— Ты в этом точно уверен? — я очумело посмотрел на чёртового Еноха, — что-то я в сомнениях…
— Ты у нас главный, вот ты и решай! Не надо на меня перекладывать! — сварливо выкрутился Енох и заторопился куда-то, по одному лишь ему понятному делу.
А я остался во дворе с Марусей. Между прочим, наедине. И, между прочим — в странной деревне, где недавно совершили ритуальное убийство шести человек. Причём не просто человек, а ответственных товарищей.
Я посмотрел на Марусю. Маруся посмотрела на меня. Меня аж прошиб пот и зазнобило.
— Ну пойдём, что ли… — промямлил я непослушными губами, в надежде, что ну а вдруг она где-то по дороге потеряется.
Маруся кивнула. При этом отсутствующая часть подбородка полыхнула перламутрово-белым. Я поёжился и оглянулся. Гадского Еноха и след простыл.
— Спросить тебя, кто ты и что ты здесь делаешь бессмысленно, да? — спросил я Марусю.
Она повернула ко мне лицо. Тонкие острые зубы ощерились в оскале (улыбкой назвать это язык не поворачивается).
— Ну, ладно, — сказал я, про себя костеря Еноха на все лады. — Пока пошли, а дальше будет видно…
Маруся схватила куклу и сильно прижала к себе. Затем она спрыгнула с забора на землю. Выглядело это так, словно сверху сбросили мешок цемента (я потом посмотрел, там, на земле была вмятина, словно точно мешок с цементом со всей дури швырнули наземь).
Но маленькая девочка, даже пусть и такая, не может столько весить!
Маруся не дала мне времени на раздумья и бодро пошагала вперёд, только косички взметнулись. Я, соответственно, поплёлся сзади.
— Ну, где вы столько ходите! — набросился на меня истосковавшийся по живому общению Моня. — Сколько вас ждать можно⁈ Бросили тут меня с мертве…
Он осёкся на полуслове, внезапно узрев Марусю.
— К-кто эт-то? — выдавил он из себя.
— Да это Енох тут по случаю подружкой обзавёлся, — тут же наябедничал я и не удержался от сарказма. — Видимо, удочерить хочет.
— Почему сразу Енох⁈ Чуть что, там Енох! — сварливо маякнул прямо в воздухе передо мной Енох и тут же исчез.
Повисла тяжелая пауза.
Точнее для нас она была тяжелая, так как девочка стояла и с любопытством рассматривала натюрморт из мертвецов в круге. Ноздри её при этом хищно раздувались.
— К-как тебя з-зовут, девочка? — выдавил из себя Моня, внезапно решив поиграть в воспитанность.
— Ми-ми, — довольно членораздельно ответила Маруся и с гордостью посмотрела на меня.
— Молодец, — похвалил я.
Маруся, или как она себя сама назвала, Мими, одобрительно кивнула и переключила внимание на мертвецов в круге. Глаза её при этом загорелись красным и замерцали, примерно, как Енох в волнении.
— Даже и не думай, — на всякий случай сказал я ей. — Иначе наши пути разойдутся. Если ты хочешь идти с нами, то будешь выполнять общие правила и мои приказы.
Мими внимательно посмотрела на меня. Безэмоционально.
— Пойми, Мими, я никого возле себя не удерживаю, и ничего не заставляю. Но если кто-то решил идти со мной, то он прежде всего должен делать то, что я скажу.
Мими продолжала пристально на меня смотреть.
— Так что сама делай выбор. Или ты с нами и подчиняешься общим правилам, или мы расходимся, и дальше каждый сам за себя.
Мими задумчиво рассматривала меня, склонив голову набок. Под этим взглядом я аж взмок.
Наконец, очевидно, приняв для себя какое-то только одной ей понятное решение, Мими кивнула и сказала:
— Ы!
— Это означает согласие? — на всякий случай решил уточнить я.
— Ы! — настойчиво повторила Мими и потеряла ко мне интерес, переключившись на чашу с рыбой. Заключалось это в том, что она, пьяно покачиваясь, бродила вокруг ритуального круга и, хищно раздувая ноздри, принюхивалась к чаше с дохлой рыбой.
— Ты вилы взял? — тут же влез Моня, бросая на неё опасливые взгляды.
— Какие там вилы! — возмутился я, — чёртов Енох сбежал, сбросив на меня Мими.
— Кто бы сомневался, — ядовито хихикнул Моня.
— Между прочим, я бы попросил! — возмущённо проревел Енох, появляясь прямо из воздуха. — И за спиной обсуждать — это признак невоспитанности…
— Енох, — мстительно перебил я его словоизлияния. — Проведи Мими инструктаж, как тут у нас и что. Теперь мы с Моней сходим за вилами. И не отходи отсюда никуда!
Моня довольно захохотал, Енох что-то сварливо пробурчал, что, очевидно, означало крайнюю степень негодования, но я его слушать не стал, ибо это будет надолго.
Мы с Моней вернулись в деревню.
— Здесь все дома пустые, — пояснил я ему. — Люди исчезли, скот с хлевов исчез. Даже следов на земле нету. Только еда в печи горячая осталась и сено свежее в хлеву.
— Этого не может быть, — растерянно вякнул Моня.
— Согласен, — подтвердил я, — но это именно так и есть.
— Они не могли просто взять и испариться.
— Да? — я аж остановился и скептически посмотрел на Моню, — тогда что здесь произошло, по-твоему?
— Ну, я не знаю, — дипломатично увильнул Моня, — ты у нас главный, ты и решай.
— А на что оно мне? — задал резонный вопрос я.
— А зачем ты тогда всё это затеял?
— Возьму вилы, заберу чашу и камни и свалю отсюда.
— А Гудкову что скажешь?
— Ну… что они мертвы… — пожал плечами я.
— И он сразу же возьмёт и тебе поверит, да? — язвительно хмыкнул Моня.
Меня аж досада взяла. Как ни крути, а он прав, Гудков мне не поверит. Более того, зная Зубатова, вполне могу допустить, что эти убийства могут повесить и на меня. А если и не сами убийства, так то, что бросил трупы здесь.
Чёрт! Куда не кинь — всюду засада.
И что делать?
Решение возникло, как ни странно, в момент, когда я выбирал вилы среди наваленных скопом инструментов в одном из сараев.
— Вот эти бери! — одобрил мой выбор Моня, — у них ручка длиннее и крепче.
Я взял вилы и, на всякий случай прихватил топор.
И тут появилась Мими.
Сонно щурясь на солнце, она подошла к нам почти вплотную, так, что Моня, тоненько взвизгнув, растворился в воздухе.
И этот гад бросил.
— Ну, что тебе? — нелюбезно спросил я. Спросил, внутренне замирая. Но подавать вид, что я опасаюсь, было неправильно. Нужно сразу продемонстрировать, кто в стае главный, иначе пойдет разброд и шатание, а я этого допустить не могу.
— Ы! — сказала Мими.
— Я тебя не понимаю, — пожал плечами я.
— Ы! — настойчиво повторила Мими и поманила меня пальчиком.
Ну ладно, пойдём поглядим.
Я вышел со двора на улицу. Мими пошла вперёд, а я опять поплёлся следом.
На окраине деревни она показала на слабо накатанную дорогу:
— Ы! — сказала она и показала пальцем куда-то вдаль.
Я посмотрел в ту сторону. Но сколько я бы не прищуривался, проклятое солнце слепило глаза и рассмотреть, что там за «ы», не представлялось возможности.
— Дым, — сказал материализовавшийся сзади Моня.
От неожиданности я чуть не подпрыгнул.
— Тише ты! Так и до инфаркта довести можно! — рассерженно прошипел я.
— Дым от печи. Не костёр, а дым. Там изба, или избы, — повторил Моня, которому солнечные блики совершенно не мешали.
— Ты хочешь сказать, там деревня? — переспросил я.
— Именно так, может, просто пятихатка на отшибе, но избы там точно есть и они сейчас топятся, — сказал Моня, а Мими согласно кивнула.
— Так, — глубокомысленно сказал я, думая, а зачем мне эта деревня.
— Там можно попросить телегу и лошадь, — подсказал Моня, поняв, что я зависаю, — и перевезти трупы в город. Как доказательство. Иначе Гудков тебя сожрёт.
— Понятно, — но я таки решил сперва вернуться и забрать чашу и камни, раз Енох говорит. Авось потом пригодится всё это.
Не буду описывать, с какой попытки удалось подцепить эту чёртову чашу, да так, чтобы не расплескать её содержимое.
— И что теперь с этим дальше делать? — пробормотал я, склонившись над чашей, до полвины, заполненной подсыхающей, словно испорченное желе, кровью, из которой торчала дохлая, воняющая тухляком, рыба. Глаза у этой рыбы, между прочим, были разного цвета — один вишнёво-коричневый, второй — желтовато-зелёный. Интересно, в природе разве такое бывает?
— Как что? Забирай чашу и начинай собирать камни, — склочным голосом старой еврейской бабушки подсказал Енох.
— Это я понимаю, — сказал я, — с рыбой что делать?
— На ужин… — опять развеселился Енох, но под моим тяжелым взглядом сник.
— Выбрось её обратно, на то же место… — посоветовал Моня.
— Вот кто тебя, такого дурака, спрашивает? — возмутился Енох, — эту рыбу никак нельзя обратно. На ней же всё завязано. Ты не понимаешь разве, что она стоит на пересечении прямой линии, ведущей от самой нижней Сефиры Малкут к наивысшей Сефире Кетер! И если её там опять закрепить, то Седьмой Ключ…
— Ничего себе! — сказал Моня, а Енох раздражённо сплюнул и замолчал. Добиться от него больше ничего не вышло.
Пока мы так спорили, Мими подошла ближе. В одной руке она держала свою тряпичную куклу, в другой, прихваченное откуда-то со двора — кайло (кирку).
Ни на кого не обращая внимания, Мими деловито вошла в круг и окунула кайло в чашу с кровью.
— Ты гля, что делает? — охнул Моня.
— Интересно, а зачем? — сказал я, ни к кому не обращаясь.
— Она явно что-то задумала, — изрёк великую мудрость Енох.
Но этого Мими показалось мало, она ловко, двумя пальцами вытащила дохлую рыбу из чаши, и принялась внимательно её рассматривать, хищно раздувая ноздри.
— Сейчас съест? — предположил Енох.
— Бугэээ, — ответил Моня.
Мими есть дохлую рыбу не стала. Ухватила её за хвост и ушла из круга.
— Куда она её потащила? — слабым голосом спросил Моняю
— Может, хоронить? — предположил Енох.
— Зачем её хоронить эту рыбу? — хмыкнул я.
— Ну не знаю… — задумчиво сказал Енох, — может, это какая-то знакомая её рыба?
На это я не нашелся, что сказать.
— Быстрее собирай камни, — велел мне Енох, и дальше размышлять о дальнейшей судьбе дохлой рыбы я не стал.
Пятихатка находилась на расстоянии примерно два километра от Хохотуя и жила себе тихой-мирной жизнью, как обычное село. Когда я ступил на грунтовку короткой улочки, честно говоря, сперва аж растерялся — настолько вся эта сонная тишина контрастировала с тем, что произошло рядом.
— Хозяюшка, — обратился я к дородной женщине с такими большими… эммм… ну в общем, на её перси можно было легко поставить несколько бокалов пива.
— Чегой? — улыбнулась она мне сонной улыбкой.
— А мужики у вас тут есть?
— А чего ж не быть? — пожала плечами женщина и спросила, — а ты, мил человек, чьих будешь?
— Мне нужна телега с лошадью, — проигнорировал её вопрос я, — нужно перевезти кое-что. Я заплачу.
— Ну это тебе к нашему деду надо, — она махнула рукой на крайнюю избу, покрытую новой дранкой, — Дед Христофор. Он у нас самый главный тут.
— Ага, спасибо, — кивнул я.
— Так, а что ты хотел? — прицепилась она, но я уже, получив нужную информацию, не стал с ней точить лясы, а направился прямо к указанному двору.
Во дворе было тихо. Если не считать нескольких куриц, которые деловито копошились в куче свежей стружки возле поленницы дров.
— Эй! Хозяева! — крикнул я.
Пару минут было тихо, но потом скрипнула дверь и на крыльцо выглянул взъерошенный и заросший щетиной, дед.
— Чегой шумишь? — неприветливо спросил он, почёсываясь.
— Мне сказали, у вас нанять телегу можно с лошадью, — начал я.
— Зачем?
— Нужно перевезти кое-что из Хохотуя в Хлябов. Плачу живыми деньгами, — торопливо сказал я, боясь, как бы дед не передумал.
— Матерь божья! — тоненько охнул дед Христофор, когда мы подъехали к кругу.
— И не говорите, — вздохнул я, — У вас есть какие-то предположения, кто это мог сделать?
Но судя по ошарашенному стеклянному взгляду деда, предположений у него не было. И мыслей тоже. Я уже начал было опасаться, как бы его кондрашка не хватила, когда он отмер и, мелко крестясь, принялся перетаскивать трупы и сгружать их на подводу.
— Там всё село исчезло, — махнул я рукой на дома Хохотуя, — все люди и вся скотина испарились. Не знаете, что это может быть?
— Не знаю, — сокрушенно покачал головой дед Христофор, а потом удручённо спросил, — а остальное добро, говоришь, пооставалось?
— Угу, — кивнул я. — Даже еда горячая в печах стоит.
— Надо своим сказать, пусть наведаются, — задумчиво пробормотал дед, — нечего добру пропадать.
С этими словами он заторопился:
— Садись давай, до Хлябова дорога не быстрая.
— Как не быстрая? Я сюда за час дошел, — не поверил я.
— Так ты напрямик шел! А мы по дороге поедем, — загорячился дед. Ему было явно некогда, после поездки предстояла благородная процедура мародёрства и тратить лишние минуты ему было жаль, — нужно было успеть до односельчан, иначе ничего не останется.
Мими подошла к лошади и погладила её по гриве. Лошадь захрипела и шарахнулась.
— Трпррру, зараза! — дёрнул за вожжи дед Христофор, — сдурела, что ли⁈ Я те задам! А ну не балуй!
Мими он не видел.
Я примостился рядом с дедом на облучке, Мими влезла в телегу и села на один из трупов, старательно баюкая куклу. Кирку она положила рядом возле себя.
— А у вас ведьмы есть? — начал я разговор, пытаясь прояснить картину.
— Да какие там ведьмы! — фыркнул дед, — ведьмы — это бабские сказки. Ты бы ещё о Кощее Бессмертном спросил. А ещё комсомолец!
— А куда тогда люди из села делись?
— Да кто ж их знает, — пожал плечами дед Христофор, — раз нету нигде, ушли значит.
— И что, скотину всю забрали, детей малых, и даже кошек! — сердито выпалил я, — зато ни еду, ни вещи не взяли. Я в одной избе деньги за иконой видел. Их тоже не взяли.
— В какой избе говоришь? — заинтересовался дед.
Я не ответил. Дальше ехали молча.
Я размышлял о непонятных вещах, которые творятся в глубинке. То секты какие-то, то спиритизм, то колдуны, то монастыри, притворяющиеся коммунами, а теперь ещё и ритуальные жертвоприношения в кучу. Вот и где оно всё взялось? И, главное, куда потом всё делось?
Вопрос был риторический. Конечно же вслух я его задавать никому не стал.
На большой сцене-помосте, поставленной в центре Хлябова шла генеральная репетиция: здесь выстроились почти все агитбригадовцы, за исключением разве что Клары Колодной: Нюра Рыжова, Люся Пересветова, Виктор Зубатов, Гриша Караулов, Жорж Бобрович, Семён Бывалов и Макар Гудков. Немного сбоку стоял Зёзик Голикман и старательно выбивал на барабане бравурную музыку. Все они были одеты в одинаковые спортивные трико в голубую полоску и с алыми лампасами по бокам. А у Нюры и Люси в волосах были алые маки из гофрированной бумаги.
Они сейчас выполняли очень сложную фигуру под названием «малые ворота из семи человек». Жорж, Макар и Семён выстроились в колонну. К ним подошли Виктор и Гришка. Виктор положил левую кисть на правое плечо Жоржа, придерживаясь правой рукой за его предплечье; Гришка же сделал всё то же самое с левым плечом Макара, придерживаясь левой рукой; Виктор поднял левую ногу, Гришка — правую. Парни подошли к Нюре и Люсе сзади, схватили их за поднятые ноги и по сигналу Семёна подняли их вверх на прямые руки до горизонтального положения. Поднимаясь вверх, двое висящих, Виктор и Гришка, повернулись боком, выпрямили руки и сделали упор — первый на левой руке, второй — на правой, упираясь головой в ноги Жоржа, стоящего на плечах у Семёна, а Нюра и Люся, стоя на самом верху, высоко подняли сигнальные флаги.
— Але-оп! — громко и синхронно крикнули все агитбригадовцы, зрители ахнули, затаив дыхание, а Зёзик исполнил тревожный барабанный паттерн.
— Браво! Браво! — раздались радостные крики. Вокруг тренировки собралась большая толпа зевак. Здесь были как уличные мальчишки, так и вполне степенные горожане. Все они смотрели на репетицию представления, открыв рот, мальчишки подбадривали особо сложные кульбиты приветственными возгласами.
И тут, когда Нюра взмахнула алым стягом с плюмажом, а затем перебросила его Люсе, — на площадь, громыхая, въехала телега, забитая трупами, на облучке которой сидели мы с дедом Христофором.