийцев на Гренаду, и не спас их мать. Он не помогал им в долгих скитаниях по Антильским островам, когда у них обманом отобрали последнее имущество и они с братом, будучи ещё маленькими детьми, танцевали под отвратительный аккомпанемент скрипки отца, а им бросали мелкие монетки.

"Повстречала трех военных

На дороге на лоррэнской —

Топ-топ-топ Марго,

В этаких сабо.

Посмеялись три военных

Над простушкой деревенской —

Топ-топ-топ Марго,

В этаких сабо…"

Ей предлагали стать проституткой, когда ей было всего двенадцать, почему бог не заткнул им рты? Они обрели спокойствие лишь когда осели на Аматоре и отец устроился в какую-то контору при губернаторе. Она была старше и поэтому всё помнит. И не прощает.

Но сейчас ей захотелось обратиться именно к этому немому и равнодушному существу.

— Отче наш, иже еси на небеси, если ты всё же слышишь меня там и понимаешь, что я несу смерть не ради выгоды твоей, но помогаю карать твоей деснице, убереги брата моего Жюльена от русалок и даруй мудрость обмануть их. Это не наша война и не пристало людям помогать чудовищам, так пусть же эти женщины не украдут его сердце.

Слово "член" Кристина произнести не решилась. Жизнь важнее плоских удовлетворений, пусть ими и придётся пожертвовать ради оной.

1. Пороховая мартышка — низшая должность в команде пиратского корабля. Обычно её выполняли портовые мальчишки, делая самую грязную работу: поднося порох и ядра канонирам, работая лазутчиками и т. д.

2. Фальконеты — небольшие пушечки калибром примерно от одного до трёх фунтов (вес чугунного ядра не превышал 0,5 кг, диаметр канала ствола около 50 мм). Они крепились не на колесных лафетах, а на вертлюгах, то есть их было гораздо легче переносить и наводить.

3. Склянки били (то есть звенели в колокол) каждые полчаса. Кхецо отбил до пяти часов утра.

4. Софизм — суждение, которое поверхностно кажется правильным, однако в основе содержит преднамеренную ошибку с целью запутать противника. Один из примеров софизма — рассуждение, почему девушка не человек.

5. Будь добр (итал.)

6. А вот теперь, дорогие начитанные мои читатели, попробуйте высчитать, в каком году происходит действие, зная периодичность появления этой кометы))) потому сам автор забыл