Аэроторпеды возвращаются назад

16. НА СЦЕНУ ВЫХОДЯТ БАКТЕРИИ

В этот раз генерала и профессора Ренуара пригласили на заседание Совета «Заинтересованных Держав» совсем не так уважительно, как прежде. Он получил официальное письмо, где сухо говорилось:

«Приглашается для информирования Совета о состоянии механизированных сил Первой армии…»

Авторитет генерала Ренуара таял. Его подробные, детально разработанные планы все больше теряли вес; с ними уже практически перестали считаться. Согласно этой программе действий, генерал Ренуар провел две операции — воздушный налет на Ленинград и воздушную атаку на Москву. Обе операции сорвались. Если добавить к этому еще и провал наступления генерала Древора, становилось очевидно, что планам Ренуара был присущ какой–то явный органический изъян. Но какой именно?..

На прошлом заседании Совета главную роль играл маршал Кортуа, сторонник старых, испытанных методов войны. Сэр Оунли тогда сдержанно спорил, намекая на опасность мобилизации, которая сразу приведет на фронт большое количество непроверенного, сомневающегося человеческого материала, соберет большие людские массы, даст в руки рабочим и крестьянам оружие. Маршал Кортуа презрительно бросил тогда:

— Для этого у нас есть полиция, есть старые средства держать в руках так называемую массу — вплоть до полевых судов…

Сегодня маршал Кортуа мрачно молчал. Он даже ни разу не намекнул на «чрезмерное увлечение механизацией и автоматизацией войск», хотя раньше без этого не проходило ни одно заседание, ни одна дискуссия. На сей раз говорил сэр Оунли. Его высокая согнутая фигура словно придавила всех присутствующих. Сэр Оунли делал доклад. Сэр

Оунли спокойно и холодно, без всяких эмоций требовал от Совета решительных действий.

— Мы уже убедились, что большевики — весьма сильный противник. Я даже не уверен, что целесообразно было все это начинать, потому что, если мы не сможем решительно повернуть колесо истории в нашу пользу, если в ближайшее время мы не добьемся решающих успехов, нам грозит опасность революционных выступлений, — четко произнося каждое слово, говорил сэр Оунли. — Мы должны серьезно относиться к событиям, трезво смотреть вперед. Прошли времена, когда можно было бесконечно долго поддерживать национальный, патриотический ажиотаж. Теперь не 1914 год. За время своего существования большевизм прочно привил народам Европы склонность к революционным болезням. Достаточно маленькой инфекции — и мы получим громадную эпидемию. Вот передо мной отчеты политуправления главного штаба.

Сэр Оунли достал из портфеля аккуратно сложенные листы бумаги:

— Они весьма неутешительны. За несколько дней, прошедших после общей мобилизации, мы уже имеем четыре восстания в полках. 118–й полк отказался идти на фронт и был отправлен только после того, как расстреляли десяток вожаков–коммунистов. На базовых складах в Карселе разоблачен подпольный штаб, уже подготовивший планы разрушения складов, которые должны были взлететь на воздух. 14–й артиллерийский полк поднял восстание, обезоружил офицеров и выступил в демонстративный «партизанский» поход, призывая к мятежу другие части. Наконец, восстание на дредноуте «Скотленд»…

Несмотря на всю свою выдержку, Сэр Оунли едва заметно вздохнул: ему было тяжело говорить о восстании на одном из дредноутов королевского Великосакского флота…

— …восстание на дредноуте «Скотленд», который, подняв красный флаг, покинул базу в Самбапуре и исчез в направлении Советского Союза. Командование не имеет о нем никаких известий, но, по сообщению советского радио, «Скотленд» самовольно изменил свое название на «Интернационал», прибыл в один из советских портов и торжественно вступил в ряды советского военного флота.

В зале стояла мрачная тишина. Сэр Оунли был прав: его сведения действительно не были утешительными. Докладчик обвел взглядом стол, вокруг которого сидели члены Совета, и продолжал:

— Я думаю — все это лишь первые ласточки. Я уже не говорю об известном всем мятеже рабочих на военном заводе в Лютеции. Уважаемые господа наверняка знают, что нам пришлось пожертвовать этим заводом, чтобы потушить опасный революционный пожар в центре Галлии… К большому сожалению, результаты последних операций на фронте не позволяют тешить себя надеждами на лучшие перспективы в будущем. Опять–таки, я не говорю об исходе последней операции генерала Ренуара; гораздо более важны психологические последствия поражения Первой армии под командованием генерала Древора, а также разгрома желтоимперской десантной экспедиции. Я не ошибусь, если скажу, что через несколько дней, как только широким массам станут известны последствия этих операций, мы будем свидетелями новых революционных взрывов. Старая, но до сих пор справедливая истина: народ не любит поражений… Итак, я перехожу к предложениям.

Члены Совета зашевелились: к предложениям?..

— Я требую решительных действий. Иначе мы затянем петлю на собственной шее. Конечно, линии фронтов должны остаться: относительно этого — все карты в руки маршалу Кортуа…

Сэр Оунли еле заметно, с легкой иронией, поклонился старому маршалу, который недовольно склонил голову.

— Также необходимо настойчиво продолжать интересные эксперименты с механически–автоматизированными операциями по плану генерала Ренуара…

Сэр Оунли вновь вежливо поклонился, теперь в сторону Мориса Ренуара.

— Но, наряду с этим, следует решительно принимать и другие меры. Эпидемия большевизма понемногу захватывает наши войска. А мы до сих пор не послали советским солдатам никакого проявления нашей благодарности за эту эпидемию. Оставим шутки — я позволю себе обратить внимание Совета на средства бактериологической войны. О нет, пусть уважаемые господа не ужасаются. Речь вовсе не идет о каких–то страшных эпидемиях чумы, холеры или других опасных болезней. Проработка этого вопроса, подробное его изучение показало, что подобное мероприятие очень быстро обернулось бы против нас самих. Смертельная эпидемия немедленно перекинулась бы через линию фронта и охватила бы и наши войска. Поэтому речь идет о занесении в тыл Советского Союза такой болезни, как грипп. Да, да, грипп! Эта легкая болезнь чрезвычайно ин- фекционна. Она почти не дает смертельных случаев, человек просто на некоторое время теряет трудоспособность. У него начинается насморк, кашель, ломит все тело; больной заражает всех вокруг. Ничего страшного — только две- три недели нетрудоспособности и больше ничего. Маленький грипп, вот и все.

Не поднимая глаз, старый маршал Кортуа спросил:

— А запрет бактериологической войны?..

Сэр Оунли саркастически улыбнулся:

— Уважаемый маршал Кортуа намекает на запрещение бактериологической войны, вынесенное Люцернской, Миланской, Лозаннской и Вашингтонской конференциями? О, мы хорошо помним об этих запретах. Ведь мы, вместе с другими государствами, также подписывали эти исторические акты. Но… но есть две небольшие поправки. Первая: разве конференции имели в виду такие несерьезные эпидемии, как грипп? Конечно, нет. На них говорилось о страшных болезнях наподобие чумы, холеры, тифа. Так что с этой точки зрения мы не нарушаем постановлений упомянутых международных конференций. И вторая: каждое правило имеет свои исключения. Мы боремся за культуру, за цивилизацию, против ужасной угрозы большевизма. Разве большевики не употребляют непозволительные средства войны? Все эти их таинственные лучи, загадочные морские магнитные торпеды — разве они выносили это оружие на обсуждение международных конференций? Нет! Значит, свободны выбирать средства и мы.

Сэр Оунли сделал маленькую эффектную паузу и закончил:

— Исходя из всего этого, я требую решительных методов, решительных действий, и прежде всего — одобрения бактериологической войны.

Маршал Кортуа беспокойно зашевелился на своем месте. Даже спокойный и выдержанный генерал Ренуар — и тот слегка удивленно поглядывал на сэра Оунли, выдвинувшего перед Советом такой решительный план. Между тем, сэр Оунли снова поднялся и сказал:

— Я позволю себе спросить кое–что у уважаемого генерала Ренуара. Надеюсь, у него есть возможность наполнить свои знаменитые аэроторпеды вместо взрывчатых веществ другим грузом?

— Любым, сэр Оунли, — ответил Морис Ренуар.

— Итак, по моему мнению, аэроторпеды лучше всего подходят для нашей цели. Аэроторпеды с культурой гриппа летят на восток. В идеальном случае, торпеды достигают цели и взрываются над большим городом, густонаселенным и промышленным центром, распыляя над ним культуру гриппа, которая медленно оседает на город и заражает его. В других случаях, если, скажем, торпеда не долетает до места назначения, как это было в последний раз, она все равно взрывается и заражает определенную местность, откуда грипп уже самостоятельно распространится дальше. Я прошу простить меня за эти подробные справки, но я тщательно изучил вопрос с помощью профессора Виртуса, известного бактериолога, которому, собственно, и принадлежит этот план. Если Совету желательно — профессор Виртус охотно выступит с сообщением о своем плане, он по моему приглашению приехал сюда и ждет нашего решения.

Совету «Заинтересованных Держав» было желательно. Совет без каких–либо препирательств принял план бактериологической войны Оунли—Виртуса. Его исполнение Совет возложил на генерала Ренуара.

На всякий случай, как выразился сэр Оунли — «для истории», Совет принял секретную резолюцию о бактериологической войне:

«Бактериологическая война в рамках употребления культур легких болезней, таких как грипп, не является чем–то непозволительным. Такие способы войны не противоречат постановлениям международных конференций, запретивших бактериологические средства ведения войны, понимая под этим заражение войск и тыла неприятеля ужасными инфекциями, подобными чуме, холере или тифу. Заражение гриппом, напротив, значительно гуманнее всех других средств войны, поскольку в результате такого мероприятия никто не умирает, а только выбывает из строя, теряя на некоторое время работоспособность. Заражение гриппом с этой точки зрения гуманнее артиллерийской войны, газовой войны, пулеметов и гранат, которые убивают врага».

Не следует удивляться этой резолюции. Она не была чем–то небывалым и, несмотря на всю свою циничность, кардинально не отличалась от многих других постановлений международных конференций. Вспомним хотя бы категорические требования Англии на конференции по разоружению в 1933 году. Тогда Англия выдвигала такое предложение: запрещая бомбардировки с воздуха в целом, позволить ей применять это средство войны в отдаленных местностях, где жители никогда, мол, ничего не имели против того, чтобы их бомбили с воздуха, потому что в таком случае они просто убегают в лес, а бомбы разрушают их дома. Так что, с этой точки зрения, постановление Совета «Заинтересованных Держав» совсем не удивительно, оно просто еще раз доказало, чего стоят все постановления и пакты капиталистических стран.

Однако сэр Оунли был абсолютно прав, когда он угрожал Совету опасностью революционных взрывов в Европе.

Мы сказали бы даже больше: уважаемый сэр Оунли слишком мягко описывал то, что происходило в последние дни в Европе.

Правда, восстание на военном заводе в Лютеции было ликвидировано — вместе с самим заводом. Военный министр выполнил свою угрозу: эскадрилья военных самолетов сбросила тяжелые фугасные бомбы на территорию завода и разрушила главные его корпуса. Вслед за тем войска атаковали полуразрушенный завод и выбили оттуда тех рабочих, которые остались в живых после воздушной бомбардировки. Быстрый и немедленный суд приговорил всех пленных рабочих к расстрелу, как предателей государства. Массовый расстрел рабочих провели той же ночью — значительно быстрее и организованнее, чем в свое время, в 1871 году, когда разъяренная буржуазия расстреливала руками палачей генерала Галифе героических парижских коммунаров…

Но восстание на военном заводе в Лютеции уже сделало свое дело, прогремев во всех странах Европы и Америки. Оно стало героическим образцом храбрости пролетариев, что пожертвовали жизнью в борьбе за международное рабочее дело, выступая против войны со своей социалистической родиной — Советским Союзом. Забастовки рабочих во всех городах капиталистической Европы, восстания солдат и моряков были ответом пролетариата на кровавую расправу буржуазии с рабочими города Лютеции. И сэр Оунли слегка ошибался, упоминая лишь о четырех восстаниях в войсках.

Он почему–то забыл о странных недоразумениях с поставками для авиационных баз, когда срочные грузы, адресованные базам восточного фронта, потерялись где–то на железных дорогах. Все попытки найти эти грузы были безрезультатны, пока грузы не отыскались… на дне глубокого озера, сброшенные туда с рельсов целыми эшелонами. Все попытки найти преступников оказались тщетны.

По какой–то причине сэр Оунли не упомянул о загадочном исчезновении большого торгового парохода «Валькирия», который вез военные грузы из Биверпуля в Дамбург.

Пароход этот, выйдя из Биверпуля, не дошел до Дамбурга, хотя с ним, на всякий случай, шла военная великосакская миноноска. Оба корабля исчезли. Парусник «Шираза», проходивший близ Ресбурга, видел эти корабли: они, как записано в вахтенном журнале парусника, шли на восток, ко входу в Финский залив, и у каждого на корме развевался красный флаг…

Сэр Оунли также забыл про таинственный взрыв в военном ангаре городка Эжени, где на воздух взлетели шесть тяжелых бомбовозов последней конструкции, только два дня назад привезенные сюда для испытаний. Взрыв уничтожил бомбовозы, разрушил ангар и все специальные здания, стоявшие рядом с ангаром. Доклад министерству авиации заканчивался стандартно:

«Преступников найти не удалось».

Следовательно, положение было намного более угрожающим, чем обрисовал его на совещании «Заинтересованных Держав» сэр Оунли. Вполне понятно, почему мрачно молчал маршал Кортуа, который еще неделю назад презрительно отвергал любую мысль о возможных социальных конфликтах. Если план механизированной и автоматизированной войны генерала Ренуара не дал желаемых результатов, скомпрометировав блестящие теории генерала Фулера и его сторонников, то в равной мере не давал желаемого эффекта и старый позиционный метод войны большими человеческими массами, в чьей среде всегда вызревали тайные революционные очаги.

Тюрьмы были переполнены. Секретная полиция мобилизовала все свои силы, арестовывая каждого рабочего, заподозренного в принадлежности к революционным организациям. Но это не помогало. Революционеры перенесли свою основную деятельность в воинские части, пользуясь тем, что в результате всеобщей мобилизации во всех частях появилось некоторое количество рабочей молодежи, среди которой уже давно и активно работали комсомольские организации. Несмотря на бешеный террор полиции, тайные подпольные типографии продолжали выпускать листовки и революционные газеты. Был еще один метод чрезвычайно значительного влияния на рабочие и даже мелкобуржуазные слои населения Европы: радио.

Революционные организации выбрали очень остроумное средство агитации с помощью государственных радиостанций. Как известно, все мощные радиопередатчики строятся за городом, чтобы они не мешали городским слушателям принимать другие, дальние радиостанции. Однако студии радиостанций всегда расположены в городах и связаны с передатчиками кабелями, чаще всего — подземными. Итак, революционеры подключали к таким кабелям свои карманные микрофоны и зачитывали обращения — короткие и энергичные, давали свои объявления, прерывая передачи из студии или театра и заменяя их призывами остановить войну с Советским Союзом. Полиция тщательно охраняла кабели, но они обычно тянулись на пятьдесят- семьдесят километров, и случаи «наглых революционных воззваний», как квалифицировали это полицейские рапорты, не прекращались.

Сказывалась и работа мощных советских радиодиостан- ций, как старательно ни заглушали их передатчики капиталистических государств. Ежедневные передачи советских радиостанций транслировались почти на всех европейских языках, и их каждый день слушала пролетарская Европа, несмотря на категорический запрет полиции принимать советское радио под угрозой ареста и конфискации приемника.

Для информационных штабов, для капиталистических газет это было чрезвычайно неприятным явлением, так как советское радио информировало трудящихся Европы о положении на фронте, обо всех событиях, которые замалчивали капиталистические газеты, раскрывало их ложь и вымыслы.

«Мы воюем, только защищаясь, — говорило советское радио. — Мы вынуждены воевать, защищаться с оружием в руках. Мы воюем с генералами, офицерами, с наймитами буржуазии, которая стремится захватить в свои загребущие руки богатства Советского Союза и помешать победоносному строительству социалистической жизни в Стране советов. Мы не хотим войны, но мы вынуждены защищаться. Солдаты капиталистических армий, рабочие, крестьяне! Вас гонят на войну, на бойню. Поворачивайте оружие против генералов и офицеров, переходите на сторону вашего единственного социалистического отечества — Советского Союза! В Советский Союз плывут корабли, восставшие против власти капиталистов и генералов и перешедшие на сторону Страны Советов. Слушайте, что рассказывают по радио солдаты, которые перешли на сторону Советского Союза и повернули оружие против общего классового врага. Между Красной армией и солдатами капиталистических армий нет вражды: они братья, они все рабочие и крестьяне. У них один общий классовый враг — мировая буржуазия. Переходите на сторону Красной армии, которая победит в этом последнем бою с капитализмом: этот бой — наше общее дело!..»

И как же сильно действовали на слушателей эти призывы! Горячие слова доходили до самого сердца. Рабочие сжимали кулаки и сами находили революционеров–орга- низаторов. Постепенно нарастал революционный гнев. В этом отношении сэр Оунли был прав: капиталистические правительства имели все основания ожидать революционных взрывов.

Совет «Заинтересованных Держав» принял резолюцию о переходе к решительным действиям, к бактериологической войне. Эпидемии гриппа должны сделать нетрудоспособным советский тыл, остановить нормальную работу предприятий, перекинуться на Красную армию и уничтожить ее обороноспособность и боеготовность. Тогда легко будет сделать с Красной армией все, что угодно: больные, лишенные надежного тыла части не смогут воевать… Это предусматривал дьявольский план Виртуса—Оунли. Он обещал решительный перелом, обещал безусловную победу Первой армии, предсказывал поражение Красной армии.

Но все ли предусмотрели профессор Виртус и хладнокровный сэр Оунли?..

Генерал Ренуар был крайне раздосадован пренебрежительным отношением к нему и его машинам. Он был так расстроен, что решил сообщить обо всем своим помощникам. Собрав их, как обычно, в своем кабинете, генерал Ренуар коротко рассказал о решениях Совета и о задаче, возложенной на него в плане использования аэроторпед для нужд бактериологической войны. Дик Гордон слушал, боясь пропустить хотя бы слово. Он был поражен: бактериологическая война?..

И, словно отвечая на его немой вопрос, генерал Ренуар сказал:

— Конечно, я тоже не могу назвать себя сторонником таких методов войны. Однако приказ остается приказом. И для меня, в конце концов, безразлично, какими средствами достичь победы. Если бактерии расчистят нам путь

— да здавствуют бактерии! По моему мнению, на войне разрешено все. Цель — победить. А победителей, как известно, не судят. Мы должны победить большевиков, и для этого все средства хороши!..