АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 1

Владислава Гуринович Манускриит

Если идти пешком, то дорога от дома до шоссе занимает минут сорок. Сначала через скверный, сильно заболоченный лесок, потом по разъезженной колее через распаханное поле. Оно тянется справа от колеи до самого горизонта, а слева сплошной стеной поднимается еловый лес. Дальше начинаются дачные участки, за которыми расположено четырёхполосное шоссе. Путь довольно неблизкий; странно, что я не помню, как добрался до трассы.

Я не помню ничего с того момента, как начали падать деревья, а потом дверь распахнулась, и Рей начал орать. Не думал, что он способен так кричать — как истеричная баба. Наверное, в тот момент он сильно пожалел, что выбросил ствол. Кстати, о стволе. Когда меня повязали на трассе, он был у меня в руках. Я шел по трассе навстречу движению, сжимая в руке ствол с расстрелянной обоймой и не реагируя ни на свет фар, ни на рев автомобильных гудков, ни на визг тормозов, когда машины объезжали меня по касательной. Какая-то фура тормознула посреди дороги, водила-дальнобойщик высунулся из окна и долго матерился, поминая «этих чертовых наркоманов». Этого я тоже не помню. Мне рассказывали.

Они требуют, чтобы я вспомнил. Приходят чуть не каждый день. Женщина-следователь, довольно приятная, с белокурыми кудряшками и в больничном халате, наброшенном поверх бирюзового свитера и серой мини-юбки. Почему-то избегает униформы. Говорит тихим, мягким голосом. Относится ко мне почти с симпатией. Хотя, быть может, это просто игра. «Добрый полицейский».

«Злой полицейский» тоже есть. Этот всегда в униформе. В кителе со звездочками подпола. Смотрит на меня, как на дерьмо. Любит расписывать в красках, что на зоне делают с такими, как я.

Не знаю, чего они добиваются. У них уже сложилась общая картина. Ствол в моей руке — достаточно очевидное доказательство.

Но все же что-то у них не складывается. Например, деревья. Некоторые были вывернуты с корнем, некоторые сломаны почти у самых верхушек. И еще Дани. Точнее, его труп.

Этого они не могут объяснить. Моя версия их не устраивает. Они пытаются докопаться до истины. Найти рациональное объяснение. Наверное, поэтому они заставляют меня рассказывать об этом снова и снова, хотя я не могу сказать им ничего нового.

Началось с того, что Рей и Дани опять погрызлись. В последнее время они схлестывались беспрестанно, из-за любой мелочи. В своей жизни я нечасто встречал людей, которые бы настолько ненавидели друг друга. Их ссоры иногда заканчивались рукоприкладством. Однажды мне пришлось оттаскивать Дани от Рея, который валялся у стены с разбитой рожей, почти без сознания. Я держал Дани за ворот, пытаясь выхватить нож из его побелевших пальцев. Рею определенно нравилось доводить Дани до белого каленья, когда тот становился практически невменяемым. Иногда мне казалось, что в своей каждодневной грызне и разборках они начисто забыли, для чего мы здесь.

За аренду дома мы платили сущие копейки. Впрочем, «дом» — слишком громко сказано. Времянка, кое-как сбитая из досок и крытая толем. Всё, что осталось от деревни, которую снесли после того, как померла последняя бабка из местных. Здесь вроде бы собирались строить коттеджный поселок, но что-то не срослось; в итоге возвели несколько фундаментов, и на этом дело закончилось. Теперь они стояли среди заросшего бурьянами пустыря, щетинясь ржавеющей арматурой, как заброшенные бункеры.

Мы были здесь единственными жителями. Времянка стояла у края заболоченного леса, возле грунтовой дороги. Она тянулась в противоположную шоссе сторону, петляя среди пустынных полей и перелесков. Километрах в десяти отсюда находилась небольшая деревня — вымирающая, но пока не вымершая окончательно, а за нею — лес и болото. По осени местные собирали на болоте клюкву и продавали ее водилам у обочин шоссе. Наверное, это было неплохим приработком.

По шоссе можно было добраться до города. Из нас троих авто было только у Рея — белая «Ауди», которую он не доверял никому. Сам мотался в город — затариться продуктами и керосином, который он покупал на строительном рынке. Электричества в доме не было, и с наступлением темноты приходилось зажигать керосинку.

Мы были практически отрезаны от внешнего мира. Мобильная связь тут отсутствовала. От населенных пунктов нас отделяли километры безлюдных полей и лесов. Идиллия. Идеальное место, чтобы «работать над Книгой». Дани так это называл. Работать над Книгой.

Мы с Дани были знакомы еще со времен нашей учебы в универе, но, по сути, я почти ничего о нем не знал. Его родители были разведены и жили в Гродно. В Минске у них была двухкомнатная квартира, купленная еще до развода. Квартиру отдали Дани. Это было редкостной удачей — большинство из нас, иногородних, жили в общагах и на съемных квартирах, по нескольку человек в комнате. За квартиру платили родители Дани. Они же оплачивали ему учебу после того, как его выперли за прогулы и он перевелся на платный факультет. Тогда я тоже учился на платном — не хватило нескольких баллов при поступлении.

Общались мы мало — он почти не появлялся на лекциях. Один раз я одолжил ему конспект по лексикологии, который он так и не вернул. Пару раз мы распили по бутылочке пива во дворике за универом. Однажды он пустил меня переночевать к себе в квартиру, после того, как комендантша общаги захлопнула дверь у меня перед носом, предварительно обозвав меня «пьянью». Накануне мы отмечали день рожденья одногруппницы.

Тогда я впервые увидел, как живет Дани. В ту ночь я был практически в дымину, но увиденное меня озадачило. В квартире был полный срач. Повсюду валялась скомканная одежда, грязные тарелки, пластиковые контейнеры с остатками засохшей пищи, какое-то тряпье. В обеих комнатах и на кухне было темно — Дани сказал, что все лампочки перегорели, и у него нет времени их заменить. Включенный ноут с открытыми страничками интернета и аккуратная стопка книг на столе выглядели чужеродно в этом свинарнике.

Дани молча указал мне на постель и уселся за монитор. На кровати был только голый матрас — ни простыни, ни одеяла, но в тот момент мне было на это наплевать. Я повалился на матрас и отрубился почти мгновенно. Когда я проснулся, уже рассвело. Дани все еще сидел за ноутбуком, у него на коленях лежала раскрытая книга, и он что-то сосредоточенно записывал в блокноте. Не думаю, что он конспектировал учебник по лексикологии…

Потом Дани окончательно забил на учебу. Я больше не видел его ни на лекциях, ни на семинарах. Не знаю, чем он занимался. Скорее всего, просто торчал в своей квартире, не вылезая из-за компьютера. За интернет, очевидно, тоже платили его родители — я ни разу не слышал, чтобы Дани где-то работал или подрабатывал.

Потом началась подготовка к зимней сессии, и мне стало не до него. О существовании Дани я вспомнил лишь накануне первого экзамена, когда наша группа собралась на консультацию. Проверив список присутствующих, куратор вдруг постучал по столу авторучкой и с ядовитейшей иронией в голосе спросил, где, собственно, Даниил Велесковский и жив ли он вообще?

Даниил — настоящее имя Дани. В аудитории начали растерянно переглядываться и пожимать плечами. Дани не общался ни с кем из группы, а в последнее время он у нас только числился, не появляясь в универе неделями. Большинство одногруппников уже не помнили, как он выглядит.

Не получив ответа на свой вопрос, куратор вздохнул и закрыл журнал.

— Ну что ж. Надеюсь, он в курсе, что будет отчислен, если не явится на сессию.

После этого я решил позвонить Дани.

Я не то чтобы встревожился — в конце концов, я его почти не знал. Но я чувствовал что-то вроде признательности. Если бы не Дани, мне пришлось бы тогда ночевать под дверью общаги.

В общем, когда закончилась консультация, я набрал номер Дани. Телефон молчал. Я набирал несколько раз — безрезультатно. Тогда я решил зайти к нему домой.

Домофон не отвечал. Я проскользнул в подъезд вместе с полупьяной парочкой — парень с девушкой, бурно осыпавшие друг друга ругательствами. Отыскав квартиру Дани, я нажал на кнопку звонка. Снова никакой реакции. Тогда я взялся за дверную ручку и потянул на себя. Дверь оказалась незапертой. При свете дня квартира выглядела еще более загаженной. Тут был полный разгром — и еще здесь воняло, как в бомжатнике.

— Дани, ты здесь? — крикнул я в пустоту коридора.

— Да.

Он лежал на матрасе, закинув руки за голову и глядя в потолок. Выглядел Дани не лучше, чем его загаженная квартирка. Его когда-то белая футболка сделалась грязно-серой, под мышками желтели пятна от пота. Сальные, давно немытые волосы липли ко лбу. Глаза запавшие, с воспаленными веками, будто он не спал несколько суток.

— Ты что, запил? — спросил я первое, что пришло мне в голову.

— Я? Нет, — безразлично ответил он, не отрывая глаз от потолка.

Ноут на захламлённом столе был отключен. Рядом лежал мобильный.

— На звонки не отвечаешь, — сказал я. — В чем дело?

Он слегка пожал плечами.

— Родители. Звонят каждый день. Спрашивают, чем я занимаюсь. Достали.

— Дани, послушай…

Шагнув к нему, я запнулся о край стола — на пол полетели пустые банки из-под консервов, скомканные клочки бумаги, блокноты с исписанными страницами. Я машинально поднял один из упавших блокнотов. На клетчатом листе было выведено гелевой ручкой:

н’гаи тавил э амр

кви'лл д'го

н'гаи

Бред.

Я аккуратно положил блокнот на стол.

— Дани, в универе сессия началась…

— Знаю.

Поразительно — в его голосе не было никаких эмоций. Вообще никаких.

— Препод грозился тебя отчислить.

— Ну и хер с ним, — коротко сказал Дани.

Он лежал всё в той же позе — затылок на ладонях, глаза в потолок. Интересно, сколько дней он пролежал вот так — не двигаясь, не реагируя на телефонные звонки?..

От затхлой вони меня уже начинало мутить. Я бросил взгляд в прихожую — входная дверь была открыта. Свалить бы отсюда…

— Кровь замерзла.

Его слова прозвучали так неожиданно, что меня передернуло.

— Чего?!

— У меня кровь замерзла, — тихо сказал Дани. — Не движется. Приходится гонять ее по телу усилием мысли.

Дани наконец пошевелился. С трудом приподнялся на локте и взглянул на меня, будто не узнавая. Так смотрят на абстрактную живопись. Или на рисунок трещин на стене.

— Я знал, что так будет. Они предупреждали, — теперь он говорил быстро и взволнованно, от былого безразличия не осталось и следа. — Да, они предупреждали. Так бывает с некоторыми неофитами.

Я почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

— Кто… предупреждал?

Дани качнул головой и улыбнулся.

— Святители. В гротах огня.

— Твою мать!..

Это все, что я мог ему сказать. Потом я ушел. А как бы вы поступили на моем месте? Мне никогда не приходилось иметь дела ни с психами, ни с обдолбавшимися. Я не знал, как вести себя в такой ситуации. Я ничем не мог ему помочь. Ничем.

Дани все-таки выперли из универа. Его мать приезжала забирать документы из деканата. Сам он приехать не смог, ибо загремел в психушку.

Вполне логично. Я слышал эту историю краем уха. Когда Дани перестал отвечать на звонки, его встревоженные родственники примчались из Гродно в Минск. Их взорам предстали квартира, превращенная в вонючий бомжатник, и совершенно невменяемый Дани. Все правильно. Я на их месте тоже упрятал бы Даника в больничку. Подозревали наркотики, но все оказалось гораздо серьезнее. Его продержали в психушке месяц или около того, потом выпустили, прописав какие-то таблетки.

Я потерял его из виду почти на год. Понятия не имею, где он был все это время и чем занимался. Мне было не до него. У меня была своя жизнь. Я учился. Работал. У меня была девушка. Я строил планы на будущее.

Я хотел стать писателем. Именно для этого я и поступил на филологический. Мне советовали журналистику, но я отказался от этой идеи — не люблю писать под заказ.

Я уже пробовал сочинять небольшие рассказики. Получалось не очень. Технически, все было безупречно, я умел выстраивать фразы, формулировать мысль и все такое прочее. А вот с сюжетами у меня было неважно. Проще говоря, я не знал, о чем писать. О себе? Кому на хрен интересна моя биография? Детективы? Не разбираюсь в криминалистике. Хоррор, мистика? Даже не представляю, что тут можно придумать. Если бы только моя фантазия работала хотя бы наполовину так хорошо, как у Рея Харли…

Рей Харли. Кроме шуток — я был его фанатом. Одно время я считал его западным писателем, но оказалось, что он из наших, просто псевдоним такой. Его рассказы появлялись в каждом сборнике «Морганы». Серия мистики и ужасов, издававшаяся ежегодно. Все книги серии были напечатаны на скверной желтоватой бумаге, с массой дурацких опечаток. Издатель явно экономил на услугах корректора, а художник-иллюстратор, наверное, страдал галлюцинациями — с аляповатых, бездарно оформленных обложек, казалось, вот-вот закапает на пол красная кровь и зеленая слизь.

Да, конечно, студентам филологического факультета полагается читать Мольера и Канта, но мне безумно нравился Рей Харли. Он писал невероятно, дьявольски хорошо. Действие почти всех его рассказов происходило в начале двадцатого века. Это был его конек. «Ар-нуво», изысканный декаданс накануне революции, театральные кофейни, папиросы с опиумом, волоокие египтянки, рожденные в тени пирамид и принесшие в одряхлевшую Европу древние таинства аравийских пустынь. И в каждом рассказе — странные культы, пугающие ритуалы, кровавые жертвоприношения. Откуда только он брал эти сюжеты? Рей Харли был талантлив, чертовски талантлив. Он мог бы стать серьезным писателем, но предпочитал писать ширпотреб для дешевых изданий. Если б я обладал хотя бы ничтожной

Сегодня должна была прийти женщина-следователь, но вместо нее явился подпол. Удивительно — на сей раз он повел себя дружелюбно, почти по-отечески. Поздоровался. Положил на тумбочку у койки пачку сигарет. Благосклонно кивнул, узнав, что я не курю. Решил сменить амплуа. Интересно, для чего? Наверное, какой-то хитрый психологический приемчик, чтобы заставить меня расколоться. Зря стараются. Я уже рассказал им все, что знаю.

Что они хотят услышать на этот раз? С чего все началось? Я уже говорил. Началось все с Книги… Но нет, подполковник и слышать не хочет о Книге. Его интересует исключительно криминал. Ладно. Рассказываю снова.

В тот вечер Рей и Дани снова погрызлись. Я помню это так отчетливо, будто все произошло накануне. В нашей хибаре всего одна комната. Минимум мебели — продавленный диван, две койки, стол, пара табуреток. Сломанное кресло, заваленное одеждой, которое мы используем вместо платяного шкафа. Между прочим, очень удобно.

Тускло светит керосинка на подоконнике. Рей валяется на койке, вертит в руке пухлый конверт. У койки на полу стоит дряхлый раздолбанный магнитофон на аккумуляторных батарейках. Модель конца 90-х, с двумя отсеками — для компактдиска и для пленочной кассеты. В те времена компакт-диски были редкостью, и этот комбайн, наверное, считался продвинутой моделью. Магнитофон включен, и на всю хибару орет The House of the Rising Sun группы Animals. Любимая песня Рея. Дани ее ненавидит. Он ненавидит все, что имеет отношение к «грязным хиппи», в частности — западную музыку шестидесятых. Дани сидит за столом, обхватив голову руками, зажав уши ладонями. Невидящими глазами смотрит в раскрытую Книгу, пытаясь сосредоточиться.

Накануне они с Реем уже успели поругаться. Не слишком сильно, без мордобития. Рей продал издателю свой новый рассказ. Получил гонорар. Дани предложил сложить эти деньги в нашу общую кассу, Рей отказался. Далее состоялся их обычный обмен «любезностями» — я уже привык и почти не реагирую. Теперь Дани сидит в углу, пытаясь сосредоточиться над Книгой, а Рей валяется на койке, размахивая конвертом с гонораром. Будто нарочно для того, чтобы еще сильнее поддеть Дани.

Я лежу, натянув на голову одеяло. Пытаюсь уснуть. За время своей жизни в общаге я научился засыпать в любой обстановке — при включенном свете, при орущем магнитофоне, под ругань и пьяный гогот. Я зверски устал — от Рея, от Дани, от всего того, чем мы сейчас занимаемся. При других обстоятельствах наша компашка давно бы разбежалась на все четыре стороны, но мы зашли слишком далеко. Мы уже не можем остановиться.

Наконец Дани не выдерживает.

— Рей, выруби это дерьмо! — кричит он.

— Не нравится? — говорит Рей, осклабившись. — Иди читать на улицу. Там тебя уже ждут. А у гениального писателя сегодня праздник, он продал издателю свой очередной шедевр.

— Ты хер собачий, а не писатель, — рычит Дани. — Выруби музыку!

Рей недобро усмехается. Швыряет конверт, слезает с койки. Подходит к магнитофону и врубает звук на полную громкость. Теперь уже не выдерживаю я.

— Слушайте, заткнитесь вы оба! Дайте поспать человеку.

Они не реагируют на мои слова. Стоят посреди комнаты лицом к лицу, как две гиены, готовые наброситься друг на друга. Рей ухмыляется. Дани трясется от злости. Наконец он плюет Рею под ноги и выбегает из дома, с силой захлопнув за собой дверь.

— Куда это он? — говорю я.

Рей пожимает плечами.

— Пошел сочинять пятистишия в сиянии бледной Луны. Шизик.

Хмыкнув, Рей возвращается к своей койке и вырубает, наконец, магнитофон. В доме становится тихо, очень тихо. Слышен лишь оглушительный стрекот цикад за окном. В глубине леса с треском падает дерево. Потом еще одно.

— Слышал? — говорит Рей. — Надеюсь, наш невидимый друг отгрызет Данику его тупую башку.

Я не отвечаю. Рей садится на койку, начинает пересчитывать деньги. Он нервничает. Это заметно по его лицу, по трясущимся пальцам. Стрекот цикад просто невыносим. Рей сказал однажды, что древние арабы называли его «аль азиф». «Вой демонов». Им чудились голоса демонов в пении ночных насекомых.

Не знаю, что там на самом деле слышали арабы, но я в стрекоте ночных цикад слышу лишь голос Дани. Сейчас, когда он умер. Вот это по-настоящему невыносимо. Я различаю отдельные слова и целые фразы, но не могу уловить их смысл. Не могу. А надо бы. Дани пытается сказать что-то очень важное. Никто ведь так и не узнал, куда подевалась Книга, и где сейчас тот, кто бродил кругами вокруг нашей хибары, ломая деревья… Главное — не проговориться врачам. Решат, что у меня галлюцинации и увеличат дозу. Вот этого не нужно. От этих таблеток я и так чувствую себя полуидиотом.

Поначалу я не воспринимал это всерьез. Для меня это было какой-то игрой. Я жил нормальной жизнью.

Был самым заурядным студентом-второкурсником. Писал рассказики, показывая их лишь самым близким друзьям. Рассчитывал со временем напечататься. Необязательно в солидном издании, для начала сойдет и «Моргана». А потом я снова встретил Дани. Встретил там, где меньше всего ожидал его увидеть. В музее киноискусства, на показе какого-то немого фильма 1920-х. Я не любитель таких фильмов, но они нравились моей девушке. Это она уговорила меня пойти. Черт! Если б я только мог знать заранее, чем все это кончится…

В фойе небольшого кинозала тусовались зрители. Типичная хипстерская публика. Тряпье из секонд-хенда, дреды, пирсинг. У Гели тоже был пирсинг. Геля. Моя девушка. Она носила маленький серебряный гвоздик в правой брови. Мне это не очень нравилось. Вообще не понимаю, к чему весь этот пирсинг на роже. Похоже на кожное заболевание.

В фойе меня окликнул Дани. Выглядел он гораздо лучше, чем в тот день, когда я последний раз видел его. Чудо-таблетки явно пошли ему на пользу. Внешне он мало изменился — все та же джинсовая куртка из секонда, армейские ботинки. Только волосы стали длиннее. С ним был Рей Харли. Тот самый, чьим писательским талантом я так восхищался. На самом деле зовут его Евгений. Звали. Но он настаивал, чтобы его называли Реем. Говорил, что это имя приносит ему удачу. Он подписывал этим псевдонимом свои произведения и ни разу не получил отказа от редакции.

Мне давно хотелось узнать, как на самом деле выглядит этот Рей Харли. В сборниках «Морганы» не печатали портреты авторов.

Среднего роста, рыжеватые волосы, блеклые глаза, лицо такого цвета, будто он сильно обгорел на солнце. Сказал, что ему двадцать шесть, хотя выглядел лет на десять старше. На нем был светлый пиджак, из-под которого выглядывала черная футболка с цветным принтом. Сказать по правде, представлял я его совсем по-другому. В его внешности было что-то отталкивающее. Не знаю, что именно было не так. Быть может, все дело в его выражении лица, в этой неподвижной, будто приклеенной, ухмылке уголками губ. Или в его манере держаться — в нем было что-то от плохого актера, ломающего комедию перед публикой.

Впрочем, Гелю он очаровал в момент. Они разговорились о кино двадцатых. С минуту я прислушивался к их разговору, пересыпанному словечками «киноэкспрессионизм», «Ланг», «Мурнау», «Тэда Бара». Потом, заскучав, я отошел к Дани.

— Ну ты как? Как жизнь вообще? — спросил я.

— Я нормально, — последовал ответ.

Он вкратце рассказал, что с ним произошло за этот год. Вначале он уехал к родственникам в Гродно, но пару месяцев назад вернулся в Минск. Снова живет в квартире родителей. Он убедил мать, что ходит на подготовительные курсы и собирается снова поступать в универ. Его родственники платили и за квартиру, и за курсы, на которых он ни разу не был. Он вообще не собирался учиться дальше. У него есть дела поважнее. Вместе с Реем они работают над Книгой.

Тут у меня отвисла челюсть.

— Дани, вы книгу пишете?! В соавторстве?

Дани мотнул головой.

— Да нет. Ничего мы не пишем. Работаем над Книгой.

Потом мы вчетвером сидели в меленькой студенческой кофейне у входа в метро и оживленно беседовали. Точнее, говорил в основном Рей. Геля была от него в полном восторге. По идее, я должен был приревновать. Но я тоже был от него в восторге. Было в нем что-то мерзкое и, в то же время, притягательное.

В разговоре Геля обмолвилась, что я пишу рассказы. Рей взглянул на меня с интересом.

— Вот как? Мы, стало быть, с тобой коллеги.

Я засмущался.

— Да какой я писатель. Так, графоманю потихоньку.

— И тем не менее. Если не затруднит, скинь мне на «мыло» парочку своих рассказов. Мне было бы интересно их прочесть.

Рей нацарапал на кусочке стикера свой электронный адрес и протянул мне.

На другой день я отправил на его электронную почту несколько рассказов. Вскоре пришел ответ. Ему понравилось. Написано хорошо, грамотно. Есть лишь небольшие замечания относительно стилистики и сюжетных ходов. Если я заинтересован, он может посоветовать мне полезную литературу для начинающих писателей.

Так началось наше общение с Реем Харли. Поначалу мы говорили только о писательстве. Я пребывал в какой-то эйфории. Чувствовал себя этаким юным джедаем под покровительством мудрого наставника.

Рей обладал тем, что называют харизмой. Умел притягивать к себе людей. Так случилось с Дани. Они познакомились с Реем через интернет, на одном форуме — еще до того, как он загремел в психушку. Дани был увлечен какой-то эзотерической херней. Рей тоже. Их сблизили общие интересы. Рей присылал ему на почту списки оккультной литературы и отсканированные страницы из какого-то манускрипта. Подозреваю, что именно это свело с ума Дани.

Теперь начинал сходить с ума уже я.

Меня всегда интересовало, откуда Рей берет свои безумные сюжеты. Оказалось, что из Книги. Того самого манускрипта, из-за которого Дани слетел с катушек.

Рей сказал мне об этом не сразу. Мы были знакомы уже больше месяца. К тому времени Рей знал обо мне практически все — где я живу, где учусь, с какими людьми общаюсь. О себе он не рассказывал почти ничего. Он лишь раз обмолвился, что писательство для него — просто небольшое увлечение. Хобби. У него есть более серьезный проект. Он занимается расшифровкой одного старинного манускрипта. Своего рода научная работа, которой он хотел бы посвятить всю свою жизнь.

Прошел еще месяц, прежде чем я увидел сам манускрипт. Мы встретились на квартире Дани. Квартирка уже не выглядела таким свинарником, как в прошлый раз. Тут было более-менее прибрано, и все лампочки были на месте. На подоконнике появился даже пластиковый горшок с разлапистым кактусом, а на стене — яркий постер с мультяшными персонажами Тима Бертона. Видно было, что Дани пытается упорядочить свою жизнь…

Мы сидели на кухне. Перед нами на столе лежала Книга. Рей и Дани курили. Я осторожно перелистывал пожелтевшие страницы. Это был пухлый фолиант размером с небольшой кирпич. Переплет и титульный лист отсутствовали. Края страниц были слегка опалены. Большинство текстов, написанных каллиграфическим почерком, были на польском и русском, некоторые — на латыни. Встречалась арабская вязь. Почти на каждой странице имелись изображения оккультных символов, смысл которых был мне неясен. Иногда попадались чернильные иллюстрации, будто срисованные с полотен Иеронима Босха.

— Ну как, впечатляет? — спросил Рей, затягиваясь сигаретой.

— Откуда у тебя… это? — спросил я.

И Рей рассказал. Не знаю, было ли это правдой или очередным его авторским вымыслом. Если верить Рею, Книга досталась ему от деда. Он жил в частном доме недалеко от Логойска. Логойщина, к слову, славится своим ведьмовством, тут до сих пор можно отыскать бабок, практикующих ведовство и знахарство.

В общем, дед Рея что-то мутил. Он был с большими странностями. Местные на полном серьезе считали его психопатом. При этом он занимал солидную должность в райцентре, и поэтому многое сходило ему с рук. Его жена — бабка Рея — была сумасшедшей. Очевидно, буйной сумасшедшей, ибо дед держал ее запертой на чердаке. Этим фактом не могли не заинтересоваться социальные службы. К деду несколько раз приезжала комиссия, но ему каждый раз удавалось откупиться.

А потом в их поселке началась какая-то хрень. Сейчас уже трудно сказать, что там произошло на самом деле — власти, как всегда, все засекретили. Рею известно лишь, что на местном погосте имелись случаи вандализма. Надгробия были повалены, могилы разрыты, и из них выброшены гробы. А потом дедовский дом сгорел дотла. Подробности инцидента также неизвестны, но Рей считал, что дом подпалили местные. Они давно подозревали деда во всякой чертовщине. В огне погибли и дед Рея, и его сумасшедшая жена. В живых осталась только их пятилетняя дочь, которая в тот момент была у соседей. Из имущества уцелела одна лишь Книга. Манускрипт был заперт в несгораемом сейфе и почти не пострадал при пожаре.

Осиротевшую девочку забрали родственники из Минска. Им же достался и манускрипт.

Книга представляла для них интерес лишь как букинистическая редкость. Они собирались даже выйти на торговцев антиквариатом, но один из родственников, родной брат покойного деда, встал в позу. Это, дескать, единственное, что осталось от его несчастного брата, и он не позволит… В итоге Книгу поставили на полку, где она пылилась несколько десятилетий.

Девочка выросла, и жизнь ее сложилась, в общем-то, неплохо. Родственники отписали ей квартиру. Она выучилась на экономиста, вышла замуж за клерка из госконторы, и у них родился очаровательный малыш. Женечка, в будущем — гениальный писатель Рей Харли.

Матушка Рея тоже была дамой со странностями. Во время беременности у нее обнаружились экзотические кулинарные пристрастия. Она покупала в гастрономе сырую говядину, нарезала ее тонкими ломтиками и прятала под батарею. Когда мясо хорошенько протухало, она вытаскивала его из-под батареи и с наслаждением съедала, сидя прямо на полу. Мужа нервировали такие гастрономические выверты беременной женушки. Он попытался было воспрепятствовать, но жена устроила ему бурную истерику, и он отступил, понадеявшись, что после рождения сына это у нее пройдет. И в самом деле, после родов ее странные капризы сошли на нет, и на мертвечинку её больше не тянуло.

Следующие пять лет их жизни были сущей идиллией, а потом матушка Рея пропала без вести. Просто ушла из дому и не вернулась. Она была объявлена в розыск, но безрезультатно. Её так и не нашли — ни живой, ни мертвой. Рея воспитывал безутешный папаша. Несколько лет назад он помер от сердечного приступа. Рей наткнулся на манускрипт, когда после похорон разбирал вещи отца.

— Вот, собственно, и вся история. Дальше ты знаешь, — сказал Рей и растер в пепельнице докуренную сигарету.

Он смотрел на меня, ухмыляясь и явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Сказать, что Книга уникальна — значит ничего не сказать, — продолжал Рей. — Все книги мира не стоят этого манускрипта. Он много лет простоял на полке, им никто не занимался. Просто чудо, что он попал мне в руки. Сейчас я работаю над Книгой, занимаюсь расшифровкой. Точнее, мы работаем. Я и Дани. Он уже здорово мне помог, и продолжает помогать. Если хочешь, можешь присоединиться.

Говорят, человек не замечает, как сходит с ума. Я был уверен, что со мной такого не произойдет.

Мне казалось, что я все контролирую. Даже когда я начал прогуливать лекции в универе, как когда-то Дани. Я напрочь потерял интерес к учебе. Теперь меня интересовала только Книга.

Я не был таким раздолбаем, как Дани, и мне хватило мозгов оформить в деканате академический отпуск. Я съехал из общаги и перебрался в квартирку Дани. Теперь меня ничто не отвлекало. Мы занимались расшифровкой манускрипта. В основном я и Дани. Рей появлялся лишь время от времени, подвозил деньги, продукты, сигареты для Дани. Я почти перестал выходить на улицу. Наши отношения с Гелей постепенно сошли на нет. Все получилось как-то само собой. У нас не было ни ссор, ни скандалов, ничего такого. Мы просто отдалились друг от друга. В какой-то момент я осознал, что не виделся с ней уже несколько недель, и не ощутил никаких эмоций по этому поводу. Наши чувства просто угасли, как свеча.

Геля начала встречаться с Реем. Я узнал об этом по чистой случайности. У Дани закончились сигареты, я вышел в ларек на остановке купить ему пару пачек. Он говорил, что начал курить в психушке.

Когда я возвращался домой, то увидел у подъезда белую «Ауди» Рея. Как всегда, заехал по делам. Обходя машину, я разглядел за стеклом тонкий профиль и летящую прядь волос. Геля. Сидела в машине, терпеливо дожидаясь Рея.

Я не стал бить ему морду. Я ни слова ему не сказал. Воспринял все как должное. Нас с Гелей уже ничего не связывало. А с Реем ей будет не скучно. Будет с кем поболтать о киноискусстве 1920-х…

Это была идея Рея — сдать квартиру Дани жильцам и переехать за город, подальше, в глухомань, где не будет посторонних глаз и ушей. Мы уже достаточно далеко продвинулись в плане теории, и теперь можно переходить непосредственно к практике. Я тогда еще не совсем понимал, что он имеет в виду.

Рей сам связался с риэлторами, сам выбрал жильцов — вполне приличную молодую семейку, озаботившуюся демографическим вопросом (жена была глубоко беременна). Он лично присутствовал при заключении договора, заботливо подсказывая Дани, где ставить подписи.

В жизни Дани был абсолютным лузером. Он не мог даже самостоятельно оплатить счета за электричество. Любая бюрократическая волокита полностью выбивала его из колеи. За него все приходилось делать Рею, но Рея это не напрягало. Он считал, что полностью контролирует Дани.

Он же отыскал в городе деда-алкаша, за которым числилась эта хибара в обезлюдевшей деревне. С ним он договорился уже без всяких риэлторов.

Незадолго до переезда я увиделся с Гелей. Я был у Дани, мы разбирали арабский текст из манускрипта.

У меня зазвонил мобильный. Я вздрогнул, услышав голос Гели.

«Владик, ты можешь сейчас приехать? Я одна, Алёна ушла на лекции». Алёна — девушка, вместе с которой они снимали квартиру.

Мне казалось, что мы уже ничего не значим друг для друга, но, едва услышав ее голос, я бросил все и помчался к ней через весь город.

Они с подругой снимали однокомнатную квартиру в панельном доме на окраине. Так было дешевле. Гулкий подъезд, вонь коммунальных кухонь на лестничных пролетах. Обшитая дерматином дверь. Я уже бывал здесь раньше. Крошечная кухонька и такая же прихожая, низкие потолки, обшарпанная мебель. Тут не мешало бы переклеить обои и покрасить полы. Квартирная хозяйка брала недорого, но запрещала жильцам проводить ремонтные работы.

Тем не менее, Геля пыталась привнести хоть толику красоты в окружавшее ее уродство. Повсюду были разноцветные свечи, курильницы для благовоний, текстильные куклы в ярких платьицах (кажется, Геля шила их сама). На столике у ее кровати стояла фигурка Будды и крошечная нефритовая черепашка.

Увидев Гелю, я испугался не на шутку. Вид у нее был такой, будто она очень долго болела. Бледное, осунувшееся лицо, круги под глазами. Она здорово похудела. У нее были когда-то длинные, до пояса, волосы. Теперь она коротко постриглась, отчего выглядела еще более болезненной и хрупкой.

На ней был черный свитер под горло, короткая черная юбка и черные гольфы. Она всегда ходила в черном.

— Владик, мне очень страшно. Я боюсь, что не доживу до зимы.

— Геля, что случилось? — спросил я мягко.

Она молча оттянула рукав свитера. Я увидел посеревшие бинты, клочки свалявшейся ваты. Ее руки были замотаны бинтами до самого локтя.

— Это ты с собой сделала?

— Нет. Не я.

Она отвернулась к окну. На улице моросил дождь. Геля внимательно разглядывала желтый осенний листок, прилипший к мокрому стеклу.

Я обнял ее за плечи.

— Он бьет тебя?

— Нет.

— Наркотики? Если Рей подсадил тебя на иглу…

Она нервно повела плечами.

— Да нет же! Ничего такого.

Геля повернулась ко мне, посмотрела на меня долгим взглядом.

— Мне правда очень жаль, — тихо сказала она. — Но теперь уже ничего нельзя сделать. Совсем, совсем ничего.

Я коснулся губами ее лба. Она ответила на мой поцелуй. Наши чувства давно угасли, но наши тела все еще помнили друг друга. Я притянул ее к себе. Начал было стаскивать с нее свитер, но она схватила меня за запястье.

— Не нужно. Не снимай.

Она потянула мне к постели. Когда я стаскивал с нее кружевные трусики, то не мог не заметить глубокие порезы на внутренней поверхности ее бедер.

Потом я лежал на смятой кровати, закинув руки за голову. Геля стояла посреди комнаты, оправляя сбившуюся одежду.

— Ты ведь не скажешь Рею? — спросила она.

— Я что, сам себе враг?

Она пригладила волосы, бросила в сумочку ключи и мобильник.

— Мне надо идти.

— Куда?

— В универ. Я же не хочу, чтобы меня выперли, как твоего Даника.

— Он не мой. Он сам по себе. Мы с ним не спим, поверь, любимая.

Геля тихонько засмеялась.

— А ты все такой же пошляк, Владик. Ничуть не изменился.

— Может, все-таки останешься?

Она покачала головой.

— Нет. Там, в холодильнике, жареная курица и салат. Поешь, если хочешь. Внизу котлеты, их не трогай. Это Алены.

— Не буду. Алена придет в ярость, если узнает, что Гелин хахаль сожрал ее котлеты.

Геля смотрела на меня, улыбаясь.

— Жаль, что ничего уже нельзя изменить… — сказала она. — Когда будешь уходить, не забудь запереть дверь на нижний замок.

Я остался один. В комнате пахло сандалом и ванильно-сахарными духами, которыми пользовалась Геля.

Я поднялся на ноги. Бросил взгляд на столик у кровати. На маленьком фарфоровом блюдечке лежали Гелины украшения — цепочки, браслеты, тоненькие колечки и гвоздики для пирсинга. Мной овладел какой-то дурацкий романтический порыв. Захотелось оставить что-то на память о Геле. На память о сегодняшнем дне. Я взял с блюдечка серебряный гвоздик-сережку и сунул ее в карман джинсов.

Потом я начисто забыл об этой булавке, но ее нашли менты при обыске. Теперь она может стать очень нехорошей уликой против меня. Я официально признан невменяемым. Оно и к лучшему. На меня уже повесили два трупа. По законам нашей страны это расстрельная статья. Они пришили бы мне еще и убийство Гели, если б только нашли ее тело. Она считается пропавшей без вести, но что-то мне подсказывает, что ее уже нет в живых.

После ссоры с Реем Дани где-то прошлялся всю ночь и вернулся домой лишь под утро. Молча улегся на свою койку, отвернулся лицом к стене и больше не двигался.

Утром Рей уехал. Сел за руль своей «Ауди» и умотал в город. Или куда-нибудь еще. Он никогда не отчитывался о своих вылазках. Я остался в нашей хибаре наедине с Дани. Чувствовал я себя, мягко говоря, неуютно.

В последнее время Дани меня серьезно беспокоил. Он сделался очень замкнутым. Валялся на койке в странной апатии, глядя в потолок и почти не реагируя на окружающее. Иногда он начинал нести всякую чушь — про замерзшую кровь, про голоса в пении цикад. Иногда раскрывал Книгу и сидел над ней часами. Когда я заглядывал ему через плечо, то видел, что манускрипт открыт на одной и той же странице. Я опасался, что у него всерьез поехала крыша. Впрочем, неудивительно. Последние несколько ночей мы жили, как в осаде, готовясь к самому худшему.

Каждую ночь валились деревья в лесу. Мы слышали, как Он беснуется в чаще, пытаясь прорвать невидимую преграду. Один раз деревья начали падать совсем рядом с домом, а потом мы почувствовали удар в стену — настолько сильный, что зазвенели оконные стела, и с крыши посыпалась труха. Рей скатился с койки и, не зажигая свет, вслепую, принялся чертить на полу пентакли. Тогда все затихло. Утром мы нашли следы возле дома — продолговатые вмятины, будто от асфальтного катка. Мы пытались шутить. Ласково называли Его «нашим невидимым другом». Но мы все были на взводе. В такой обстановке свихнется кто угодно, не то что Дани.

Их стычки с Реем становились все более ожесточенными. У этих двоих всегда были разногласия. С самого начала. Рей врал, когда говорил, что у них с Дани полное взаимопонимание. Ничего подобного. У Дани всегда был этот болезненный нигилизм, полное отрицание любых авторитетов.

Рей хотел был главным. Носился с идеей создать общество Избранных. Сделаться чем-то вроде лидера секты. Нас он называл аколитами. Ассистентами. Послушниками.

Со мной это ему почти удалось. Я преклонялся перед его талантом писателя. Слушал его, разинув рот. Он был для меня всем.

С Гелей у него тоже получилось. Не знаю всех подробностей, но, похоже, он полностью подчинил ее себе. Сделал ее своей комнатной собачкой, готовой бежать за ним на четвереньках.

С Дани не вышло. Он был психом. Рей не умел общаться с психами. Он вообще часто лажал, но только Дани мог сказать об этом вслух. И, по-моему, Рей побаивался Дани.

Именно поэтому он часто подкалывал Дани, провоцируя его, доводя до бешенства. Так он давал нам понять, что не боится. Идиот.

Я валялся на диване и листал старые журналы. Дани сидел, забравшись с ногами на койку, и что-то сосредоточено строчил в блокноте. За все утро мы не обменялись ни единым словом. Потом Дани отбросил блокнот и заявил, что уходит. По делам. Странно. На Дани это было не похоже, но я не стал его удерживать. Пусть валит. Сказать по правде, я был бы рад, если б он ушел и больше не возвращался. Он сильно напрягал меня в последнее время.

Оставшись один, я какое-то время лежал на диване, пытаясь читать. Потом я бросил журнал и вышел из дома.

Мы прожили здесь около месяца. Стояла осень, начало октября. Время, когда воздух наполнен остро-пряным ароматом палой листвы, небо чисто, как кристалл, и вокруг — километры тишины. Было уже довольно холодно, начинались первые заморозки. Приходилось натягивать на себя по нескольку свитеров, чтобы согреться. В доме имелась небольшая чугунная печка, но никому не хотелось с ней возиться. Если нужно было вскипятить чай, мы разжигали огонь на улице, в импровизированном мангале, сложенном из камней. За ночь хибару вымораживало. Я часто просыпался перед рассветом, лязгая зубами от холода.

В это время года не бывает цикад. Но мы слышали их каждую ночь — после того, как Рей облажался, и все пошло не так, как мы планировали.

Я осмотрел площадку вокруг дома. На земле все еще были видны вмятины, кое-где дерн был сорван. Следы старые, оставшиеся с той ночи, когда мы слышали удары в стену.

Я огляделся по сторонам — грунтовая дорога, одичавший луг, заросший полевой ромашкой и жирной осокой, болотистый лес, поднимавшийся сразу за нашим домом. Ничего сверхъестественного. Да и что я рассчитывал увидеть? Мы все отлично знали, что днем Он не показывается.

Обойдя дом, я перешагнул через чахлый ручеек, текущий по дну неглубокой ложбинки, и оказался в лесу. Меня обступили тишина и ледяной холод осенней чащи. Остро пахло землей и прелью. Ветер с шелестом гонял опавшие листья. Почва под ногами слегка пружинила. Некоторые участки леса были подтоплены, и деревья стояли прямо в воде — черной и маслянистой, как нефть. Тут повсюду были болота. Гнилая местность.

Я прошел шагов пятьдесят, прежде чем наткнулся на первое поваленное дерево. Оно было переломлено у самого основания. Кора измочалена, как после обстрела шрапнелью. Дальше начинался настоящий бурелом. Стволы деревьев изломаны, как спички. Повсюду на земле раздробленные ветки. У некоторых деревьев снесены верхушки. Содранная кора свисает клочьями.

«Если Ему удастся проломить континуум, мало не покажется», — вспомнил я слова Рея. «Бежать нам некуда — Он достанет нас везде, где б мы ни были. Он сейчас страшно разозлен. Мы позвали Его, а потом захлопнули дверь у него перед носом. Вот Он и бесится теперь. Ломится в закрытую дверь».

Рей говорит, что у него все под контролем. Говорит, что нашел в Книге парочку формул, которые должны сработать, и через день-другой он все уладит, отправит Его обратно. Рей врет. На самом деле, он уже ничего не контролирует. Все, что он может сделать — это держать Его на расстоянии, до поры до времени. Рей разбудил силу, с которой не может совладать. Но он скорее сдохнет, чем признает, что лоханулся.

За неделю до этого мы попытались провести один из ритуалов, описанных в Книге. «Мистерия Хаоса» — как-то так он назывался. Мы готовились с самого утра. Притащили с поля увесистый булыжник, которому предстояло стать алтарем. Набросили на него белые и карминно-алые полотна. Рей установил на алтаре керамическую чашу размером с добрый походный котелок.

Потом Рей сел за руль своей «Ауди» и надолго умотал куда-то. Вернулся он с наступлением темноты. Вылез из машины. Взял с переднего сиденья спортивную сумку на «молнии». С торжествующим видом внес ее в дом.

— Ну что, аколиты? Готовы? — сказал он.

Он раскрыл сумку, вынул оттуда какой-то сверток, завернутый в тряпки.

— Что там, Рей? — спросил я.

— Ништяк, — Рей осклабился и принялся разматывать тряпки.

Внутри свертка оказался пластиковый пакет, наполненный густой темной субстанцией. Рей с треском вскрыл пакет и начал переливать его содержимое в чашу.

— Кровушка, ага. Аутентичная, так сказать, без халтуры. Ему понравится, — Рей быстро взглянул сначала на меня, потом на Дани. — Да вы не парьтесь, тут никакого криминала. Все на добровольных началах.

Отбросив пустой пакет, Рей начал вытаскивать из сумки и раскладывать вокруг алтаря предметы, необходимые для Церемонии — бутафорский стилет, настольные часы со снятым корпусом, пакетик с горчичными зернами, монетки евро…

Потом он встал на четвереньки и начертил мелом на полу концентрический круг се вписанной в него восьмиконечной звездой. Извлек из кармана брюк перочинный нож, полоснул себе лезвием поперек ладони. Брызнул кровью на изображение октограммы. Потом снова взял кусочек мела и вывел на полу неровными литерами: «н'гаи тавил э амр кви'лл д'го…».

Закончив приготовления, Рей поднялся на ноги. Вид у него был немного взвинченный. Он стоял, зажав в ладони скомканный носовой платок, чтобы остановить кровь.

— Всё, аколиты, тушите свет. Дальше при свете звезд.

Церемония проходила в полной темноте. Мы стояли вокруг алтаря, вокруг валялась наша сброшенная одежда. Рей был обнажен по пояс. Даже в темноте видны были его дряблые мышцы и довольно приличное брюшко. Что все-таки Геля в нем нашла?

Рей склонялся над чашей со стилетом в руке. Загустевшая кровь медленно стекала с лезвия. Рей произносил сквозь зубы слова Литании:

Бегущая кровь.

Лезвие.

Символ Пустоты.

Механизм.

Деньги.

Хаос…

Он отбросил стилет и опустил пальцы в чашу. Вскинул руки, кропя кровью своих аколитов. Я почувствовал липкие холодные капли на своей щеке. Рей запрокинул лицо к потолку и начал произносить нараспев:

Из черной пустоты,

Где обретается Хаос,

Праотец всего сущего -

Он шествует, облаченный во Тьму,

В сиянии Семи Светил…

са’ан тге!..

э вмир н'гаи!..

клл'иби томр!..

Ничего не произошло.

Спустя четверть часа мы с Реем разбираем алтарь, укладываем обратно в сумку церемониальные предметы. Рей выглядит смущенным и злым. Дани в буквальном смысле слова валяется на полу от хохота. У него напрочь отсутствует чувство юмора. Он не улавливает смысла анекдотов. Но иногда он смеется над вещами, которые никому не кажутся смешными.

— Что, Рей, лажа? — говорит он между приступами смеха. — Лидер. Лидер, блин! Видишь, Он тебя не слушает! У эренбишника бы лучше получилось.

Лицо Рея темнеет. Поджав губы, он подходит к Дани и с силой бьет его ногой под ребра. Дани кашляет и хрипит, задыхаясь. Корчится на полу от боли. Но не прекращает смеяться.

— Избранный, мать твою, — хрипит Дани. — Чмо тупое.

В тот раз я здорово разозлился на Рея. Церемония оказалась бутафорией. Мы потратили столько времени, разбирая тексты манускрипта, а толку ноль. Пустышка. Нет в Книге никакой силы.

Позже, когда затрещали цикады и начали валиться деревья в лесу, я понял, что ошибался. Он все-таки откликнулся на призыв Рея.

Когда я вернулся в хибару, Дани уже был здесь. Он сидел на табуретке, подперев щеку ладонью, и внимательно смотрел на какие-то предметы, лежащие перед ним на столе. В полумраке я не сразу разглядел, что это пистолет «Макарова» и обойма, полная патронов.

— Откуда ствол? — спросил я.

— Не твое дело, — огрызнулся Дани.

Он взял пистолет, вогнал обойму и со щелчком оттянул затвор — так лихо, будто всю жизнь занимался огнестрельным оружием. Я попятился. Дуло пистолета смотрело мне в лицо.

— Я его видел, — мрачно произнес он.

— Кого, Дани? — проговорил я. Во рту было сухо, как с похмелья.

— Его. Того, кто валит деревья в лесу. Его голос в пении цикад.

Дани чуть склонил голову и замер, будто прислушиваясь.

— Рей — тупое чмо, — сказал он. — Книга досталась ему по чистой случайности. Он не знает, как с ней обращаться, поэтому все время лажает. Все равно, что обезьяну посадить за компьютер.

Он опустил ствол. Я выдохнул. Медленно шагнул вперед.

— Дани, дай мне эту штуку, — я старался, чтобы мой голос звучал как можно ровнее.

Он мотнул головой и спрятал ствол под полу куртки.

— Он требует Рея, — проговорил Дани. — Хочет, чтобы мы отдали Ему Рея. Тогда Он уйдет.

Вечером приехал Рей. Вынес из машины несколько плоских округлых, камней с выцарапанными на них символами, похожими на пятиконечные звезды с изогнутыми лучами. Рей положил по камню у каждого угла нашей хибары, и еще один — перед порогом. Я стоял у двери, наблюдая за его манипуляциями.

— Рей, ты что творишь? — спросил я наконец.

— Спасаю ваши задницы, — сказал он, ухмыляясь. — Сегодня ночью Он сюда не сунется, вот увидишь.

Я бросил взгляд внутрь хибары. Дани лежал на койке мордой к стене, держа руку под полой куртки. Я плотно прикрыл дверь. Повернулся к Рею.

— Рей, у Дани ствол. Не знаю, откуда, — сказал я вполголоса. — Ты поосторожнее с ним…

Рей пристально посмотрел на меня — серьезно, без усмешки. Потом кивнул.

— Ладно.

Ночью и вправду было тихо. Неслышно было даже цикад. Когда я просыпался от холода, то видел, что Рей сидит у порога и курит, пуская дым в приоткрытую дверь. Дани спал. Вроде бы. Мы с Реем легко могли бы скрутить его и отобрать ствол. Но Рей ничего не предпринимал.

Проснулся я поздно. Меня разбудили голоса за окном. В доме было пусто. На улице Рей и Дани о чем-то переговаривались вполголоса. Потом я услышал, как Дани смеется.

Я не поверил своим ушам.

Соскочив с дивана, я вышел на улицу. Рей возился у своей «Ауди», заглядывая то под капот, то в багажник. В мангале горел огонь, на камнях закипал чайник. Дани сидел у порога с жестяной кружкой в руке. В кружке дымился горячий чай. Эдакая пасторальная картинка. Я бы умилился, если б не помнил, как накануне Дани размахивал стволом и грозился пристрелить Рея.

— Здорово, Владик. Все дрыхнешь? — спросил Рей с веселым видом.

Я посмотрел на него, потом на Дани.

— У вас все в порядке? — спросил я.

— Нормально, — сказал Дани. — Чай будешь?

Он протянул мне кружку. Выглядел он спокойным и вполне адекватным.

— А в самом деле, Владик, хлебни чайку, не повредит! — вмешался Рей. — Вот только к чаю ни черта нет. Не успел вчера заехать в гипермаркет. А тут как назло тачка сломалась. Не заводится, блин.

Рей ласково пнул капот машины.

Дани молчал. Тихо шипел чайник на огне. Я осторожно глотал пресный, обжигающий чай.

— Владик, будь другом, сгоняй в город, — сказал внезапно Рей. — Надо жрачки купить. Деньги я тебе дам.

Я поперхнулся.

— В город? Сейчас?

— Минуточку…

Он взял меня за руку и отвел в сторонку.

— Владик, ты не парься, — зашептал он. — Мы тут с Даником побеседовали и я его успокоил. Вправил ему мозги. Нормально все.

Увидев, что я все еще сомневаюсь, он добавил вслух:

— Послушай… Я правда не знаю, когда заведу машину. Может через час, может через неделю. Мы так с голоду помрем. Еще раньше, чем до нас доберется наш невидимый дружок… Давай, брат, туда и обратно. А я тут присмотрю за Даником. Мы с ним отлично ладим.

И я сдался. Что меня по-настоящему восхищало в Рее — это его писательский талант и способность убеждать.

Если нет машины, то добраться до города проблематично. Но все же реально. Тут есть варианты.

Можно дойти пешком до трассы и дальше добираться до города автостопом. Можно поездом. Железнодорожная станция находится по другую сторону шоссе, за коттеджным поселком. Скоростную трассу нужно переходить по бетонному туннелю, загаженному донельзя и темному, как гроб — лампочки под потолком давно выковыряны местными вандалами. Электрички останавливаются здесь четыре раза утром и три раза вечером. Не фонтан, но при отсутствии выбора сойдет.

Я успел на последнюю утреннюю электричку. В салоне сидели дачники-пенсионеры и несколько хмырей с пропитыми рожами. За это время я почти отвык от людей.

Я вышел на предпоследней станции, уже в черте города. Гипермаркет находился почти у самого вокзала. Рей отдал мне бумажник и свою спортивную сумку.

Я с минуту постоял на перроне, размышляя. Мне ничего не мешало прямо сейчас купить билет на поезд и умотать домой в Брест. Как-то объясниться с родственниками. Потом восстановиться в универе, продолжить учебу. Снова зажить нормальной жизнью. Рея я не боялся. В самом деле, что он мне сделает? Убьет? Смех один. Как бы его самого не подстрелили…

Потом я вспомнил цикад и поваленные деревья. Выругался про себя и двинул к гипермаркету.

До электрички оставалось еще несколько часов. Я бесцельно слонялся по городу. Сумка, набитая консервами и упаковками «ролтонов», оттягивала плечо. Я зашел в студенческую кофейню, взял на вынос двойной эспрессо. Сидел на скамейке в сквере, пил горячий кофе из бумажного стаканчика. На душе было погано. Мне хотелось позвонить Геле. Я не знал, о чем с ней говорить, да это было и не нужно. Мне достаточно было услышать ее голос. Убедиться, что с ней все в порядке. Мой мобильный давно сдох. Я отыскал на улице таксофон. Купил в киоске телефонную карточку. Набрал номер Гели. Абонент недоступен. Я повесил трубку. Потом вернулся в кофейню и заказал еще эспрессо.

Когда я возвратился из города, уже наступили сумерки. В темноте у хибары белела «Ауди» Рея. Сам он сидел у порога, прислонившись к двери, и неторопливо покуривал сигарету. Его левая бровь была рассечена в кровь, а нижняя губа заметно припухла.

— Что с лицом? — спросил я.

— В аварию попал. В небольшую. Упыри на дорогах, знаешь ли.

— Ты ездил куда-то? Подожди, у тебя же машина…

— Починил.

Рей бросил сигарету и поднялся, отряхивая брюки.

— Владик, ты только не психуй. Там Дани… В общем, суициднулся.

Я медленно поставил сумку на землю.

— Что ты сказал?

— Самоубился. Мозги себе вышиб. Короче, сам посмотри.

Он посторонился, пропуская меня к двери.

В доме было тихо. Помаргивала керосиновая лампа. На досках пола посреди комнаты валялся ствол. Дани полулежал на полу, привалившись спиной к койке. Его джинсы и куртка были черны от спекшейся крови. Светлые волосы сбились в бесформенную массу. Левая глазница разворочена, через дыру в щеке видны раздробленные кости скулы. Койка залита кровью. На полу и стене тоже кровь и какие-то ошметки.

— Господи… — выдохнул я.

— Бога нет, — отрезал Рей.

Он с деловитым видом шагнул к койке и начал стаскивать с нее окровавленное одеяло.

— Как это случилось? — проговорил я.

Рей закатил глаза.

— А я знаю? Когда я приехал, он уже был такой.

Он сдернул на пол одеяло. Потом вцепился Дани в ворот куртки, потянул на себя.

— Ну что стоишь, как хрен на богомолье? Давай помогай! — рявкнул Рей.

Мы завернули Дани в одеяло, кое-как перетянули ремнями. Оттащили его к машине и уложили на заднее сиденье. Туда же забросили ствол, завернутый в тряпку.

Машина завелась с пол-оборота и пошла ровно, как по маслу. Нигде не стучало, не барахлило. Наверное, Рей хорошо ее отладил. Или она не ломалась вовсе, а Рей мне соврал, чтобы выпереть меня в город и… И что? Убить Дани? Возможно. Пистолет лежал довольно далеко от тела. Не представлю, как Дани ухитрился выстрелить себе в лицо, а потом отбросить ствол.

Мы ехали по грунтовой дороге по направлению к лесу. Свет фар вырывал из темноты запыленный придорожный кустарник и заросли пожухлого чернобыльника. По обеим сторонам дороги чернели пустынные поля. Время от времени машину потряхивало на выбоинах. В стереосистеме играл The House of the Rising Sun. Рей включил. Он был спокоен. Спокоен, как моллюск, черт бы его побрал. Невозмутимо следил за дорогой, слегка покачиваясь в такт музыке. Перед ним на приборной панели лежала Книга. В последнее время он повсюду таскал ее с собой, наверное, не доверяя нам с Дани. Я сидел рядом с ним, стараясь не смотреть в зеркало на лобовом стекле. В нем отчетливо отражался салон машины и тело, лежащее вдоль сидений.

Мы проехали деревню. Там не горело ни огонька. На повороте к лесу машина снова подскочила на выбоине. Тело на заднем сиденье чуть сдвинулось. Из складок одеяла выскользнула бледная рука и повисла над краем автомобильного кресла.

У меня вспотели ладони. Сердце тяжело бухало где-то у самого горла. Рей потянулся к стереосистеме и вывернул регулятор громкости на полную мощность. Салон захлестнули монотонные, сводящие с ума переливы клавиш:

Все же лучше, чем слышать шорохи и возню у себя за спиной.

Оказавшись в лесу, мы проехали еще километра полтора, потом Рей съехал с дороги в заросли и заглушил мотор.

— Вылезай, — сказал он коротко.

Мы выволокли из машины труп, завернутый в одеяло. Я взял его за ноги, Рей за голову.

Ствол он сунул себе за пояс.

— Ну, погнали. Только смотри, куда ногу ставишь. Тут трясина кругом, — предупредил Рей.

Мы оттащили Дани подальше в болото — насколько хватало света фар. Зыбкая почва предательски чавкала и хлюпала, нога по щиколотку тонула в жирных мхах. По тому, насколько уверенно держался Рей, обходя топкие места, нетрудно было догадаться — он здесь не впервые. Очевидно, Рей хорошо знал эту местность.

— Стоп. Достаточно, — сказал Рей.

Мы опустили тело на землю. Перед нами в свете фар поблескивало окно омута. Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Рей слегка задыхался, его губы кривились в упыриной ухмылке.

— Менты нам здесь не нужны, сам понимаешь, — проговорил он. — Если сдашь меня, сядем оба.

— Иди ты к черту, — сказал я устало.

Вскоре все было закончено. Мы оставили в трясине и тело, и ствол. Рей сказал, что это так же надежно, как похоронить в бетоне. Никто не докопается. Если, конечно, не проболтаться ментам. Сказал он это для проформы — он знал, что я его не сдам. Я и так уже вляпался по уши, а смерть Дани спаяла нас воедино. Если это дело раскроется, расплачиваться придется нам обоим.

Когда мы возвращались к машине, уже начинало накрапывать. По пути домой начался настоящий ливень. Грунтовая дорога растеклась жидкой грязью. Лобовое стекло заливала вода. Рей включил дворники. Ливень все усиливался. Внезапно нас ослепила синеватая вспышка, за ней последовал раскат грома. Машину занесло. Рей чертыхнулся и крутанул руль. Меня швырнуло грудью на панель, едва не вышибив дух.

— Пристегиваться нужно, — проворчал Рей. Он выровнял машину и сбавил скорость. Мы осторожно пробирались сквозь завесу дождя.

Вернувшись домой, мы, не сговариваясь, взялись за работу. Долго оттирали кровь с пола и стен. Потом бросили в печь окровавленное тряпье и подожгли, плеснув на него керосином. По толевой крыше хибары колотил ливень, а в ночном небе бушевала гроза.

Когда мы закончили, Рей отошел покурить. Я еще разок осмотрел койку Дани и пол вокруг — не осталось ли где пятен крови. Между стеной и спинкой койки была зажата небольшая книжечка. Блокнот Дани. Обложка была забрызгана кровью.

Я раскрыл блокнот и поднес его к керосиновой лампе. На клетчатом листе было выведено неровным почерком:

Следующие строки были размашисто перечеркнуты и замазаны чернилами. Я перебросил страницу и прочел на следующей:

Я захлопнул блокнот и бросил его в печь, где еще тлели уголья. Тонкая бумага вспыхнула мгновенно. Я смотрел, как исписанные страницы чернеют и корчатся в пламени. Эх, Дани. Никто не знал, что творится у тебя в голове. Ты медленно сходил с ума, а всем было наплевать. Никому не было до тебя дела, за исключением Того, чей голос ты слышал в стрекоте ночных насекомых…

Что было потом?

Эту часть моего рассказа следаки считают самой бредовой. У врачей своя теория. Они говорят об ониризмах, сценоподобных галлюцинациях и тому подобной херне. А также о кратковременной потере памяти, вызванной психологическим шоком. Не знаю. Ничего не могу сказать по этому поводу. Я не знаю, каким образом ствол оказался у меня в руках. Не знаю, как добрался до трассы. Не знаю, как получилось, что Рей умер, а я все еще жив. Но я отчетливо помню все до того момента, как Рей начал орать.

Я просто рассказываю, что видел своими глазами.

Рей сидел у стола и курил, роняя пепел на столешницу. В тот вечер он курил беспрестанно, одну за другой.

Я лежал без сил на продавленном диване, чувствуя лишь смертельную усталость.

Гроза не утихала. Ливень валил стеной. Рей мрачно пошутил, что ему не понадобится отмывать машину. Кажется, я что-то ответил ему в том же духе.

Потом затрещали цикады. Внезапно, будто кто-то повернул рубильник. Их стрекот заглушал даже шум дождя.

В чаще начали валиться деревья. Все ближе и ближе. Что-то ломилось сквозь лес со скоростью дизельного поезда.

Затем последовал удар в стену. Потом еще один. И еще. Кто-то невидимый кружил в темноте вокруг дома, колотя в стены. Ветхие доски трещали. Хибара ходила ходуном. Керосиновая лампа опрокинулась и погасла. Оконное стекло треснуло и осыпалось градом осколков. Пол хибары тут же начало заливать дождем.

— Камни! — взвизгнул Рей.

В темноте я не видел выражения его лица, но в его голосе слышался неподдельный ужас.

Он бросился к выходу, распахнул дверь и замер на пороге, не осмеливаясь выйти из дома. Снова полыхнула молния. Рей рухнул на колени, протянул руку за порог и начал лихорадочно шарить по мокрой земле.

— Твою… — он грязно выругался. — Где они?!

Он шарахнулся обратно в дом и захлопнул дверь. Повернулся ко мне. Во вспышке молнии я разглядел его лицо, искаженное лютой злобой. Я еще ни разу не видел его таким.

— Кто унес камни? — прошипел Рей.

— Владик, сука, ты?

Я не успел ему ответить. Мы услышали еще один удар в стену, а потом дверь распахнулась. На пороге стоял Дани. Его одежда была заляпана болотной грязью, с мокрых волос ручьями стекала вода.

И тогда Рей начал орать.

Это последнее, что я помню. Дани со стволом в руке. Он медленно вскидывает руку и нажимает на курок. Потом вспышка и вопли Рея.

Когда меня задержали на трассе, я был в полной прострации, не мог даже говорить. Сначала меня отвезли в ментовку, но продержали там недолго. Видно было, что я не их клиент. Когда меня откачали в больничке, первое, что я спросил — где Книга? Нашли ли Книгу?

Книги не было. Зато было два трупа в хибаре — один с простреленной головой, другой с «пулевыми ранениями, несовместимыми с жизнью». Экспертиза установила, что они умерли в разное время. Дани — от выстрела в упор. Конечно же, это было не самоубийство. Его рот был забит болотной грязью, эта же грязь была у него в легких. Это значит, что он был еще жив, когда мы притопили его в трясине. Не знаю, как это ему удалось, с этакой дырой в башке. А потом, нахлебавшись болотной водички, он каким-то образом выполз из трясины и дошел до нашего дома. И ствол не забыл прихватить. Этот эпизод дела следаки не могут объяснить. На всякий случай они обшарили болото, но не нашли там ничего интересного. Никаких следов.

С Реем все проще. Он валялся у стены, изрешеченный пулями. В него разрядили полную обойму. Стреляли из того же пистолета, из которого был убит Дани. Ствол оказался «левый», незарегистрированный. На нем были мои отпечатки.

Только мои.

Да уберется этот долбанный мент или нет?! Что еще он хочет узнать? Я сказал ему все, мне нечего добавить.

Подпол молчит. Смотрит на меня чуть ли не с жалостью. Потом протягивает руку и почти дружески хлопает меня по плечу.

— Ладно, Влад. Ты не волнуйся, ничего тебе не сделают. С юродивого какой спрос…

— Я не убивал, — говорю я. — Вы мне не верите?

Он усмехается.

— Отчего же, верю. Это не ты. Это Мышиный Король, который сидит у тебя на плече и нашептывает всякие непотребства. Верно?

Я не отвечаю.

Он задумчиво глядит на меня, потирая подбородок кончиками пальцев. Потом присаживается на краешек койки.

— Знаешь… Есть у меня одна версия… не очень правдоподобная, тут слишком много нестыковок, но и не самая бредовая. Тебе не приходило в голову, что в вашей компашке был пятый?

— Пятый? — тупо переспрашиваю я.

— Считать умеешь? Ну, давай вместе. Трое отморозков в хижине — это раз. Точнее, три. Ваш Железный Дровосек в чаще — четыре. И еще пятый. Наблюдатель, скажем так. Некто, кто желал завладеть манускриптом. Какой-нибудь сектант, или экстрасенс, или фанатик, черт их всех разберет. Этот Пятый прятался в лесу или на болотах. Следил за вами, выжидал. А потом он сунул ствол Даниилу и убедил его подстрелить Евгения.

— Рея, — говорю я.

Он пропускает это мимо ушей.

— Потом между ними происходит стычка. Евгений выхватывает у Даниила ствол и стреляет ему в лицо. Это не то, на что рассчитывал Пятый. Тогда он решает действовать самостоятельно. В ту же ночь он приходит и убивает Евгения. Причем делает это так, чтобы подставить тебя. Потом он забирает манускрипт и уходит. Как тебе такая версия?

Я молчу, соображая.

— Если в самом деле был Пятый… Зачем ему подставлять меня или Дани… Даниила? Разве он не мог просто прийти и…

— Значит, не мог, — перебивает меня подпол. — Возможно, это очень известный человек. Большая шишка. Кто знает, может быть, мы каждый день видим его по телику. Само собой, он не хотел подставляться.

Подпол поднимается на ноги, собираясь уходить.

— Влад, ты не волнуйся. Если этот Пятый действительно существует, я его найду. Это в моих же интересах. За такие дела звездочки на погоны сами сыплются.

Усмехнувшись, он делает шаг к двери.

— Подождите… — говорю я.

— Ну что еще?

— Геля… ее нашли?

Он качает головой.

— Нет. И молись, чтобы не нашли.

Подпол уходит. Я снова остаюсь один, но это ненадолго. Скоро придет медсестра, принесет таблетки. Они буквально выносят мне мозг, но так даже лучше. Все, чего я хочу сейчас — закинуться таблетками и отрубиться. Но я знаю, что проснусь этой ночью, и снова будут трещать цикады. В их пении я услышу голос Дани. Я слышу его каждую ночь. Он пытается мне что-то сказать, но я его не понимаю. Потом Дани замолкает, и я начинаю слышать уже совсем другой голос. Ироничный и злой. Его я всегда понимаю. Он повторяет лишь два слова, снова и снова. Всегда одно и то же: «Аль Азиф… Аль Азиф… Аль Азиф…».