Адвокат вольного города 8

Глава 7 Мир в темном цвете

— Негра? — со смесью разных чувств переспросил я.

— Африканца. Не знаю, как политически правильно. Правда, тональность кожи, вероятно, скорее, как у северных народов, — с сожалением протянул господин По. — То есть не иссиня-черная, а скорее коричневая.

— Сделали зелье перемены внешности и его не берут? — в лоб спросил его Танлу-Же, весьма прозрачно намекая, что По пытается впарить нам неходовой товар.

— Ну, идея сама по себе была хороша, — не стал спорить с очевидным господин По. — Ингредиенты потрачены, у зелья есть срок годности, потом только выбрасывать, его даже переработать нельзя. Однако в суровой реальности с местным менталитетом оказалось, что использовать старящее зелье, чтобы избежать полицейского розыска — это нам надо. Или молодящее, чтобы пойти в кабак и познакомиться с юной красоткой, тоже берём. Или изменение цвета глаз, оттенка кожи, перекрасить волосы, чтобы соблазнить соседа так, чтобы муж не узнал, такое пользуется спросим. Но негров, негров мы не любим и становится ими даже на время не желаем.

— А что? — подумал я вслух. — За мной девки табунами гоняют, а так даже и не заметят. Спамеры всякие, назойливые людишки, всем чего-то надо. А так идёт себе человек, «просто так прохожий», буквально сам собой «шоколадный заяц», ну негр и негр. Пусть идёт.

— Аркад Ий, но это же… — в полной растерянности не нашёл, что возразить Танлу-Же.

— Что?

— Ну, чернокожий же? — трагический шёпот в ответ.

— Эх, господин посол, нам ли быть расистами?

— Для китайцев белый цвет кожи — это целый культ.

— А для негров нет. Да и что тут такого? Цыганским молдаванином я же был? Побуду чёрным. Хоть синим бакланажом, главное, чтобы живым. Какой срок действия зелья?

— Есть антизелье, идёт в комплекте, — с готовностью отреагировал господин По и достал узкий чёрный цилиндр с крышечкой, длиной примерно в двадцать сантиметров, к которому был примотан серой лентой пузырёк помельче. — Если его не принять, то держится классически, трое суток. Или антизелье быстро принять, снимет за пять минут. Всё примерно, как всегда.

— Примерно?

— Ну, оно же ещё неопробованное. Оно меняет цвет кожи и глаза темнит до черноты, но вот волосы… Надо подкрасить и что очень существенно, лучше бы даже завить, иначе получится непонятная ерунда.

— Стригите покороче, господин По, завивка мне не нужна.

— То есть Вы берёте? — лукаво спросил он.

— Да. Сколько стоит?

— Сорок пять, — со выражением скорби всего несчастного еврейского народа (совершенно нетипичным для китайцев) выдохнул По и явно было, что цена оказалась бы значительно выше, если бы не присутствующий тут же Танлу-Же.

— Беру сразу четыре, — сжалился я над не боящимся экспериментов алхимиком.

— Нам понадобится так же и подобрать подходящую одежду под новый цвет кожи, — быстро сориентировался Танлу-Же, который посчитал, что вариант маскировки — это сфера моего выбора, но если уж делать, то делать хорошо.

Нравится мне такой подход у кустовских китайцев.

— Накидки из шкуры леопарда с когтями, как, впрочем, и ростового обтянутого кожей щита с копьём у меня нет, — немного смутился хозяин лавки, — есть большие позолоченные кольца, которые можно приспособить для ношения в носу…

Я искренне расхохотался от очевидно стереотипного мышления, поскольку по моим наблюдениям, что китайцы не ходили в своих широких шляпах с вязанками риса, что русские не бродили в распахнутых шубах и с бердышами, что африканские студенты были тоже люди как люди, только студенты.

…

Через три четверти часа я активировал Шило и оказался в районе особняка Вьюрковского, который чересчур уж постепенно становился моим.

Что характерно, внутрь, то есть на территорию, меня не пустило, Шило несколько пристыженно сообщил «невозможно», без каких-либо подробностей.

С собой я катил китайский велосипед, у которого второпях даже сидение и руль не были отрегулированы под меня. Однако он должен был служить очевидным оправданием, легендой на тему того — а как я вообще добрался до особняка?

После переноса я активировал артефактное подавление, потому что меня крайне раздражала способность некоторых местных чертей нагло скрываться от моего магического взгляда.

Секретная служба, которая не спеленала этих упырей, подложила мне большую свинью и теперь боевики остались в единственных знакомым им местах — в полях и в военном лагере.

Где-то вдали, в паре сотен метров, в полях по дороге в направлении деревни я и правда почувствовал присутствие «кого-то», что могло означать безобидных диких кабанов, лис, волков, ну или кого похуже.

Да, конечно, вальяжные секретчики браво заявили, что всё штатное и личное оружие у гвардии забрали. Звучит очень круто и весомо.

Но, как говорит небесный Фёдор Иванович, «звиздеть — не мешки ворочать».

Спецслужба забрала только то, что нашла, то, что на руках и в «оружейке». Кстати, спецура без каких-либо затей просто присвоила стволы себе, паче чаяния, не предложив хоть какой-то внятной компенсации в мою пользу. С другой стороны, не застрелили — земной поклон им.

А что делать с тем, что у карманной армии Вьюрковского могут быть (и наверняка есть) запасы, схроны? Короче, я не рассматривал беглых каторжников, которых рекрутировал себе прежний Владетель, как наивных, невинных и невооружённых овечек.

Объект вдалеке постепенно начал перемещаться в мою сторону. Раньше, чем это произошло, я дошёл почти до сторожки охранника особняка и упёрся в некую прозрачную упругую стену.

Я попробовал давить весом и силой, но она просто отпружинила меня назад, не причиняя вреда, но и не пуская вперёд.

Усадьба была вот она, рукой подать, но пройти туда нельзя. Хотя, что забавно, огонёк живого существа где-то в недрах усадьбы имеется. Собаку забыли?

Магическая защита усадьбы меня не пускала, но ничего не сообщала, не включалась сигнализация и прочее. Я просто упёрся в «силовой щит» и всё.

Из любопытства я, удерживая велосипед одной рукой, подобрал камушек и бросил. Камень преодолел невидимую стену без какой-либо задержки и упал в десяти метрах, сильно не долетев до ворот. Выходит, барьер только против живых существ, против людей? А как быть с тем, что я тоже вхожу в их число?

Где-то за моей спиной по дороге ехал автомобиль. То, что я ощутил сразу после прибытия. И ехал он либо чтобы попасть в усадьбу, либо двигался прямиком ко мне.

И если он способен преодолеть невидимую защиту, то я должен это видеть. Да и посмотреть, кто там такой раскатывает по моей земле, было бы любопытно.

Автомобиль оказался потрёпанной армейской коротконосой легковушкой. И я бы поверил в то, что это армейцы, если бы не знал, что с регулярной армией у Кустового дефицит с напряжёнкой, она почти что отсутствует. А в землях Владетелей так её вообще не бывает, не считая личных армий этих самых владетелей.

Выходит, что секретчики оружие забрали, а машины нет. Красавцы, что сказать?

Авто заскрипело тормозами и подняло клубы пыли, пока я стоял каменноугольным истуканом на границе защитного поля особняка, придерживая за рулевую узду своего велоконя.

— Стой, стрелять буду! — совершенно не заморачиваясь хоть какой-нибудь логикой, гаркнул мне коротко подстриженный вояка в полевой форме, тут же направивший в мою сторону ружьё, когда бодро выскочил с пассажирского места.

Глядя на оружие, я с неудовольствием убедился, что мои опасения по поводу запасов такового, только что оправдались самым натуральным образом.

Я осторожно положил велосипед на землю, медленно поднял руки и остался стоять, хотя успел до их прибытия дезактивировать магическое подавление.

— Кто таков, я спрашиваю⁈ — наслаждаясь властью, угрожающе рыкнул боевик.

— Моя Нгома. Моя студент!

— Чего⁈ Почему этот — чёрный? — вояка с недоумением оглянулся на своих товарищей. — Ты цыган? Индус? Или этот, как его, мавр? Говори, урод! Или болеешь чем?

— Моя не понимать. Моя студент! — я испугано выпучил глаза, искренне реагируя на угрозу.

Из машины вышли ещё двое, которые не размахивали оружием и смотрели не сердито, а скорее с любопытством.

— Да это ж негр, Демидка, я тебе про такое рассказывал.

— Ты непонятно рассказывал, — не переставая смотреть на меня, недовольно отгрызнулся тот, что с оружием. — Чего тебе надо, студент?

— Моя из Кения, — я осторожно махнул рукой в сторону гипотетического юга. — Студент. Нада господина Вьюрковский. Производственная практика.

— Студент, производственная практика, к барину, — задумчиво повторил мои слова водитель. — Да опусти ты ружьё, Демид, не видишь, он не вооружён. К тому же перед неграми неудобно.

— Почему это неудобно?

— Решат, что мы дебилы конченные.

— А мы разве не…

— Лучше заткнись, ладно? Да, может у тебя самовар и посвистывает, но негры-то этого не знают.

Демид с разочарованием опустил ружьё, но я остался стоять с поднятыми руками, резонно понимая, что оружие в руках вояки никуда не делось. Водитель с понимающим сочувствующим вздохом попросил меня руки опустить.

— Как тебя зовут, студент?

— Моя Нгома.

— Нгома — это имя?

— Моя имя Нгома, — я, словно согласный со всем болванчик, закивал головой.

— Дурацкое имя.

— Моя не понимать. Моя недавно студент. Моя идти хозяин земли вождь Вьюрковский.

— Умер наш Вьюрковский. Убили его, враги убили.

— Моя не понимать… Вьюрковский. Студент. Практика!

Я искренне надеялся, что он не спросит, что там за практика такая. А, хотя, чуть что — сошлюсь на языковой барьер.

— Умер. Смерть, амбец, баста, карачун, каюк, кирдык, конец, — они показали мне жестами умирание и покойника, что было бы достаточно забавным в другой ситуации.

— Махатцеле?

— Забавный у вас, у негров, язык. Ну да, полное махатцеле произошло. Каюк.

— Вождь каюк? Нет вождь?

— Каюк, — снова закивали они, где-то даже довольные что мы что-то поняли и языковой барьер в моменте преодолели.

— Нет вождь, — я, на мой взгляд неестественно (ну не актёр я!), расстроился.

— Есть новый вождь. У нас, там, — они показали куда-то в поля и мне это показалось презабавным, потому что город был в другой стороне.

— Студент. Практика, — завел ту же шарманку.

— Сейчас «этим» вообще не до студентов, — третий боевик дёрнул за рукав водителя. — Ты на кой хрен его тащишь к нам?

— Ну, прикольно же. Негр живой, мужики хоть посмотрят.

— А если он шпиён? — насупился «третий».

— Этот? — неверяще хохотнул водитель. — Типа незаметный? Да он же тупой, как ребенок, слов наших не знает, заблудится.

— Тем более нафиг он не нужен, нашёл время для гостей из Африки!

Я стоял с непонимающим видом.

— Вождь каюк. Моя уходить? — сгримасничал я.

— Да, да, вали, — великодушно взмахнул рукой третий боец.

— Твоя уходить. Приходить через месяц, ладно? — скорректировал ответ водитель, хотя практически, если отталкиваться от того, что я якобы не понимаю, то это мало что меняло.

— Месьяц? Что есть месьяц?

— Ну… месяц. У вас там в Африке нет месяцев?

— Уходить, приходить… два дня? — я показал пальцами слово «два».

— Не два, больше!

— Не два? Три? — я понимающе растопырил три тёмных пальца.

— Да, блин!!! — ужасно расстроились прекрасно подготовленные военные полиглоты.

Они сами стали показывать пальцы, в частности потребовались все пальцы этих горе-толмачей. Я, осторожно показывая пальцем на их пальцы, зверски морща лоб и закатывая глаза, пересчитал необходимое количество дней.

— Моя понять! Моя уходить, приходить через «амис»!

— Во-во. Он самый, амис. Уходи, давай, кыш! — Демид изрядно раздражённо показывал жестами, что мне следует немедленно улететь, словно я голубь.

Я кивнул и улыбнулся. Зубы у меня были белыми как арктический снег, это специальная обработка господина По, чтобы приблизить меня к образу негра.

Боевикам моя улыбка понравилась, и они стали её живо обсуждать.

— Ладно, Нгома! Ехать! Туда! У-ух-ух.

Под их пристальными взглядами я сел на велосипед и, покрываясь холодным потом (не ездил сто лет), кое-как поехал, виляя рулём и боясь, что меня в любой момент остановят или я напротив — шлёпнусь как жаба о бетон.

И хотя у меня на самый крайний случай оставался ещё Шило, мне удалось проехать почти километр. Крутил тугие педали, не оборачиваясь, стиснув зубы и глухо матюкаясь на низко посаженное седло, прежде чем я оказался в низине, в лесочке, остановился и, тяжко сглотнув, активировал Шило и перенёсся вместе с грёбанным велосипедом в лес (может быть, даже полный чудес, мать его!) на Изнанке. Уже оттуда Шило, любезно повинуясь моей просьбе и откликаясь чем-то вроде утомлённого ворчания, переместил меня в китайский квартал в лавку дядюшки По.

Там, сидя вокруг низенького столика, мирно вроде бы беседовали трое — Тайлер, Танлу-Же и По.

В помещении было тихо и отчетливо пахло ядрёным алкоголем.

— Водку пьёте? — хриплым осуждающим голосом спросил чернокожий я, как будто вопрошая белых проповедников «Во Христа веруете?».

— Обижаешь, босс! Это Байцзю, вообще не то же самое! — ответствовал Тайлер.

— Это же ты придумал, сельский житель, споить доселе мирных китайцев⁈ — с подозрением прищурился я, пристраивая корявый велосипед к стойке.

— Что у Вас с лицом, босс⁉

— А что с лицом? — я осторожно пощупал, лицо на месте, губы и нос тактильно ощущаются совсем не как после незапланированного визита на пасеку.

Тайлер весело расхохотался:

— Ну, раз всё в порядке… А мы тут как раз совершали древний ритуал, переживали всячески и колдовали, чтобы у Вас всё получилось.

— Пили за меня?

— Ну, я и говорю, древний ритуал. Не щадя живота своего, точнее печени. И гляди-ка, сработало!

Он поднял рюмку, и они втроём чокнулись, после чего немедленно выпили. Запах байцзю (по-моему, так должны по имени звать очередного Годзиллу, который вылезет из реки Табол и порушит одноэтажный Кустовой) значительно усилился.

— Моя искать Канцлер! — я впёрся в лавку старого фальсификатора и прищурился, притворно осматривая лавку.

— Что Вам угодно? — повернув одной лишь головой, спросил хозяин лавки, разглядывая меня поверх своих очков, которые надевал, когда в минуты отдыха читал газету или, напротив, работал с документами.

— Моя хотеть паспорт.

— Как Вас зовут?

— Моя Нгома! Нгома Чигабатиа!

— Гражданин Нгома, — Канцлер привстал, — у Вас есть деканат, там Вас направят в паспортный стол и с некоторым трудом выдадут паспорт. Нгома понял Канцлера?

— Нгома не понимать.

— Стоп! — он резко прищурился и в лучших традициях земных контрразведчиков направил на меня настольную лампу. Сделал он это так быстро и решительно, что я на секунду капитально струхнул, решив, что старый Фриц может меня и пристрелить сгоряча. Всё-таки Чёрный рынок — штука специфическая, насколько я видел, Канцлер держит (как и многие тут) под прилавком короткую двустволку.

Все сонливость в момент слетела с Канцлера. Он яростно раздувал ноздри, зрачки его быстро бегали, фиксируя малейшие детали, а брови изогнулись атакующими кобрами.

— Аааааа… Фальшивка! — со смесью восторга и изобличения выдал он неожиданным фальцетом.

— Нгома страшно.

— Нгома покрашен ваксой? Нет, чушь, такое я бы заметил сразу.

— Нгома не понимать.

— Инэнен кора бэтэге! Аркадий Ефимович, это Вы⁈ Это зелье? Клянусь остатками здоровья, зелье!

— Ну, давайте я, для начала, признаюсь.

— Это лишнее. Как я сразу не понял? А ещё старый фальсификатор! Смена цвета бумаги не делает червонцы золотыми, а документ старым, но, чтобы цвет меняли на человеке, встречаю впервые.

— Ну, это китайцы. Можно я теперь присяду?

— Прошу за мой стол, я хоть там Вас хорошенько рассмотрю. Но губы? Они стали больше?

— Визуальный эффект от контраста цвета.

— А зубы? Не может такого быть!

— Зубы выбелены.

— Волосы?

— Подстрижены и обработаны.

— Глаза — это просто, хотя к такому трудно привыкнуть. Если присмотреться, то пальцы сильно отличаются.

— Неправда, ладони белые.

— А форма? — скептически скривился Кацлер. — Плюс череп, за счёт короткой стрижки виден европеоидный череп.

— Я полагаю, доктор, что Вы можете отличить череп негра от черепа эскимоса, — процитировал я одного великого детектива.

— Какого эскимоса? В общем, моя оплошность, что не распознал сразу. Вы меня удивили, Аркадий Нгома!

— Ну раз Вас удалось обманывать целых сорок пять секунд, остальных можно обманывать днями напролет.

— Мой восторг мастеру зелий.

— Я передам.

— Китайцы, говорите? Они весьма скрупулёзные люди.

— Вас давно надо познакомить. Я вообще считаю, что все порядочные люди должны знать друг друга.

— Контрабандисты и уклонисты от уплаты налогов, коррупционеры должны знать фальсификатора?

— Не просто фальсификатора, а мастера своего дела международного класса.

— Вы мне льстите?

— А Вы просто не имели возможности сравнить себя и других. Мы ведь часто так, варимся в собственном соку, а потом приезжаем, в, допустим, славный город Брянск и разносим оппонентов в мелкую щепу. В юридическом, конечно, плане.

— Вы говорите о чём-то конкретном?

— Ну да, личный опыт. И оказывается, что по брянским меркам равных мне просто нет. Опять-таки, в юридическом. Потому что у брянских пацанов есть пара свойств, которые делают их буквально самыми сильными на планете, так что только вьетнамцы могут сравниться. Ну, ваши знают. Говорят, единственный город, который немцы оставляли с радостью.

— Не совсем понимаю, в каком смысле оставляли? Делегация?

— Забудьте, это я опять-таки о своём, о студенческом. Так как, сможете мне на Нгому Чигабатиа забабахать паспорт?

— А как же Алмаз?

— Ушёл в тираж в виду полного отсутствия необходимости наличия.

— Вы на каждый свой сценический образ будете паспорт у меня покупать?

— А почему бы и нет. Мне одежду и аксессуары подобрали? Подобрали!

Канцлер оглядел меня буквально с головы до ног. Простой, но неестественно яркий костюм, золочёные браслеты, массивные перстни, обувь скорее спортивная. Слепили, что называется, из того, что было, но вышло очень органично. Небрежный и со странными вкусами иностранным студент без проблем с деньгами.

— Ну, если Вам для полноты картины не хватает паспорта, то… Для начала заварю нам чаю и сделаю. Только запишу, как Вы сказали имя, фамилию.

— Делайте. А, кстати, вопрос на мастера распознания подделки. Как на, допустим, китайца, выдать кустовской паспорт?

— Берётся почти настоящий бланк, чернила, печати, руки мастера…

— Нет, буквально настоящий, включённый в реестры. Буду рад.

— Такие возможности у меня тоже есть. Паспорт выдаётся настоящий, на основании имперского, который как раз не совсем настоящий, но чтобы такое выяснить, нужен сквозной запрос…

— И сколько такое удовольствие стоит?

— Сто сорок рублей и делается без спешки, пару недель, потому что… Потому что он настоящий будет, пусть и выданный с коррупционным катализатором.

— Понял.

— Аркадий, Вы же сейчас не абстрактно спрашиваете?

— Как водится, рассуждения о прекрасном у меня выныривают снова в прекрасное.