Алхимия единорога

XXI

Я проснулся, рывком приподнявшись на кровати.

Что творилось в моей голове? Мне снились имена, снились такие подробности о людях, как будто я писал о них книгу. Кто они такие? Я видел их как в фильме, который в моей голове превращался в реальность. Эльвира, Родольфо и бесконечная череда второстепенных персонажей крутили и мяли мою память, словно соковыжималка.

Я вспотел, вымок так, будто действие моего сна происходило в пруду и я только что выбрался из воды.

Со мной что-то не так! Возможно, это были последствия вчерашней беседы за ужином. Слова Жеана и профессора Молины отдавались в моей памяти гулким эхом, меня заворожила мысль, что существует жизнь внутри жизней, что наш мозг — обиталище иных реальностей.

Меня пробрал озноб. Все построения квантовой физики разлетались вдребезги, знания становились бессильными и нечеткими, переменчивыми и непрочными, как вода, которая превращается в лед на морозе, испаряется при жаре, переходит из твердого состояния в жидкое, из жидкого в газообразное и исчезает.

Мне снились какие-то письма и ужасные истории. Я не хотел думать, не хотел видеть сны. Только жить — жить, существовать как можно дольше и при этом не стареть. Держаться любой ценой, контролировать свою память. А сны? Как подчинить себе сны, эти параллельные жизни, что растут, обособляются, внедряются в нашу жизнь? Другие измерения, тайные миры. Неужели все это существует только у нас в голове?

Я захныкал, точно ребенок. Меня начали терзать странные угрызения совести. Я чувствовал себя узником, который несет справедливую кару за преступление.

Виолета беспокойно заворочалась — похоже, ей тоже что-то снилось; Джейн забормотала. Какая тревожная ночь!

Бывают дни, когда мы просыпаемся и ощущаем себя зомби, лишенными способности рассуждать. Волшебство вещей и людей тает, как закат над горизонтом. Сперва закат — это яркое, мощное, четкое и прекрасное зрелище, но потом краски размываются и гаснут. Красное превращается в бурое, а потом быстро тает, словно мираж.

Виолета и Джейн окончательно меня разбудили.

— У меня выдалась тяжелая ночь. Но теперь мой горизонт — вы, и мне уже легче. Вы настоящие?

Девушки рассмеялись, но я продолжал настаивать:

— Ведь это не сон? Вы настоящие?

— А сам-то ты как думаешь? — спросила Виолета.

— Не знаю. Но мне только что приснилась целая история с именами, фамилиями, с разными городами, похожая на отрывок из рассказа. Посмотрите, я весь дрожу, и сердце до сих пор частит. Мне приснилось, что моя жизнь — лишь сон, что я живу в какой-то виртуальной реальности, которая мне снится.

— Понятно. Ты насмотрелся фантастики и теперь не понимаешь, что к чему.

— Да нет, дело не в этом.

— Хочешь сказать, что сейчас находишься в виртуальной реальности, а во сне разглядел свою настоящую жизнь?

— Не совсем так. Но тут поневоле задумаешься. Я живу странной жизнью: ищу бессмертие, словно кладоискатель, сплю с двумя прекраснейшими на свете женщинами и трачу все силы на то, чтобы встретиться с неким человеком.

— Это и есть твоя реальность. Другой не существует.

— Каждый человек — творец собственной реальности.

— Тебе нужно еще поспать, ты заговариваешься. На-ка, выпей…

Виолета достала бутылочку с эликсиром.

— Нет! Я слишком часто принимаю это зелье. Кто поручится, что это не галлюциногенный состав?

— Теперь ты бредишь. Тебе нужна помощь. — Виолета поднесла эликсир к моим губам.

Я резко отмахнулся, и бутылочка упала на пол.

Я был рассержен и подавлен. Моя реальность вдруг перестала меня удовлетворять. Я не желал мириться с настоящим в ожидании чего-то иного, лучшего.

Виолета и Джейн покинули комнату. Они не произнесли ни слова — просто ушли. И у меня сразу разболелись пальцы, заныла спина.

В спальне было холодно. Я вдохнул запах собственного пота и почувствовал, что остался один, совсем один.

День, проведенный порознь, был тягостным для каждого из нас. Виолета и Джейн то ли сердились на меня, то ли просто занимались своими делами, потому что время от времени в доме раздавался приглушенный шум. Рутина обволакивала нас троих гигантским одеялом, в перспективе маячила картина скучного супружества. Что-то в этом роде должно было произойти, и виноват во всем был я один.

Я должен был во что бы то ни стало вырваться из Праги, чтобы разомкнуть порочный круг накатившего на меня одиночества. Я должен был поговорить с невидимкой Фламелем. Только он мог мне помочь, он был единственным человеком в мире, способным пролить луч света на мою смутную жизнь.

Жизнь эта осложнилась в тот миг, когда я начал сомневаться в ее реальности, и мне было непросто уложить в голове последние события: встречу с Жеаном, добрейшим стариком, именовавшим себя человеком иной эпохи, но в то же время пропитанным духом современности; встречу с профессором, большим знатоком Ортеги-и-Гассета, говорившим о гуманизме и о новых технологиях. Мне бы хотелось побеседовать с профессором с глазу на глаз. А тут еще странный сон, Джейн с Виолетой, которые целый день не обращали на меня внимания, — все это не давало мне покоя.

Вместо волшебного эликсира я принял таблетку аспирина. У меня болел живот, голова отказывалась работать. Время от времени проскальзывала какая-нибудь идея, однако мысли были слишком спутанными.

В тот день, 31 октября, на улице было отнюдь не жарко, но все-таки я принял холодный душ — такой, что заныли кости. Потом оделся и вышел на улицу, пытаясь хоть как-то развеяться.

Я бесцельно бродил по Градчанам. Даже любимая чешская архитектура выглядела какой-то плоской: я видел бесцветные, гладкие, растянутые по вертикали дома без всякого изящества в горизонтальных линиях. Люди казались отражениями в кривых зеркалах мадридского Кошачьего переулка. И мне вспомнился дон Рамон,^[74] автор «Огней Богемии», человек беспокойный, так не похожий на Кафку.

В памяти моей всплыло множество прочитанных страниц. Каждый человек есть то, что он в себя вложил. Вот почему мне снова захотелось отведать чудесного эликсира Джейн, который, по ее словам, представлял собой универсальное снадобье ее отца. Я был простужен, мне показалось, что таблетка аспирина имеет странный вкус, а теперь и дома выглядели как-то непривычно, и я подумал, что нахожусь под воздействием наркотика. А вдруг у меня без эликсира началась ломка? От этой мысли мне стало страшно. По спине пробежал знобящий холодок. Эликсир не может вызывать зависимость — значит, я принимал не снадобье, а какой-то наркотик. Выходит, меня обманули. Я загрустил по мудрым советам Жеана, моего таинственного друга, с которым ужинал только вчера вечером. Как бы мне хотелось, чтобы он сейчас оказался рядом и помог мне во всем разобраться!

Под стенами замка стояли побеленные домики с низкими крышами, яркие и опрятные. Это была живописная Злата улочка, средоточие легенд, страстей и древних загадок; в середине XVI века здесь жили королевские лучники и кузнецы. Именно здесь, в доме номер 22, и проживал Франц Кафка. Теперь тут полным-полно сувенирных лавок.

Я зашел в кафе «У Златой улочки», огляделся по сторонам, чтобы заказать официанту чай, и тут меня окатила волна радости: за угловым столиком сидел Жеан де Мандевилль и читал книгу.

— Мне нужно с тобой поговорить, Жеан. Нужно попросить совета: как быть со сном, в который я погрузился?

— Все мы видим сны, Рамон. Вряд ли это так серьезно.

— Очень серьезно. У меня резко изменилось отношение к реальности, возникло ощущение, что ее не существует и что моя настоящая жизнь — там, во сне. Приснившийся мне человек выглядел в точности как я, он тоже был архитектором и точно так же тосковал. Он лишился любимой девушки. Непонятно только, имеет ли он отношение к преступлению, из-за которого она погибла. Я прочувствовал его историю, как свою, хотя то, что я привык считать своей историей, сильно отличается от того, что происходило в моем сне.

— Ладно, успокойся. В давние времена боги манипулировали реальностью ради забавы, как теперь режиссер снимает кино на потеху публике, а романист оживляет своих персонажей, чтобы читатели радовались и страдали вместе с ними. Что ж, ты играешь главную роль в такой странной, такой небывалой истории — поневоле придет в голову мысль, что твою реальность меняют и перестраивают. Скажем так: ты — герой, выполняющий определенную миссию. Ты должен довершить свое путешествие-инициацию. До сей поры ты почти не встречался с настоящими трудностями, однако приближается зима, и до весны тебе придется разгадать все загадки. Ты знаешь, что настоящая проверка ждет тебя в Синтре.

— Послушай-ка, Жеан, откуда тебе известны все эти подробности?

— Не спрашивай. Я просто знаю, и точка. Я твой друг, и мне прекрасно известно все, что тебе предстоит пережить. Ты идешь по пути философов-искателей, философов, побеждающих смерть. И тебе нужно пройти этот путь в одиночку. А мы все, окружающие тебя, — лишь твои скромные помощники.

— И помощницы?

— Ты про девушек?

— Да, про девушек.

— Это божий дар. Не подвергай его сомнению. Ты любишь и любим. Ведь ты их любишь?

— Да.

— Тогда зачем себя мучить, зачем подрезать крылья любви?

— Но ведь любовь втроем — это так непривычно, — оправдывался я.

— Эх, друг мой, как мало ты пока знаешь! Жизнь вовсе не такая простая, какой тебе ее показывали. Все, что ты видел до сих пор, — лишь ущербные, ограниченные образцы действительности.

— Жеан, кто ты?

— Я сказал тебе еще при знакомстве: я твой друг.

— Я читал твою книгу, там говорится, что ты родился в четырнадцатом веке.

— Мало ли что где говорится. Поговаривают также, что и Фламель, мой, так сказать, ровесник, до сих пор жив. Когда твои взгляды изменятся и ум будет в состоянии воспринять истинную картину мира, ты все поймешь. Не будь нетерпелив, верь пока на слово.

— Так ты и Фламель — не одно и то же лицо?

— Нет, поверь мне.

— Но меня пугает мысль, что все это сон или виртуальная реальность, а на самом деле моя жизнь совершенно иная. Быть может, я просто лежу неподвижно на больничной койке, беспомощный, опутанный проводами, и нынешняя жизнь мне снится, а ты — мой санитар.

— Вполне допустимо, и все же это не так. Единственная твоя реальность находится здесь.

— И я должен слепо тебе поверить.

— Конечно. Доверься другу.

— А почему девушки настаивают, чтобы я принимал эликсир?

— Они не желают тебе вреда. Если тебе дают эликсир, значит, ты должен подготовиться.

Взгляд Жеана был кристально чист, глаза не отрываясь смотрели на меня. На его лице не было и следа дряблости, кожа плотно обтягивала скулы; то был благообразный просветленный лик античного — или даже библейского — бога.

Мы еще о многом поговорили. Я спросил Жеана о профессоре Молине, и мой друг ответил, что тот звонил утром, чтобы попрощаться: вечером он улетает в Мадрид.

— Быть может, именно Молина заморочил тебе голову своими идеями о виртуальности. Сейчас ты переживаешь стадию обостренного восприятия, и всякая новая мысль меняет твои представления. Ты как пятнадцатилетний подросток, хотя тебе перевалило за сорок. Но пятнадцать — самый подходящий возраст, чтобы научиться всему, чему тебе следует научиться.

Когда настала пора прощаться и мы поднялись с мест, я споткнулся, потерял равновесие и ухватился за край столика, чтобы не упасть. Со стола на пол соскользнул какой-то сверток. Я поспешил вернуть его на прежнее место, при этом случайно приоткрыв… И с изумлением обнаружил, что в нем лежит «Книга еврея Авраама».

— Жеан, это та самая книга!

— Замолчи, глупый! Соблюдай осторожность.

— Но откуда она у тебя? Ты выкрал ее? Отобрал у Джейн?

Мандевилль пристально посмотрел на меня, но не ответил. Мой рассудок помрачился, на меня накатила ярость, и, не успев подумать, я прижал сверток к груди и как безумный бросился из кафе. Я слышал только, как меня окликают:

— Рамон, Рамон! Вернись, отдай ее мне!

Но я пробежал по Нерудовой улице до Мостечки, натыкаясь на встречных, а потом, почти наугад, припустил налево по Крижовничке, пока не выбежал на Старо Място. Я бежал, как газель, за которой гонится леопард.

Как только мне удалось справиться с замком и проскользнуть в наш дом, я подпер дверь плечом, словно хотел помешать ворваться несуществующим преследователям.

Потом я ввалился в зал, и Виолета с Джейн ошарашенно посмотрели на меня.

— Что с тобой, Рамон?

— Ничего, — просипел я, пытаясь отдышаться. — Вот только я спас «Книгу Авраама». Ее похитил Жеан де Мандевилль.

Джейн метнулась к одному из шкафов — как выяснилось, именно там помещался ее тайник, — и вернулась с книгой в руках. Мы молча переглянулись.

— Их что, две? — спросил я.

Виолета осмотрела принесенный мной экземпляр, потом тот, что хранился у Джейн, и облегченно сказала:

— Книга, которая у тебя в руках, — подлинник экземпляра, подложенного вами в дом Рикардо Лансы. Ее похитили из музея, и вот она здесь. Значит, оба оригинала теперь у нас. И все же, Рамон, тебе не следовало этого делать.

— Я подумал, ее украли у Джейн.

— Теперь мы можем лишиться обеих книг, а если исчезнет «Книга еврея Авраама», мы попадем в беду. Два оригинала не могут находиться рядом. Нужно известить обо всем Николаса.

Никто, даже родные дочери Фламеля, не знал, как связаться с этим человеком. Мы приехали в Прагу по его следам, но его здесь не оказалось. Сподвижники Фламеля приблизительно представляли, в каких городах он может находиться, однако никто, ровным счетом никто не мог точно сказать, где он пребывает в данный момент. Тут могли помочь лишь оставленные Николасом следы, предупреждения и знаки. Встречи с Фламелем можно было дожидаться месяцами, но сложившаяся ситуация не терпела отлагательств.

— Вы знакомы с Жеаном де Мандевиллем?

— Нет. Впрочем, ты рассказывал нам о человеке, с которым встретился на Пути Иакова, — кажется, его звали именно Жеан де Мандевилль. Это он?

— Да. Вчера мы вместе ужинали и замечательно провели время. Жеан разбирается и в жизни, и в философии. Мы познакомились еще с испанским профессором, пригласили его вместе попить кофе и до глубокой ночи рассуждали о виртуальных реальностях и тому подобном. Потом, уже в нашей реальности, мы расстались. Утром я проснулся весь взвинченный и отправился побродить возле Замка; зашел в кафе — и увидел там Мандевилля. Я подсел за его столик, мы поболтали. Рядом с ним, как и при каждой нашей встрече, мне сразу полегчало. А потом я случайно увидел книгу, схватил ее и бегом помчался сюда.

— Безумец! За тобой могли следить. Этот субъект, возможно, работает на «Моссад». Теперь опасность грозит обеим книгам, да и наши жизни тоже под угрозой.

Я почувствовал себя как в ловушке. Мне стало страшно, словно я оказался заперт между двумя дверями. Ноги стали ватными: вот, я искал бессмертия, а теперь моя жизнь висит на волоске! С людьми из «Моссада» шутки плохи. Эти типы действуют наверняка и никогда не оставляют свидетелей. Радость жизни стремительно покидала меня, на смену ей явилась тревога, разраставшаяся подобно метастазам.

Я совершил глупость. Но как же книга попала в руки Жеана? Теперь мне все стало ясно. Фальшивый экземпляр находился в доме Рикардо Лансы в Лиссабоне, подлинник был у нас, а «Книгу каббалы» — которой я только что завладел и которой полагалось храниться в Музее изумрудной скрижали — подменил Жеан, когда узнал, что «Моссад» собирается любой ценой ее похитить. Но кто-то предупредил израильтян, что судьба книги неким образом связана с нами.

Как только просочатся сведения о том, что книги больше нет в Голландии, «Моссад» отправит агентов на розыски. Мы, как возможные владельцы книги, представляли собой идеальную, легкую мишень. Отобрать ее у нас так же просто, как отнять леденец у ребенка. Однако мы боялись не за «Книгу каббалы», а за «Книгу еврея Авраама» — ведь с виду их не различишь.

Ситуация была настолько тревожной, что мы договорились отыскать Жеана и вернуть ему рукопись. Это был единственный способ уберечь вторую книгу.

Мы не сомневались, что Жеану известно, где мы живем. Было решено, что Виолета с «Книгой Авраама» останется дома, чтобы наблюдать за развитием событий, а мы с Джейн отправимся в Градчаны в надежде встретиться с Жеаном раньше, чем разнесутся слухи о похищении книги.

Но Жеана и след простыл, Мандевилль как сквозь землю провалился. Мы рыскали повсюду, сновали вверх и вниз по извилистым улочкам, но напрасно. Наконец, после полуторачасовых безуспешных поисков, мы решили вернуться домой.

Не успели мы войти, как в дверях на нас набросились двое мускулистых громил — эдакие гориллы в темных плащах.

Нас с Джейн впихнули в зал, и мы увидели Виолету с разбитым носом и синяками на лице, со связанными за спиной руками. Эти люди ее пытали!

Один из громил прицелился в меня из пистолета, другой ухватил за горло. Мне было нечем дышать, боль в шее была просто невыносимой. Приблизив рот к моему лицу, угрожающе косясь на женщин, злодей на ломаном английском начал выспрашивать, где находится книга. Пока он кричал на меня, я, закрыв глаза, подумал, что подцеплю от него какую-нибудь инфекцию. Но хотя мучитель дышал мне прямо в лицо, от него ничем не пахло, изнутри он словно был полым. Это отсутствие чисто человеческого свойства почти прогнало мой страх. Проявив благоразумие (чтобы не сказать трусость), я после нескольких болезненных тычков передал ему книгу, чтобы разрядить обстановку.

Нам пригрозили смертью, если мы станем болтать, и добавили, что за свое спасение мы должны быть кое-кому благодарны.

— Вы находитесь под защитой. Ваше счастье, что вы евреи, иначе бы вам не жить.

Если учесть, насколько серьезной была ситуация — дом оказался перевернут вверх дном, лишь по чистой случайности агенты не обнаружили «Книгу Авраама», — мы еще легко отделались и даже кое в чем одержали победу. Правда, теперь израильтяне получили трактат по каббале, так что Фламель его все-таки лишился, однако так уж сложились обстоятельства.

Когда громилы покинули дом, мы с Джейн заперли дверь и поглядели друг на друга. Джейн подбежала к шкафчику, достала с одной из полок флакон, дала выпить из него Виолете и только потом развязала сестру. Мне Джейн протянула другую склянку, я отпил и сразу почувствовал себя бодрее. У Виолеты тотчас прошли синяки, она вновь была прекрасна, точно очнулась после кошмарного сна.

Мы все еще приводили себя в порядок, как вдруг в окрестностях дома раздались выстрелы и вопли. По фасаду нашего дома зацокали пули, мы услышали крик боли и стук падения тела. Кто-то по-еврейски молил о пощаде. Потом, судя по сиренам, подъехали полицейские машины и «скорая помощь».

Вскоре в нашу дверь позвонили. Виолета пошла открывать и разговаривать с полицией; после обмена короткими репликами представители закона удалились.

Из окна спальни на втором этаже я увидел два трупа, распростертые на тротуаре. Погибшими были те самые люди, что ворвались к нам в дом. Расправились с ними крайне жестоко, и, разумеется, те, кто это сделал, успели завладеть книгой. Мы собирались уезжать из Праги, но теперь Виолета решила, что лучше будет задержаться на несколько дней, чтобы проследить за развитием событий.

Полицейские спрашивали, не случалось ли чего-нибудь у нас дома, и Виолета рассказала, что мы как раз собирались ужинать, как вдруг услышали перестрелку на улице, но дверь открыть побоялись, — в общем, ничего не видели.

На следующий день около одиннадцати к нашему дому подъехал рассыльный на мотоцикле и передал запакованную в полиэтилен бандероль на имя Джейн Фламель. Джейн раскрыла конверт и подозвала меня:

— Рамон, это тебе.

— Не может быть. Бандероль на твое имя, я видел.

— А содержимое бандероли — на твое. Погляди-ка.

Я не торопился открывать пакет. Любопытство боролось во мне со страхом. Я даже заподозрил: а вдруг эта бандероль — бомба «Моссада», мой приговор за гибель двух агентов?

Действуя бережно, как повар, счищающий с рыбы чешую, я снял полиэтиленовую пленку. А в пакете… В пакете лежала книга. «Книга каббалы»! Та самая, которую многие разыскивали на протяжении столетий, которую так жаждали заполучить иудеи!

К трактату прилагалась записка:

Подписи не было.

Кто бы это мог написать? А, нет, ниже стоят инициалы — «Ж. М.»; впрочем, я уже и сам понял, кто автор записки. Конечно, Жеан! И мне не следовало терять веру в него! Мне захотелось встретиться с ним, чтобы попросить прощения. Жеан мог быть кем угодно, только не злодеем. И вот он снова выступает в роли моего друга и защитника.

Внезапно я вспомнил про Инес — она единственная знала, что случилось с лиссабонским экземпляром, и могла (пусть ненамеренно) передать сведения израильтянам, тем самым заново подогрев их интерес к книге. Авиабилеты — надежная зацепка, выследить нас было несложно. Мы понимали, что теперь агенты не оставят нас в покое.

После всего случившегося нам следовало уносить ноги из Праги и укрыться где-нибудь подальше. В чешской столице мы были легкой добычей. А еще нам было нужно переправить книги, поэтому Виолета решила, что первым делом доставит в Амстердам «Книгу каббалы». Нам с Джейн надлежало продолжить розыски Фламеля, вот только мы не знали, куда ехать — в Италию или в Хорватию.

Остаток дня мы провели, строя планы. Виолета предлагала отправиться на Адриатику, в Фермо, поскольку Фламель любил проживать там осенью. Джейн настаивала, однако, что мы должны оставаться вместе, путешествовать втроем и иметь при себе обе рукописи: «Книга каббалы» может сыграть роль охранной грамоты и отвлечь внимание от «Книги еврея Авраама». Она предлагала, чтобы мы все вместе пустились в бега и странствовали до тех пор, пока не встретим Фламеля. А потом либо сам Николас доставит каббалистический экземпляр в свой музей в Амстердаме, либо книгу отвезем мы.

Я посмотрел на Джейн и по лицу ее увидел, как она напугана. Обе девушки были крайне встревожены. Мы молча переглянулись, и я обнял обеих сестер, чтобы рассеять их тревоги и наш общий страх, дать Виолете и Джейн почувствовать, что я их оберегаю, что мы вместе, втроем, связаны еще больше, чем прежде.

— Обещай, Рамон, что мы всегда будем вместе, — попросила Джейн.

— Конечно, как может быть иначе? Посмотри: я здесь, с вами!

Виолета погладила меня по лицу и поцеловала.

А потом мы слились в объятиях…

Как ни странно, первой очнулась Джейн:

— Нельзя терять время. Время работает против нас. Поехали в аэропорт! О маршруте договоримся по дороге.