Черные ножи

Глава 21

Над входом в Гортеатр висела яркая лента: «С новым 1943 годом!». Мы переглянулись и вошли в распахнутые двери.

Справа располагалась гардеробная, где мы, отстояв в небольшой очереди, оставили наши вещи. Я — свое пальтишко, а Настя — короткий полушубок.

— Ваши билеты? — женщина на входе улыбнулась нам и требовательно протянула руку, а, получив желаемое, отступила чуть в сторону, освобождая нам проход: — Приятного вечера, молодые люди!

Мы с Анастасией Павловной вошли в холл. Нет, под руку она меня не держала, но и не сторонилась своего «кавалера» — спасибо и на этом.

На мне была надета расшитая до моих нынешних размеров старая форма — дьявол, когда-нибудь я обязательно закажу для себя два-три костюма на все случаи жизни, но сейчас хорошо, что хватило времени хотя бы привести в порядок то, что было. Настя же нарядилась в темно-синее платье, которое, несмотря на кажущуюся простоту модели, настолько выгодно подчеркивало все изгибы ее фигуры, что я постоянно перехватывал чужие мужские взгляды. При этом я видел, что Настя даже не понимала, насколько эффектно смотрится, это получалось у нее естественно, как дышать. Впрочем, она была настолько хороша в любом виде, что платье лишь подчеркнуло ее особенности… но даже надень она рабочую робу, на нее смотрели бы столь же восторженно, это факт.

В буфете можно было купить красного или белого вина, чай и даже «Советское шампанское» производства Донского завода шампанских вин Ростова. Настя остановила свой выбор на чае, и я взял нам по стакану в подстаканниках. Играла легкая музыка, в центре холла стояла украшенная мишурой и цветными шарами елка, с непременной красной звездой на верхушке. Под елкой красовались большие цифры «1943», сделанные из картона. Настроение у собравшихся было приподнятым. Каждый верил, что война скоро закончится, в страну придет мир, и близкие, наконец, вернутся домой.

Люди были одеты празднично, но без излишеств.

Мы встали чуть в стороне, попивая чай, слушали игру музыкантов и молчали. Я время от времени поглядывал на задумчивое Настино лицо и не решался заговорить первым, чтобы не разрушать очарование момента. Девушка же погрузилась в свои мысли, навеянные музыкой, и лишь, когда театральные служители начали приглашать гостей в зал, чуть смущенно улыбнулась и первой проследовала к нашим местам.

Комедия Островского была в пяти действиях и длилась достаточно долго, но, признаться, я не очень следил за происходящим на сцене, мысленно раз за разом возвращаясь к происшествию в доме людоедов. Лехе я все тогда рассказал, пока мы бежали домой, и он одновременно и верил, и не верил в мою историю, слишком уж невероятной она казалась. Но мешок, набитый деньгами, все же убедил его в правдивости моих слов. Мы пошли в тот вечер ко мне — благо по дороге никто нам почти не встретился, а пара случайных прохожих в темноте не заметили, что мы перепачканы кровью. Дома кое-как отмылись от пятен крови, заляпавшей наши лица и одежду, мы полночи обсуждали случившееся. Я еще раз потребовал от Леши принести клятву. Он, хоть и недоумевал, почему нельзя все честно рассказать милиции, ведь мы же ни в чем не виноваты, все же пообещал молчать. Про то, что я намереваюсь делать с трофейными деньгами, он даже не поинтересовался.

Последующие дни после происшествия мы жили в обычном ритме: дом, работа. Разве что очкарик-комсомолец, которому я так необдуманно пообещал устроить секцию по самообороне, вцепился в меня, как банный лист. Пришлось сдержать данное слово, и уже назавтра, осмотрев зал, я составил график занятий. Три раза в неделю по полтора часа — для начала достаточно. Группа желающих заниматься борьбой без оружия набралась приличная — более пятидесяти человек изъявили желание, но я решительно отказал большинству. Спортзал не вместил бы всех, и люди только мешались бы друг другу. Пришлось провести лотерею, чтобы никто не ушел обиженным на несправедливость, и двадцать счастливчиков — двенадцать парней и восемь девчонок, вытянули счастливые бумажки. В заводоуправлении мне выписали тренерское удостоверение и пообещали прибавку к зарплате за тренерскую работу в шестьдесят рублей.

Алексей, после схваткой с собакой, сильно изменился, став более молчаливым, задумчивым. Через пару дней в коммуналку, где он жил, пришли милиционеры. Тела убитых зэков опознали, и явились по месту регистрации с обыском, допросив, разумеется, и всех соседей. Но никто ничего существенного рассказать не мог, кроме многочисленных жалоб на покойников. Леха своими показаниями, к счастью, не выделился среди прочих, и на него милиционеры особого внимания не обратили. Я надеялся, что следствию есть чем заняться — если они отыскали кости жертв, то работы предстояла масса. Вдобавок, тот тайник под половицей мог оказаться не единственным, где могли таиться укрытые ценности и оружие. Но в местных газетах о происшествии не было упомянуто ни словом, из чего я сделал вывод, что дело засекретили. Что же, это и правильно. Нечего смущать горожан слухами о банде убийц-каннибалов, живших буквально по соседству. О судьбе освобожденной мной девушке я тоже ничего не знал. Выжила ли она при пожаре или погибла в огне? Временами мне казалось, что смерть была бы для нее лучшим выходом. Иногда так бывает. После всего, что с ней случилось, жить в сумасшедшем доме под постоянным надзором врачей… невозможно. В любом случае, я мог лишь строить догадки о ее дальнейшей судьбе, не обладая никакими фактами.

В антракте Настя согласилась на бокал белого сухого вина. Я заплатил вполне разумную сумму в буфете, а себе взял стакан пива. Вообще удивительно, что местная администрация умудрилась раздобыть для гостей такое разнообразия. Но потом сообразил, что в честь нового года для гостей театра была выделена особая партия товаров. Праздники иногда должны случаться в жизни даже во время войны, иначе никакая психика не выдержит подобной нагрузки.

— Спасибо тебе, Буров, что пригласил меня сюда, — после вина Настя слегка разрумянилась и, наконец. — Спектакль великолепен! Я давно уже не получала подобного удовольствия! Труппа бесподобна! Я прежде в Москве часто ходила в Малый. Смотрела и постановки по Грибоедову, и по Гоголю, и многие другие. Ты знаешь, что в прежние времена он назывался Императорским Московским Малым театром? Театральный проезд № 1 — это адрес театра в Москве. Как же давно я там не была…

Я видел, что ее лицо вновь слегка затуманилось, но, к счастью, антракт закончился, и все вновь поспешили в зал. Кстати, я предложил и Леше составить нам компанию на спектакле, и позвать с собой Снегиреву, раз уж она так ему приглянулась, но мой друг с ужасом отказался, заявив, что лучше отработает сверх смены пять часов, чем будем смотреть всякую древнюю нудятину. Леха никогда не был заядлым театралом. Он собрался встречать новый год в актовом зале завода, где общими усилиями планировали накрыть столы и пригласить всех желающих, не занятых на смене. Так что народу там должно было набиться, как сельди в бочке.

Когда спектакль окончился, артистов вызывали на «бис» несколько раз, а потом все, и гости и актеры, вышли в холл, где уже начиналось новогоднее представление. Клоуны с обезьянками, скоморохи на ходулях, кикиморы и чудовища захватили зал, приставая к посетителям, которые со смехом отбивались. Гирлянды на елке сверкали разноцветными огнями!

Музыканты заиграли вальс. Я принес еще вина.

— А так можно? Пить вино и веселиться, когда наши там воюют на передовой? — внезапно нахмурилась Настя.

— Посмотри на людей вокруг, у них лишь один короткий вечер, чтобы немного отвлечься… а завтра они вернутся к станкам, к рабочим местам — на заводы, фабрики и будут выполнять свой долг до последнего. Их товарищи сейчас на сменах, но мысленно все мы вместе… с теми, кто на фронте, кто работает в тылу. Мы все сейчас — единое целое, мы — страна. Нет, больше, мы — правда! Мы — справедливость!

— Как же здорово ты сказал, Дима! — глаза у Насти блестели ярче огней. Не так уж часто она называла меня по имени.

Я обхватил ее за талию и закружил в вальсе. Она не оттолкнула меня, поддалась музыке, и мы поплыли по пространству зала среди других пар.

— С наступающим! — прошептала Настя.

На какие-то мгновения я позабыл обо всем, и лишь кружился в бесконечном танце, обнимая свою партнершу и надеясь, что музыка никогда не прервется.

Мелодия сменилась на более легкую, Настя повела плечом, и мы отошли чуть в сторону от танцующих людей, встав в арке высокого окна. Ее глаза чуть затуманились, в том числе от выпитого вина. Я же, как истинный джентльмен, не позволял себе ни малейшего лишнего поползновения в ее сторону.

— Когда все кончится? — Настя смотрела в окно, там шел легкий снег. — И кончится ли?..

Второй раз мне задавали этот вопрос, и второй раз я не знал, стоит ли на него отвечать. И все же ответил:

— Все будет хорошо! Мы победим! Это безумие завершится!Просто нужно немного потерпеть… чуть-чуть…

— Сколько?

— Долго, два года… целых два года…

Мы стояли близко друг к другу, я чувствовал ее дыхание на своем лице. Поцеловать? Опять обидится. Посчитает, что воспользовался положением, правом приглашающей стороны. Не красиво. Нет, сдержусь!

— Что же ты сегодня не так храбр, как обычно?

— Но…

— А я сегодня храбрая. Ведь впереди еще два года войны…

Она оказалась рядом со мной, прильнув всем телом, и впилась в мои губы долгим поцелуем. Мы все еще стояли в широкой арке окна, скрытые от всех прочих взглядов изгибом стены, и внимания на нас никто не обращал.

Я не усердствовал, отвечая на ее порыв без излишней порывистости, боясь спугнуть. Настя и сама, после первого наплыва, отшатнулась, но я удержал ее, не отпуская.

— Это лишнее, — сказала она.

— Это необходимо, — парировал я.

— Я старше!..

— Всего чуть-чуть… а я мужчина! И ты — моя женщина! Я это сразу понял, в самый первый день…

— Так нельзя…

— Можно! И я обещаю, мы поженимся!

— Спятил, Буров? Тебе еще восемнадцати нет, а уже жениться собрался!

— У меня день рождения через месяц, немного осталось. И вообще, ты можешь звать меня сегодня по имени?..

Про день рождения я не соврал, но чуть преувеличил. Мне должно было исполниться по паспорту лишь семнадцать, но я намеревался чуть подправить бритвой документ и переправить дату рождения с двадцать шестого года на двадцать пятый. Тогда получится в самый раз!

Вновь заиграла медленная музыка, и мы вышли в общий танцевальный круг. Я держал ее за талию, она меня за плечи. С предложением женитьбы я, конечно, погорячился. Но мы жили одним днем. Будущего не существовало. Даже если бы Настя поверила в мое предсказание, то победа через два года — слишком далеко. Что такое два года для молодого человека? Целая вечность! Кстати, именно поэтому многие юноши боятся воинской обязанности. Терять год-два-три в таком возрасте — непостижимо! Целая жизнь! Зато предложи мужику за сорок оттарабанить годок-другой на благо родине — согласится почти любой. И от жены с детьми отдохнуть, и немного кости размять, опять форму набрать — самое оно!

Мы танцевали мелодию за мелодией, потом еще выпили вина, купили в буфете перекусить, и вновь танцевали.

В Гортеатре народ собрался преимущественно возрастной. Пожалуй, мы были единственной столь юной парой, остальным было за тридцать-сорок лет или еще больше. В основном я видел вокруг женщин. Мужчины же были либо совсем пожилыми, либо негодными к службе, хотя я заметил несколько военных — видно, либо комиссованы по ранению, либо местные. Многие женщины танцевали друг с другом, кавалеров не хватало.

До полуночи оставалось еще пара часов, и мне внезапно захотелось, чтобы рядом были те, кого я уже привык считать своей семьей: Леха, тетя Зина, члены нашей бригады. Но тетка даже в праздник трудилась, не покладая рук, Корякин и остальные были на смене, лишь нас с Носовым, как молодых, освободили от работы в этот день, а Леха… он собирался встречать переход в следующий год в актовом зале. Уверен, крутится сейчас вокруг своей Снегиревой, охмуряет!..

Я взглянул на Настю и понял, что ей тоже тут слегка скучно, но она молчит, не желая обидеть меня.

— А, может, рванем на завод? — предложил я, улыбнувшись. — Там в актовом зале танцы…

— Ты же за билеты целую кучу денег отдал! — покачала головой Анастасия. — Жалко!

— Да брось, чего жалеть? Еще заработаю, — отмахнулся я, вспомнив на мгновение, где именно я раздобыл эти рубли. Кто-то мог бы сказать, что это кровавые деньги и нужно обязательно от них избавиться, но деньги ведь, и правда, не пахнут. Может, это меня не красило, но сдавать их в милицию, даже анонимным образом, я не собирался. Оставив некоторую часть себе на оперативные расходы, на остальные я намеревался купить необходимых вещей и продуктов и отвезти в детский дом своим подопечным. Мы в ответе за тех, кого однажды спасли, даже если спасение произошло против воли спасаемых и тебя при этом пытались убить.

— Я согласна, — явно обрадовалась Настя.

И мы вдоль стеночки вышли из зала, забрали вещи в гардеробе и выскочили на улицу.

Шел легкий снежок, многие окна домов были украшены вырезанными из бумаги снежинками и гирляндами. Бомбежек в Челябинске можно было не опасаться — город находился слишком далеко от линии фронта, ни один бомбардировщик не доберется. Нам на встречу попадались улыбающиеся люди, поздравлявшие и нас, и всех вокруг с наступающим новым годом, который обязательно должен был стать счастливым! Мы поздравляли в ответ, желая всевозможных благ и, главное, победы! Фонарей по случаю праздника горело больше обычного, и тьма словно отступила в сторону, давая горожанам возможность насладиться столь редким в последнее время позитивным настроением, и сказочной, волшебной атмосферой, царившей вокруг.

— Как же хорошо-то! — Настя раскинула руки в стороны и упала спиной в большой сугроб. Я шлепнулся рядом, ощущая в душе приступ восторга. Как же давно я не испытывал подобных эмоций… слишком давно, уже и позабыл, что может быть вот так на душе — вокруг голод, война, а ты словно на время отстраняешься от всего этого и впадаешь в состояние полнейшего умиротворения.

Мы встали на ноги и побрели вперед, держась за руки, как подростки.

— О чем ты мечтаешь, Буров?

— О том, чтобы ты называла меня по имени, — всерьез ответил я.

Настя смутилась.

— Прости… Дима. Наверное, я долго буду к этому привыкать.

— У нас впереди вечность, — сказал я негромко, и правда, веря в свои слова. Ведь, что бы ни случилось, жизнь не заканчивается, и даже смерть является началом чего-то нового. Это я теперь точно знал.

— Так о чем ты все же мечтаешь? Есть у тебя одна мечта, самая заветная?

Я всерьез задумался. Вопрос только казался простым, и можно было ответить на него легко, перечислив все, чего может желать человек: быть здоровым, состояться в своем любимом деле, иметь семью… конечно, хотеть, чтобы кончилась война, но я-то знаю, это случится еще не скоро… что же я хочу больше всего на свете?

— Наверное, я мечтаю о том, чтобы не раствориться во вселенной случайной незаметной песчинкой… чтобы оставить свой след, пусть небольшой, совсем крохотный, но свой…

— Это хорошая мечта, Дима! — грустно улыбнулась Настя. — Это даже не мечта — это цель, путь, смысл жизни. Хорошо, когда у человека есть стержень, вокруг которого он строит свое будущее. Такого человека не сломать, не согнуть.

— А ты? Чего хочешь ты?

— А я хочу бежать! Побежали? — девушка рванула вперед по дороге, мгновенно оставив меня далеко позади. Я бросился за ней следом, и мы, громко крича от переполнявшей нас радости жизни, неслись вперед, в ночную тьму, сквозь круживший в воздухе снег, мимо фонарей, людей, машин, трамваев.

До проходной мы добрались запыхавшиеся и довольные друг другом.

— Только прошу тебя, — схватила меня за руку Настя, — никому не говори о нас, не нужно.

— Понял, буду нем, как рыба на сковороде!

Нас все подряд поздравляли с праздником, мы отвечали тем же, и, наконец, добрались до актового зала, украшенного со всей старательностью, на которую только был способен наш заводской комсомольский коллектив. Все вокруг галдели. На сцене кто-то играл на баяне.

Навстречу нам тут же метнулся Леха, радостно обхватил меня, попытался приподнять, но не сумел — сил не хватило.

— Я так и знал, что вы оба придете к нам! — он галантно поклонился Насте. — Спектакли — скука смертная!

— С наступающим! — девушка легко поцеловала его в щеку, отчего Алексей зарделся и даже начал слегка заикаться.

— С нас-с-с-тупающим! — наконец, выговорил он в ответ.

А я подытожил:

— Пусть этот год станет лучшим годом в нашей жизни!