Абсолютная Власть 3

Глава 16 Вердикт

Судья Малиновский вошёл в зал и, не церемонясь, ударил молотком.

— Итак, начнём заседание! — его голос рокотом разнёсся по залу. — Господа, я должен признаться, что это одно из самых запутанных дел, с которыми мне приходилось работать. Однако на прошлом заседании сторона защиты заявляла о намерении признать вину. Если так, то мы можем закончить всё быстро. Господин Воротынский, готовы ли вы подтвердить свою позицию?

Все взгляды устремились на сторону защиты. Муратов смотрел сквозь стол, не шевелясь. Фон Берг, напротив, постоянно ёрзал и поправлял воротник.

Адвокат Воротынский, не спеша, поднялся.

Я мысленно уже готовился к формальному признанию. И одновременно ждал подвоха.

Именно его мы все и получили.

— Ваша честь, уважаемый суд, — начал Николай Сергеевич. — Прежде чем говорить о признании, я вынужден заявить о серьёзнейших нарушениях, допущенных стороной обвинения. Представленные так называемые доказательства являются, по меньшей мере, сомнительными, а по большей — откровенной фальшивкой, изготовленной с целью очернить моих доверителей.

В зале повисла гробовая тишина. Я усмехнулся. Мы думали, они готовы признать всё что угодно, лишь бы поскорее развязать себе руки. Но по какой-то причине альянс решил сразиться.

«Они не хотят признания, — пронеслось у меня в голове. — Они хотят выиграть время. До Муратова наконец-то дошло, что он не сможет так просто раздавить нас. Или… Или дело в другом».

Я посмотрел на Воротынского, на его уверенную, почти торжественную позу. Затем обратил внимание на Игнатьева. Советник сверлил взглядом судью, и хотя он не улыбался, лицо будто сияло изнутри.

«Борьба за пост генерал-губернатора, вот в чём дело. Если Игнатьев победит, он сможет повлиять на суд. Добиться оправдания или, на худой конец, смягчить наказание».

Филипп Евгеньевич вскочил с места и воскликнул:

— Это возмутительное заявление! Все доказательства были добыты законным путём и заверены…

— Заверены кем? — перебил его Воротынский. — Вашими же людьми? Свидетелями, которых вы же и нашли? У меня есть заключения независимых экспертов, готовых подвергнуть сомнению подлинность показаний.

Началась словесная перепалка. Базилевский, пылая праведным гневом, парировал удар за ударом. Он требовал привести доказательства фальсификаций, вызывал в свидетели тех самых экспертов, что работали с нами. Воротынский виртуозно уходил от прямых ответов, сыпал процессуальными терминами, настаивал на своём. Он ставил под сомнение всё.

Это была хитрая тактика. Он не оправдывал альянс — он дискредитировал само обвинение.

Судья Малиновский метался между ними, то хмуря свои густые брови, то в ярости стуча молотком, требуя порядка. Было видно, как его раздражает такой внезапный поворот событий — он сам сказал, что ожидал быстрой и громкой расправы, а не грязной тяжбы.

Я сидел неподвижно, наблюдая за юридической баталией, которая становилась всё ожесточённее.

— Ваша честь! — голос Базилевского прозвучал твёрдо, перекрывая гул в зале. — Если господин Воротынский сомневается в наших доказательствах, я готов представить суду живых свидетелей. Людей, которые лично пострадали от действий альянса и не дадут себя запугать никакими так называемыми независимыми экспертами!

Судья с явным облегчением ухватился за это предложение.

— Ходатайство удовлетворяется! Пригласите свидетелей обвинения.

Так началась самая тяжёлая часть заседания. В зал по очереди вызывали женщин из деревни Лисичкино. Их показания были краткими, путанными от волнения и пережитых страданий, но от этого — лишь более страшными и убедительными. Они рассказывали о том, как солдаты Муратова убили всех мужчин деревни, о насилии, которое творили над ними в течение долгих месяцев.

Базилевский вёл допрос бережно, но настойчиво. Воротынский пытался запутать женщин, поймать на противоречиях, но тщетно — их боль была настоящей, и её нельзя было оспорить никакими юридическими уловками.

Затем вышли другие свидетели: торговец, у которого отняли обоз, крестьянин, чьи поля были сожжены, а скот украден. Старый сельский учитель, видевший, как на его глазах убили нескольких парней, заподозренных в симпатиях к Градовым.

С каждым новым свидетельством атмосфера в зале накалялась. Даже привыкший ко всему Малиновский слушал, не перебивая, его лицо становилось всё мрачнее. Воротынский постепенно сдавал позиции, его возражения становились всё тише и формальнее. Он понимал, что проигрывает битву.

Живая человеческая боль оказалась сильнее его холодных, отточенных аргументов.

Заседание тянулось несколько часов с короткими перерывами. Когда были выслушаны все свидетели, и изучены все документы, судья объявил последний перерыв перед вынесением вердикта.

Мы с Базилевским вышли в коридор. Филипп Евгеньевич был бледен, но его глаза горели.

— Они не ожидали, что мы вызовем свидетелей, — сказал он тихо, промакивая платком лоб. — Они рассчитывали на бумажную волокиту. Думаю, что несмотря на все их уловки, приговор будет обвинительным!

— Ваше благородие, — граф Муратов вышел в коридор и подошёл ко мне. — Вы позволите пару слов наедине?

— Какие могут быть секреты в храме правосудия? — я наигранно поднял брови.

— Пару слов, прошу вас, — невозмутимо произнёс Рудольф Сергеевич.

Я благосклонно кивнул, и мы отошли к окну, за которым располагался внутренний двор. Там дворник подметал дорожку, а садовник подстригал кусты. Простые люди, занятые простым трудом. На короткий миг я им даже позавидовал — иногда дворянские интриги слишком утомляли.

— Вы понимаете, Владимир, что наша борьба вышла за пределы войны между родами? — тихо спросил Муратов.

— Со всей отчётливостью. Рад, что вы тоже это осознаёте.

— Я не сомневаюсь, что вы нашли себе сторонников, просто скрываете их, — сказал граф, глядя мне в глаза. — У меня тоже есть союзники, кроме фон Берга. Кто-то готов вмешаться в схватку прямо сейчас, кто-то ждёт подходящего момента… Короче говоря, пламя нашей войны рискует охватить всё генерал-губернаторство.

— Вы правы, и меня это огорчает, — кивнул я. — Дайте угадаю: вы хотите предложить мне сдаться и не проливать лишнюю кровь?

— Я давно понял, что вы умный человек, барон, — холодно произнёс Муратов.

— Ну, тогда вы также понимаете, что я не приму ваше предложение. У меня есть встречное. Давайте так: альянс признает поражение, вернёт роду Градовых все земли и выплатит положенную контрибуцию. Больше никто не погибнет, включая вас. Что скажете?

Рудольф Сергеевич усмехнулся.

— Я надеялся, что ваш разум возобладает над гордыней. Жаль, что я ошибался.

— Могу сказать ровно то же самое, ваше сиятельство, — пожал плечами я. — Значит, увидимся на поле боя. Или вы не собираетесь сражаться лично?

— Посмотрим. Возможно, я буду счастлив уничтожить остатки вашего рода своими руками, — процедил Муратов и резко направился обратно в зал заседаний.

Я посмотрел ему вслед и пытался понять, что это было. Слабость или просто желание всё поскорее закончить? Или, неужели, проблеск благородства?

Слабо верится, что граф решил подумать о жизнях простых людей и солдат, которым предстоит умереть на нашей войне. Но всё-таки…

Впрочем, это вряд ли имеет значение. Я тоже не хотел, чтобы люди погибали. Но сдаться не мог. Я был обязан закончить эту войну, и закончить её нашей победой.

Скоро я тоже вернулся в зал. Малиновский и его помощники появились через несколько минут, и воцарилась тишина. Суд объявил вердикт:

— Признать альянс в лице графа Рудольфа Муратова и барона Генриха фон Берга виновным в совершении военных преступлений, включая убийства гражданских лиц, уничтожение имущества, применение запрещённых методов ведения войны… — он зачитывал длинный список, и с каждым пунктом лица сторонников альянса на трибунах становились всё мрачнее. — Суд постановляет: взыскать с виновных сторон совокупный штраф в государственную казну, а после официального прекращения военных действий обязать их полностью восстановить все разрушенные гражданские объекты за свой счёт…

Это было ожидаемо. Но дальше последовало то, на что мы даже не надеялись.

— Кроме того, — продолжил судья, — принимая во внимание особую жестокость ряда совершённых преступлений, суд будет ходатайствовать перед Советом Высших о лишении графа Рудольфа Муратова и барона Генриха фон Берга дворянских титулов и всех сопутствующих привилегий…

Зал взорвался. Крики, возгласы, протесты сторонников альянса. Воротынский сидел совершенно бледный, его каменная маска наконец-то дала трещину. Для таких аристократов, как Муратов и фон Берг, лишение титула было страшнее смерти и тюрьмы.

Фон Берг тоже орал, стуча кулаком по столу. Рудольф Сергеевич только поморщился и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, будто ему стало трудно дышать.

Молоток судьи оглушительно застучал, наводя порядок.

— Тишина в зале! И последнее… С начала следующих суток прекращение огня объявляется официально отменённым. Стороны вправе действовать в соответствии со своими интересами. Заседание закрыто!

Грохот молотка потонул в нарастающем гуле. Я медленно поднялся. Победа. Полная, безоговорочная победа. Штраф, репарации, а главное — унизительная просьба о лишении титулов. Это был удар по самому больному.

Но внутри, сквозь удовлетворение, пробивалась другая, более знакомая и более тёмная эмоция. Холодная, стальная готовность.

Завтра после полуночи, снова начнутся боевые действия. Официально, без всяких условностей.

Война.

Я посмотрел на Базилевского, который обменивался какими-то формальными фразами с Артуром, на сияющие лица наших сторонников в зале. Они радовались сегодняшней победе. И это было правильно.

Но я уже смотрел в завтра. Я был готов к войне. Мои люди были готовы. Мы знали, что это неизбежно случится, и собирались выложиться на полную.

Победа в суде была важна. Но настоящая победа будет добыта не здесь, в душном зале, а там, на полях сражений. И она будет за нами.

Когда я вышел из здания суда, первый же глоток прохладного уличного воздуха показался мне запахом приближающейся грозы. Грозы, которую я давно ждал.

г. Владивосток

Контора барона фон Берга, несколько часов спустя

— Проклятый суд! Проклятый Малиновский! Проклятые Градовы! — голос фон Берга, уже хриплый от криков, сотрясал стены. — Они что, совсем с ума сошли⁈ Штраф! Репарации! А это что⁈ — он швырнул на стол копию судебного вердикта. — Ходатайство о лишении титула! Они задумали лишить меня титула! Меня, чей род верой и правдой служил Империи несколько поколений!

Он остановился перед Муратовым, который сидел в кресле с видом величайшего спокойствия, попивая коньяк.

— А что насчёт неё⁈ — продолжал орать фон Берг, ткнув пальцем куда-то за окно. — Про Карцеву даже не вспомнили! Её войска тоже воевали! Её маги тоже жгли деревни! Почему вся вина на нас⁈ Это заговор! Надо подавать апелляцию! Немедленно! Я найду лучших юристов в столице, мы оспорим этот дурацкий вердикт!

Муратов медленно поставил бокал на подлокотник кресла и с выражением ледяного презрения взглянул на барона.

— Успокойся, Генрих, — его голос прозвучал тихо, но с такой силой, что фон Берг на резко замолчал, словно его дёрнули за поводок. — Выпей. И перестань истерить. Всё это уже не имеет никакого значения.

— Не имеет значения? — фон Берг смотрел на него с выражением безумия на толстом лице. — Нас хотят лишить титулов! Нашего доброго имени! Ты понимаешь, что это значит⁈

— Мы заранее знали, чем закончится этот фарс, — равнодушно отозвался Муратов. — И нам было на него плевать. Суд, вердикты… это бумажки, Генрих. Бумажки, которые имеют значение, только пока есть сила, чтобы их подкрепить. Настоящая битва будет не в зале суда. Или ты забыл, что наши войска стоят вокруг поместья Градовых? Что они окружены, блокированы и готовятся достойно сдохнуть?

Фон Берг тяжело дышал, его грудь ходила ходуном. Он схватил со стола графин с коньяком, налил себе полный бокал и залпом выпил, с трудом сдерживая дрожь в руках.

— Я банкрот, Рудольф, — его голос внезапно сник, стал тихим и потерянным. — Ты ведь и сам знаешь. Мои запасы исчерпаны. Производство стоит. А теперь ещё этот новый штраф… эти репарации… Восстанавливать эти чёртовы деревни… У меня нет таких денег! Мне нечем платить!

Муратов встал и подошёл к нему. Он был ниже фон Берга, но в тот момент казался ему гигантом.

— Наплевать, — произнёс он, глядя прямо в глаза растерянному барону. — Я сказал — наплевать на эти цифры. Когда мы добьём Градовых, мы заберём всё. Их земли, их ресурсы, всё их имущество и предприятия. Ты сможешь расплатиться с долгами и ещё останешься с огромной прибылью. А потом…

Он сделал паузу, и на его губах появилась та самая хищная, уверенная улыбка, которая всегда пугала фон Берга и завораживала одновременно.

— А потом мой советник станет генерал-губернатором. И тогда всё окончательно изменится. Мы будем править этим регионом. Мы отменим любые штрафы, перепишем любые вердикты. Мы будем диктовать условия. Всего лишь нужно сделать последний, решительный шаг.

Он положил руку на плечо фон Берга. Тот вздрогнул, но не отстранился.

— Война, Генрих. Настоящая война — вот единственный суд, вердикт которого имеет значение. И мы его уже почти выиграли.

Барон сглотнул, в его глазах боролись отчаяние и мрачная надежда. Он медленно кивнул.

— Да… да, ты прав. Чёрт с ними, с этими бумажками.

— Именно, — Рудольф Сергеевич похлопал его по плечу и вернулся к своему креслу, снова беря в руки бокал. — Итак, после полуночи перемирие официально заканчивается. Наши войска готовы. Твои солдаты уже занимают свои позиции?

Фон Берг выпрямился, снова становясь тем самым железным бароном, каким его знали.

— Да. Артиллерия выдвинута. Штурмовые группы оснащены по последнему слову. Подавители магии подготовлены.

— Отлично, — Муратов приподнял бокал, будто собирался сказать тост. — Тогда осталось лишь одно. Отправь гонцов с окончательными приказами всем командирам. Следуем разработанному плану. Никакой пощады, никаких переговоров.

Фон Берг решительно кивнул. Муратов допил свой коньяк и с удовлетворением поставил бокал.

— Прекрасно. Тогда нам остаётся лишь дождаться полуночи. И посмотреть, как горит усадьба Градовых.

Он посмотрел в окно, за которым на город уже спускались сумерки. Улицы Владивостока жили своей жизнью, не подозревая, что не так уж далеко от них уже взведён курок большой войны. Войны, которая должна была перекроить карту региона и возвести его, Рудольфа Муратова, на вершину власти.

— Уничтожим Градовых, — тихо, но с непоколебимой уверенностью повторил он. — Раз и навсегда.

Поместье барона Градова

Той же ночью

На столе в моём кабинете, обычно заваленном картами и бумагами, сейчас лежали блестящие детали из полированного металла и несколько тускло светящихся мана-кристаллов. Я стоял над Михаилом, который сидел в кресле, делая вид, что ему плевать на боль. Его лицо было напряжённым, но в глазах горел нетерпеливый, почти мальчишеский азарт.

— Ну что, герой, готов стать двуруким? — спросил я, проверяя затяжку последнего шарнира.

— Готов стать тем, кто лично открутит башку Муратову своей новой рукой, — парировал он, скрипнув зубами.

Артефактная рука, которую я создал для него, была не так проста. Чтобы она хорошо работала, требовалось не просто закрепить её, а также вогнать под кожу Михаила несколько толстых игл. Артефакту требовался контакт с кровью для идеальной работы.

Корпус мы заказали у лучшего кузнеца в регионе. Подвижные детали купили на заводе под Владивостоком. Я же с помощью Моргуна добавил магические компоненты. А потом сам наложил зачарования.

Часы кропотливой работы, тончайшие магограммы, выгравированные на внутренней поверхности руки, вплетение элемента Воды.

Теперь настал финал. Я взял культю его правой руки. Михаил вздрогнул. Его мышцы были напряжены до дрожи. Я примерил артефакт, совместил крепления с нервными окончаниями — самая деликатная часть работы.

— Дыши ровно, — тихо скомандовал я. — Сейчас будет немного неприятно.

Я активировал заключительное заклинание. По телу Михаила пробежала судорога, он стиснул зубы, из его горла вырвался сдавленный стон. Место соединения вспыхнуло мягким синим светом, и я почувствовал, как магия вплетается в плоть, нервы, в саму суть брата, создавая прочную, неразрывную связь. Свет погас.

Всё. Я отошёл, давая ему прийти в себя.

Михаил медленно, почти боязно, посмотрел на свою новую руку. Она была идеальной копией левой — те же пальцы, те же суставы, даже имитация вен под кожей. Иллюзия, которую я наложил поверх металла, работала безупречно.

— Шевельни пальцами, — предложил я.

Он сконцентрировался. Пальцы на новой руке дрогнули, затем плавно согнулись и разогнулись. Михаил рассмеялся.

— Демоны меня возьми… Она слушается! Как своя. Только холодная немного.

— Привыкнешь, — я улыбнулся. — А теперь главное. Попробуй боевое заклинание.

Я поставил на стол металлический кубик, который использовал, как пресс-папье. Михаил нахмурился, вытянул руку и сконцентрировался. Воздух вокруг его новых пальцев задрожал, и из них вырвалась тонкая, но мощная струя ледяной энергии. Она ударила в куб и мгновенно облачила его в толстую, прозрачную корку льда.

Михаил присвистнул.

— Вот это я понимаю. Теперь могу охлаждать себе напитки в любое время. Ну, или замораживать мозги врагам.

Он снова рассмеялся, уже с оттенком восторга, и принялся сжимать и разжимать кулак.

— Спасибо, брат, — он посмотрел на меня, и в его взгляде была искренняя благодарность. — Теперь я снова целый.

— И ещё ты стал опаснее, чем был. Это нам пригодится.

Мы замолчали. За окном уже давно стемнело. Тишина в усадьбе казалась неестественной. Все ждали.

— Мы готовы? — спросил Михаил, всё ещё разглядывая свою руку.

— Войска на позициях, — кивнул я. — Технорота замаскирована и ждёт сигнала. Очаг полон сил. Альянс не подозревает, сколько сюрпризов мы для них приготовили. Они думают, что идут добивать ослабленного зверя в клетке. Но сильно ошибаются.

Михаил зловеще ухмыльнулся.

— Отлично. Тем слаще будет видеть их разочарование.

В это время дверь в кабинет приоткрылась, и на пороге появилась Таня. Её лицо было бледным, но решительным.

— Полночь почти наступила, — тихо сказала она. — Все ждут вас.

Мы с Мишей переглянулись и вышли из кабинета, следуя за ней.

Вокруг усадьбы, в темноте, шевелились тени — это занимали последние позиции дружинники. Слышался приглушённый лязг оружия, фырканье лошадей, команды офицеров.

Никита на своём боевом коне проехал мимо, его фигура была твёрдой и незыблемой, как скала. Он кивнул нам, и его лицо в сумраке было похоже на высеченное из камня.

Таня запрокинула голову и посмотрела вверх. Над нами сиял могучий защитный купол, возведённый Очагом. Сквозь его полупрозрачную поверхность были видны звёзды — холодные, далёкие и равнодушные.

— Не верится, — прошептала она, — что эта тишина сейчас исчезнет. Что сейчас начнётся война.

Я не ответил. Достал карманные часы и щёлкнул крышкой. Стрелки показывали ровно полночь.

Я успел подумать, что, может быть, часы отстают. Но миг спустя издалека раздались хлопки, а далеко на горизонте, будто светлячки, вспыхнуло несколько ярких точек.

Артиллерия фон Берга открыла огонь.

И тут же всюду вокруг поместья расцвели вспышки. Багровые, лиловые, ядовито-зелёные — это готовились к атаке боевые артефакты Муратова.

Я захлопнул часы и сунул их в карман.

— Началось. Занимайте свои места, дамы и господа. Представление обещает быть ярким…