Во время завтрака мачеха сосредоточенно перерисовывала мою новую метку на желтый листочек, чтобы потом отправиться с ним к нашей местной ведьме Эллоизе и все разузнать. Сестры тем временем скандалили в своей комнате и очень громко выясняли, кому из них нужнее новый дар. Я же всеми силами изображала смирение и отсутствие интереса.
Подумаешь метка. Да у меня их уже штук пять было! Тоже мне событие.
Покончив с рисованием, Карла поднялась из-за стола.
— После завтрака отправляйся на рынок. Возьмешь у Марты молока, а у Эрнеста свежих колбасок из печени. И не задерживайся! Одна нога здесь, другая там! А я пока с этим разберусь, — потрясла перед моим лицом сложенным вдвое листочком.
— Хорошо, матушка, — покорно согласилась я и тут же прикусила язык, потому что Карла подозрительно прищурилась. Чтобы погасить ее бдительность, я заискивающе улыбнулась, — а можно мне булок маковых взять? Пожалуйста.
О моей любви к выпечке Карла знала, поэтому взгляд немного смягчился:
— Ладно возьми. На всех, — проворчала она, отсчитывая несколько дополнительных монет, — семь штук.
Семь штук означало, что им достанется по две, а мне одна. Но сейчас булочки меня интересовали мало. Главное улизнуть. Словно почувствовав мой настрой, мачеха снова нахмурилась и, чуть поразмыслив, строго добавила:
— Девочки пойдут с тобой.
Проклятье!
— Как скажете, матушка.
Она опять подозрительно прищурилась и долго смотрела на меня, выискивая подвох. Так ничего и не высмотрев, зычно позвала:
— Эмми, Камилла! Хватит спорить. Идите сюда!
Сестры отозвались не сразу. Лишь спустя пару минут они появились на нашей крохотной темной кухне и, сердито переглядываясь, подошли к матери.
— Проводите Еву до базара.
— Я не хочу, — тут же надулась Камилла, — пусть Эмма с ней идет.
Эмма оказалась более догадливой и, наградив меня хмурым взглядом, торжественно пообещала:
— Глаз с нее не спущу.
— Умница, дочка.
Тут и Камилла сообразила, что к чему, и поспешно присоединилась:
— Я тоже пойду.
Карла одобрительно улыбнулась своим дочерям, потом переключилась на меня и погрозила пальцем:
— Смотри у меня! Чтобы никаких глупостей!
Я снова покорно кивнула и пошла собираться.
Через полчаса мы вышли из дома. Впереди я, с большой хозяйственной сумкой и бидоном под молоко, а сестры следом за мной налегке, с маленькими кокетливыми сумочками через плечо. При этом их новые туфельки звонко щелкали каблуками по мощеной дорожке, а мои стоптанные сандалии при каждом шаге делали вот так: чмок-чмок-чмок-чмок.
Всю дорогу до базара я старалась пониже натянуть рукав, чтобы прикрыть свою новую метку. Мне казалось, что сглазят, что если она будет у всех на виду, то я ее потеряю, а этого допустить было никак нельзя, потому что метка — мой единственный шанс попасть в академию.
Я уже придумала, как отделаться от надоедливых сестер, и поэтому, когда мы добрались до рынка, первым делом отправилась не за молоком, и даже не в мясные ряды за колбасками, а прямиком в кондитерскую.
Мне бы только капельку удачи, а дальше справлюсь.
В лифе были припрятаны несколько монет, которые удалось утаить от матушки, в сумке позвякивал содержимым холщовый мешочек. Этого должно хватить на переправу до Хайса. Осталось только до нее добраться.
Верхняя половина деревянной двери была распахнута настежь, и пленительные ароматы свежей выпечки обволакивали всю улицу. Возле пекарни, уютно примостившейся на первом этаже кирпичного дома, как всегда, было шумно и оживленно. Люди что-то покупали, продавали и просто общались, обсуждая последние новости и сплетни, а заодно жадно принюхивались и урчали пустыми животами. Я бы и сама не против отведать маковую булочку или румяный пирожок со сливами, но не сегодня.
— Боги, какой запах, — Камилла блаженно прикрыла глаза, — так бы все и съела.
— Ты можешь, — ворчливо отозвалась Эмма, — тебе-то она нормальную метку дала. Ешь сколько хочешь и не поправишься.
И с этими словами пихнула меня локтем, будто это моя вина, что в тот раз была не ее очередь получать «подарочки». Я в этот момент как раз осматривала улицу и прикидывала, как лучше сбежать от навязанных мачехой попутчиц, поэтому охнула и рассеяно потерла ушибленный бок:
— Что?
В ответ Эмма показала мне язык и отвернулась.
— За мной! — скомандовала Камилла и первая ринулась внутрь.
Крохотный светлый зал напоминал картинку из детских сказок: кругом пирожки, рогалики, ватрушки и сладкие пончики, а за прилавком румяная, пышненькая, как булочка, всегда улыбающаяся продавщица Василиса.
— Здравствуйте, девочки. Чего желаете?
Камилла была самой настоящей сладкоежкой, поэтому протиснулась вперед и с придыханием прошептала:
— Что-нибудь вкусненькое.
Эмма только завистливо зыркнула в сторону худощавой сестры, впрочем, от рогалика с медом тоже не удержалась.
А я…
Я тихонько попятилась и, пользуясь тем, что они заняты выбором выпечки, вышла на крыльцо. Приветливо улыбнулась знакомой женщине, торгующей целебными снадобьями, помахала рукой конопатому разносчику и, соскочив с крыльца, припустила в другую сторону от пекарни.
И уже почти добралась до конца улицы, как за спиной раздался истошный вопль:
— Ева! Стой!
Ага, сейчас.
Я подхватила подол и побежала еще быстрее, проворно снуя среди толпы, а Эмма и Камилла, позабыв о булочках, ринулись следом за мной.
— Остановите ее! — визжал кто-то из них.
Но люди только расступались с провожали нашу процессию взглядами, полными недоумения.
— Ева! Немедленно вернись! Мы все скажем маме!
С каждым шагом расстояние между нами увеличивалось. На узких, неровных улицах Муравейника мои старые сандалии оказались удобнее каблуков. Я неслась, ловко перескакивая через лужи и кучи мусора, а сестры безбожно отставали и давились руганью.
Вскоре я выбралась из торгового квартала к старым складам. Тут пахло рыбой, протухшими овощами и мокрой шерстью. В узких проулках прямо поверх жирной грязи были кинуты старые доски, которые при каждом шаге прогибались и неприятно хлюпали. Кругом сновали крысы и облезшие, вечно голодные кошки.
Я проскочила этот район, задержав дыхание. Потом вывернула на улицу, где ютились неприглядного вида кабаки.
— Красавица, куда спешишь? Иди сюда, старый Ден тебя полюбит…
Я увернулась от забулдыги, дыхнувшего на меня застарелым перегаром, и помчалась дальше, не обращая внимания на его хриплые проклятия.
Впереди уже маячила полупустая пристань. Я выскочила на нее, как пробка из бутылки с забродившим квасом, и чуть не завизжала от отчаяния, потому что один единственный паром до Хайса уже был готов к отплытию.
— Подождите меня! Пожалуйста!
— Деньги есть? — грозно спросил возничий, когда я подскочила к краю причала.
— Да! Возьмите! — кинула ему холщовый мешочек, а потом, не обращая внимания на любопытные взгляды пассажиров, толпившихся на платформе, принялась выуживать монеты из потайного кармана лифа, — Вот еще!
Меня потряхивало от волнения, а мужчина спокойно пересчитал наличность и только после этого милостиво протянул мне руку:
— Заскакивайте!
Я ухватилась за натруженную шершавую ладонь и, зажмурившись, чтобы не видеть, как внизу бьются темные, зловещие волны, перескочила на борт. Тут же, распугав всех окрестных чаек, раздалось три протяжных гудка, и паром пришел в движение. А когда он уже прилично отошел от берега, на пристань выскочили сестры:
— Стойте! Вернитесь немедленно! Ей туда нельзя! Ева!
Я отвернулась, словно не знала этих двоих, и устремила полный надежды взгляд на противоположный берег угрюмой реки. Туда, где под свинцово-серыми облаками вольготно расположился Хайс. Город-мечта, в который мечтает вырваться каждый житель из трущоб Муравейника.