Звезда Судьбы

Глава 1 Враги и друзья

Кулл осторожно сделал несколько шагов вперед и вновь остановился. У него за спиной дюжина воинов также замерли на месте, озаряя факелами темный коридор. Затем атлант вскинул меч и свободной рукой взмахнул, делая знак своим спутникам приблизиться.

— Мантис, — прошептал он.

Молодой темноволосый воин подошел ближе к Куллу. Без слов тот знаком велел ему придвинуть факел поближе, чтобы разглядеть, что ожидало их впереди.

Еще на несколько десятков шагов там простирался пустой коридор, но Кулл заметил вертикальную тень на правой стене.

— Там угол, — прошептал он Мантису.

В этом коридоре царило безмолвие. Кулл с Мантисом и их спутники застыли в напряженном безмолвии. Они прошли гораздо дальше, чем удалось это сделать людям Теринаса накануне, и теперь Кулл был вдвойне осторожен.

— Дай сюда свет, — шепотом велел он Мантису. — Чутье мне подсказывает…

Но не успел атлант договорить, как Мантис уже сделал шаг вперед, одной рукой высоко удерживая факел, а другую положив на рукоять меча в ножнах. Свет, мерцая, бросил рыжеватые отблески на утоптанный земляной пол, очерчивая начало прохода, таящегося за углом…

— Беги! — внезапно выкрикнул Кулл, отталкивая в сторону Мантиса и устремляясь вперед.

Тварь из-за угла, наконец, оказалась перед ними, — огромная, словно выросшая из самой тени. Покачиваясь, существо двинулось вперед, щелкая челюстями, словно пытаясь издать безмолвный вопль. В остекленевших глазах горел желтоватый свет, — это колдовская сила, благодаря которой жрецы оживили один из трупов тех воинов, которые пали накануне в битве за этот коридор…

За спиной у Кулла послышался лязг клинков, вынимаемых из ножен, и тут же отряд устремился вперед. С привычной ловкостью прирожденного фехтовальщика темноволосый атлант вскинул меч как раз вовремя, чтобы встретить приближающегося врага, пронзил его грудь, а затем направил лезвие в бок.

Это движение заставило монстра потерять равновесие и сбило его с пути. Чудовище вскинуло руки, отлетело в сторону, ударившись о стену головой. Клинок Кулла вырвался на волю, оставляя за собой в воздухе кровавый след.

— Факел, Мантис! — выкрикнул он. — Факел сюда!

И вновь юноша не запоздал ни на миг, швырнув горящий факел прямо в нападавшего монстра и завершив это движение стремительным ударом меча. Оживший труп, неловко пытавшийся отделиться от стены, содрогнулся от удара. Облитый смолой факел мгновенно поджег иссохшую кожу и одежду, превращая монстра в столп ослепительного пламени. По-прежнему не издавая ни звука, тот, наконец, оторвался от стены и, ведомый враждебной волей ожививших его колдунов, бросился прямо в середину столпившегося перед ним отряда, закрывавшего проход.

Используя ту же тактику, которая не раз выручала их прежде, Кулл с Мантисом мгновенно бросились в стороны, давая дорогу своим спутникам, вооруженным длинными дубовыми шестами. Те, вскинув палки как оружие, перехватили пылающий труп на полпути и отшвырнули назад.

И вовремя… В тот самый миг, когда чудовище рухнуло наземь, из-за угла коридора показался один из его хозяев: худощавый жрец с безумным блеском в глазах в синем одеянии, на которое ложились кровавые огненные отблески от пламени, объявшего его мрачное творение.

— Псы! — завопил юный жрец и вскинул руки, готовясь совершить какие-то магические пассы.

Оживший труп налетел на него, и жрец ис-тошно завизжал, когда огонь перекинулся на его одеяние. Коридор наполнился вонью горящей

плоти.

Другой жрец торопливо выбежал из-за угла коридора. Его фигура лишь смутно виднелась в маслянистом дыму, но даже сквозь чад ярким пламенем вспыхивали перстни у него на пальцах, и так же яростно пылали гневом его глаза.

— Имту! — завопил он. — Наа ба-ава суп су-тут!

Магический огненный шар с ревом и свистом сорвался с ладоней жреца. Кулл и Мантис, по-прежнему прижимавшиеся к стенам коридора, чудом избежали испепеляющего пламени, хотя и ощутили на себе его чудовищный жар. У них за спиной двое солдат рухнули: у одного голова мгновенно обратилась в пепел, у другого рука обгорела до кости. Этот последний еще успел закричать прежде, чем замертво рухнул на пол.

Кулл отчаянно метнулся вперед, в надежде, зто колдун не успеет извергнуть вторую молнию трежде, чем атлант достигнет его. Взвыв от яростной ненависти, он вскинул клинок и нанес разящий удар. Жрец едва успел поднять руки, чтобы защититься, — и меч отсек оба запястья в сверкающем полете стали.

С истошным воплем колдун отступил, обливаясь кровью. Кулл продолжал наступать, лишь ненадолго замедлив свой натиск, чтобы, покосившись по сторонам, убедиться, нет ли иной опасности, ожидающей за поворотом. Едва лишь жрец привалился к стене у сводчатого прохода в боковой коридор, атлант вновь взмахнул клинком и разрубил тому шею. Голова повалилась на плечо и повисла на тонкой полосе кожи и мышц, в то время как перерезанное горло исторгало потоки крови.

Восстановив равновесие, Кулл прислонился к стене, настороженно глядя вглубь коридора. Мантис вскоре подошел к нему. Даже без света факелов они видели, что короткий проход закрыт железной дверью. Внезапно оттуда донесся скрежет, как будто запирали еще одну дверь: как видно, за первой кто-то дожидался, чтобы убедиться, чем закончится атака, а теперь, оставив позади трупы двух жрецов, поспешно отступил. Объятые жаждой крови, вперед выступили воины Теринаса. Обнаружив, что скоротечная битва уже завершилась и честь победы в ней принадлежит Куллу, они похвалили его за мастерство и на время отступили обратно по коридору.

— Они вернутся, — сказал один из наемников. — Но, похоже, что этот проход останется за нами. Сегодня после обеда мы здесь закрепимся и примемся пробиваться через эту дверь в соседнее помещение. Отличная работа, атлант!

Кулл коротко кивнул, не сказав ни слова в ответ, но Мантису успел бросить:

— Отлично владеешь факелом, парень!

— А ты — клинком! — юноша улыбнулся атланту.

Перешагивая через трупы, они направились обратно по коридору. Произведя нехитрые мысленные подсчеты, Кулл мог лишь растерянно покачать головой при виде таких потерь: не меньше сорока человек они потеряли за те десять дней, что он сражался в этом зиккурате. Слишком высокая цена, — сказал он себе. — Вне зависимости от того, что за сокровища таит этот храм.»

Но это был не его бой. Он хотел лишь подзаработать немного деньжат и, если для этого достаточно было просто выставить свой меч на продажу, то он не испытывал особого желания играть в полководца.

Пробудившись, он ощутил боль в правой руке и вспомнил, что она была обожжена колдовским огнем. Повернувшись на бок, он ощутил новый приступ боли, на сей раз в плече. Он словно бы чувствовал что-то… Нечто нематериальное, нечто высоко наверху в храме… Нечто невидимое, нечеловеческое, что поглощало страх и боль…

Содрогаясь от слабости, он с трудом поднялся во тьме и внезапно наткнулся на что-то мягкое и теплое и понял, что перед ним свежий труп. В страхе перед тьмой и перед осознанием того, что сам он все еще жив, он отчаянно завопил, призывая на помощь товарищей…

В то время как нечто, высоко наверху, с жадностью впитывало его ужас.

Вдалеке, словно в ответ на его хриплые призывы, скрежетнув, отворилась высокая дверь, и послышались шаги.

Он зашатался в темноте, теряя равновесие, затем отступил на шаг, ударившись головой о камни. Там он несколько мгновений задержался, переводя дух, и словно бы даже задремал, — но миг спустя пробудился, когда вновь, заскрежетав на петлях, отворилась очередная стальная дверь, на сей раз куда ближе.

Открыв глаза, он слепо уставился на ослепительно сверкающие пятна факелов. За этим светом еще ярче горели чьи-то желтые глаза.

— Один из этих ублюдков выжил, сиятельный Тха-Бнар.

Он узрел лицо с крупными тяжелыми чертами и раздвоенной бородой с обритым наголо черепом и немигающими черными глазами, хмуро уставившимися на него. Лицо было испещрено морщинами, но, как ни странно, они говорили не столько о возрасте, сколько о разложении.

— Взять его, — проскрипел мрачный голос. — Мы сможем использовать его.

На миг он вновь потерял сознание, затем ощутил, как чьи-то грубые руки поднимают его. Он завопил от ужаса и попытался слабо сопротивляться, ощущая, как его волокут куда-то прочь, словно безвольную сломанную куклу.

И по-прежнему он ощущал зло, таящееся где-то наверху.

Затем болезненная тьма снова поглотила его; падая в бесконечную бездну ночных кошмаров, он еще смутно сознавал, что за спиной у него закрылась тяжелая железная дверь.

— Держите крепче! — велел Тамир своим солдатам, которые следовали за ним с тяжелыми мешками. — Посыпьте повсюду солью, а железо приприте покрепче к стене.

— И не забыть благовония, — напомнил ему стоявший рядом, — чтобы отпугнуть демонов.

— Ну, ладно, и благовония тоже, — согласился Тамир, закашлявшись от дыма. — А заодно подвесьте голову одного из этих ублюдков к потолку. Похоже, что против демонов это срабатывает куда лучше, чем все остальное.

Дюжина воинов двинулись по коридору, исполняя приказы. Тамир, тем временем, повернулся к Куллу, Мантису и горстке остальных.

— Вы были здесь уже три дня, — сказал он им, сверяясь со списком, что протянул ему помощник. — Теринас сказал, что никто не должен проводить здесь больше трех дней кряду. Забирайте оружие и возвращайтесь на денек в деревню, отдохнете как следует и отоспитесь.

Кулл кивнул в знак согласия и лишь на миг задержался, чтобы перешнуровать сапоги, затем бросил Мантису:

— Пойдем. Мы это заслужили.

Расставшись с Тамиром, они прошли по короткому коридору, что вел в основной проход первого уровня зиккурата. Пустые комнаты, про- тянувшиеся анфиладой, охраняли солдаты Теринаса. Впрочем, не все из них пустовали: в иных стояли лежаки, хранились припасы, оружие, сменная одежда и кувшины с водой. Армия расположилась здесь лагерем. Кое-где виднелись даже самодельные алтари, на стенах были выцарапаны имена, а рядом с лежанками валялись чьи-то пожитки.

Проходя вниз по коридору, освещенному светом факелов, Кулл с Мантисом миновали игроков в карты, собравшихся за круглым столом. Один из солдат окликнул Мантиса. Тот помедлил было, но, заметив, что Кулл по-прежнему идет вперед, окликнул атланта со словами, что чуть позже догонит его по пути в деревню.

— Похоже, твой приятель брезгует нашей компанией, — заметил Мантису тот наемник, что задержал его.

— Зря ты так, атлант отличный парень, — Мантис покачал головой.

— Да что ты вообще о нем знаешь? Никогда не посидит с остальными, ничего о себе не расскажет: кто он такой, откуда взялся…

— Я этим атлантам вообще не доверяю, — поддержал приятеля второй игрок. — Дикари, живут на этом своем острове, что у них там творится — непонятно…

— Как есть дикари.

Мантис хмыкнул. По его представлениям здешние обитатели степей недалеко ушли и от атлантов, и от куда более варварских племен, обуянных одной лишь жаждой крови и наживы, но вслух это говорить он благоразумно поостерегся и лишь повторил:

— Кулл отличный парень, и поберегитесь цепляться к нему, мечом он владеет точно демон.

— Вот-вот, демон и есть, — недовольно пробормотал первый игрок. — Все эти атланты — демоны. Я это всегда говорил!

Но было видно, что эта тема уже наскучила и ему самому.

Взяв колоду, он вновь принялся перетасовывать мятые засаленные карты.

— Сыграешь партию? — обратился он к Мантису.

Несмотря на то, что этот синеглазый темноволосый юноша, стройный и гибкий, словно девица, появился здесь совсем недавно, едва ли раньше атланта Кулла, вызывавшего такое недоверие у своих товарищей по отряду, Мантис, напротив, почти сразу сделался всеобщим любимцем. Вот и сейчас солнечной улыбкой одарив загрубевших, презирающих все и вся наемников, он присел на край шаткого табурета.

— Ну, почему бы и не сыграть… Если только одну партию…

Расставшись с приятелями, Мантис двинулся дальше. Он недоумевал, почему те так ополчились на Кулла. Лично он от атланта не видел ничего, кроме добра. За месяц, прошедший с их знакомства, Кулл помогал односельчанам Мантиса отстоять от разбойников их деревушку на краю болота, хотя, в конечном итоге, даже сила могучего атланта не спасла их, и грабители захватили жалкое селение. Мантис был вынужден спасаться бегством, но это мало огорчило его. Ему нечего было вспомнить об этом месте: родители бросили его очень давно, не оставив в памяти ничего, кроме горечи, и среди жителей деревни у него не было ни родных, ни друзей.

Подобно Куллу, с юности он был бродягой и, несмотря на молодость и всю внешнюю улыбчивую безмятежность, в душе его таилась горечь. Вместе с Куллом какое-то время они продолжали путь вместе, пока не расстались в нескольких днях пути от зиккурата.

Мантис прибыл туда первым, но вскоре и атлант, который изначально намеревался направиться в иные края, неожиданно последовал за ним, объяснив, что состояние опустевшего кошелька не позволяет предпринимать долгое путешествие прежде, чем удастся немного подзаработать. Их дружба, зародившаяся в скитаниях по болотам, укрепилась здесь, в бесконечных сражениях, и Мантис едва ли не впервые в жизни почувствовал, что по-настоящему привязался к кому-то.

Кулл, много старше и опытнее его самого, стал для юноши не только другом, но и наставником, и примером для подражания. Возможно, в чем-то Мантис взирал на него как на отца, которого был лишен с младенчества.

Разумеется, он умело скрывал свои чувства. Это было одним из необходимых условий для выживания.

И, разумеется, атлант еще лучше него был искушен в этой науке.

Кулл ненадолго опередил Мантиса. Он дожидался у выхода из храма вместе с еще несколькими наемниками, потому что снаружи разведчики донесли о том, что на стенах пирамиды появились какие-то фигуры. Уже довольно давно жрецы в синих балахонах не пытались творить колдовства снаружи, но такая возможность всегда существовала. Путь от главного входа в зиккурат к первому каменному укреплению на равнине был всегда полным опасностей и его проделывали в постоянном ожидании, что в спину может устремиться пущенный руками жрецов колдовской снаряд.

Наконец, стражи у входа решили, что можно рискнуть. Куллу, Мантису и другим пяти наемникам подвели оседланных лошадей, и небольшой отряд выбрался на равнину. Дождавшись сигнала от воинов, прятавшихся в траншеях, прокопанных чуть дальше в степи, они подхлестнули коней и галопом устремились вперед. Лишь достигнув первой каменной стены, они перевели лошадей на шаг.

— Никогда ничего не происходит, — заметил Мантис Куллу, — но всякий раз, когда мы скачем туда или оттуда, мне кажется, что непременно что-нибудь произойдет.

Не тешь себя излишними надеждами, — заметил на это атлант. — Эти псы-колдуны сверху постоянно наблюдают за нами. Они вполне могли бы поразить нас своей магией, будь у них такое желание. Мы знаем это, и они знают это. Полагаю, Мантис, десять лет не прошли для них даром.

— Да, трудно даже себе вообразить. Трудно вообразить, что заставляет их так упорно сражаться год за годом.

Мантис был много моложе атланта, и это отчасти извиняло его наивность. Поначалу Кулла втайне это раздражало, и вообще ему досаждало общество неопытного щенка, каким он поначалу считал юношу. Он сомневался, что в серьезном бою сможет тому доверять. Однако, позже, он убедился, что маска невинности и улыбчивой беззаботности служила Мантису, чтобы скрывать за ней куда более сложную и глубокую натуру. Внутри юнец был полон горечи и склонен к перепадам настроения. Похоже, этому парню довелось в жизни испытать куда больше, чем доводится многим из людей. Однако, на первый взгляд, он производил впечатление самого обычного юнца, скитальца, случайно понахватавшегося кое-какой книжной премудрости.

Впрочем, Кулл сознавал, что и сам он отнюдь не так прост, каким может показаться стороннему наблюдателю, и что-то в его собственной натуре было сродни Мантису: вот почему эти двое столь непохожих друг на друга людей так неожиданно крепко сдружились, к вящему изумлению всех окружающих.

На вопрос юноши атлант отозвался:

— Так ты спрашиваешь, почему они продолжают эту войну?

— Да.

— Страх… Месть… Жажда якобы существующего золота. Но и это не все, Мантис. Скорее всего, главное — это привычка. Просто привычка. Они уже забыли, как можно жить по-другому. С того самого дня, как упала звезда.

Они скакали чуть поодаль от трех воинов, сопровождавших их в деревню. Кулл подумал, что будет лучше, если разговоры двух чужаков не услышат селяне.

— Это я понимаю, — проворчал Мантис. — Но нет… Должно быть что-то еще. Им нужна эта звезда?

Кулл пожал плечами.

— Каждому нужно что-то свое. Так всегда бывает на войне. Все начинается с какой-то причины, благородной или не слишком, но очень скоро все поглощает трясина личных обид, алчности и мстительности.

— Как странно, что именно ты говоришь об этом, ведь ты наемник.

— Но даже когда я продаю свой меч, я всегда отдаю себе отчет в том, что происходит на самом деле. Даже когда меня завлекают обещаниями благородной цели, я стараюсь увидеть, что лежит за этим. Обычно все благородные цели — это лишь ложь и обман. На самом деле за ними таится все та же алчность и страсть к смертоубийству…

День клонился к вечеру, солнце опускалось к невысоким холмам далеко на западе. Отмахнувшись от мух и мошкары, Кулл усмехнулся:

— Я слишком много болтал. Я устал и голоден, поэтому все видится мне в мрачном свете.

Но Мантис глубоко задумался. Он так притих, что даже атлант обратил на это внимание. Сейчас, покосившись на своего спутника, он не увидел на его лице и тени привычной веселой беззаботности; словно мрачное облако окутало его фигуру. Теперь Мантис показал свое подлинное лицо, человека, внимательно наблюдавшего за жизнью и таившего множество тяжелых секретов.

— Они что-то странное сотворили с этой землей, не так ли?

Кулл подумал, что этот вопрос он задает не потому, что сомневается в своих словах, а просто размышляя вслух.

— Ты полагаешь, Мантис?

Тот повернулся в седле, обернулся за спину на высившийся там зиккурат, окинул взором всю степь с рассеянными тут и там каменными укреплениями, взглянул затем на троих воинов, что скакали чуть поодаль, мирно переговариваясь между собой.

— Они что-то сделали с этой землей. Почти незаметное колдовство.

— Ты говоришь о храмовых жрецах? — удивился Кулл. — Что ты имеешь в виду?

Мантис покачал головой.

— Не знаю. Нечто… Может быть, это подействовало на саму землю или на людей…

Дальше они поехали в молчании и, наконец, достигли широкого моста, возведенного несколько лет назад. Сейчас, летом, уровень воды в реке был довольно низким, и на опорах моста виднелась широкая корка засохшей грязи, где гнездились небольшие птахи и роились насекомые. То ли лягушка, то ли рыба плюхнулась в воду, когда копыта лошадей застучали по деревянному настилу.

Посреди моста они увидели деревню, расстилавшуюся перед ними, — ее по-прежнему называли деревней, хотя теперь это был настоящий город с крепкими домами из дерева и камня. Вечерний ветерок донес аромат жареного мяса от походных костров и у воинов заурчало в животе.

— Валка! — простонал Кулл, выпрямляясь в седле. — Как же я мечтаю о том, чтобы поесть и отдохнуть!

Они подъехали к селению и вскоре ворота распахнулись, чтобы впустить наемников. Едва лишь Кулл с Мантисом въехали во двор конюшни, как к ним поспешил один из воинов.

— Теринас желает говорить с вами.

— А нельзя ли сперва выкупаться и перекусить?

— По-моему, с тобой, атлант, он желал увидеться немедленно. Я получил приказ привести тебя к нему сразу по возвращении.

Со вздохом Кулл спешился, разминая ноги.

— Увидимся позже, — бросил он Мантису и последовал за солдатом.

— Да, позже, — повторил Мантис, глядя в темнеющие небеса.

Теринас у себя дома сидел за столом. С ним было еще несколько молодых воинов и старейшина Актор, единственный, кроме самого Теринаса, выживший глава селения с той давнишней поры. Теринас знаком пригласил Кулла сесть напротив него. На столе стояла миска с жарким и кувшин молодого вина.

— Угощайся, атлант, — предложил Теринас.

Кулл кивнул и опустился на скамью, довольный тем, что здесь обходятся без лишних церемоний.

Десять лет непрекращающихся военных действий, напряжения и руководства все увеличивающимся войском превратили Теринаса из вспыльчивого и недалекого сельского старосты в уравновешенного закаленного старого вояку. Длинные белые волосы, которые он ни разу не стриг со дня падения Звезды, он заплетал в косу и завязывал кожаной лентой на затылке. Бороду и усы старейшина стриг коротко; глубокие морщины вокруг глаз и у рта говорили скорее о перенесенных тяготах и лишениях, нежели о преклонном возрасте. Выражение его лица, манера себя держать, — все выдавало в нем прирожденного вождя…

И все же Теринас был человеком, который мог прожить тихую незаметную жизнь, если бы стечение обстоятельств не выдвинуло его на первый план. Это же стечение обстоятельств навсегда избавило его от горячности и порывов молодости.

Пока атлант с удовольствием поедал жаркое, запивая его вином, Теринас внимательно и сурово изучал его. Он дождался, пока Кулл осушит до дна кружку с вином прежде, чем заговорить.

— Я надолго не задержу тебя, — заверил он атланта глубоким звучным голосом, в котором сквозила усталость. — Я знаю, как тяжело тебе пришлось, и что сейчас больше всего ты нужда ешься в том, чтобы принять ванну и как следует выспаться. Однако, я немало слышал о тебе, Кулл, со дня твоего появления среди нас, и по думал, что мне и моим командующим было бы полезно узнать твое мнение о ведущихся здесь военных действиях и об этой осаде.

— Что же ты узнал обо мне? — недоверчиво поинтересовался Кулл, хотя слава атланта бежала далеко впереди него, он отнюдь не стремился к ней и зачастую предпочел бы оставаться незамеченным. Увы, это редко ему удавалось.

— Все утверждают, что ты необычайно искусен во владении топором и мечом… А также что ты был наемником во многих армиях и участвовал во множестве битв.

— Это правда, — неохотно признал атлант. — Однако, здесь, среди вас, я пробыл совсем недолго, и едва ли смогу сказать тебе что-то такое, чего ты не знал бы сам. — Кулл, не таясь, встретился взглядом с Теринасом.

— И все же я постараюсь дать тебе совет, если это будет в моих силах.

— Какой тебе видится наша осада? — поинтересовался Теринас. — Мы не требуем немедленного ответа. Возможно, завтра или послезавтра тебе придет какая-нибудь свежая мысль, которой ты пожелаешь с нами поделиться. Тогда не стесняйся, заходи сюда в любой час, мы всегда будем рады тебе.

Кулл откинулся спиной к стене. Подкрепившись, он почувствовал, как силы возвращаются к нему, и даже сонливость понемногу отступает. Утерев губы тыльной стороной ладони, он спросил Теринаса:

— И все-таки что так беспокоит тебя? Вот уже десять лет, как мы осаждаем пирамиду, — отозвался тот. — Уже после первого года мне стало ясно, что колдуны в храме, хотя и вынуждены отступать, но готовы защищаться до последнего. Тем не менее, они не собираются предпринимать никаких ответных действий, словно дожидаясь, пока мы окончательно истощим свои силы. Осознав это, я разработал тактику, при которой мои люди могли продвигаться вперед с наименьшими потерями. Более того, время от времени я нанимал собственных колдунов и предсказателей, в надежде, что они помогут мне там, где окажутся бессильны клинки. Именно от них я узнал, что жреца, стоящего над всеми прочими в цитадели, именуют Тха-Бнаром и называют верховным магистром ордена Алого Солнца.

Ты немало путешествовал по свету, Кулл, и сражался с колдунами. Не доводилось ли тебе прежде слышать об этом человеке?

— Это верно, с колдунами биться мне доводилось… Но никогда я ничего не слышал ни о каком Тха-Бнаре…

— Наемные колдуны мало чем смогли мне помочь. Я знаю имя жреца, но больше ничего. Если он могущественный маг, то, полагаю, он хорошо защищает свою обитель. Вот почему так долго длится наша осада… Но и, разумеется, наемные колдуны много говорили мне об упавшей звезде.

— Так, значит, все эти легенды правдивы? Это не легенды. Я сам и еще несколько человек в этой комнате своими глазами видели, как звезда врезалась в гору десять лет назад. Мои нанятые маги заявили, что, вероятно, эта звезда была посланием от темных богов, которым поклонялся Тха-Бнар и его орден. На то, чтобы раскрыть все ее тайны, должно уйти не мало времени… Если Тха-Бнар вообще на это способен. Вполне возможно, что напротив, звезда сама поработила Тха-Бнара, и теперь сеет вокруг себя зло. Не знаю. Однако, я верю своим колдунам, когда они утверждают, что это послание черных богов или демонов. За десять лет, что длится осада, я видел, как меняется земля: поля умирают, гибнут животные, воины становятся слабее, а их жены страдают всевозможными не дугами. Хуже того, все больше детей рождается мертвыми, больными или увечными. Я обнаружил также, что вода в источниках и ручьях близ храма отравлена; люди, которые пьют ее слишком часто, слабеют и умирают ужасной смертью. Я видел это своими глазами. Тха-Бнар повинен в этом или небесная звезда — сие мне неведомо, однако я знаю точно, что мы не выдержим еще десяти лет осады.

— Так ты хочешь поскорее закончить войну?

— Да, и чем быстрее, тем лучше. Мы с нашими командующими испробовали все возможные приемы и стратегии, о которых только могли помыслить. Теперь мы спрашиваем совета у опытных наемников. В поисках пути скорейшего окончания этой войны.

Кулл понимал, чего ждет от него старейшина. У него тут же возникло не меньше дюжины различных предположений, однако все их он отверг столь же быстро, ибо, наверняка, Теринас уже испробовал все это.

— Мне нужно время, чтобы как следует поразмыслить, — промолвил атлант.

— Ну, разумеется. Я знаю, что ты наделен живым умом и обладаешь огромным опытом, ибо сражался во многих войнах. Если ты сможешь придумать хоть что-то новое или это будет какая-то разновидность нашей прежней тактики, — дай мне об этом знать. Я хочу прекратить осаду. Я хочу своими руками отсечь голову Тха-Бнару, надеть ее на свой клинок и вышвырнуть проклятую звезду с нашей земли.

— Твое желание справедливо, — кивнул Кулл, сочувственно глядя на Теринаса. Он поднялся на ноги. — А теперь, надеюсь, ты простишь меня. Теринас потянулся вперед и протянул руку в перчатке. Воины обменялись крепким рукопожатием.

— Отдыхай как следует, — сказал атланту Теринас. — И приходи ко мне завтра же, если придумаешь хоть что-то нам в помощь. Даже самую нелепую идею мы готовы будем обсудить.

— Разумеется. — С этими словами Кулл попрощался с собравшимися и вышел из дома.

Когда дверь за атлантом закрылась, Теринас обвел взглядом своих приспешников. Не глядя ни на кого в особенности, он проронил:

— Он опытный воин. Он не бросается словами и не пытается судить о том, чего не знает. Ничего не принимает как данность и старается получить те сведения, что ему необходимы для принятия решения… Этот человек непременно поможет нам!

Старейшина потянулся, утомленный тревогами и бесконечной работой, а затем потянулся налить себе вина. После этого он пододвинул к себе лист пергамента, где был начертан план храма, — то немногое, что было им доподлинно известно и большая часть догадок и предположений, — и принялся изучать карту, как делал это уже на протяжении многих недель, месяцев и лет, пытаясь перехитрить защитников зиккурата.

Солнце опустилось за горизонт, улицы и здания деревни освещали масляные светильники и горящие факелы. Слышались голоса мужчин, занятых работой, матерей, бранящих детишек, доносился лай собак из темных проулков. Кулл, сказав себе, что подумает над просьбой Теринаса не раньше, чем как следует выспится и отдохнет, решительно направился к своей хижине, где размещался вместе с дюжиной других наемников.

Как атлант и ожидал, в доме было полно народу: все собрались посреди главного помещения за столом, играя в кости и попивая вино, а заметив вошедшего, многие дружески кивнули ему, но никто не обратил на атланта особого внимания.

Мантис лежал на своей постели и при виде приятеля, не поднимаясь, спросил:

— Чего от тебя хотел Теринас?

Атлант пожал плечами, расстегнул перевязь, скинул легкую кольчугу и сложил все это на лежанку ближе к стене.

— Просто хотел поболтать немного. Он обсуждает стратегию военных действий со своими помощниками и пожелал услышать мое мнение. Но мне пока нечего ему сказать. Я здесь слишком недавно.

— Десять лет — долгий срок, — пробормотал Мантис, разглядывая потолок.

— Верно, — рассеянно согласился Кулл, мысленно возвращаясь на десять лет назад, когда он был еще наивным юнцом, не столь давно вынужденным бежать с родных островов…

Больше всего сейчас ему хотелось бы выку- паться, но усталость была слишком велика; принять ванну можно будет и утром.

Обернувшись, Мантис уставился на атланта.

— Ну и?

— Что? — переспросил Кулл. Он извлек меч из ножен и внимательно принялся рассматривать лезвие. Поутру нужно будет смазать его маслом и отполировать…

— Он ведь хочет закончить войну, верно? Здесь вся земля попорчена колдовством.

Кулл сдвинул брови.

— Да, ты прав…

— Возможно, есть способ помочь ему, — заговорщицким тоном прошептал Мантис. Впрочем, никто вокруг и не прислушивался к их разговору: наемники были слишком заняты болтовней и игрой в кости.

— О чем ты ведешь речь, Мантис?

— Колдовство. Нужно сражаться с магией при помощи другой магии.

— Он уже нанимал колдунов. Но они ему ничем не помогли. Защитники храма слишком уж сильны.

Мантис отвернулся.

Кулл с лязгом вдвинул меч в ножны.

— Похоже, у тебя есть какой-то план?

Мантис не отозвался.

— Мантис?

Юноша уселся на койке, скинул ноги на пол и покосился на приятеля.

— Ничего конкретного. Просто… подумал кое о чем.

— Будь ты неладен, Мантис, скажи, наконец, к чему ты клонишь.

Но тот лишь покачал головой.

— Да нет, ничего, все это глупости. — Он лукаво улыбнулся атланту, вновь примеряя на себя маску наивного беззаботного мальчугана, который толком сам не понимает, что творится вокруг него. Затем он поднялся с места. — Надо мне пойти подышать воздухом. Увидимся поутру…

Кулл слишком устал, чтобы спорить, — да и какое ему дело до того, что задумал этот юнец. Мрачным взглядом он проводил того, а затем подошел к наемникам, сидевшим за столом.

— Кружку вина напоследок перед сном? — предложил ему один из игроков.

Хотя Куллу не слишком-то хотелось пить, но он все же присел ненадолго с ними и разделил вино и пару грубоватых солдатских шуток.

Все было как обычно, и эта комната ничем не отличалась от сотен других шатров и бараков, где доводилось ночевать атланту перед бесчисленными сражениями.

Такие же наемники окружали его и тогда, и сейчас. Слышались все те же шутки, так же лилась кровь, и никто не знал, увидится ли завтра вечером с приятелями и все ли вернутся живыми из битвы.

И все же в этот раз что-то было по-другому. Что-то было очень и очень неладно. Больше всего Кулл желал бы выяснить, что именно… И одновременно страшился это узнать.

— Не убивайте его, — предупредил Тха-Бнар жрецов, когда вопли раненого воина стали слышаться слишком уж громко. — Его смерть нам ни к чему. Если мы от него ничего не узнаем, то его нужно будет отпустить.

— Хорошо, господин. Но, по-моему, он уже достиг своего предела выносливости. Еще немного — и ему конец!

Пленный однорукий воин содрогнулся и застонал, выгибаясь на колесе. При беспощадном свете факелов было видно, как кровь сочится у него изо рта, а слезы обильно орошают поросшие щетиной щеки.

Тха-Бнар подошел ближе, тронув костлявой рукой спутанные влажные волосы пленника. Несколько мгновений он стоял неподвижно, затем закрыл глаза, и волна дрожи прошла по всему его телу. Наконец, он с брезгливой гримасой убрал руку.

— Я не чувствую ничего. Ничего! Это просто мелкая сошка. Ему нечего нам сказать.

— Так вы желаете, чтобы мы отпустили его, господин?

— Да, снимите его с колеса, затем дайте напиться отвара из листьев чота. Это ненадолго придаст ему сил. Я хочу, чтобы он сумел на своих ногах вернуться к своим.

— Вернуться?

— Да. Мы отошлем его в лагерь к осаждающим. Проживет он недолго и ничего не сможет им рассказать. Однако, пометь его раскаленным клеймом. Это внушит страх тем ублюдкам внизу.

— Слушаюсь, магистр Тха-Бнар.

Жрец ослабил путы, связывающие воина, и вместе с помощником перенес его на деревянную лежанку. Тха-Бнар тем временем покинул пыточные покои и стал подниматься по темной лестнице, озаренной отблесками рыжеватого пламени факелов.