Дар. Золото (СИ)

День второй

На следующее утро я проснулся рано. Сам. Меня никто не будил. А я надеялся поспать вдоволь. Не судьба. И петухи в селе завелись орать с восхода, как специально. Что б их… в похлебку!

Во дворе, наскоро плеснув в лицо колодезной водой из ведра, я вытерся принесенным нашей кухаркой полотенцем, и увидел мастера Руша. Он возле конюшни седлал любимого старенького конягу барона.

Я подошел, почему-то чувствуя себя виноватым. Мастер стоял ко мне спиной, но услышал мои шаги. И узнал.

— А, Тиш! — он повернулся. И мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не попятиться.

Провалы глазниц затянуло розовой кожей, век не было, вместо них на лице белели пятна шрамов.

— Чего молчишь? Испугался? — улыбнулся он.

Я сглотнул.

— Нет, — соврал, конечно.

Он снова улыбнулся:

— Здравствуй, Тиш.

Я не выдержал. Хлюпнул носом, сам от себя не ожидая такой подлянки.

— Брось, Тишь! — хохотнул он, — У меня и ноги и руки целы, и голова вроде на плечах. А слепота умному не помеха.

— Как же так? — тихо спросил я, но к нам уже шел барон, и я повернулся к нему.

Папаша достал из кармана связку ключей, и сунул их мне со словами:

— Мы с мастером Рушем в село. Там разобрать дела кое-какие. К обеду будем. А ты начинай с подвалов. Приеду, помогу, — тяжело залез в седло, подождал, когда слепой мастер тоже усядется, и пустил коня рысью, выезжая за ворота.

Вот так вот. Ни тебе «доброе утро», ни тебе «как спалось»… Словом, суровые будни семейства Райенов.

Интересно, чем он мне помочь собрался? Если что, я темноты не боюсь. Я вижу в темноте. Этого, правда, никто не знает. То, что темнота для меня не помеха, я понял в слепом штреке на Серебряных Рудниках. Когда мастер-обходчик случайно выронил лампу, и та разбилась, вылив нам под ноги черное масло. Помню, мне тогда очень не по себе стало. Темень кромешная, тощая крепь над головой, под ногами вода хлюпает и серой воняет. Но через несколько мгновений я понял что вижу. Все вижу. Правда, это самое «все» странно-серого цвета разных оттенков. И чуть-чуть зеленоватого. А мастер стоит, не двигаясь, и ругается на трех языках сразу. Один из которых — шушальский! Древний, жуть. Нас в Академии его учить заставляли. Я мастера тогда сильно зауважал. Даже грузчики в порту так не умеют! Взял его за руку и тихонько провел по шахте до подъемной клети. Но, о том, что вижу в темноте, не сказал. Мало ли. Я и сам удивился.

После завтрака, прошедшего в моем гордом одиночестве — девчонки еще не проснулись — я спустился в наши подвалы.

О! Эти подвалы — отдельная история. По площади они занимают даже больше, чем весь наш двухэтажный дом над ними. Тяжелые сводчатые потолки, толстые стены из огнеупорного старого кирпича, перекрытия — всё совсем непохожее на строение сверху. Вглубь подвалы тоже уходят на два яруса, и у меня всегда возникало чувство, что фундамент на этом месте был давным-давно. На него и надстроили потом наш дом. Как мы втроем умыкали ключи из кабинета, как лазали по этим подвалам, я расскажу в другой раз, а сейчас, решив начать с северной стороны, я спускался по винтовой лестнице на нижний ярус.

На всякий случай я взял с собой небольшую лампу и кресало, подвесив их на пояс. Молоток и смотанная в бухту веревка тоже лежали в заплечной сумке. И вода в стеклянной бутылке — другой не нашел. Привык это все брать, когда надо куда-то спуститься. В шахтах Россы научился.

Пройдя по каменным проходам до тупиковой стены, я остановился. Подвал был сухой и словно только что выметенный. Даже паутины не было. Папаша мой вообще человек хозяйственный. Без внимания ничего не оставляет. Здесь тоже его рука чувствовалась. Чисто везде и прохладно. И пусто. Раньше в этих помещениях хранилось вино в бочках, отборное зерно, которое барон не доверял хранить в амбарах, и так, по мелочи. Запасов всегда набиралось под завязку. Н-да. Дела явно хуже, чем мне рассказали.

Но надо начинать. Я прислонился к холодным кирпичам спиной, закрыл глаза и, настраиваясь, как учили, почувствовал, магические потоки. Кстати, они, эти потоки есть везде. Нужно только постараться их поймать. Ловить я их не стал, а вот видеть, как двигаются светло-зеленые сполохи, видел. Ничего необычного. Как всегда, упорядочены и строго перпендикулярны друг другу. Ни тебе завихрений, ни тебе карманов, даже мелкой ряби не наблюдается. Спокойно двигаются сквозь стены и потолки, никуда не спеша.

Ладно. Я и не рассчитывал, что сразу все увижу. Будем плести сеть. Подхватив пару невесомых зеленых нитей пальцами, я начал переплетать их как простую рыбацкую снасть. Без всяких выкрутасов. А что? Чем проще, тем надежнее. Когда сеточка заняла все пространство возле меня от пола до потолка, я изменил её цвет, сделав желтой, настраивая на металл. На золото, конечно. А чего размениваться? Все по-взрослому. Искать, так искать. И пустил ее от себя по проходам.

Сеть не задерживали ни стены, ни перекрытия, она двигалась, подчиняясь движению руки, заворачивая то вправо, то влево и растягиваясь в стороны, если надо. Этому плетению я научился у воздушников. Увидел в библиотечной книге рисунок, и прицепился к метру Сону — он изуверствовал над стихийниками на предмет заклинаний. И преподаватель, с ехидными замечаниями, мол, куда я лезу, все-таки научил ее плести, лишь бы отвязаться.

Вы спросите, почему к нему надо было прицепиться? А потому, что мне давалась только общая теория магии. Из преподавателей один ректор занимался с нами практикой по какой-то своей методе. С нами — это с пятью адептами (придумали же название!), способности которых были за рамками стандартной академической программы. У меня поиск в земле, у Финны лекарские способности в отношении растений и разного зверья — удивительно, но ей не давалось лечение людей! Марат оказался некромантом — единственным за пару сотен лет существования Академии. Когда сфера под его ладонями засветилась белым, вся приемная комиссия в панике повскакивала со стульев. Оказывается, они прекрасно знали, что означает белая сфера. Откуда бы? Но ректор Балор невозмутимо заявил, что ему плевать, какая способность у Марата. Она у него есть, значит, будем учить. Кстати Марат остался доучиваться еще на два года.

И брат с сестрой Тиллеры. Серые. Я не шучу. Они серые эльфы. Островитяне. Я живых эльфов только тогда и увидел. Считается, что серые эльфы не имеют магических способностей. Совсем. Поэтому они и проиграли развязанную ими самими войну. Это было чуть больше пятидесяти лет назад. Тогда серых вытеснили на острова, запретив селиться где-нибудь еще. Я так и не понял, что за способности у двойняшек, но, если честно, мне было по шакарскому барабану — они мне не нравились. Да, и не только мне. Высокомерные, злословные, хитрые. Жили они не в самой Академии, а снимали жилье отдельно от всех. Чего уж они умели, только ректор и знал.

Моя сеть беспрепятственно скользила сквозь стены и ни разу даже не звякнула. Не говоря уже о том, чтобы запеть, как поет металл, когда его стукнут. Поет, поет. Это может вам звенит. А мне поет. Но нет. Тишина.

Прошелся второй раз. Ничего. Нет тут никакого схрона. И моя, природная чуйка не сработала ни разу. И не могла. Я же тут все детство околачивался. Давно бы чего-нибудь откопал.

Чудненько. Теперь настроим на серебро. И медь заодно. И пойдем с южного подвального крыла.

Через четверть часа я дошел до противоположной стены. И снова ни звоночка, ни ощущений. Нет тут ни шиша…

На верхнем ярусе история повторилась. Сеть прошла как по маслу, ни разу ни за что не зацепившись. Ручками что ли пройтись. Я имею в виду прощупать. Но толку? Сетка-то получше будет. Я, правда, уже подустал. Держать сотканное из магических нитей такое вот полотно довольно тяжело. Для меня, по крайней мере. Сеть уже пошла дырами и скоро разойдется совсем. Зачем ее еще держать? Тут я подумал, что можно проверить стены на пустоты. Ведь я настраивался на металл.

Теперь пришлось стены трогать. Буквально. Когда прикладываешь ладонь к камню, он словно дышать начинает. Чувствуешь, как собираются на кончиках пальцев шопотки-шорохи, как двигается внутри странная, ни на что не похожая жизнь, как прокладывает себе дорогу нервная пульсация лишних включений, и как сопротивляется ей монолит. И так бесконечно, мало-помалу, еле-еле…

Пройдя и прощупав стены первого яруса, я выдохся. Может, если б не старался, устал меньше. Но я не люблю незаконченных дел. Спустился по лестнице на второй ярус и начал все заново. Трогать, слушать, дышать. Иногда закрыв глаза. Это умение у меня свое, не академическое. Я так могу долго, но все-таки устаю.

Пусто. В смысле ничего я не нашел.

Как уж не настраивался: и на золото, и на серебро, и на металл вообще. Ответа не получил. Либо я не слышу их, либо они меня. Либо семейное предание — это способ добавить загадочности всей истории рода. Тоже неплохо.

Надо подниматься. Я присел на каменную ступеньку винтовой лестницы, на которую опиралась вся конструкция и вдруг… почувствовал. Ага, задницей. Смешно, конечно, но бывает!

Я вскочил. Под ступенькой явно была пустота. Понятно теперь, почему сеть ее не увидела. Я-то вниз не смотрел.

И что прикажете делать? Как ступень поднимать?

Осмотрев и ощупав каждый вершок гранитной плиты — как она сюда попала? — я ничего не нашел. Ни зацепа, ни механизма. Даже металла не почувствовал. Может рядом на стенке? Но «сеть» часом раньше ничего на этой стене не высветила. А пустота внизу была. Точно. И словно прикрытая чем-то. А может просто попытаться сдвинуть плиту в сторону?

Все мои потуги ни к чему не привели. Зато я услышал, как сверху кто-то зашагал по ступеням.

— Тишан! Ты здесь? — раздался голос барона.

О, крысиные уши! Я же фонарь не зажег. Так и шлялся здесь без света.

— Да! Внизу я!

Пришлось по-быстрому зажигать лампу.

Когда барон Райен спустился, я уже рассмотрел плиту при свете. И снова ничего не увидел.

— Ничего? — спросил он.

Я помотал головой.

— А что ты так на этот камень смотришь?

Я почесал затылок — жест, кстати, не к лицу дворянину, но мне сойдет.

— Тут вот, внизу, пусто.

Барон тоже задумчиво почесал затылок. У нас это семейное что ли?

— Уверен?

Я кивнул.

— А как… туда попасть?

Ехидный возглас я оставил на потом. Совсем на потом. И пожал плечами.

— Может отодвинуть? — спросил барон

Я вздохнул.

— Пробовал.

Папаша молча подвинул меня, присел, уперся руками в ребро ступени и надавил. Потом надавил еще раз. Я так понимаю, со всей… э… силы надавил. Даже покраснел. Потом посмотрел на меня. Я опомнился и присел рядом. Теперь мы вместе упирались в эту клятую ступень.

Но ей хоть бы хны. Обессилев, мы оба рухнули на пол, тяжело дыша. И тут я увидел! Механизму не надо быть металлическим! Можно быть каменным. Потому и «сеть» не зацепилась.

В самый угол лестничного пролета был вмонтирован каменный рычаг. Его можно было увидеть только снизу. Если сесть или лечь на пол. Я встал на четвереньки и пополз к рычагу, вызвав легкое недоумение в папашиных глазах.

И я на него нажал. На рычаг. Со всей дури.

Нам не преподавали предмет под названием «здравый смысл». Считалось, что мы все и так в здравом уме. Наверное, все, кроме меня. Иначе я бы подумал, прежде чем на что-то жать.

Когда я упал вниз, не удержавшись на резко опустившемся участке пола, грохот стоял серьезный. Сначала я приземлился, как стоял, на четвереньки, больно ударив колени. Потом стукнулся ребрами о какие-то бревна и камни, вымазался в пыли и паутине, и приложился щекой к металлической сетке, скатившись по небольшому наклону. Аж, в ушах зазвенело!

Когда клубы известковой пыли слегка осели, в проем заглянула озабоченная физиономия барона. Увидев меня приплюснутым к какому-то валуну, он сначала дернулся куда-то, а потом спрыгнул вниз, держа в руке лампу.

Как ему удалось ничего не сломать в прыжке, не знаю, но он тут же начал меня ощупывать. Молча. Я закашлялся:

— Все… в… порядке… — ну, не люблю я, когда меня… щупают.

— Цел? — спросил он, — Пошевели руками и ногами.

Когда я сделал, что просили, он, не особо церемонясь, выдернул меня из завала. Внимательно осмотрел и с иронией констатировал:

— Хорош.

Оглянулся по сторонам и вдруг застыл, глядя за валун, у которого я только что валялся. Ясное дело, я оглянулся тоже, хотя ребра заныли.

В яме, куда я по несусветной глупости свалился, был старый строительный мусор. Остатки бревен и бутовых камней, уже истлевшие мешки с известковым песком и огромный валун, на который опиралась та самая гранитная ступень. А вот за ним от верха до низа ямы находилась решетчатая дверь без замка, явно вмурованная намертво. Ее металлические прутки впечатляли — почти в три пальца толщиной — и вела она в крохотную каморку, локтей пять в длину.

То, что находилось в каморке, мало походило на мусор. Это был сундук. Деревянный. Только дерева такого я никогда не видел. Черное, до синевы. В белой известковой пыли.

— И как… туда попасть? — кажется, папаша начал повторяться. Этот вопрос я уже слышал. Буквально четверть часа назад.

Ну, что сказать? Надо включать мозги и применить знания, которые… А вот тому, что я сейчас хочу сделать, я точно научился сам. Никто не показывал и не рассказывал. Правда, железные прутья в двери толстоваты, можно даже сказать очень толстоваты, а я на проволоке тренировался. Значит, сил на подобный трюк у меня уйдет прорва! Как бы не отключиться. Тем более я, вроде бы, раненый.

Но ничего, я упрямый. Потер ладони, набирая тепло. Подошел к двери, взялся за железные прутья и начал стягивать в пальцы те самые магические потоки, пытаясь собрать их в вихревой сгусток. Закрыл глаза, пространство во мне потемнело, сложилось и потекло. Мои руки словно растворились в темноте, я почувствовал, как в ладонях тянется металл и медленно, с усилием начал раздвигать прутья.

Через несколько ударов сердца, я уже еле стоял. Если сейчас отпустить ладони, прутья схлопнутся. Надо завершать, а сил уже нет. Или есть? Что-то, будто очень знакомое, вдруг очнулось, вздрогнуло и послало мне… помощь. Даже дышать легче стало! Я на окончательном рывке растянул в разные стороны решетку двери, и металл противно хрустнул, застывая. Образовалась довольно большая дыра, в которую можно пролезть. Но я без сил свалился на грязный пол.

Что уж там барон увидел на моем лице, но он внезапно опустился возле меня на колени. Лихорадочно покопавшись в моем мешке, он выхватил бутылку с водой — не разбилась, смотри! — и сунул мне в руки. О! Вода это жизнь. Я захлебываясь пил, а барон так и сидел на коленях рядом со мной.

— Ты как, сын?

Я поперхнулся.

Это что же делается?! Барон Эльгар Райен впервые в жизни навал меня сыном?! Завтра будет… да и Небо с этим завтра!

— Нормально, — я был счастлив.

Немного отдохнув, я встал. Пролез в сделанную дыру и подошел к сундуку. Барон кряхтел сзади — он все-таки побольше меня — и тоже втиснулся в каморку, прихватив лампу.

Сундук был чуть меньше локтя в длину и смахивал на небольшой добротный бочонок. На крышке висел изящный замок, намекая на то, что он явно лишний и ненужный в этой любопытной картинке, и я потянулся к нему.

— Стой! — рявкнул барон за спиной.

Вовремя. Замок заметно начал накаляться. Вот ни с того, ни с сего. Что его там грело, не знаю, но явно магия — к гадалке не ходи.

— Ложись!

От такого вопля я шлепнулся в пыль. Сразу. Не думая.

Над нами разлилось красное сияние, да такое, что стало жарко. Припекать стало. Спину. Куртка задымилась, распространяя запах жженой кожи.

Это что ж за магия такая? Но через мгновение жар притих, а потом и вовсе исчез.

Мы, отряхиваясь, встали. Сундук был цел. Замка не было.

Вот теперь барон подошел к сундуку. А я и не возражал. Мне, честно говоря, надоело подходить куда-то первым. И устал я, если откровенно. Но когда он открыл крышку, проняло и меня.

Золотые и серебряные монеты, слитки и самородки заполняли весь сундук доверху. Слабый огонек лампы отражался и мерцал в тусклых гранях драгоценного металла, играя бликами на черной крышке сундука. Если я правильно понял, то короли, при которых чеканились эти монеты, давно уже канули в небытие, и цена каждой увеличилась в разы. А здесь их!..

Барон задумчиво разглядывал содержимое сундука. Он явно ожидал найти что-то еще и потому начал аккуратно простукивать стенки.

И точно. Под крышкой обнаружился потайной карман, из которого был вытащен небольшой свиток. Но разворачивать его барон не стал — я понял, он боится, что свиток рассыплется под пальцами, такой у него был «древний» вид.

Мне стало любопытно. Что должно быть в сундуке, если барон всё еще продолжает копаться в монетной куче. Наконец, он с натугой приподнял сундук и высыпал его содержимое прямо на пол.

Драгоценности и монеты шуршащим языком стекли в пыль, и наверху оказался небольшой предмет, завернутый в черную, странной выделки и рисунка, кожу.

Из осторожно развернутого свертка, на ладонь барону выпал маленький кинжал. До такой степени изъеденный ржавчиной, что через лезвие уже просвечивали дыры, а деревянная рукоять сыпалась трухой. Разочарованно повертев в руках нож, барон снова завернул его и кинул на кучку монет.

— Идем. Пообедаем, возьмем пару мешков и вернемся. Поднимем все это.

На обед мы потратили два часа. Перед обедом барон заставил меня раздеться до портков, спросил где болит и бесцеремонно развернул сначала одним боком, потом другим. Это дело происходило на кухне. Увидев мое смущение перед нашей кухаркой, папаша фыркнул, но продолжал рассматривать меня со всех сторон. Потом достав из навесного ящика небольшую склянку, намазал все мои ссадины какой-то зеленой дрянью, похожую на болотную тину. Она и воняла так же. Подождав с четверть часа, пока снадобье подсохнет, мы, наконец-то, сели за стол.

После обеда пошли в хозяйский сарай, больше похожий на летний домик, за лестницей, потому как перед обедом еле выбрались из ямы с помощью прихваченной мной веревки и нескольких слов непереводимого содержания. Захватили с собой подходящие мешки и снова спустились в подвал.

Не буду рассказывать, как мы вытаскивали наверх и волокли все добытое в кабинет, но умаялся я здорово. Барон на меня посмотрел и отпустил, со словами «все, иди мойся, отдыхай, вечером зайдешь».

А я доплелся до нашей купальни и только тогда увидел себя в зеркало.

Э… ничего страшного, в сущности. Только на правой щеке нежно-лиловым цветом светился очень приличный синяк, обещая вскорости добавить нежных зеленых оттенков. Ну, и ребра болели.

Я приложил к больному месту ладонь, определяя, есть ли перелом и, не обнаружив даже трещин, сам себя поздравил — повезло, могло быть и хуже. Как, спрашивается, я определил, что даже трещин нет, если у меня нет лекарского дара? Просто. Уж если я трещины в камне чувствую, то у себя любимого…

Вымылся я еле теплой водой — её еще не нагрели — с наслаждением счищая с себя въевшуюся известковую пыль, закутался в холщевую простынь и поковылял в свою комнату. Хорошо, что по пути никого не встретил — сил одеваться во что-то, кроме простыни, не было. И близняшки куда-то запропастились. С утра их не видно, не слышно.

Когда я вечером, постучав, зашел в хозяйский кабинет, расположенный на втором этаже, барон сидел за столом, в старом массивном кресле, обитом воловьей кожей, хмурил брови и пристально всматривался в пламя нескольких свечей горевших в подсвечнике.

На чистой скатерти стола лежали монеты и с ними слитки и самородки. Они были вымыты и очищены от вековой пыли и весело сверкали в скудном свете пламени свечей, словно подмигивая мне как старому знакомому. Я улыбнулся.

Барон увидел мою улыбку и вскинул брови:

— Чему ты улыбаешься?

— Просто так, — не объяснять же что металл может и играть, и хитрить, если захочет.

Он не ответил. Взял в руки свиток из сундука и протянул мне.

— Прочесть сможешь?

Свиток оказался прочнее, чем выглядел. Хороший пергамент старой выделки, потемневший от времени, но еще сохранивший целостность. На развороте красной, теперь уже ставшей коричневой, тушью было написано по староэльфийски.

Мне, конечно, нравилось ковыряться в библиотечных залежах Академии, и с «языками» у меня отношения приятельские, но тут надо бы вникнуть. Все-таки падежи не те, и все такое…

— А перо и бумага есть? — спросил.

Папаша слегка, как мне показалось, оскорбился, но молча вынул бумагу и чернила из секретера. Ну, не подумал я, простите. Хотя, в некоторых дворянских домах бумага роскошь.

Я взял перо, подтянул лист к себе и развернул пергамент. Повозиться придётся, но мне тоже интересно, чего нам накарябано.

Около часа я скрипел пером, вспоминая теплыми, а иногда и горячими, словами Академию. Барон пару раз выходил, один раз принес горячий травяной настой в чашках и сдобные булочки на подносе. Но я решил не отвлекаться и через час самодовольно посмотрел на него, отложив перо.

— Читай, — сказал барон.

И я начал читать:

«Эсаниэлю Райену, наследному принцу четвертого дома Лиссара дается!

В благодарность выполненного долга и спасение Его Высочайшего Имени, надел земли размахом три санарских меры в Долине Краскаи на вечное пользование ему и потомкам его, каковыми бы они ни были, какое бы положение не занимали. Никто не может, ни сейчас, ни в будущие времена претендовать на сии земли. Они не могут быть ни проданы, ни дарены, кроме как переданы в наследие. Замок закрыт, ключ потерян.

Да не обойдет величие Его Высочайшее Имя, да славятся дни Его, да пребудет род Илирийский на века. Год четный от сотворения…»

Если честно, я ничего не понял. Но мой папаша, видимо, понял всё и почему-то опустил глаза.

— Наверно, мне стоит кое-что объяснить? — спросил он, а я пожал плечами. Мне конечно, интересно, но, собственно, оно меня не касается. Или касается? Пока я задавался вопросами, барон продолжал:

— Твой прапрадед был эльфом. Если ты понял, то принцем. Но женился наш предок на человеческой девушке, потому что ни одна эльфийка за него не пошла — по эльфийским меркам он был очень маленьким. Прапрабабка умерла рано, не выдержала издевательств соплеменников как с одной, так и с другой стороны, но сына успела родить. Раньше эти земли принадлежали эльфам. Точнее, Королю Илирийскому, какому по счету не знаю. Большая часть Вессалии, которая лет двести тому назад была Лиссаром.

Этого я не знал. Нам хоть и преподавали историю, но, видимо, какую-то другую её версию. И то, что наши земли — я имею в виду людей — когда-то были эльфийскими, я слышу в первый раз. И оказывается я чуть-чуть эльф? Вот это поворот. Хотя, что это меняет?

Барон внимательно следил за мной. Не знаю, но, мне показалось, что увиденное его удовлетворило.

— Да, в тебе есть кровь эльфов. И этот дом твой. По эльфийской традиции наследовать землю может только мужчина.

Я открыл рот. Ничего себе!

— Я бы тебе позже все рассказал. Но раз уж так получилось…

Вообще-то нервы у меня крепкие. Тренированные. Долго переживать и пережёвывать что-то не в моих правилах. Так что пришел я в себя быстро и спросил:

— А что значит «замок закрыт, ключ потерян»?

— Да, ничего особенного, — хитро улыбнулся барон, — Всего лишь, что дарение это не только написано. Но еще закреплено древней эльфийской магией. А значит, если по какой-то случайности смениться владелец земли и им окажется не наследник, то ему… не позавидуешь. Мор и голод ему обеспечен.

Тут папаша мой нахмурился. Видимо, вспомнил наши беды. А я не удержался от мыслишки — может я вовсе не такой уж наследный «баронский сын»? Я же, вроде, приблудный.

Видно его тоже посетила эта мысль, потому он ехидно выдал:

— Тиш, есть куча портретов наших предков, и смею тебя заверить, ты абсолютная копия моего отца, твоего деда. Кроме того, у меня других сыновей нет. Не надейся. От ответственности за имение я тебя не освобожу.

Мы помолчали. Я взял булочку и уцепил чашку с остывшем настоем.

Барон встал, подошел к сундуку, стоявшему на полу, и достал оттуда черный сверток.

— Ты можешь посмотреть? — повернулся он ко мне.

Я вытянул шею.

— А что это?

— Кинжал. Он попал в наш род случайно. Судя по семейным разговорам, он должен быть каким-то… магическим. Но дед, прапрадед то есть, им не пользовался — не умел. И если я правильно помню рассказы, этот нож предок нашел. Вот в таком состоянии. Может быть, эта его магия просто выдумка? Такое может быть запросто.

Он уселся в кресло, а я потянулся за вещицей, которую он положил на стол. Развернул плотную слежавшуюся кожу, взял в руки ржавый клинок… Ничего особенного. Железо как железо. От коррозии уже бурое. Трухлявая рукоятка. Правда, когда я «присмотрелся», состав сплава меня озадачил — вроде бы и железо, ну, может с примесью кобальта и серебра. И еще что-то. Я не понял что. Попытался позвать, надеясь по отклику определить вещество. Тишина. Ну, нет так н…

Кинжал завибрировал.

Я вскочил. И выронил его на пол, с перепугу опрокинув стул. Подскочил и барон. Мы вдвоем ошарашено уставились на то, что стало твориться под нашими ногами.

Ржавый клинок закрутился вокруг своей оси, потом замер, потом начал увеличиваться и меняться. Он превращался! Ржавчина исчезала на глазах, сквозь нее проступил странный полупрозрачный черный металл с матовым блеском, и на нем зазмеилась изящная серебристая вязь. Рукоять словно собиралась воедино из рассыпанных по полу частичек дерева, становясь бархатисто-черной. Боевой упор на наконечнике рукояти замерцал желтым металлом, словно врастая в древесину. Внезапно вязь на клинке вспыхнула, слепя глаза ярко-оранжевым светом и постепенно затухая, фиолетово заискрила на металле, втягиваясь обратно в серебряную нить. Кинжал замер.

Нет, таких выкрутасов я даже в Академии не видел, когда стихийники дурачились с предметами. И близко не стояло!

А на столе вместо старого потертого кожаного свертка лежали ножны. Тоже черные, узенькие, из кожи какой-то неизвестной рептилии. То, что рептилии это точно, я на них в лабораторных залах насмотрелся. У лекарей.

Мы вдвоем потрясенно молчали. Наконец барон не выдержал:

— Подними его, что ли…

Я осторожно прикоснулся к кинжалу и взял в руки. И почувствовал что-то знакомое. Да ведь именно оно помогло мне в яме под лестницей! Очень… необычное чувство.

Барон аккуратно вынул клинок у меня из рук, чем вызвал в душе такое сожаление, будто забрал верного друга. Но я промолчал. А барон внимательно разглядывал нож.

— Здесь надпись, на рукоятке, — вдруг сказал он, — Я не понимаю… Держи…

Он вернул мне клинок, и я облегченно выдохнул. И повертел оружие. Да, надпись. Язык древний. Народ, который на нем говорил, считается исчезнувшим. А я выучил всего несколько слов на их языке — столько сколько нашел в книге. И эти слова там были.

— D’est’hon dar.

Барон вздрогнул.

— Что? — спросил он.

— Достойному дается.

— Чей это язык?

— Гномы. Это их язык.