Зодиак

16

Вот черт, подумал я. Мафия. Я влез в дела мафии. Вывезти в гавань несколько бочек ПХБ и свалить их за борт – такая вопиющая выходка вполне в их духе.

Связываться с мафией мне не хотелось по двум причинам. Первая сама собой очевидна. Вторая же заключалась в том, что я ничего не могу с ней поделать. Я могу давить на крупные корпорации, портя им имидж. То есть выставляя их преступниками. Но с мафией такой фокус не пройдет. А кроме того, у нас уже есть государственные учреждения, чтобы с ней бороться. Не просто уполномоченные из «ФАООС», а уполномоченные с пушками. В последнее время полиция недурно справлялась, и моя помощь ей ни к чему.

Если это мафия, то чертовки изворотливая. Сначала головорезы на «сигарете» от меня спрятались, потом вообще сбежали. Сейчас мне следовало бы найти у себя в кровати лошадиную голову – по меньшей мере. Но почему они осторожничают?

Надо думать, решили сперва попытаться меня отпугнуть, а лишь потом убить. Довольно логичный ход. Если я вниму предупреждениям, то, разумеется, и думать про это дело забуду. Может, выступлю с серьезными предостережениями об омарах в гавани, но серьезных неприятностей чинить не стану.

А вот если они больше не дадут о себе знать, тогда станет интересно.

В начале своего существования «ЭООС» сразу раскрывала свои карты: ее люди хватались за любую находку и от нее танцевали. Но у меня есть образование химика, а с ним я приобрел кое-какие привычки, с которыми не в состоянии расстаться. Я не пойду к журналистам, пока у меня не будет уймы и уймы информации. Одна заполненная дерьмом банка из под арахисового масла тут не в счет.

Мне нужно было намного больше проб и приблизительная карта распространения выбросов по дну гавани. И прорва омаров, чтобы заморозить для последующего показа журналистам и представителям властей. А пока я могу без лишнего шума связаться кое с кем в СМИ. Когда история появится в печати, понадобится многое объяснять, поэтому я связался с Ребеккой, писавшей для «Уикли» и «Глоуб», и местным внештатным корреспондентом, который вот уже три недели сидел на голодном пайке.

– Я сейчас занята твоим другом Плеши, – сказала Ребекка.

– Самым главным? Олвином?

Я вечно их путаю: «бостонские брамины» слишком уж быстро размножаются.

– Им самым. Сам знаешь, он запустит кампанию в…

– Сам угадаю. Фэнл-холле. Вот черт! Жаль, что я не знал, а то сходил бы.

– Забудь. Слушай, С. Т., может, для тебя он просто местный делец, но в масштабе всей страны важная фигура. Вокруг него – агенты спецслужб в три ряда. Ты к нему и близко не подошел бы.

– Ну, даже не знаю. Например, мы могли бы позаимствовать у Буна ракетную установку, ах да, я почти забыл. Линия прослушивается.

Когда мой телефон впервые поставили на прослушку, я из кожи вон лез, стараясь не употреблять ключевых слов вроде «патроны» и «детонатор». Но через пару лет решил, а гори все синим пламенем. Бедолага, слушающий, как я разговариваю с Эсмеральдой о ее внуках, с соседями – о том, в какое кино пойти, с репортерами – о том, чем отличается диоксин от диоксана, наверное, на стенку со скуки лезет. Время от времени я подбрасываю ему упоминание о боеголовках на ракетных носителях или о грузе пластида из СССР, чтобы скрасить его существование.

Говорят, что люди, которые для заработка слушают чужие телефоны, сплошь тридцатипятилетние мужики, которые до сих пор живут с мамочками. Такой образ я старался сохранить в мыслях. Какой-нибудь лысеющий, бледный, с животиком тип в очках с проволочной оправой сидит себе за столом, отслеживая мою жизнь и беспокоясь из-за карбюратора на своем «шеветте». Мне плевать, что он там слышит, ведь если он до сих пор не понял, что я не террорист, то уже никогда не догадается.

– И вообще, С. Т., – говорила тем временем Ребекка, – у меня есть предложение. Плеши называют Великой Белой Надеждой Демократов, так? Но ты считаешь, что его экологический послужной список далеко не чист.

– Такое создается впечатление, да?

– Поэтому я хочу привлечь тебя в качестве консультанта. Сэнгеймон Тейлор об Олвине Плеши. Первая полоса в разделе политики. Своего рода досье. Разберешь его карьеру в «Баско», потом его политическую карьеру, раскритикуешь его, с позволения сказать, труды на благо окружающей среды.

– Большое искушение. Но я пас. Потому что знаешь, что случится потом?

– Что?

– Окажется, что от его карьеры в «Баско» несет паленым. Та, вьетнамская часть, когда он был заместителем министра по напалму, до небес вонять будет. Но все это пятидесятые и шестидесятые годы, дело прошлое. Потом, когда перейдем к политической части, будет прямая линия демократической партии. И не важно, что он творил за сценой в «Баско». Поэтому мне придется написать: «Он голосовал за «Закон о чистой воде», это хорошо. И за заповедник для диких животных на Аляске, это хорошо». Скучно получится.

– Если тебе контраста не хватает, можем немного сгустить краски. Например, «Голосует-то он как порядочный, но посмотрите, что он творил во Вьетнаме». Что скажешь?

– Попробую. Но у меня нет времени изучать каждый его шаг тридцатилетней давности.

– И не требуется, С. Т. Над этим уже работают. День и ночь в библиотеке трудятся.

– А. Тогда посоветуй ему, пусть поговорит с…

– С Эсмеральдой. Уже сказала. И это не он, а она.

– Прости мне мужской шовинизм, о Ребекка! А сейчас мне пора бежать.

– Пока. И спасибо.

Я сходил в лабораторию и синтезировал себе несколько литров 1.4-диаминобутана. Это, пожалуй, было слишком: таким количеством путресцина можно разогнать население всего Бостона. Но я воображал варианты возможного его использования в будущем. Я предусмотрительно настроил установку на замкнутый цикл, чтобы, когда я закончу, администрации не пришлось сносить все здание. Слив получившееся вещество в банки, я убрал их в дешевенький сейф из листовой стали, который держал у себя в столе. Оставалось только молиться, чтобы вломилось ФБР и снова перерыло мои вещи. Для непосредственного использования я сунул в карман пробирку с путресцином. Гораздо эффективнее было бы залить его в огромный водяной автомат Барта на батарейках, который выглядел в точности как «узи», но это было слишком опасно.

Один из бостонских ныряльщиков уехал на каникулы – заниматься любимым делом на Карибах, поэтому я позвонил в головной офис и уговорил Тома Экерса снова к нам приехать. Он всегда был рад смотаться в Бостон и все равно собирался на юг – поработать с командой «Иглобрюха» в Буффало.

Я поехал за ним в аэропорт Логана. В тамошнем зале ожидания я впервые расслабился с тех пор, как началась история с «Пойзен Бойзен». Никаких обнюхавшихся металлистов тут не будет.

А потом мне вспомнились следы в коридоре – строгие мужские туфли. И верно, не могут же такой операцией руководить наркоманы. Чтобы оснастить лабораторию для изготовления ФЦД, нужен капитал и определенные познания в химии. Неужели у меня есть Злой Близнец? Где-то прячется «высший эшелон» в костюмах. Поэтому лучше воздержаться от опрометчивых выводов о том, как они могут или не могут выглядеть. Можно ожидать каких-нибудь хайтек-яппи, например. Тех, кто знает химию. Или мафию.

Но по дороге домой нас не похитили и не покалечили, и в конечном итоге мы с Томом засели с упаковкой пива в гостиной.

– Если захочешь, поможешь нам кое в чем, – начал я. – Во-первых, с погружением. Нужно взять пробы со дна.

– Я думал, ты это уже сделал, приятель.

– У меня есть один образец и сколько-то маслянистых омаров. Но, чтобы поднять такой шум, как я собираюсь, мне нужно гораздо больше. По меньшей мере десяток проб, предпочтительно сорок или пятьдесят с участка между… ну, я тебе покажу на карте.

– Одного раза с меня вполне достаточно. Хлоракне у меня уже есть.

– Тогда перейдем ко второму. Ты станешь нашим свидетелем. Жертва отравления тем же веществом.

Нахмурившись, Том покачал головой, потом прикончил свое пиво. Как только я завел разговор про ПХБ, его потребление этого напитка подскочило до уровня «банка залпом».

– Не тем же самым. «Эйджент орандж», приятель. Вот чем я потравился. А это ПХБ.

Для Тома и всех остальных «эйджент орандж» и впрямь отличался от ПХБ. Но проблема с этими веществами, по сути, одна и та же, и придется разъяснить ее в пресс-релизе. Вот, пожалуйста, еще одно треклятое дело, которое потребует внимания и времени. «Проект омар» превращался в гору писанины – я больше времени проводил за письменным столом, чем в «Зодиаке».

Будь это дом, где держат салфетки, я бы Тому нарисовал. Но Тесс, Лори и Айк были прямо-таки маньяками переработки отходов, и пролитое мне обычно приходилось вытирать собственным рукавом. Матерчатые полотенца очень хороши, если за тебя стирает кто-то другой, но сущая мука, если у тебя есть лишь стиральная машина со сгоревшим мотором и домохозяин, устраивающий наводнение в подвале всякий раз, когда ему в руки попадет гаечный ключ.

– Но мне все равно интересно, в чем тут соль, – признался Том.

– Ладно, прежде всего опасным в «эйджент орандж» был не сам реагент, а примесь, которая попала в него в процессе производства: диоксин. Вот что у тебя на самом деле – отравление диоксином. Но диоксин – лишь сокращенный вариант полного названия. А звучит оно 2, 3, 7, 8-тетрахлордибензо-п-диоксин. Известный также как ТХДД.

– Для меня черта лысого не значит, приятель.

– Потерпи немного. ТХДД относится к классу схожих между собой веществ, известных как полихлорированные дибензодиоксины.

– А они сродни полихлорированным бифенилам.

– Более-менее. В обоих случаях налицо несколько атомов хлора, потому их называют полихлорированными, и молекула, которая их переносит. В первом случае это дибензодиоксин, во втором – бифенил. Знаешь, что такое бензольное кольцо? Курс химии у тебя был?

– Нет.

Я поискал глазами шесть одинаковых предметов, которые можно было бы поставить в круг. И, разумеется, они стояли прямо у меня под носом.

– Бензольное кольцо – это упаковка из шести атомов углерода. Сдерживает упаковку вот такая пластмассовая лента. Упаковка пива вообще очень похожа на настоящее бензольное кольцо. Стабильная. Крепкая. Шесть банок из нее не выпадают. Чтобы вытащить одну, нужно приложить усилия. Существует несколько разновидностей: бензолы, фенилы. Оба – упаковки на шесть штук, но у фенила на один атом водорода меньше.

– Усек.

Сходив на кухню, я принес из холодильника еще одну упаковку пива.

– Если соединить две упаковки по шесть, получишь одну на двенадцать. Если упаковки на шесть – фенилы, она будет называться бифенилом. Если упаковки на шесть – бензолы, – дибензодиоксином, потому что для связывания упаковок используются два атома кислорода. Но в основе своей он близко к бифенилу. Поэтому полихлорированный бифенил и полихлорированный дибензодиоксин структурно сходные вещества.

– Значит, эти штуки на шесть банок и есть отравляющая часть?

– Нет. Токсичен тут хлор. Он тебя доканывает.

– Вот черт, тогда, выходит, можно заработать хлоракне, просто поплавав в бассейне, так? Там же полно хлора. Черт, да в питьевой воде уйма хлора!

– Ну да, именно поэтому большинство наших в «ЭООС» пьют ключевую воду. Потому что слышали про хлор и ни черта не смыслят в химии.

Заметив солонку на столе, Том рассмеялся и высыпал на стол немного соли.

– А ведь и правда! Это же хлористый натрий, верно? Разве не он в морской воде? Эй, может, я из-за нее заболел! Это был вовсе не «эйджент орандж», приятель, это был хлористый натрий в том море!

– Ладно, ты хочешь спросить, почему хлор невероятно токсичен в диоксине, но не в столовой соли?

– Наверное, да.

– По двум причинам. Во-первых, то, что его переносит. Молекулы бифенила или дибензодиоксина – упаковки на двенадцать – легко растворяются в жире. А как только хлор попадает в твои жировые клетки, то уже никогда не выводится.

– То же говорили и про «эйджент орандж», мол, он навсегда в тебе оседает.

– Верно. И это первая опасность. Вторая – в том, что этот хлор в ковалентном состоянии, а хлор в соли – в ионном. У ковалентного есть дополнительный электрон. Разница в том, что ковалентный хлор более реактивен, у него есть большие такие электронные облака, способные повредить твои хромосомы. И он легко проникает через стенки клетки. А ионный хлор на это не способен – стенки клетки устроены так, чтобы его задерживать.

– Значит, упаковки на шесть – это носитель, канонерка, а атомы хлора – как солдаты с автоматами, которые на ней плывут.

– Ага, а электроны – их амуниция. Атомы хлора плавают взад-вперед по реке, по твоему кровотоку, проникают в твои клетки и расстреливают хромосомы. Разница между ними и столовой солью в том, что столовая соль неорганическая, то есть ионный хлор, солдаты без канонерки и без амуниции, а тот, другой, органический, ковалентный хлор – очень скверная штука.

Том поднял брови.

– Ну, тогда забудь, я туда не спущусь. – Он откинулся на спинку кресла.

– Брось, все в порядке, и я тебя не виню, но позволь тебе сказать, у меня паранойя почище, чем у многих, а я туда спускался. Я в общем и целом уверен, что мы сумеем это провернуть, не заразившись.

– Поплавать в гавани, стать вашим свидетелем я согласен, но на дно не полезу. У меня и без того в организме этого дерьма достаточно.

– Что ж, справедливо.

Я позвонил Эсмеральде. Когда закончится эта операция, надо будет дать ей почетное членство в группе. Если бы «ЭООС» была космолетом «Энтерпрайз», то я был бы главным инженером Скотта, а она – инопланетянином Споком.

Мы исключительно приятно поболтали о новом ярко-красном платьице ее внучки, на покупку которого потребовалось около ста человеко-часов. Сидя у себя за стойкой в библиотеке, она говорила тихо, и я ловил себя на том, что и сам понижаю голос до шепота. Словно беседуешь с видным японским военачальником: нужно часами «хэмкать» и «гымкать», ходить вокруг да около, проявляя уважение, и лишь потом приступать к делу.

– У вас там работает практикантка. Девушка из «Уикли».

– Да. Вначале она никак не могла правильно заправить микрофишу, но теперь научилась.

– Если когда-нибудь изобретут самозаправляющийся проектор, вы, ребята, останетесь без работы. Разумеется, ничего личного.

– Чем могу тебе помочь, С. Т.?

– Если практикантка раскопает что-нибудь очень интересное, сможете послать мне копию?

– О мистере Плеши?

– Угадали.

– Что-то конкретное?

– Ну, не знаю. Что-нибудь с фотографиями. Из-за них всегда нервничают. Вы не против?

– Определенно нет. Еще что-нибудь?

– Нет. Просто хотел узнать, как у вас дела.

– Развлекайся, С. Т.

Вот как она всегда со мной прощалась. Странные у нее представления о моей работе!

На следующий день мы спланировали операцию, а еще через день провернули. Мы с одним ныряльщиком из бостонского отделения «ЭООС» намеревались погружаться на дно и там собирать ил в банки для проб. Всплывая, мы будем отдавать банки Тому, который переправит их на «Зодиак» Дебби. Так нам не придется приспосабливаться к перепаду давления всякий раз, когда заполнится очередная партия банок. Дебби станет нашим навигатором, соотнося наше местоположение с береговой линией, и будет указывать на карте, откуда приблизительно была взята каждая конкретная проба. Потом я составлю контурную карту. Если концентрация ПХБ в каком-то направлении резко возрастет, это даст нам зацепку, где искать источник. А если нам очень повезет, то мы сможем его проследить – скорее всего до груды бочек на дне.

Бесспорную победу мы одержали бы, найдя бочки, в которых еще остались ПХБ, и их сфотографировав. Сами мы не сумеем их вытащить, но «ФАООС», вероятно, сможет и – что гораздо важнее, – вероятно, достанет. Мы избавим гавань от большой беды и, возможно, найдем улики, которые выведут нас на преступников.

Мне не хотелось, чтобы Дебби оставалась одна в «Зодиаке». Ведь у фэнов «Пойзен Бойзен» был катер, и они, кажется, знали, кто мы и где нас искать. Поэтому, просмотрев список наших спонсоров, мы нашли двух владельцев яхт и убедили их в том, как весело будет провести целый день, болтаясь посреди гавани у всех на виду. Мы подняли очередной «Токсичный Веселый Роджер», уговорили присоединиться к нам чернопоясного парня Тани и привезли кое-каких журналистов с причала в парке Кастл-айленд. Приехали Ребекка, голодающий внештатник и репортер из «Глоуба». Вот в целом и вся подготовительная работа.

Начали мы приблизительно там, откуда я поднял ту первую пробу, и взяли курс на выход из гавани, обработав приблизительно полквадратной мили. Результатом стали тридцать шесть банок из-под арахисового масла с непереработанными нечистотами и основательно натруженные мышцы.

Есть один плюс в общении с людьми, увлекающимися восточными боевыми искусствами: массаж они делают отменный. После дня под водой нет ничего лучше, чем пара часов массажа, пиво, закись азота и музыка «Студжес».

На следующий день мы начали анализировать пробы – с полукатастрофическим результатом. Катастрофическим он был для меня: ПХБ мы не нашли вообще никаких. Я глазам своим не мог поверить, наверное, прибор чем-то загрязнен. Всю операцию пришлось задержать на два дня, пока я разбирал хроматограф деталь за деталью, чистил и собирал заново. То еще удовольствие.

Потом я снова взялся за анализ проб. Двух дней чистки никто не выдержал, поэтому под конец я работал в одиночестве. Невелика важность, ведь результаты я получил в точности те же самые. Уровень ПХБ в этих пробах был такой же, как во взятых в любом другом месте гавани.

Когда мы направились на юг, в сторону Спектэкл-айленда, концентрация резко упала (вот уж чего я не ожидал!), а с северной стороны самого острова ПХБ исчезли без следа.

Гранола Джеймс Бонд, Токсический Человек-Паук облажался. Я потерял голову из-за каких-то маслянистых омаров, увидел парня с экземой и счел ее хлоракне. А потом случайно взял грязную пробу или ошибочно ее проанализировал и очертя голову бросился бить в набат.

Трудно поверить, но с фактами не поспоришь, разве что предположить, что, пока я перебирал бумажки, виновные каким-то образом – точно пылесосом – собрали все ПХБ. Но подобная операция в духе грандиозных голливудских эпопей Сесила де Милла обошлась бы в миллионы долларов.

Всякое случается. Из лаборатории мир видится намного сложнее, чем на аккуратненьких схемах, какие себе рисуешь. Но на сей раз он наподдал мне под зад. Дебби помогла бы, но я не дал ей шанса. Много приятнее было упиваться одиночеством и раздраженностью. Поэтому когда я преодолел жгучий стыд, попытки запирательства и обиду на мироздание, то провалился в черную депрессию.

Шел дождь, было не по сезону холодно, и я бесцельно и пьяно слонялся по городу, пока не наткнулся на преграду: огромную разодетую толпу на рыночной площади. Солнечным воскресным днем в ней не было бы ничего необычного, но сегодня она смотрелась немного дико. Потом я увидел транспаранты, значки, в общем, дешевый сверкающий детрит политической кампании, и услышал из динамиков звенящий достоинством голос Подхалима.

На краю мельтешила мелкая сошка. В политике бостонцы практикуют идолопоклонство: Керли, Кеннеди, О'Нилл, теперь вот Плеши. Где-то в центре толпы были большие шишки, воротилы так называемой либеральной массачусетской политики. Все те, кто блеет, мол, надо почистить гавань, пока не узнает, что загрязняют ее их разлюбезные плеши.

Смотреть на это было слишком отвратительно, поэтому я повернулся на каблуках и направился к Правительственному центру. За мной наблюдала парочка агентов какой-то спецслужбы. Один остановился купить у обочины соленые претцели[3], и, когда я проходил мимо, мы друг другу кивнули.

Добравшись до телефонной будки, я заказал звонок за счет абонента и сказал боссу, что мне нужно убраться из города, что мне, черт побери, нужен отпуск. И услышал в ответ:

– Ты его заслужил.

– «ЭООС» его заслужила, – отозвался я. – Я так заработался, что облажался.

Слава богу, с «Проектом омар» покончено и я могу попрощаться с недоверчивыми ловцами омаров. Они мне этого не забудут. Ворваться посреди матча на стадион Фенуэй, бросаться страшными предостережениями, в которые и поверить-то трудно, а неделю спустя явиться и забрать свои слова назад – как раз с таким имиджем пустобреха я всю жизнь боролся.

Я вспомнил, как младший официант у Хоа насмешливо на меня скривился, посмотрев как на недоноска, и решил на некоторое время перейти на китайскую кухню.

– Куда отправляешься в отпуск? – спросил босс.

– Черт, даже не знаю. Наверное, поболтаюсь вокруг города.

– Как насчет Буффало?

– Буффало?!

– А что тут такого? – Вопрос прозвучал слишком уж невинно.

– Давай я расскажу тебе кое-что про Буффало. В последний раз я проезжал там в ураган. Такой, что хоть в Книгу рекордов Гиннесса заноси. Ветер со скоростью шестьдесят миль в час посреди бела дня. Погода была ясная, но в воздухе болталось столько пыли, что сам свет стал бурым, понимаешь? И на улицу даже носа не высунешь, потому что ветер подхватывал чертовы камешки, и они летели во все стороны градом. А я оказался на съезде к мосту между двумя откосами с огромными нефтехимическими цистернами по обе стороны дороги. Сущий промышленный Мордор. Откосы сработали как аэродинамическая труба, в которую засасывало пыль с огромной горы угля возле трассы, и я ехал под уклон в этом черном, сернистом облаке, о стекло мне бились камни и ветки. Потом я застрял между двумя полуприцепами с бензином и сказал себе: вот черт, я, наверное, случайно свернул на шоссе в Ад.

– «Иглобрюх» пришел туда раньше условленного срока, – сказал босс, – и у нас есть дополнительный проект, а рук не хватает.

– Забудь.

– Там будут закупоривать диоксиновую трубу.

Хороший босс всегда умеет помахать у тебя перед носом нужной приманкой.

– Мы тебе оплатим дорогу. Дебби едет.

Это означало, что я могу поехать поездом, в спальном вагоне, и Дебби тоже там будет.

Я двинул домой собирать вещи, но там меня ждал небольшой сюрприз. Кто-то поймал бездомного кота, которого мы прозвали Попрошайкой и который иногда болтался вокруг нашего жилища, проломил ему череп, а после надел ему на шею вешалку и на ней подвесил к нашей входной двери.

Сняв кота, я отнес его подальше и, выкинув трупик на свалку, завалил его мусором, чтобы избавить от неприятного зрелища соседей. У мусорной кучи я заметил несколько капель крови на земле и по ним разыскал орудие убийства: испачканный темно-красным обломок бетона размером с кулак.

Дверь черного хода оказалась взломана, а сам дом разгромлен. Не безнадежно, но трудов не пожалели. Телевизор разбили, мой монитор тоже. Даже вырвали системный блок и на нем попрыгали. По кухне была разбросана и растоптана еда – так, чтобы побольше напачкать. Еще неизвестные потыкали отверткой в трубки холодильника, чтобы весь фреон испарился.

А на двери моей комнаты, приблизительно на уровне глаз, имелся черный отпечаток ладони.

Псевдомафия или настоящая. Откуда мне было знать? Но я чертовски устал и чувствовал себя подавленным, мне просто хотелось убраться из города. Мой грандиозный выход обернулся дурной шуткой. А теперь кто-то решил, что пришло время насилия. Все, игра окончена, дело закрыто.