Скарабейников, из вежливости, а может из любопытства приехал на стройку «моего» БЦ.
Здание БЦ, которое китайцы в итоге решили назвать его не «Брокер», как я собирался, а «Золотой Филин» (долбанной тщеславной Птице бы понравилось), был уже отстроен, как и планировалось, на три этажа вверх, на один вниз.
На первом фуд-корд, то есть в данном случае этим называлась кофейная зона, но кормить тут будут буквально от закусок и до сложных ужинов, и от раннего утра, и до вечера.
На первом этаже мебелью всё только обставляли, но уже видно множество сдвинутых и отгороженных мест, где могут поместиться до шести человек, поесть и приватно поговорить. Заведение было явно несемейным, напитки тут подавать будут тоже любые, но значительно дороже, чем в городе, чтобы отпугнуть пьянчуг.
БЦ был стилизован под Англию, к которой, разумеется, не имел никакого отношения. «Золотой Филин» так же был и клубом. Администратор — кто-то из китайцев, но со знанием русского, немецкого, английского и частично, французского языка.
Если вступаешь в клуб, вся еда и напитки становятся дешевле. Само собой, вступить в клуб могут только торговцы и прочий деловой люд. Непростых принимают в клуб за пару минут.
То есть заведение и здание не закрытое, местные жители, простые граждане, могут сюда прийти, но цены их отпугнут. Собственно, так и задумано.
На втором и частично первом этаже — крошечные, утилитарные, аскетичные офисы, для одного-двух человек. Удобно, чтобы вести дела на бирже, но держать офис тут же, по диагонали через дорогу.
Скоро всем извозчикам в городе будут негласно платить семьдесят пять копеек в ситуации, когда приезжает чужак в город и просит довезти его до биржи, а он везёт рядом, в этот БЦ.
На третьем и частично втором этаже номера, тоже утилитарные, скромные, но не бедные.
Идея в том, что человек может жить, работать и кушать в одном здании, и всё это возле биржи макров.
Предок знает, получится ли что-то от этой идеи. Попрут трейдеры и брокеры? Я надеялся, что да. Китайцы в моё деловое чутьё поверили, уже приятно.
Забор со стройки уже сняли, активно велись работы на всех этажах и особенно на фасаде. На крыше вовсю крепили большого позолоченного Филина (может, для неграмотных, может, в качестве далеко видимого ориентира, а может, просто в рекламных целях), также благоустраивали двор. Скарабейников в лёгкой задумчивости немного побродил по территории, мешать я ему не стал.
После жестом пригласил на один из диванчиков, который по моей просьбе протёрли от строительной пыли. Пыль штука вездесущая, появлялась постоянно, особенно с учётом непрекращающейся стройки.
— Здравствуй, Аркадий Ефимович! — поприветствовал меня Скарабейников.
— Здравствуй, Сергей Константинович!
— Говорят, ты недавно стал графом. Поздравляю.
— Да, это большая радость, — скорее грустным тоном ответил я и подал ему папку.
К папке прилагалась коробочка с подарочной карточкой «мастерская мистера Ли», по сути, короткой рекламой типографических услуг. Внутри коробочки была печать. Печать на «автомате», как в нашем мире тут пока ещё не делали, сама печать была просто вставлена в короткий цилиндр, где находилась пропитанная синей чернильной мастикой подушечка.
Скарабейников покрутил печать с названием и реквизитами фирмы, сделанную по европейскому стандарту, но с китайской скрупулёзностью. В центре был помещён скарабей, довольно точная копия того, что на его перстне. Откуда только взяли такой подробный образ, демоны?
— Мастер сказал, что, если не понравится, можешь выкинуть.
— Да не то, чтобы… Качество отменное. Это подарок?
— Да. В качестве рекламы.
— И всё же меня смущает, что кто-то способен изготовить точно такую же печать.
— В Кустовых таких мастеров далеко не один, они что хотите могут изготовить.
Скарабейников согласно кивнул, он тоже это понимал. Но губы всё же недовольно поджал.
— В папке уставные и учредительные, там наклеены флажки, где тебе надо будет расписаться. Ты зарегистрирован как участник биржи, можешь там работать хоть с сегодня по этой форме.
— А как подал документы без меня? — с небольшим подозрением озадаченно спросил он.
— Как адвокат.
— Ну да, — с лёгкой завистью вздохнул он, слегка покачав головой. — Здорово быть адвокатом. А сам хоть раз торговал там? Или с прошлой встречи и шагу не сделал?
— Мне хватает своих развлечений. В том смысле, что внутри был пару раз, но не дальше приёмной, как там всё устроено, вообще не представляю.
— Делаешь доступ на биржу, а сам даже не стал, — удивлённо покачал головой он.
— Ну вот такой я человек. Могу зарегистрировать лесопилку или шахту, а сам пилю с трудом, а кирку в руках не держал.
— Сколько должен? — Скарабейников был в первую очередь человек деловой и чуть что, возвращался к вопросам практическим, не давая мне уйти в рассуждения.
— Я тебя сейчас удивлю, Сергей Константинович, но нисколько.
— Как это понимать? — немного нахмурился он, смотря будто куда-то поверх моей головы.
— А так, что за последнее время я столько денег прокачал сквозь себя, что просить лишнюю тысячу было бы глупо.
— И всё же я не такой человек чтобы оставаться должен. Считаю, что любой труд должен быть оплачен. Можно сказать, это вопрос личной гордости.
— Уважаю.
— Так что же по цене?
— В качестве цены, — я немного задумался, оценивающе глядя на торговца.
За последние месяцы из испуганного замухрышки, каким я его увидел в первый раз, он превратился в молодого, но где-то уже матёрого и уверенного в себе крепкого парня с дружелюбным, но цепким взглядом чистых красивых глаз. За таким, наверное, девки табунами бегают, не то, что за мной. Ну, то есть я тоже вроде не урод и тоже бегают, но всё больше не девки, а их родственники, которые хотят со мной породниться. Морды меркантильные.
— Так что же? — прервал он мою затянувшуюся паузу и дёрнул рукой, скосив взгляд, но на часы всё же не посмотрел.
— В качестве оплаты прошу подумать над предложением. У меня есть пустующий завод, это предприятие по обработки макров. Было им. Потом мой дорогой и любимый родственник, дядюшка Амвросий…
— А я слышал, что Вьюрковский тебя пытался пристрелить… — невинно спросил меня Скарабейников, показывая, что он, как и многие в городе далеко не дурак и держит нос по ветру.
— Минутная слабость, лёгкий семейный конфликт. Он очень меня любил, я в его особняке регулярно бывал, виски с ним пил.
— Помнится, ты упоминал, что не пьёшь, — с прищуром посмотрел Скарабейников.
— Ну он пил, я рядом стоял, слюну глотал. Так вот, завод он забросил, нашел… гм… другой, более мощный источник финансирования. А теперь это счастье перешло ко мне в наследство, среди прочего.
Я тут же вспомнил про пару сотен наёмников, которые упорно торчат в полях.
— И что же там за предложение ко мне?
— Два. Два на выбор. Первое, я предлагаю тебе на паях создать предприятие по обработке макров. Но как? С меня завод, с тебя управление, прибыль пополам. На раскрутку я дам какие-то средства, вроде уставного капитала. Но договариваемся на берегу, я не заводчик, управление и решение всех вопросов на тебе. Если не вытянешь управление, завод закрываем, делим убытки пополам. Если получится — работаем до талого.
— А второе предложение?
— Возьмёшь завод в аренду. Ты же так и так по макрам работаешь, торгуешь, добываешь, возишь. Это ещё оно звено в общей цепочке. Необработанный макр стоит два рубля, обработанный двадцать.
— А почему, стесняюсь спросить, ты не предложишь это своим, — он кивнул в сторону прораба-китайца, который негромко, но зло ругал двух рабочих, тоже китайцев, — партнёрам?
— А, китайцы… У них уже есть пара небольших кабинетов по обработке.
— Даже так? — он будто немного удивился. — Не слышал.
— Люди скромные, укрываются от уплаты… То есть стесняются, работают не афишируя. Так сказать…
— А как бы этот завод посмотреть?
— Будешь смеяться, но ключи у меня с собой.
— Сейчас поедем? — он всё же задумчиво глянул на часы.
— Ты. Ты поедешь. Сам. Я напишу адрес и когда удобно, посмотришь.
— А там кто-то есть?
— Сторож, его Митрофан зовут. Я напишу для него записку. Он там и днём, и ночью. Он раньше рабочим был, вроде. Когда Вьюрковский всех разогнал, ему разрешил остаться, он там теперь живёт. Одинокий.
— Как выглядит этот человек? Сколько лет?
— Ну, он там один. Честно говоря, я его никогда в глаза не видел.
— А завод вообще видел?
— И завод не видел.
— Что б я так жил, — легко усмехнулся он, — есть завод, который никогда не видел. Гм. Второе предложение взять его в аренду? А по цене за месяц?
— Не знаю. Ты походи там и назови мне адекватную цену. Не обманывай только меня, у меня есть риелтор, он подскажет по ценам, но и не завышай. Что-то честное.
— Обижаешь, — открыто улыбнулся Скарабейников. — Честная цена основа моего рода. С недавних пор, — всё-таки добавил он, намекая на старую репутацию родни.
— Хорошо-хорошо, верю. Первые три месяца без аренды. На раскрутку. А потом долгосрочный договор, лет на десять, например. Обещаешь подумать? Или третий вариант, найди того, кто возьмётся. Вот тебе и оплата за регистрацию. Согласен?
Скарабейников в задумчивости постукал углом папки по внутренней части ладони.
— Хорошо. Но сразу так с ходу ответить не могу, сам понимаешь, дело серьёзное, основательное. Такое надо обдумать, взвесить, просчитать.
— Во-во, считай, думай. А у меня говна самовар. То есть, я хотел сказать, определённый объем трудностей и проблем, требующих оперативного участия, я хочу про завод вообще не думать.
— Без проблем. За неделю управлюсь и дам свой ответ. Сейчас же, извини, — он опять глянул на наручные часы, — дела.
Кабыра я поселил на авиабазу, куда мог добраться двойным переносом Шило.
Семья Иванычей, которые получили из моих рук очередную свою зарплату, пребывала в удовлетворённо-расслабленном настроении, Фёдор с моего согласия поставил самолёт на очередную модернизацию.
Мы коротко пообщались. Однако больше меня интересовал степняк.
Кабыр легко нашёл общий язык с семьей Дяди Вани, но большую часть времени лазил по окрестностям со своим ружьём.
СВД лежала упакованной в его вещах, так что я решительно направился за степняком, чтобы выразить лёгкое вербальное недоумение его манкированием нашей договорённости.
Но, глядя на равнодушно-уверенные в себе раскосые глаза хакаса, ругать его было достаточно сложно.
— Кабыр Онаакович, мы с тобой договаривались…
— Я отстрелял, — скупо бросил он и неторопливо посмотрел куда-то в сторону горизонта.
С ним никогда не знаешь, думает ли он сейчас о чём-то своём, о степном, игнорирует ли или просто утку собирается пристрелить. Причём эту утку видит только он.
По словам Дядя Вани, охотник за это время настрелял дичи такое количество, что они её начали разнообразными способами консервировать, потому что съесть столько сразу было невозможно.
— Погоди. Давай по порядку. Так ты проверил оружие? Воспользовался?
— Первая пуля — это проверка. Звук, отдача, жёсткость спусковой скобы, общее ощущение. Конечно, ещё до первого выстрела оружие смотрят, примеряются. Но взгляд — это не всё. В целом, это оружие — хорошее фабричное производство, — спокойный тон Кабыра ни в коей мере не был менторским, он говорил совершенно обыденно, без желания обидеть.
— Так. И?
— Вторая — на надёжность. С третьей и по седьмую — стрельба на разные дистанции, чтобы понять отклонение пули по ветру и по гравитации, — неожиданно блеснул умным словом Кабыр.
— То есть ты умеешь стрелять?
— Аркадиец, я умел стрелять до того, как ты перестал питаться от маминой груди, — совершенно серьёзно, но с явно слышимым недоумением, ответил он.
— Бляха! Я имею в виду, из этого оружия. Оптику освоил, механику, переключения, рычаги? Инструкции-то к нему не было.
— Да. Там всё понятно устроено.
— А режимы оптики?
— Первый — увеличение кратности. Не знаю какая, но на максимальном всё ещё видит рисунок перьев на вяхире с трёх километров.
— А остальные?
— Второй — ночной. Чтобы видеть ночью. Я про такой слышал и могу сказать, что это скорее такое баловство. Ночью можно стрелять и так. А третий — только для магов, там видна магия.
— Магия. Кстати, об этом. Ты сможешь из такого скажем, ранить мага?
— А у него иная анатомия? Маги уже научились ловить на лету пули? — при этом он не издевался, в его голосе было лишь сдержанное любопытство, каким спрашивают про новости в городе.
— Насколько я знаю, нет.
— Если маг меня не увидит, а с такой штукой и на большом расстоянии ему самому понадобится подзорная труба, то и проблем нет. Могу ранить, могу убить. Будешь играть в этого, как его, пацифигиста?
— Пацифиста, — автоматически поправил его я.
— Нельзя вступить в войну, и чтобы никто не умер.
— Знаю, — вздохнул я. — Но мне было хотелось, чтобы плохие парни просто свалили подальше.
— Скажешь ранить, я раню. Но не на предельной дальности, мне придётся засесть на дистанции в пятьсот шагов, это достаточно близко. При условии, что они будут статичны.
— Хорошо. Ты мобилетом пользоваться умеешь?
— Нет, мы видим перелётную птицу нужного направления, скачем рядом и орём ей сообщение, чтобы она долетела до собеседника и повторила, зачем нам мобилеты?
— Не знал, что хакасы умеют в сарказм. Прости за глупый вопрос. Короче, я принес тебе мобилет.
— У меня есть.
— Есть?
— Да. Просто ты не спрашивал. Как, по-твоему, я сообщил ханам в степи, что ты не такой плохой и убивать тебя пока нельзя, зато теперь можно спасти их родню. Думаешь, за птицей скакал и орал ей сообщение?
— Понял, понял. И что они? Они хоть рады?
— Трудно по всем ним сказать, связь-то дерьмовая. Но одно могу сказать, за убитого родственника легко мстить, а вот если он вернётся живым, тут сложнее, там же не безоблачные отношения, большинство уже посчитали мёртвыми, их жены вышли замуж повторно, родились другие дети, коней поделила родня. В общем, твоя идея уже наводит шороху по Степи.
— Ну блин, прости. Ладно, спасём этих, а дальше пусть сами разбираются. Все претензии к покойному Вьюрковскому.
— Во-во. С мёртвыми проще всего.
— Пошли в сарай, там Дядя Ваня приготовил печёных фазанов с картошкой, запах обалденный.
— А зачем тебе? Ну, то есть с такой магией ты можешь скакать, куда угодно и ужинать дома в компании жён.
— То-то ты сам в компании жён. Пошли, это вкусно.
Вернувшись в Кустовой, я зашёл в дом на Вестминстерской, где чувствовал себя в безопасности, ведь всё больше жителей улицы были так или иначе связаны со мной. А так как я не проходил по улице, то «подловить» по дороге не должны были.
Внутри я подобрал портфель, последовательно прикидывая, что мне понадобится завтра.
Открыв портфель, я обнаружил, что оттуда на меня с укоризной на меня смотрит пухлый конверт. Ах да, мон амур полковник Шпренгер прислал. Что-то много всего навалилось…
Устало сел за стол, щёлкнул выключателем. Мой собственный дом иной раз для меня не только мой. Вездесущая Мин многократно врывалась сюда и обставила его так, словно и правда собиралась со мной жить. Хотя, хрен её знает. Надо будет аккуратно спросить, как она там, переключилась уже на новую «жертву»?
Устроившись и дав себе очередное китайское обещание, что это последнее рабочее дело на сегодня, вскрыл конверт. Внутри были какие-то плотно сшитые папки, которые я стал аккуратно вытягивать из толстого конверта, когда в гробовой тишине внезапно зазвонил мобилет.
Незнакомый номер.
— Алло.
— Аркадий Ефимович, добрый… что там у Вас? Вечер? Надеюсь, что это Вы вскрываете конверт?
С таким мертвенно-спокойным голосом мог звонить только сам Шпренгер. Вот я голова садовая, до сих пор не вбил его номер в «контакты»! Хотя, это может быть и служебный номер, чего теперь гадать-то?
— Это Вы, господин полковник?
— Да. Рад, что Вы меня узнали. Так как, это именно Вы вскрываете?
— Ну да, я, а что?
— Ничего, в таком случае мне просто надо деактивировать систему самоуничтожения конверта. Всего лишь.
Я от таких незначительных подробностей переписки внутри секретной имперской службы лишь судорожно сглотнул.
— Ну… это… Валяйте.
— Не напрягайтесь, граф. Не вскрывайте конверт полностью, но без резких движений вытряхните оттуда плоский сверток.
Я плавно вытряхнул оставшиеся папки, сложенные бумаги, и нечто похожее на длинную увесистую бумажную колбаску, приплюснутую в середине.
— Сделал.
— У вас там рядом есть вода?
— Есть.
— Положите заряд в воду.
То, что он назвал колбаску «зарядом» самую малость напрягало. Отличный дядька, просто душка, прислал мне по почте бомбу. И всё же я взял пресловутый заряд и аккуратно положил в раковину, включил воду и, затолкав слив тряпкой с вышитым китайским узором, полностью залил водой.
— Выполнено.
— Всё, пусть отмокает, попозже выкинете в мусор.
— Уфф…
— Да что Вы так напряглись? Стандартная же процедура секретной имперской службы, — несмотря на его безэмоциональный тон, мне всё-таки показалось, что Шпренгер надо мной издевается.