Алые воды "Карибского супа"

Глава 15. Битва двух стихий. Часть 3: Голова, прижатая к груди

— Бесник повела "Вегу"???

Иберийцы очень скоро пожалели о своём решении, потому что увидели, как забурлила позади вода. Лишь гордость не позволила им показать свой страх перед девушкой, которая, возможно, добровольно раздвинет перед ними ноги.

Бесник знала, как спровоцировать русалок: Кристина дала ей брюки Жюльена, а пропитанные русалочьей кровью штаны девушки тащились за кораблём на линьке.

Уже начали свистеть иглы, но катапульты пока не запускали: несмотря на то, что "Вега" была тяжело нагружена порохом и спиртом, расстояние было ещё слишком велико.

— Что ты хочешь сделать, крошка? — спросил тот матрос.

Бесник, стоя за штурвалом, указала рукой на небольшой залив впереди, возле которого и были скалы.

— Надо там яд разлить, чтобы эти твари подохли.

— А много яда? — поинтересовался кто-то.

— Десять бочек. Его из рыбы добывали, а рыбу мы сами ловили, — охотно сообщила Бесник.

Иберийцы испуганно переглянулись.

— Это много… А он очень ядовитый?

— Кто? — не поняла Бесник.

— Яд.

Девушка фыркнула:

— Ну раз яд, значит, блядь, ядовитый!

Иберийцы снова переглянулись.

— Понятно…

Вскоре русалки начали догонять, и Бесник попросила вылить одну из бочек за борт.

Матросы понюхали воздух.

— Так это ж ром! Грязная шлюха, ты нас обманула!

Бесник укоризненно посмотрела на них.

— Так яд на спиртовой основе, неграмотные вы выблядки. Впрочем, можете попробовать, и мне будет очень приятно, когда вас раздует.

Иберийцам пришлось смириться.

Спирт между тем сработал: русалки, плывшие в первых рядах, затормозили и потеряли координацию, вдобавок им обожгло слизистые оболочки. Но до залива было ещё далеко.

— Вылейте ещё две бочки! — попросила Бесник.

Матросы жалобно посмотрели на неё:

— Две бочки с ромом?

— Две бочки с отравленным ромом! — кивнула девушка. — Быстрее, я не хочу, чтобы мне выстрелили в спину!

— Так давайте я встану за штурвал! — предложил один из матросов, и Бесник ему уступила.

Русалки попытались запустить катапульту, но было очень мелко, акулы царапнули пузами дно, и картечный дождь просыпался на них самих. К счастью, с маленькой высоты.

— Но бочки всё равно вылить! — велела Бесник, и иберийцам пришлось послушаться. Тем более что девочка-вестовая на рыбе-меч сумела проскочить через спиртовую полосу. Узнав Бесник, она ехидно улыбнулась и развернулась назад — сообщить, что сушеходный союзник умерших в мучениях предателях ещё жив. И хоть при ней не было оружия, моряки испугались и застрелили её из пистолетов.

— Это был ребёнок… — поморщилась девушка.

— И что? — не поняли иберийцы.

— Надо убивать взрослых, на которых много золотых украшений. Среди русалок есть королева… да и нахуя я вам это объясняю, — Бесник махнула рукой и увернулась от пущенной кем-то иглы. — В принципе, мы уже на месте. Выливайте все бочки.

Пусть Бесник только что осудила убийство вестовой, но ей отрадно было смотреть, как русалки задыхаются под водой, слепнут, рвут на себе кожу, шатаются, как канониры спьяну ломают катапульты, как животные впадают в ярость и несут всадников… Ром превращал людей в скот, а русалок и вовсе в агонизирующую живую массу. Кристина была права: слово "ром" и слово "смерть" для русалок означало одно и то же.

Довольно хмыкнув, Бесник спустилась в трюм, где сняла лампу, вынула из неё догорающую свечу и подожгла заранее заготовленный длинный фитиль, ведущий к нескольким десяткам пудов пороха.

Затем вышла из трюма с самым невинным видом и прошла к корме, мысленно отсчитывая секунды. Иберийцы правили к берегу, огибая скалы.

Бесник перелезла через фальшборт, следя, чтобы в неё не выстрелили из арбалета. Затем осторожно развернулась к недоумевающим иберийцам.

— Как говорят у вас на родине, adiós, nos vemos en el infierno (прощайте, увидимся в аду (исп.)), — и с этими словами шагнула в бурлящую воду.

Бесник ошиблась на пару секунд.

Артемида слышала, что сама Тиамат, Регина Трихехо, была сегодня со своим кланом. Не очень же она мудра. Какой толк — находиться рядом с солдатами, дышать с ними одним кислородом, обонять их выделения… бр-р-р, мерзость! Сама мысль о равенстве с этими отродьями дна вызывает тошноту. Регине не место среди своих воинов, она проливает свой гнев сверху. Но сейчас у Регины хорошее настроение.

Если день сегодня такой прекрасный, небо затянуто тучами и солнце, возможно, вообще не выглянет, почему бы не оглядеть получше тот мир, которым она будет владеть? Теперь-то ей ничего не угрожает: предатели убиты, старые игрушки сломались, а новых пока нет, а её доблестный клан с новым оружием легко сокрушит Трихехо.

Артемида взяла с собой двух антресов и решила поглядеть на брошенный городок на островах Кайкос.

К её удивлению, там кто-то копошился. Странно, вроде бы, когда пришли другие сушеходы, старые ушли. А теперь там опять какие-то сушеходы. Чем они заняты?

Артемида подобралась почти к самому берегу, пользуясь тем, что к пристани теперь боялись даже подходить.

— Ви! — хлопнула она по боку одного из антресов. — Погляди, что там происходит!

Антрес выполз на деревянный помост и прищурился.

— Большой тонкий столп. К нему привязан сушеход со светлыми волосами. Под ним щепки как от кораблей сушеходов. А рядом другие сушеходы. Кажется, у них в руках огонь.

Артемида тоже выползла и просмотрелась.

— Похоже на то. Но зачем они это делают? В смысле, зачем они поджигают дерево, понятно — чтобы согреться. Но зачем жечь другого сушехода? Они хотят его съесть?

Она задумалась.

— Я, может, тоже хочу попробовать! — заявила она и толкнула другого антреса. — Приведи сюда нескольких солдат с арбалетами. Регина хочет отведать пищи сушеходов в знак того, что теперь их мир принадлежит ей!

Артемида слишком плохо видела, чтобы узнать в сжигаемом сушеходе Мориса. А тот был слишком измотан, чтобы поднять голову. Он не стал молчать под пытками и честно рассказал иберийцам всё, что знал про русалок. Но сказанное им казалось столь невероятным, что ему ломали пальцы, иберийским сапогом дробили кости ног, вздёргивали на дыбе, пытаясь добиться правды, но он рассказывал ещё более невероятные вещи, которые, как ни удивительно, совпадали с тем, что видели разные люди. В итоге Мориса признали колдуном и решили от греха подальше сжечь. Что, собственно, и делали в то время, когда их заметила Артемида.

Когда в распоряжении Регины были парализующие иглы, костёр уже пылал.

— Что же они делают? — хмурилась Артемида. — Огня слишком много. Они всё испортят! Надо их остановить: наверное, с голоду они сошли с ума и думают, что если жечь сильнее, то он скорее изжарится, но от него останутся только угольки!

Вот так вышло, что относительно мирных жителей постигла та же участь, что и тех, кто пытался бороться с русалками.

— Огонь надо потушить! — воскликнула Артемида. — Кровь — это вода жизни, но вода. Антресы, потушите костёр кровью сушеходов!

Крови отказалось недостаточно, поэтому антресам пришлось ползти до моря, набирать воду в желудок и лёгкие и тащиться обратно.

В это время "изжаренный", чья кожа на нижней части тела уже обуглилась, зашевелился.

— Арте… мида…

Зрачки Регины расширились.

— Морис? Это ты?

Она рискнула приблизиться к полузатушенному костру и взглянула в лицо тому, кто раньше был её игрушкой.

Морис, измученный, усохший, потерявший сначала себя, а затем и человеческий облик, живший за счёт только слепой преданности Артемиды, наконец увидел её — ту, кто заставила его забыть и мать, и брата, и родину, и всё его прошлое, и ненависть к Альбиону, и любовь к людям. Отказаться от Бесник, от Марты, от Келда. Забыть решительно всё ради неё.

И вот она здесь… Рядом… Приползла за ним…

Морис слабо улыбнулся. Артемида широко оскалилась в ответ.

— Это ты! Какой же долгоживущий!

— Да-а… — протянул Морис, но тут его голова опустилась.

Артемида перестала улыбаться.

— Морис? Морис! Ответь мне, своей архесе! Ответь мне, моя рыбка!

Морис не отвечал.

Спустя минут десять русалки всё-таки вытащили его из костра, но, когда попытались потушить огонь на теле, от сушехода отвалились его ноги.

— О нет! — завизжали стрелки. — Он распался!

Артемида обхватила его за голову. На лице, повторяющем линии черепа, с содранной кожей, с проплешинами, поражённым каким-то отвратительным грибком, с выпавшими и выбитыми зубами, а теперь ещё и обгоревшем, застыло… счастье.

"Он умер", — догадалась она, снова улыбнулась и поцеловала это мёртвое, полуразложившееся заживо лицо, несмотря на отвратительный запах. Затем завела одну руку за пояс и вынула Поцелуй Иуды — знаменитый клинок Анасисов, именуемый также "кусем".

Вскоре голова Мориса была отделена от бренного тела, что по её вине столько мучалось. Артемида довольно прижала к себе трофей.

— Мой Морис, — проговорила она. — Навсегда.

Русалки, в особенности антресы, смотрели на свою Регину с благоговением и страшно завидовали отрубленной голове.

Кристина ненавидела себя в эту минуту. Ей и так чуть не стало плохо, когда она поняла, что у Шестёрки оторвана левая кисть и часть предплечья. Ламарк кое-как наложил жгут и забинтовал. Ему тоже было плохо: в игле, что вонзилась в его ногу, был какой-то яд, из-за которого у канонира поднялась температура.

— Карамба! — воскнул Гектор, отчего сразу же сжался от боли.

"Сломаны рёбра, да и в лёгких осело много пыли", — машинально отметил Ламарк.

— Я должен спасти Джулию, — уже тише добавил Шестёрка, тем не менее пытаясь вернуть себе привычную ухмылку. — Она ж вспыльчивая, корабль от её гнева сам взорвётся..

— Слышь, бушприт косоглазый, ты даже дышать не можешь нормально! — осадил его Фил.

Хэм сочувствующе глядела на обоих. Кристина вытирала воспалённые влажные глаза. Остальные выглядели побитыми и печальными.

Гектор подавил желание заплакать, чтобы промыть очи и хоть как-то снять адскую боль.

— Я обещал Йореку и вообще всем, выеби меня чёрт. На шлюпке долго, эти сучки криворукие не догребут, я вброд доберусь. — Он посмотрел на дочь губернатора, теперь уже сироту. — Есть заряжённый пистолет, или при тебе только твои сисечки?

Кристина поджала губы.

— Я тебе дам, пойдем со мной к лагерю, он по пути. — Она помогла Гектору вылезти из шлюпки.

"Пойдём" было сказано чисто символически: они понеслись как угорелые, сбивая ноги, превозмогая боль и усталость. Притом что Шестёрка иногда останавливался и плевал кровью.

"Не добежит", — каждый раз думала Кристина, оборачиваясь. "Сняла бы это мокрющее платье, в белье бежать быстрее, и мне приятнее будет", — размышлял Гектор, мотая почерневшими, пропитавшимися водой и кровью дредами.

На месте стычки с иберийцами оставались на дежурстве только два раненых матроса, которым, в общем-то, было всё равно, что происходит. Тем более что их корабль, заметив русалок, поспешил отплыть в открытое море.

Кристина быстро зарядила однорукому и пока не способному на такие фокусы Шестёрке два пистолета и ещё раз уточнила, где должна взорваться "Вега". Спустя минуту Гектор уже исчез из виду.

"Не добежит", — вновь подумала Кристина.

Чувство долга перед семьёй заставило её пойти проверить, как там погибшие отец и брат. Но, когда она одёрнула парусину, которой прикрыли убитых, из её груди вырвался вскрик: губернатор был, а Жюльена не было.

К воде по мокрому песку вёл след, точно кто-то тащил тело.

Её не было всего несколько минут…

— Эй, вы, ублюдки! — накинулась она на матросов. — Вы, блядь, не видели, что кто-то взял и утащил тело?!

Один из иберийцев посмотрел на неё единственным глазом.

— Мы выдели, сеньора. Просто это была русалка.

Кристина тряслась сама не зная от чего: то ли от гнева, то ли от страха.

— Что за русалка?

Одноглазый пожал плечами.

— С хвостом.

— Пиздец, да они все с хвостом! — зарычала девушка

— На голове хвост, — уточнил другой матрос. — Гладкий, как у бобра.

— Не, — помотал головой одноглазый. — У бобра другой хвост. А я слышал, что зверь есть такой, выхухоль. Вот как у неё хвост, так и у русалки на голове был хвост.

Кристина устало вздохнула.

— Полезная информация. Merci, что уж сказать…

— Не за что, сеньора, — не понял сарказма одноглазый. — Да поможет вам господь смириться с вашей утратой.

— Пошёл нахуй, — бросила ему Кристина и побрела вдоль берега, высматривая на камнях у воды и под водой клочки одежды и следы крови.

Вскоре она обнаружила, что тело вытащили из воды и потащили по песку в заросли.

В сыром полумраке кто-то что-то рубил ножом, и это что-то было мягким, но упругим. Пахло кровью и солью.

Кристина побоялась идти дальше безоружной, а потому попыталась высмотреть со своего расстояния, кто же там сидит.

— Э-эй… — осторожно позвала она спустя несколько минут, в течение которых звук продолжался.

Кто-то в зарослях ощутимо вздрогнул и начал рубить быстрее. Раздался отвратительный чпокающий звук, как будто кто-то рвал сырую куриную тушу, вынимая из сустава голень.

Пару мгновений спустя на Кристину прыгнули.

Мир погрузился во тьму.

Бесник ошиблась на пару секунд.

Порох взорвался раньше, и она не успела прыгнуть в воду и погрузиться на дно, вместо этого её выбросило.

Вода со спиртом обожгла лёгкие, но это и в сравнение не шло с тысячеиглой болью, поразившей правый бок, низ живота, плечо, щёку…

Тьма, свет, холод, жар — всё смешалось, и всё было смерть. Кажется, что ноги и вовсе не шевелились, поэтому девушка отчаянно дрыгала руками, пока не ободрала кожу о попавшие под пальцы камни.

Это было дно.

Оставалось только, щупая его, слепо двигаться в неизвестное направление, не зная зачем, не понимая почему. На каких-то забытых рефлексах, которые до последнего не давали просто умереть.

Скалы были относительно пологими у основания, и Бесник удалось на них выбраться и лечь на левый бок — в правый со стороны спины, разнеся кишки в кашу, вошёл кусок "Веги", и Бесник поняла, что это, скорее всего, смертельно. Ей казалось, что она горит заживо, хотя огонь не перекинулся на неё.

Зато вокруг море пылало — точнее, пылала спиртовая плёнка. Пылала "Вега", разлетевшаяся на куски и убившая иберийцев и оказавшихся поблизости русалок.

Кто не задохнулся, не погиб от взрывной волны или обломков, тот теперь горел.

Бесник лежала, пока не выгорел весь спирт, но смерть не приходила, а боль оставалась. Она ощущала себя таким маленьким, таким жалким существом, чья жизнь и гроша не стоит, кто и дышать не может, и видеть не в силах, и слышать не в состоянии. Только неясные образы, только отголоски взрыва. И бесконечная, мучительная, разрывающая боль.

Ноги мёртвые… Наверное, это из-за того, что и со спиной что-то случилось.

Смерть… Она не приходит, она рядом, но не забирает…

Неужели это из-за того, что она отказалась от бога?!

Но если он есть, почему он такой жестокий, почему он допускает это?

Или…

Или он просто безвольный наблюдатель, который хотел бы спасти многих, но однажды не спас никого?

Значит, он не всемогущий…

Наверное, он не такой, каким его представляют настоятели…

Наверное, он устал, что его постоянно попрекают. Что им пугают. Что боятся. Что просят и не дают ничего взамен, а вместо этого творят от его имени всякие ужасные вещи.

Наверное, он сдался…

Такие странные мысли пришли в голову Бесник. И тут она поняла, что рядом с ней кто-то находится, а перед глазами становится светлее.

Значит…

Значит, это правда?!

Он есть?!

И лишь перед смертью она смогла заглянуть дальше тех книг, что им читали в монастыре, дальше проповедей, дальше молитв, дальше крестов, дальше безверия…

— Боже… — прошептала Бесник, и на её губах появилась слабая улыбка. — Я знаю, что ты не справился… ничего страшного… если мы как ты… твоё подобие… и тоже не справляемся… Я не виню тебя… больше… Про… Прости меня… За… Забери… хоть куда-нибудь… пожалуйста… И их забери… всё бессмысленно… а это… это значит… что всё неважно… это просто есть… — Она через боль вдохнула побольше воздуха. — С каждым нашим поражением в нас что-то меняется… Однажды у нас будет последний проигрыш, после которого мы станем достойными тебя… Теми, кем ты нас хотел видеть… Мы ещё не те… но дай шанс… однажды мы все станем теми, кого ты хотел бы любить…

Она чувствовала, что пришедший за ней кивнул, и хор ангелов вокруг неё зашелестел крыльями. Наверное, это потому, что она осознала и раскаялась?

Бесник не поняла, что тучи начали расходиться и на небе появилось солнце, а вокруг неё собрались выжившие русалки, среди которых было несколько центурионов Анасис и элита Трихехо во главе с Теодосией и её матерью — Региной клана Тиамат.

Теодосия, будучи главой разведки, поняла примерно половину фраз из речи Бесник и перевела остальным:

— Она говорит: это не страшно, что они, сушеходы, нас побили, потому что для них это бессмысленно. С каждым поражением они будут понимать, что были неправы, и когда-нибудь они станут такими, что мы сможем их полюбить.

Русалки с уважением и восхищением закивали. Ещё бы: сушеходная археса, которая убила почти целую центурию клана Анасис и половину отряда Трихехо, теперь извиняется перед противником, осознавая свою погибель!

Русалки обожали пасмурную погоду, но этот день принёс им много бед. Да, они убили многих сушеходов, но достойные воины отдали за это жизнь. Они столкнулись с теми препятствиями, о существовании которых даже не догадывались. Они недооценили своего врага, и это стоило им многих жизней. И пока главный враг так силён, вражда кланов может немного подождать. Теперь и Трихехо были против сушеходов: благодаря Бесник предатели со стороны Анасисов погибли, а тот пират, что плавал с Бартоломью, который также попытался убить русалок с помощью спирта, за что и был расчленён, — тот пират остался жив: наездницы не нашли его голову среди трупов.

Но, конечно, все эти жалкие антресы не сравнятся с чёрноволосой крючконосой архесой, которая пала жертвой своей же ловушки.

Тиамат прокашлялась и заговорила:

— Властью, данной мне кровью предков моих и венцом матери моей, я, Тиамат Трихехо, провожаю врага своего, архесу-сушеходку по имени Бесник Ринальдино, из бытия жизни в послесмертие. Желала бы я видеть эту архесу своим союзником, но только союз атлатетис и сушеходов невозможен, пока те могут лгать с открытыми ладонями.

Клан Анасис мрачно кивнул: история о взятии заложников благодаря провалу Мориса и хитрости Бесник сильно огорчила русалок.

— Но будет нечестным, — продолжила Тиамат, — если тело архесы съедят рыбы, как тела обыкновенных атлатетов, или околоводные птицы, как дела предателей…

Бесник тем временем избавилась от наваждения и теперь приподнялась на локте, с ужасом глядя на окруживших её чудовищ.

— …А почему пусть каждая, кто избежала смерти от неё, примет тело её как часть своего тела! — закончила Тиамат.

Когда русалки обнажили зубы, последней связной мыслью Бесник было: "Надо было не выплывать на поверхность".

Гектор бежал, бежал спотыкаясь, падая в песок, но снова поднимась. Бежал по мелководью, спотыкаясь о камни и падая уже в воду, но снова поднимаясь. Он слышал грохот взрыва, видел вдали пламя, но не давал себе наполняться отчаянием. Как когда-то он верил в предсказания своей приёмной матери, так и теперь он верил, что Джулия сумела спастись.

Дышать было очень больно. Казалось, каждый вдох забирает год жизни. Но он продолжал бежать.

За все его годы, когда он искал и не находил счастья, Джулия с первой минуты, как он увидел её за штурвалом, с первой их стычки, с первого шрама от неё — одержимость. Сначала он мечтал о том, как убьёт её. А потом… а потом произошло то последнее сражение, когда её изгнали. Он был на другой стороне, против неё. Но теперь с этим покончено.

Они — одно и то же, но на разных гранях. Они — бесконечно разные. Они как карты Таро — смысл глубже, чем изображение, две карты говорят больше, чем одна, у двух карт вместе смысл иной, чем по отдельности.

Джулия — его счастливый бросок, который изменит судьбу и положит конец нищете, падениям, бессмысленным авантюрам, бегству и уловкам. Джулия не может умереть.

Над морем раздался крик, сопровождаемый настолько жутким, до тошноты, хрустом, что у Шестёрки помутилось в голове и мир на мучительно долгие мгновения ушёл из-под ног.

— Не-е-ет! — выдохнул он и упал лицом в воду, пуская пузыри. Вынырнул, попытался плыть, но тут левую руку скрутило болью так, что всё тело парализовало, и Гектор едва не утонул на глубине по пояс.

Еле выбрался, рванул по суше, но задохнулся и вынужден был остановиться.

Воздух, вода, да весь чёртов мир назло ему точно превратился в холодный застывший суп! Как там его на родине Бориса, холодец? Да, воздух стал как холодец, сквозь который надо продираться, прорываться, чтобы хоть шаг… хоть полшага…

Так медленно!

Так жестоко!

За что?!

Как же он ненавидел своё жалкое тело, как же хотелось выйти из него и призраком помчаться к Джулии!

Но он всё же снова побежал, на ходу вынимая пистолет.

Может, ещё не поздно… Может, это только контузия, фантазия его больной головы, и на самом деле этих ужасающих, выворачивающих наизнанку воплей нет…

Бесник в своё время так и не поняла, сильные ли у русалок челюсти или слабые. Вроде бы они обглодали человека в лодке, а вроде бы не могли откусить вяленую свинину. Им приходилось мотать её в воде, где они сидели и, между прочим, мочились, но иногда выбора у них, видимо, не было.

Теперь же она убедилась, что челюсти у русалок сильные, а зубы очень крепкие.

— НЕТ! НЕ НАДО! ПРОШУ! МАМА! МАМОЧКА! ОТЕЦ! ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!!! НЕ НАДО!!! ГЕК!!!

Пальцы звонко хрустели, отрываясь от кисти, исчезая внутри чужой утробы, мышцы сочно чавкали, без возможности вновь сократиться, кожа отрывалась клочками, кости ломались — русалочьи зубы были остры, их было много. Кто не справлялся своими силами, тот помогал себе ножом. Кто-то вырывал кусок и отползал поглощать. Но все, вся эта толпа синих и красных, заживо рвали, кусали, грызли одно живое существо, которое всё не могло умереть. Много зубов, много ножей, а цель одна — поглотить Бесник без остатка.

Кровь стекала по каменному монолиту в воду тонким ручейком, в воздухе висел душный алый туман, пахнущий железом и водорослями, солнце прожигало спины русалок, но они продолжали кусать, рвать, глотать. Они должны были поглотить всё, не оставив ни кости, ни железы, ни петли кишки. Это было отвратительно, но это велела им археса, и это был их долг.

Бесник не кричала, потому что сорвала связки, да и в шее у неё зияли дыры.

— НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!

Гектор чувствовал, что его разрывает изнутри.

Опять!

Он опять был на другой стороне! На противоположной!

Бах!

Кто-то из русалок дёрнулся и упал. Но остальные не остановились.

Вот она, королева! Пусть с красными волосами, но на ней много золота.

Шестёрка подавил желание разорваться на тысячу осколков и прицелился в Тиамат, которая держала руки на голове Бесник.

Чужака заметила Теодосия, которая приготовилась прыгать.

Бах!

Теодосия, чей рот, подбородок, шея и руки были все в крови Бесник, зашипела от боли: пуля попала ей в живот сбоку от пупка.

Очень больно.

Но, сука, не смертельно!

От бесконечного отчаяния Гектор запустил в толпу тварей сначала один палаш, затем другой, но не один из клинков не убил русалок. Даже стоящее в зените солнце причиняло им куда больше вреда.

И тогда Шестёрка окончательно вышел из себя.

Он рвал уцелевшей рукой на себе кожу и волосы, орал, точно и его жрали заживо, валялся по песку, как эпилептик во время приступа, бежал к воде, обжигался ею и отпрыгивал обратно, чтобы снова бить песок и камни всем своим телом.

Сознание окончательно покинуло его, когда Тиамат, разбухшая и покрасневшая от солнечных ожогов, подняла высоко над толпой русалок оторванную голову Бесник, или Джулии, или капитана Ринальдино. Голова с развевающимися чёрными волосами и искажённым страданиями лицом.

Кристина открыла глаза.

Над ней были узковатые, но многочисленные листья невысоких прибрежных деревьев. Рядом кто-то сидел. Она приподняла голову, а затем обнаружила, что вообще-то даже не связана, и это не плен.

Возле неё сидел, сложив хвост вдвое, Табео.

Он прижимал к себе голову Жюльена. Кровавая трещина тянулась от места чуть выше правого виска к правому глазу.

Кристина вскочила на ноги, но у неё закружилась голова, так что пришлось сесть.

— Зачем? — спросила она, удивляясь, почему это не прозвучало злобно или угрожающе.

— Он мой, — робко ответил Табео.

Кристина прижала пальцы к вискам. Ей стало казаться, что она в каком-то другом мире, где никакой логики нет, а смерть лишь иллюзия.

— Что значит твой? Это мой брат и он умер. Зачем тебе его голова?

Табео моргнул и прижал к себе голову сильнее.

— Верни её на место, — попросила Кристина, а затем поняла, насколько её просьба бессмысленна.

— Не могу, — ответил Табео. — Он мой. Так надо.

С этим словами он скользнул, очевидно, к какому-то ручью и исчез с глаз Кристины. Преследовать его сил у девушки уже не было.

Наверное, это он оттащил её в заросли. Судя по всему, наконец-то выглянуло солнце.

Русалки больше не могут находиться на воздухе и при этом не получать ожогов, а это означает, что у них есть часов семь-восемь до заката, чтобы покинуть это проклятое место.

Вся в песке, земле, с прилипшими на лицо листьями, в мокром, грязном, разорванным, окровавленном платье, со стёртыми до мяса ногами, растрёпанная, осиротевшая, уничтоженная, потерявшая всё, Кристина вышла, шатаясь, к воде.

Это война.

Даже если они не проиграли, они обречены.

Жертв будет ещё много. Карибы не будут прежними и теперь точно не будут казаться раем.

Только кто с кем воюет?

Все против всех.

Гектор не мог понять, где он.

Над ним было небо, оно было ясным, и, кажется, вечерним.

Он немного шатался и, кажется, испытывал саднящее жжение в левой руке… точнее, в обрубке левой руки. И в области живота… И головы… И груди… Везде. Болело всё. Решительно всё.

Рядом с ним кто-то прошёл. И этот кто-то заметил, что он очнулся.

— Ничего себе… Быстро ты. Я думал, что хоть недельку твой противный голос не услышу.

Гектор моргнул.

— Доктор-пушка Ламарк, ты что ль?

Рядом засопели.

— Угадал.

Гектор попытался сделать вдох поглубже, но тотчас почувствовал, как в него вонзили зубы сто русалок.

— Тихо-тихо! Советую не двигаться вообще: эти твари попытались тебя вскрыть.

Ламарк наконец-то попал в поле зрения Шестёрки. Он выглядел ещё более убитым горем, чем Гектор себе представлял. Хоть теперь и чистым, в новой рубашке.

Гектор понял, что и сам не в старом камзоле, а, честно говоря, без одежды вообще, в одних окровавленных повязках.

— Прости меня, — тихо произнёс он, пока Ламарк ещё был рядом и поправлял свои труды над чужим телом. — Я не смог помочь. Я подвёл его.

Бывший канонир, а ныне главный врач, тяжко вздохнул.

— Ты не виноват, у Йорека всегда странные мысли в голове были…

Гектор облизал пересохшие губы.

— Я не про… — Он прервался из-за рези. — Я про… Дж…

— Кристина всё сказала, — быстро прервал его Ламарк и встал, чтобы идти к другим раненым.

— Ты не пони… ш-ш-ш… — Но тот уже ушёл.

Спустя время Гектор догадался, что они все на "Гиацинте", и это единственная причина, почему они чистые, им есть чем лечить раны, они вдали от проклятых Эспаньолы и Кайкос и их не добили иберийцы.

Ворон и Змеиный Глаз. Бестолковые, но хорошие друзья. Везут их в Тортугу, где они, возможно, станут героями с печальной судьбой. Вряд ли никто не будет знать о таком: капитаны рассказали, что в открытом море плавали альбионские и галлийские корабли.

До ночи все выжившие молчали, и лишь на следующий день у них нашлись силы и желание обсудить, что же произошло и как погибли их товарищи.

Они собрались на нижней палубе, их усадили за стол. Кто не мог сидеть, тех положили рядом. Гектор, как выяснилось, не мог из-за попытки русалок вспороть ему живот, прерванную солнечными ожогами и появлением Ламарка.

— Кхецо мачтой грохнуло, — вдохнул Фил Одноглаз. — Он побежал в каюту, чтобы вытащить какой-то сундук ёбанный. Я его потом откопал. А это сундук капитана Бесник, во как. Я там ничего не понял, я по-авзонски не читаю.

— Педро Один застрелили, — коротко сообщил один из пиратов. — Лучше бы Бориса. Хотя его тоже убили.

— Зачем мы умирали, если это не помогло? — пожаловался матрос с рыжими вихрами.

— Зато много русалок убили, — возразил второй, бритый матрос.

— Всех жалко, — коротко бросил Ламарк.

Хэм молча закрыла лицо ладонями.

— Табео забрал голову Жюльена, — рассказала Кристина. — Не знаю зачем. Ответил, что так надо.

Гектор вздрогнул.

Кристина посмотрела на него воспалённым глазами.

— Что случилось с Джулией? Ламарк сказал, что не нашел её, только тебя. Ты видел её?

Гектор закрыл глаза, и тотчас перед ним всплыло самое мучительное, самое чудовищное зрелище его жизни…

Он распахнул глаза так широко, точно это помогло бы обернуть время вспять.

— Я видел её, — и замолчал.

Все посмотрели на Гектора так, точно он стал вторым Иудой.

— Видел он её, блядь. Пиздец достижение, — выразил общую мысль Фил.

— А что ж не спас? — зло бросил бритый матрос.

Гектор вопреки запретам Ламарка сделал глубокий вдох.

— Да, блядь, я видел её! Я видел, как её пожирали, я видел, как она превратилась в мясо, которое сожрали эти твари, и я видел, как королева Трихехо прижала к своей груди её голову! Я, нахуй, видел это! И вы все, блядь, должны знать, что от каждого из вас останется только голова! Самое, сука, для них ценное! А потому научитесь ею уже пользоваться!

Некоторое время Ламарк затягивал хрипящему Шестёрке повязки на груди под гробовое молчание, нарушаемое лишь скрипом и командами боцмана наверху. Когда Гектор затих и отключился, тишина стала физически давить.

— Умер капитан наш, осиротели мы! — наконец нарушил молчание рыжий матрос и зарыдал.

Внезапно Кристина вскочила со стула.

— Хватит! Хватит жалеть себя! Мы должны отомстить им, отомстить за Бесник, за Кхецо, за Йорека, за Педро с Борисом, за всех, кто умер! Вот только так — команда оборванцев, чей капитан, уж простит меня Гектор, бывший бродяга и предсказатель! — мы не справимся. Никак. Либо с большими потерями. Нам нужны те, кто был, как капитан Ринальдино! Авзонские морячки! Альбионские военные корабли! Отважные галлийские солдаты! Нам надо плыть в Старый Свет за помощью! Не шайка пиратов должна определять судьбу Карибов, это война человечества против морских тварей! Я найду способ привезти всех сюда, и мы убьём русалок, мы знаем их слабости! Наш путь лежит в Старый Свет!

На щеках Кристины играл румянец, но никто не разделил её энтузиазма. Все с тоской опустили головы, а лежащие уставились в потолок.

Кристина посмотрела на Ламарка, который сидел на корточках возле Гектора.

— Пьер, ты же понимаешь, что с такой стратегией у нас нет шансов?

Ламарк с сочувствием посмотрел на неё, после чего коснулся пальцами своего плеча (рукав был засучен), где были вытатуированы имена его капитана и мателота. Набил тем же вечером у человека из команды "Гиацинта", чтобы не напиться с горя.

Кристина осознала, что очень хотела бы видеть там и своё имя.

Она подошла к бывшему канониру, присела рядом и коснулась руками его щёк.

— Пьер, поплыли со мной, хорошо? Прошу тебя.

Ламарк опустил голову, с болью закусив губу.

— Прошу тебя, — повторила Кристина. — Джулия хотела бы, чтобы мы больше не погибали, а въебали русалками хорошенько. S'il te plaît, Пьер, s'il te plaît, прошу тебя…

Она приподняла его голову за подбородок, склонилась над ним, намереваясь поцеловать в губы, и плевать ей было, что на них смотрели.

Осталось совсем чуть-чуть, он не отворачивался…

— Я вам не мешаю? — подал голос снизу Гектор. Оказывается, он был в сознании, хотя его выходка дорого обошлась ему.

Ламарк оттолкнул от себя Кристину.

— Хрен его знает, что хотела бы Джулия, но она свой выбор сделала, — буркнул он.

Губы Кристины задрожали.

— Почему ты такой… такой…

— Сухарь вонючий? — уточнил Ламарк, и девушка поняла, что он с трудом сохраняет спокойствие. — А что мне делать? Я вот этого, — он хлопнул Гектора по левому плечу, — зашивал, обратно ему кишки запихивал. Я людям руки отрезал, вынимал пули, осколки вытаскивал. Мне плакать по каждому убитому, или бравую речь толкать, как ты?

— Но ты же любил Джулию! — продолжила давить на него Кристина.

— И что? — ответил Ламарк, чей голос начал предательски дрожать. — Она… вот его… — Он снова хотел хлопнуть Гектора, но тот перехватил его руку здоровой правой.

— Слышь, доктор-пушка, Крис права. Плыви с ней, а я уж постараюсь здесь унести с собой побольше этих тварей. Нет мне дороги отсюда… Я не верну Джулию, но положу жизнь на то, чтобы покарать её убийц…

Ламарк выдернул свою руку из захвата раненого.

— Я тоже!

Затем встал и вышел прочь, чтобы никто не видел и не слышал, как он рыдает.

Губернатор Тортуги нашёл способ посадить дочь своего хорошего и преждевременно почившего друга на корабль, плывший в Галлию.

Кристина грустно смотрела, стоя на корме, как исчезает вдали всё то, что она уносит с собой лишь в воспоминаниях. Её провожали все, кто выжил и кому теперь придётся остаться на Тортуге и мучительно пытаться создать хоть какое-то организованное сопротивление.

Ламарк и Гектор стояли на причале рядом. Шестёрка бодро махал вслед уцелевшей рукой, а канонир смотрел изподлобья, вспоминая их часы наедине.

Больше они с Кристиной не увиделись.