Зодиак

35

Разочарованный гад у нас за спиной разрядил нам вслед барабан хромированного револьвера: «Бабах, бабах, бабах!!!»

Дебби извивалась в объятиях Барта. Мне очень хотелось оказаться на его месте, но если он займет мое у руля, через пару секунд мы будем барахтаться в воде. Ей удалось извернуться лицом к борту, и ее несколько раз вырвало. Наверное, наглоталась ядовитой жижи, когда прыгнула за борт.

Потом она перекатилась на спину, на запястьях у нее что-то блеснуло, и я сообразил, что Логлин сковал ее наручниками. Я почувствовал, как мошонка у меня втягивается в тело, потом перед глазами все почернело. Возможно впасть в пьяную ярость, даже будучи трезвым. Возможно отключиться от эмоций. Я просто сидел, скорчившись, как роденовский «Мыслитель», не глядя, куда правлю. И даже не обращал внимания на Дебби, а ведь следовало бы. К несчастью, это было не ради нее, а ради меня. Слава богу, в револьвере у нас не было патронов, потому что я готов был развернуться еще до того, как Логлин успеет перезарядить, и попасть на первую страницу «Геральд» с заголовком:

Затем все немного спуталось. Дебби опиралась о мое колено, и я ее целовал. Барт время от времени протягивал руку, хватал меня за локоть и выравнивал курс. Я даже не знал, куда мы плывем: определенно не к университету, куда первоначально направлялись. Мы решили взять курс на небоскребы или на пристань «Аквариума». Сотрудников «Аквариума» в любом случае следовало предупредить, поскольку для многих рыб аквапарка закачивают воду прямо из гавани.

– Они погрузили бочки в фургоны, – говорила Дебби.

Похоже, она нисколько не злилась, что ее похитили, сковали наручниками и едва не убили. Она была совершенно спокойна. Разумеется, она совершенно спокойна, она же выжила.

– Я поехала за одним таким на запад. Через Роксбери, Бруклин и Ньютон. Время от времени он останавливался возле водостоков. Я предположила, что они что-то сливают в канализацию. У фургона была трубка или шланг, и сброс вели из-под днища.

– Ты взяла…

– Да, взяла пробы. Соскребла с водостока. Воняло страшно. Разумеется, теперь они у них. И фотоаппарат тоже.

– Как тебя поймали?

– В машине зазвонил телефон. Я на пару минут остановилась на обочине поговорить, а они подошли сзади с пушками.

На мгновение мне показалось, что большей глупости я в жизни не слышал.

– Да кто это мог быть, черт побери? Сказала бы, чтобы перезвонили.

– Не могла. Это был Уэймен.

– Уэймен! Что понадобилось этому идиоту?

– Хотел нас предупредить. Сказал, Смирнофф сегодня что-то затевает.

– Вот черт!

– Он собирается взорвать большой корабль, который придет в Эверетт. У него есть пластид.

– Корабль «Баско»?

– Ага.

По ее лицу катились капли, а ведь оно должно было уже высохнуть на ветру. Она одновременно обливалась потом и дрожала. В тусклом сером свете городских огней я видел, как из уголка рта к уху у нее стекает слюна.

– С ним тип из команды морских подрывников, – бормотала она.

– Дебби, – прервал я ее, – ты воду проглотила?

Она не ответила.

– Я люблю тебя, Дебби, – сказал я, ведь, возможно, это последнее, что она услышит.

Шли мы не слишком быстро. Я перевел рычаг до отказа и попросил Барта сунуть ей два пальца в рот. В этом не было необходимости, потому что ее желудок сам опустошал себя. К тому времени, когда мы добрались до шлюза на реке Чарльз к северу от центра, вонь дерьма и мочи мешалась с запахом блевотины, а запястья Дебби кровоточили от того, что она билась в конвульсиях.

Благодаря «Зодиаку» мы смогли подойти на несколько сотен ярдов к лучшей в мире больнице, и, перебросив Дебби через плечо, я бросился бегом. Первым выскочив на Сторроу-драйв, Барт остановил передо мной движение. И вот уже впереди замаячил прямоугольник холодного голубоватого света, стеклянные двери приемного покоя, сенсоры в них наконец почувствовали мое приближение и раздвинулись.

Приемный покой был забит до отказа. Все скамейки и большая часть пола были заняты металлистами, одни бились в конвульсиях, другие были в наручниках. Похоже, кто-то продавал на концентре «Пойзен Бойзен» скверную дурь.

Худо дело. Нервную систему Дебби совершенно закоротило: она билась как одержимая Ашторетом, и мы с Бартом вдвоем едва могли ее удержать.

– Отравление органофосфатами, – крикнул я. – Ингибитор холинестеразы.

– Опять наркотики? – откликнулась никелированная сестра за стойкой. – Вам придется подождать своей очереди, – продолжала она, но мы уже проскочили мимо нее в коридор.

Мы тащили Дебби из комнаты в комнату, а за нами гналась свора сестер и охранников, пока я не нашел нужную и не распахнул ногой дверь.

Ко мне изумленно повернулся доктор Джи.

– А, С. Т.! У тебя новая внешность! Спасибо, что заглянул, приятель! Сейчас я немного занят, но…

– Джерри! Атропин! Быстро! – заорал я.

Будучи доктором, Джи вколол ей дозу атропина секунд через пятнадцать. И Дебби просто опала. Мы положили ее прямо на линолеум, потому что слишком долго было стаскивать со смотрового стола фэна «Пойзен Бойзен» фунтов на двести пятьдесят весом. Доктор Джи сразу начал осмотр. В коридоре собралась готовая линчевать нас толпа сестер из приемного покоя.

– ССМД.

– Что?

– ССМД. Слюноотделение, слезотечение, мочеиспускание и дефекация. Симптомы ингибитора холинестеразы. Ты что, С. Т., теперь нервно-паралитическим газом занялся? На иракцев работаешь или еще на кого?

– По сравнению с этими типами иракцы – что твой друг природы Джон Денвер.

– Да уж, незадача. Но физически твоя подруга поправится.

– Только физически?

– Надо будет проверить функции мозга, – сказал он. – Потом придется проконсультироваться.

Довольно скоро приволокли носилки на колесах и покатили Дебби куда-то, куда меня не пустили.

– Скоро все узнаем, – пообещал доктор Джи. – Остынь немного.

Я повернулся к фэну «Пойзен Бойзен» на столе. Несмотря на габариты и передоз «ангельской пыли», он вел себя довольно тихо. В основном потому, что в шести местах был привязан кожаными ремнями. Но ему все равно хотелось нас убить.

– Эй, посмотри-ка, что у него тут! – Доктор Джи вытаскивал из кармана фэна какие-то бумажки. – Билеты на частную вечеринку, приятель! Или точнее корешки. Где-то в Согусе. Ха, а у меня смена через пятнадцать минут заканчивается! Поедем?

Пациент запротестовал единственным доступным ему способом: выгнул спину и стал биться задницей о стол.

– Готов поспорить, его девчонка еще там. А еще, что она милашка!

Фэн сообразил, как использовать голосовые связки на невербальном уровне, и доктору Джи пришлось кричать, чтобы я его расслышал.

– Господи, ну кто бы поверил, что я уже вкатил ему двадцать пять миллиграммов холдола? ФЦД – просто поразительная штука.

– Доктор Джи! – крикнула из-за двери медсестра. – Вас пациенты ждут.

– А вот и ключи, – сказал доктор Джи, кивая на большой моток цепей, свисавший из кармана фэна. – Хватай, и покатаемся на его «Харлее».

В смотровой стало так шумно, что мы сбежали в коридор.

– Ненавижу металлистов, – сказал доктор Джи.

На нас надвинулась медсестра с планшетом, а я задумался о возможных бюрократических проблемах. Какую форму следует заполнять, если мертвый террорист приносит с улицы скованную наручниками жертву отравления органофосфатами? Сколько часов мы проведем, ковыряясь с этим вопросом, если я останусь тут? Поэтому я не остался. Я сказал, что у Дебби в бумажнике есть страховой полис «Блю кросс», и был таков. Как только мы с Бартом отошли на безопасное расстояние, я позвонил Тане и попросил оповестить всех: Дебби в больнице, и посетители ей не помешали бы. А также охрана.

Потом я повесил трубку. Мы с Бартом стояли на парковке торгового центра «Чарльз-ривер» в три утра, в Сердцевине Вселенной, со всех сторон окруженные ядовитой водой. Бун – на корабле, который в настоящий момент, вероятно, подходит к Эверетт. Когда судно причалит, мой любимый гринписовец Смирнофф его взорвет. Логлин и остальные плохие парни погибнут. Это хорошо. Но заодно погибнет наш приятель Том, симпатичный шкипер-ирландец и Бун. И улики, которые нам так нужны, цистерна с концентрированными органофосфатами превратится в шрапнель. Трансгенная бактерия исчезнет из гавани, и проследить ее до «Баско» не удастся. Плеши станет президентом Соединенных Штатов, и восьмилетние школьники будут писать ему письма. Моя тетушка расскажет мне, какой он прекрасный человек, и повсюду впереди него будет шествовать военный оркестр. И что обиднее всего: Хоа решит, что в Канаде, возможно, тоже нужны вьетнамские рестораны.

Так, во всяком случае, мне казалось в тот момент. Возможно, я кое-что преувеличил, но одно было ясно наверняка: Смирноффа надо остановить.

– Это, наверное, и называется трудоголик? – бормотал я себе под нос, когда мы трусили через Норт-энд к фургону Барта, разжевывая на ходу капсулы с бензедрином. – Порядочный человек сидел бы сейчас у кровати Дебби, держал бы ее за руку, когда она придет в себя.

– М-м-м, – ответил Барт.

– Что угодно бы отдал, лишь бы ее поцеловать, а так она очнется и скажет: «Где эта скотина, который утверждал, что меня любит?» А я работаю, вот что я делаю. Я работаю уже сколько… девяносто шесть часов без перерыва?

– Скорее сорок восемь.

– Так могу я взять передышку, чтобы подержать за руку любимую женщину? Нет. Это и есть трудоголизм.

– Скоро капсулы подействуют, – утешил Барт. – Сразу почувствуешь себя лучше.

Фургон мы нашли, но кто-то взломал его и с мясом вырвал магнитофон и аккумулятор. А поскольку мы оставили его на совершенно ровной парковке у берега, мне пришлось толкать, чтобы он завелся. То еще удовольствие. Помог бензедрин.

– Жаль, что нет магнитофона, – посетовал Барт.

Мы направились на юг по Коммерсикл-стрит, которая шла вдоль всех причалов, и, глядя на восток, видели, как, вспенивая воду и винтами вбивая яд в гавань, словно муку в омлетную смесь, идет на север «Искатель». Здесь совершалось серьезное преступление – в виду всех и каждого из зданий центра города, но где свидетели, когда они так нужны? У токсических преступников не жизнь, а сказка.

Наконец мы добрались до дома Рори Гэллахера в Южном Бостоне. Его уже выпустили из больницы, и он достаточно оправился, чтобы пригрозить изувечить нас за то, что заявились к нему ни свет ни заря. Успокоив его, мы спросили, как связаться с остальными Гэллахерами, его чарльзтаунской родней.

Вот здесь можно было бы возвести расовую клевету на ирландцев, сказав, что терроризм у них в крови. Так далеко я не зайду. Честнее будет сказать, что слишком многие над ними измывались, а они такого не жалуют, и память у них долгая. Гэллахер любил Кеннеди и Типа, но всегда с подозрением относился к Плеши: он ведь принадлежал к «бостонским браминам», элите, которая наступала ему на горло всякий раз, когда он заговаривал о проблемах рыболовецкой промышленности. Когда я рассказал Рори, что «Баско» и Плеши (а для него они были одно и то же) отравили его и многих других, он побагровел и среагировал как надо. Среагировал так, словно его изнасиловали.

– Но мы сами их подтолкнули, – объяснял я. – Давили и давили на них, довели до ручки, принудили совершать все большие преступления, лишь бы покрыть старые. Вот почему нам нужен твой брат.

Вот мы и позвонили Джо. Я дал Рори некоторое время его поуговаривать, чтобы он окончательно проснулся, прежде чем в дело вступлю я, а после просто конфисковал трубку:

– Джозеф.

– Мистер Тейлор.

– Помните мусор, который ваш дедушка сбросил в гавань?

– Не желаю слушать ерунду ни свет ни заря…

– Проснитесь, Джо. Йом Кипур, приятель. День искупления настал.

Я знал, что телефон Рори не прослушивается, поэтому мы сделали уйму звонков. Мы позвонили моей знакомой в «Аквариум» и порадовали ее эквивалентом знаменитой фразы Пола Ривера. И всем журналистам, чьи телефоны я сумел вспомнить, и вытащили их из кроватей. И доктору Джи – узнать, как там Дебби, – с ней все было в порядке. Гэллахеры тоже кое-кому позвонили и неумышленно подняли волну праведного гнева во всем Южном Бостоне и половине Чарльзтауна. Когда мы вышли из дома Гэллахера, на газоне нас ждали больной хлоракне священник, пожарная бригада, операторы с местной телестанции и пять подростков с бейсбольными битами.

Позаимствовав из машины одного из них аккумулятор и прихватив с собой двоих парнишек покрупнее, мы поехали в Кембридж. По дороге я преподал Барту краткий урок управления «Зодиаком» (один из мальчишек все твердил, мол, знаю, знаю) и высадил их на Эспланаде возле Центрального массачусетского вокзала.

Сам же я поехал в офис «ЭООС». Перед дверью уже стояла «импала» Гомеса, его самого я встретил на лестнице.

– Спасибо за предупреждение, – сказал я. У меня была уйма времени поразмыслить о голосе на автоответчике, который произнес фразы: «…в подвале вашего дома гребаная бомба. Убирайтесь оттуда».

– Извини, – отозвался он.

– Они, наверное, по-хорошему к тебе обратились, – продолжал я. – Логлин представился порядочным-препорядочным. Им нужна была лишь информация. Они никогда никому не чинят вреда.

– А пошел ты. Я ведь из-за тебя работы лишился. Но я же не хотел, чтобы тебя пришили.

– Потом поговорим, Гомес. Сейчас у меня дела, и мне не нужно, чтобы ты знал какие.

– Меня уже нет.

Он ушел, а я постоял в темноте, пока не услышал шум отъезжающей машины.

Пора пустить в ход самое грозное оружие в моем арсенале, настолько разрушительное, что я лишь в мечтах его расчехлял.

У меня в кабинете, в дешевеньком сейфе из листового железа, комбинацию к которому знал один я, стояло десяток бутылок с девяностодевятипроцентным 1.4-диаминбутаном. Вонь самой смерти, дистиллированная и сконцентрированная волшебством химии.

Если по дороге в офис я размышлял, удачная ли это идея, так ли опасно вещество, как я себе напридумывал, то стоило мне открыть дверцу сейфа, как все мои сомнения развеялись. Ни одна бутылка не протекла, но, наполняя их месяц назад, я нечаянно размазал несколько капель по крышкам, и с тех пор молекулы путресцина, витавшие в сейфе, только и искали, в чьи бы ноздри забраться. Когда они забрались в мои, я понял, что план у меня хороший.

Бутылки я составил в коробку. Не спешил и тщательно затолкал между ними скомканные газеты. Пластик был бы безопаснее, но вещество могло проникнуть сквозь стенки.

Потом я разыскал снаряжение для подводного плавания. Тут потребуется работа под водой, и вообще, как только путресцин вырвется на волю, мне понадобится воздух из баллонов. Еще я прихватил «доспех Дарта Вейдера». Стянул чье-то пиво из холодильника и выпил бутылку залпом. Продукт, в котором все ингредиенты строго натуральные.