Аэроторпеды возвращаются назад

18. Я ЖДУ ТЕБЯ, ДЖОННИ!..

«Эпидемии в СССР! Центр Советского Союза охвачен эпидемией гриппа! Из–за массового заболевания рабочих в Москве останавливаются заводы! Перебои в работе советского железнодорожного транспорта! Эпидемия распространяется, охватывая весь центральный район страны! Эпидемии в СССР, покупайте газеты, покупайте газеты!»

Не было ни одного человека, который немедленно не купил бы газеты, пораженный криками уличных продавцов. Новости действительно ошеломляли: эпидемии в СССР?.. Центр страны большевиков охвачен инфекционными болезнями?..

А по улицам уже бежали новые газетчики, с новыми выпусками, экстренными изданиями газет:

«Эпидемия в СССР распространяется! Возникают все новые центры инфекции! Гриппом охвачен, кроме Москвы, еще и Смоленск! Покупайте вечерние экстренные выпуски газеты, покупайте!..»

Человек подозрительной наружности, в желтой шляпе, с длинными усами, которые производили впечатление приклеенных, собрал вокруг себя толпу и произносил пылкую речь, напоминавшую выступление дешевого адвоката, только что получившего за нее авансом определенное вознаграждение:

— Сам господь бог карает большевиков. Теперь им ничто не поможет. Граждане, помолимся господу, да пошлет он благословение нашей храброй армии, которая истребит варваров–большевиков под самый корень. Святое провидение наслало на коммунистов болезнь, чтобы помочь нам уничтожить большевистскую заразу. Граждане, мы должны всеми силами помочь нашей армии! Граждане!..

Дик Гордон, проходивший по улице, на ходу прислушался к этой речи и еще быстрее зашагал дальше. Это бы-

ло мерзко. Само упоминание о средствах бактериологической войны вызвало у него неприятное чувство. Стоило ему закрыть глаза и подумать об этом, сразу вспоминалась отвратительная фигура человека в белом халате, который, усмехаясь, вливал яд в рот связанной, опутанной веревками женщины. Почему у Гордона возникала в уме именно эта картина — он и сам не знал. Однако она преследовала его, как навязчивый кошмар.

Купив газету и торопливо просмотрев ее, Гордон поднялся в свою квартиру. Здесь он снял фуражку и сел в кресло, устало вытянув ноги. С минуты на минуту должен был прийти Джонни Уолтерс. Он позвонил Дику по телефону и предупредил его:

— У меня чрезвычайная информация от Тома Даунли.

— Какая? — спросил Гордон.

— Не могу сказать. Ты идешь домой? Ладно, я зайду к тебе. Жди.

А пока что Дик Гордон еще раз лениво просматривал вечернюю газету. Она целиком, от первой до последней страницы, кричала о грядущей победе над Советским Союзом. Ушлые репортеры высчитывали, сколько дней нужно, чтобы эпидемия охватила всю центральную часть СССР и остановила все производство. По их утверждениям получалось, что стоит только подождать четыре–пять дней и советские позиции можно будет захватить голыми руками.

Газеты ни словом не упоминали о причине возникновения эпидемии гриппа в СССР. Оно и понятно: зачем писать о бактериологической войне? Разве не красивее, не благодарнее приписывать случившееся провидению или длани самого господа бога?..

Дик Гордон раздраженно швырнул газету на пол. И тотчас же у него мелькнула мысль: что это с ним творится? Почему, собственно, он не радуется? Ведь эпидемия в СССР действительно открывает большие возможности для военных операций.

Дик поднял глаза к потолку и задумался. Что–то с ним творилось. В его сознании медленно происходил какой–то перелом. Какой именно — этого он не понимал. На сей раз

Дик Гордон не мог спокойно и хладнокровно анализировать свое поведение и настроение, как делал всегда.

Его размышления прервал Джонни Уолтерс, неожиданно вбежавший в комнату. Он был очень взволнован:

— Ты не догадался, Дики? А?

— Нет. А что случилось?

— Я получил письмо от Тома Даунли. Ты знаешь, что он пишет?

— Откуда же мне знать? Ведь письмо читал ты, а не я.

— Так вот, слушай. В Первой армии больше нет офицера Тома Даунли!

— Ты хочешь сказать, что Том убит?..

— Вовсе нет, он жив и даже весел. Ты бы никогда не догадался. Слушай: Том Даунли вместе со всей частью, с батальоном связи штаба участка…

Джонни сделал торжественную паузу и закончил:

— Перешел на сторону Советского Союза, перешел в Красную армию! Ты можешь себе представить?..

Дик смотрел на Джонни широко раскрытыми глазами.

— Такого не может быть, Джонни, это какая–то ошибка…

— Никакой ошибки! Слушай, вот письмо.

Джонни развернул листок бумаги:

— Ну, начало неинтересно, оно имеет личный характер. Вот, здесь:

«…и пусть тебя не удивляет все то, что ты сейчас прочитаешь. Сперва несколько предпосылок. Надеюсь, ты меня хорошо знаешь. Ведь так? Знаешь, что я никогда не был не только коммунистом, но даже социал- демократом. Правда, эти последние всегда казались мне чем–то не заслуживающим внимания серьезного человека. Так вот! Моя карьера, как офицера нашей «доблестной Первой армии» и т. д. — закончена. Сегодня ночью мы все, весь батальон связи штаба нашего участка, переходим к большевикам. Ты не веришь своим глазам? Понимаю. Но читай дальше, и ты все поймешь».

Джонни поднял глаза на Дика:

— Это он хорошо сказал: «поймешь».

— Читай дальше, — глухо проговорил Дик.

«…Ты, наверное, помнишь мое письмо, в котором я писал про различные теории войны. Про так называемые “хвосты” генерала Фулера и проч. Так вот, дело значительно глубже, чем кажется. Дело в том, за кем будущее. За нами, за Первой армией, генералом Фу- лером, Ренуаром, Древором и другими; за капитализмом, осаждающим молодой Советский Союз, или, напротив, будущее за коммунистами? Я долго обдумывал это и окончательно решил: будущее за коммунистами, молодым классом пролетариев, а не за престарелым капитализмом, чьи последние дни мы наблюдаем сейчас. И знаешь, кто именно помог окончательно решить эту важную для меня проблему?.. Пленный советский снайпер, которого я недавно допрашивал. Если бы ты увидел и услышал этого человека, ты бы и сам убедился. Представь себе солдата, который храбро смотрит вперед, ничего не боится, не жалеет своей жизни и уверен, что, независимо от его судьбы, его дело победит. Думаешь, он был коммунистом? В том- то и дело, что нет. Обычный красноармеец. И вот тогда я решил: победа за ними. Никакими машинами, никакими аэроторпедами и прыгающими танками мы не победим Советский Союз, потому что он обладает такой силой, о которой мы даже мечтать не можем. Эта сила — великое сознание молодого класса, уверенного в своей мощи, уверенного в том, что будущее принадлежит именно ему».

Джонни остановился, словно обдумывая что–то.

— Читай дальше, — вновь глухо откликнулся Гордон.

«…Возьмем мелочь, вроде последствий успехов или неудач на фронте. Как реагирует на это наш тыл и тыл советский? У нас, как только с фронта приходят плохие известия, немедленно начинается разложение. У них — сведения о неудачах вызывают новую волну боевого воодушевления, объединяющего армию и тыл единой волей к победе. Об этом можно было бы много говорить, но нет времени, да я и не уверен, дойдет ли до тебя это письмо. Итак, мы переходим на сторону Красной армии. Мы идем не в плен, об этом окончательно условились наши уполномоченные, которые вели секретные переговоры. Мы идем для того, чтобы встать в ряды Красной армии, против старого мира, против войны. Да, да, Джонни, против войны! Не против тебя, не против солдат Первой армии, а против войны, против тех, кто ее начал, кто ею руководит. Скажу тебе даже больше: я уверен, что таким же путем пойдешь и ты. Ибо это путь всякого честного человека, умеющего смотреть в будущее. Я жду тебя, Джонни. Жаль, не могу продолжать письмо — нет времени. Мы уходим. Будь здоров и думай, Джонни. Думай и помни: я жду тебя!

Твой Том Даунли».

Джонни сложил листки, спрятал их в карман и вопросительно взглянул на Дика:

— Ну, что скажешь?

Дик молчал, его лицо помрачнело.

— Ну, Дики?

С большим трудом Дик Гордон медленно ответил:

— Это — измена, Джонни… Измена чести военного человека…

Джонни махнул рукой:

— А мне безразлично, измена это или нет. Кого он предал? Народ? Нет, потому что мы воюем не за народ; я вообще не знаю, за кого мы воюем. Державу? Я не знаю, за какое государство мы воюем. Воинскую честь? Э, Дики, последние лохмотья старой, так называемой «воинской чести» мы выбросили как ненужный хлам вместе с первым вылетом этих гнусных бактериологических торпед. Кого же, в таком случае, предал Том Даунли? Тех, кто финансирует все это дело? Тех, кто ждет от него прибыли? Я лично не имею ничего против такого предательства. Вот что. Знаю, я неспособен к активным действиям. Ты говоришь, что я — пацифист. Но… меня хватит на то, что я задумал.

В комнате стало тихо. Дик молчал. Он не находил ответа. Наконец он сказал:

— Ты пойдешь вслед за ним?..

— Не знаю. Я еще не решил окончательно. Однако…

Резкий стук в дверь не дал ему закончить. Голос из–за

двери выкрикнул:

— Телеграмма лейтенанту Гордону!

Дик в недоумении открыл дверь: откуда, от кого? Но вместо почтальона в комнату вошел высокий мужчина в полицейской форме. За ним у двери стояло еще несколько полицейских. Вошедший остановился посреди комнаты и спросил:

— Кто из вас сублейтенант Джон Уолтерс?

— Это я, — ответил Джонни, ничего не понимая.

Агент сделал знак полисменам. Они подошли к Джонни

и окружили его.

— Вы арестованы, Джонни Уолтерс, — сказал высокий человек. — Арестованы, как государственный преступник. Обыскать его!

Ловкие руки полисменов полезли в карманы Джонни.

— Я не понимаю, — начал было Гордон, — в моей квартире…

— Простите, лейтенант, — вежливо и спокойно перебил его полицейский агент. — Вот приказ арестовать Джона Уолтерса. Извините, что мне пришлось сказать про телеграмму. Это — обычное средство, чтобы никого заранее не беспокоить.

Полисмены положили на стол все, что нашли у Джонни. Полицейский агент быстро все просмотрел и радостно схватил листы, которые Джонни зачитывал Дику:

— Вот! Как вы получили это письмо?

Джонни молчал с выражением отвращения на лице.

— Не желаете отвечать? Ладно. Прошу следовать за мной. Надеюсь, нам не придется применить силу?..

Полицейские повели Джонни. На пороге он обернулся и сказал:

— Пока, Дики! Дело не кончено — и наш разговор тоже…

Полицейский агент вежливо козырнул Дику — очевидно, относительно Гордона он получил другие инструкции

— и вышел вслед за Джонни. Дик остался один. Он ничего не понимал. Все случилось так неожиданно, что казалось сном. Джонни арестован?.. За что?..

И вдруг Дик вспомнил фразу из письма Тома Даунли:

«…Я не уверен, дойдет ли до тебя это письмо…»

Выходит, — письмо кто–то читал? Кто–то знал о нем, ведь агент сразу схватил его?.. Дик глубоко вздохнул: дело оборачивалось совсем плохо. Джонни грозила серьезная опасность. Надо спасать его. К кому пойти, чьей помощи искать? И вдруг Гордон решил: ему поможет генерал Ренуар. Да, именно генерал Ренуар. К нему, скорее!..

Морис Ренуар сидел в удобном кресле и внимательно слушал радио. Было время послеобеденного отдыха. Правда, в последние дни генерал Ренуар немного изменил свои привычки и перестал после обеда слушать любимую музыку. Каждый день, пообедав, он переключал приемник на волну Москвы и слушал советские передачи. Генерал Ренуар хотел иметь исчерпывающие и всесторонние сведения о состоянии военных действий. Его, очевидно, не удовлетворяли официальные сводки штаба Первой армии.

Генерал слушал радио, когда адъютант, неслышно войдя в кабинет, доложил, что лейтенант Гордон просит разрешения его видеть. Морис Ренуар сделал рукой знак, означавший «просите» — и продолжал слушать дальше.

Вошел Гордон. Генерал Ренуар молча показал рукой на кресло и жестом предложил слушать. Дик услышал:

«…империалисты, пытаясь спасти положение и деморализовать советский тыл, пошли на новое вопиющее преступление. Нарушая все постановления международных конференций, они перешли к бактериологической войне. Они тайно направили на Москву отряд аэроторпед с культурами инфекционных болезней. Нечего и говорить о дикости подобных средств борьбы. Нечего удивляться, что империалисты нарушили свои собственные торжественные акты, запрещающие бактериологическую войну. Ведь известно, что такие запреты и обещания они дают только для того, чтобы лучше скрыть свои истинные намерения. Но об этом новом преступлении должны узнать пролетарии всего мира. Пусть знают империалисты, что это им не поможет, как не помогли все их предыдущие атаки. Советский Союз вынужден обороняться — и новое преступление империалистов вызовет новую волну энтузиазма трудящихся СССР, который разобьет стаю международных шакалов с помощью пролетариев капиталистических стран…»

Генерал Ренуар улыбнулся — и закурил новую сигарету.

«…Красная армия вынуждена перейти к решительным действиям. Империалисты должны убедиться, что они будут побеждены их же оружием, техникой, которой управляет рука пролетария. Трудящиеся капиталистических стран! Беритесь за оружие, поднимайтесь против власти “культурных” дикарей, дело вашего освобождения — дело ваших собственных рук…»

Движением руки генерал Ренуар оборвал звуки из репродуктора.

— Дальше неинтересно, — сказал Ренуар. — Что скажете, Гордон?

— Полиция арестовала моего помощника Джона Уолтерса, господин генерал.

— За что?

— Я не знаю. Он получил письмо от нашего школьного товарища Тома Даунли, где тот написал, что переходит на сторону советских войск. Но при чем здесь Уолтерс? Я пришел, господин генерал, просить вас принять меры к освобождению Уолтерса.

— Освободить?.. Хм, говорите — письмо?..

Генерал Ренуар достал из ящика стола небольшую бумагу и просмотрел ее.

— Да, — наконец сказал он, — да. Теперь понимаю. Я лишь мельком просмотрел это письмо — мне было некогда. Да. Полиция известила меня. Да, Уолтерса арестовали. Вы говорите, что он не виноват? Вы можете взять на себя личную ответственность за него и его поведение?

— Да.

— Хорошо.

Генерал нажал кнопку звонка. Не успел он убрать палец с кнопки, как в комнату быстро вошел адъютант:

— Простите, господин генерал, депеша из штаба.

Морис Ренуар взял узенький листок бумаги и громко

прочитал:

«Ночью совершено воздушное рейдовое нападение на центры Швабии тчк советские самолеты разрушили бомбами важнейшие промышленные объекты тчк все указывает на самолеты типа ракетных тчк из–за их огромной скорости невозможно принять меры обороны тчк немедленно организуйте защиту центров эскадрильями истребителей и автожиров мобилизовав все силы тчк рейд советских самолетов продолжается».

Генерал заметно побледнел. На висках у него заходили желваки — верный признак волнения. Он бросил депешу на стол и крикнул адъютанту:

— Немедленно прямую связь со штабом!

— Уже готово, господин генерал. Штаб только что вызвал вас по прямому проводу. Аппаратная ждет вашего сигнала, — ответил адъютант.

— Включите микрофон и репродуктор.

Генерал подошел к столу и тяжело опустился в кресло. Репродуктор проговорил:

— Алло, генерал Ренуар! Вы получили нашу депешу?

— Да. Прошу подробнее информировать меня.

— По нашим данным, скорость советских самолетов составляет более тысячи километров в час. Судя по всему, их маршрут пролегает широким полукругом над юго–восточными районами Швабии. Безусловно, это самолеты с ракетными двигателями — ничто другое не может придать им такую скорость. Кроме того, у них, очевидно, есть и обычные двигатели, потому что во время бомбежки они значительно уменьшают скорость — до стандартной для современных бомбовозов. Разрушены военные заводы в Дрез- нау, Ойсбурге и Файбурге. Только что пришла депеша о появлении самолетов над Шпильгартом. Это говорит о том, что они повернули обратно на восток. Есть основания ожидать дальнейшего развертывания этого рейда.

Гордон видел, как генерал Ренуар сжимал кулаки. Он еле сдерживал себя. В конце концов он ответил:

— Неужели нигде не была организована контратака?

— Это было невозможно. Советские самолеты появились неожиданно. Наши специалисты считают, что весь путь они проделывают в стратосфере и снижаются лишь в районе объектов нападения. Такая молниеносная скорость до сих пор нигде не наблюдалась. Вот почему штаб обращается к вам. Должен сообщить еще и о том, что из–за этого рейда советских самолетов в южной Швабии начались социальные революционные волнения. Информационные пункты сообщают, что по улицам Дрезнау, Ойсбурга, Фай- бурга и Герлина движутся огромные демонстрации рабочих с лозунгами против войны с Советским Союзом и требованиями немедленно принять меры против войны, которая прежде всего наносит ущерб самой Швабии…

— Ладно. Достаточно. Все ясно. Прошу регулярно информировать меня о дальнейшем продвижении самолетов. Принимаю меры.

Генерал Ренуар взял себя в руки. Он быстро что–то записывал в блокнот. Гордон, глядя на него, вспомнил последние фразы советской радиопередачи о том, что Красная армия вынуждена перейти к решительным действиям. Да, эти слова явно подтверждаются… Ракетные самолеты, летящие в стратосфере, на высоте более пятнадцати километров… Это было ужасной угрозой. Самолет летит на недостижимой высоте, на которой его даже нельзя заметить. И только в районе объектов нападения он снижается, молниеносно бомбардирует свою цель, так же быстро возносится вверх, исчезает в небе — и мчится дальше, к следующей цели…

Морис Ренуар закончил делать записи. Он нажал кнопку на пульте коммутатора громкоговорящего телефона, установленного на столе. Громкоговоритель сразу ответил знакомым голосом механика Миети:

— Аппаратная слушает, господин генерал.

— Слушайте, Миети. Все имеющиеся у нас аэроторпеды с бактериологической начинкой должны немедленно стартовать по трем направлениям: Ленинград, Москва, Харьков. Вы отвечаете за то, чтобы этот старт состоялся не позже, чем через час.

— Есть, господин генерал.

Палец генерала Ренуара нажал следующую кнопку. Репродуктор ответил глуховатым голосом Гагарина:

— Слушаю, господин генерал.

— Гагарин, вы, во главе объединенных шестой, седьмой, девятой и одиннадцатой эскадрилий истребителей немедленно вылетаете в район Бресвица и Глейсау. Судя по всему, рейд советских ракетных самолетов закончится именно там — бомбардировкой этих двух городов. Любым способом вы должны остановить этот рейд и уничтожить советские самолеты. Но имейте в виду — они ракетные. Помните нашу вчерашнюю беседу о тактике стратосферного самолета? Она вам поможет. Не пускайте их вверх — там они недосягаемы, отрезайте их от неба, тогда вы их легко разобьете, так как на малых высотах они достаточно неповоротливы. Понятно?

— Есть, господин генерал.

Следующая кнопка включила связь с Альбертом Рай- волой. Еще спокойнее, почти обычным, размеренным голосом генерал Ренуар приказал:

— Я поручаю вам, Райвола, новую операцию. Всем имеющимся у вас автожирам совместно с истребителями Гагарина немедленно вылететь в район Бресвица и Глейсау и занять позицию на высоте до четырех тысяч метров. Вы будете ждать появления советских ракетных самолетов. Они должны бомбить эти два города. Итак, Гагарин совершит контратаку советских самолетов своими объединенными силами истребителей. Задача ваших автожиров — отрезать советским самолетам путь наверх. Понимаете? Гагарин их встречает, а вы ударите по ним с тыла, сверху. Любой ценой — операция должна уничтожить этот ракетный отряд. Он окажется между двух огней. Однако не забывайте, что главный удар наносят истребители. Вы должны блокировать, отрезать им путь наверх.

— Есть, господин генерал.

Теперь генерал Ренуар закурил сигарету. Он еще раз просмотрел свои записи и только тогда вспомнил про Дика Гордона.

— Я очень сожалею, Гордон, что для вас во время этой операции нет подходящей работы. Ведь вы, с вашими танками, к большому сожалению — чисто земное создание…

Гордон улыбнулся:

— Нет, генерал, я все же делаю небольшие попытки оторваться от земли. Ведь мои танки прыгают.

Ренуар засмеялся. Ему понравилась шутка Гордона. Он быстро написал что–то на листке бумаги, приложил свою личную печать и протянул написанное Гордону:

— Но помните, отпускаю Уолтерса под вашу ответственность. Полиция отдаст его вам. Однако же, я не уверен, что она выпустит его из–под надзора. Не забывайте этого. Вторично я буду бессилен помочь. Вы свободны, Гордон.

Выйдя из кабинета, Дик с любопытством глянул на записку, которую дал ему генерал. Там значилось:

«Управлению политической полиции.

Прошу освободить арестованного Джона Уолтерса, необходимого мне для выполнения моих задач. Вечером пришлите ко мне начальника восьмого отдела.

Генерал Ренуар».

Всесильному человеку достаточно было нацарапать записку, чтобы полиция освободила арестованного. Через полчаса Дик вместе с Джонни ехал в полицейском автомобиле. Джонни радостно смотрел в окно и говорил:

— Дики, Дики, плохие времена настали. Я еще ничего не знаю, но… но в чем–то Том был прав… Эх, интересно было бы с ним поговорить!..

Действительно, Джонни Уолтерс был своеобразным человеком, которого не мог исправить даже арест…