Знаки

Глава 2

Урядник расположился в трактире. Занял комнату на втором этаже. Вызвал к себе старосту. А уж староста привел Яшу. Новобранец производил хорошее впечатление. Крепкий, высокий парень. Взгляд спокойный, без этого надрыва, так свойственного местечковым. Но и не наглый. Одет скромно, но чисто и опрятно.

– Вот господин урядник, – староста частил и кланялся, – Яков Коэн, новобранец для вас.

– Из каких будешь, Яков? – Немолодой военный погладил пышные усы.

– Сирота Ваше благородие. Мать преставилась четыре года тому назад. Жил на коште у общества. – Юноша говорил спокойно, без подобострастия.

– Ну что же новобранец, собирай вещички. Утром мы отправляемся.

Первым делом Яша двинулся в лавку. Поклонился хозяину, поблагодарил за участие, получил расчет. Доинзон провожал с облегчением. Все не мог забыть истории, что полгода назад случилась. Тогда их лавку навестил раввин. Пришел после обеда и позвал хозяина. Начал издалека.

– Как здоровье Лазарь, как торговля?

– Хромает торговля последнее время. – Доинзон склонил голову перед пожилым раввином, – не пойму в чем дело. Народ к Фишману зачастил, хотя моя лавка ближе и товар дешевле…

– Не понимаешь значит – старик покивал седой бородкой, – а вон она причина. Яша подойди к нам, будь добр. Ты Лазарь посмотри на мальца.

– А что такого? – Лавочник смотрел непонимающе.

– А ты получше посмотри. Ты одежду его видел? Он же костюм с бар-мицвы донашивает. Два с лишним года уже как. Рукава вон у локтей кончаются, брюки чуть ниже колен и башмаки веревочкой перевязаны. А люди знаешь что говорят? Доинзон на сиротском горбу в рай едет. Дом забрал за долги, за работу не платит, не одевает и даже уголок для жилья ему не нашел. Парень в ешиве с пыльными книгами ночует. Что скажешь Лазарь? Это по совести? По Торе?

Лавочник стоял как оплеванный. Под кипой багровела потная лысина. Он поднял красное, потное лицо.

– Прости ребе. Не подумал я…

– Ну а ты юнош, что скажешь? – Раввин смотрел на Яшу выжидающе.

– Да я не в обиде, – парень махнул рукой, – летом все равно в армию идти. Мне бы тфилин…

Тфилин выдал раввин. Старый, из запасника синагоги. Кожа на "батим" потрескалась, краска кое где облупилась. Пришлось подшивать и подкрашивать. Но свитки внутри были целые и ремни тоже сохранились неплохо. Немножко обмял их с растительным маслом, протер. О это неземное чувство, когда "бат" лег на лоб, на линию роста волос, подтянулся узел на затылке и черные ленты заструились по правому плечу. Затем пустил второй ремень через "маабарта" второй коробочки, пристроил ее на левом плече, напротив сердца, в семь витков опутал руку и в три средний палец. Накинул талит, а губы шептали сами. "Да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоём… И навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими". Яша чувствовал как вливается в него неземная сила, заполняет каждую клеточку тела, смывает сомнения и изгоняет страх. Он был готов.

Выехали рано утром в коляске урядника. Пегая лошадка бодро тащила их по белорусской хляби. Яша с любопытством смотрел по сторонам. За свою жизнь он практически не покидал родного местечка и сейчас ему все было в новинку. Урядник кривился на каждом ухабе. На его боку, под шинелью пульсировал красным знак "каф", "боль". Яше было жалко немолодого кряжистого дядьку, но как к нему подступиться он не знал. Поэтому помалкивал, да поглядывал с сочувствием. Развязка наступила вечером, в придорожном трактире. Половой шустро заполнил стол мисками и тарелками и убежал. Урядник сидел красный и потный, прижимал локоть к боку, дышал тяжело, со свистом. Боль резала грудную клетку, стегала по ребрам, стискивала сердце. Приступ сегодня был необычно сильный и затяжной. Неожиданно прохладная ладонь легла ему на лоб, другая ловко расстегнула крючки на горле и скользнула к телу. Легла прямо на источник боли. Сердце сдавило раз, еще и вдруг толчками боль начала уходить. Некоторое время служивый сидел, наслаждаясь покоем. Потом встрепенулся и посмотрел на новобранца. Тот жадно пил квас и утирал рушником красное лицо, все в бисеринках пота.

– Так ты значит мажик, – голос звучал хрипло и урядник тоже отпил кваса, – а что раньше не сказал?

– А кто это мажик? – Яша наворачивал постные щи так, что только ложка мелькала.

– Вот оно что, – мужчина задумался, – а лечил кого ранее?

– Нет, – парень смущенно покраснел, – боялся. А увидел, как вы мучаетесь и не выдержал…

– Так что скажешь мажик, вернется хворь моя?

– Не должна бы, я все забрал, да растворял долго, потратился вон – молодой лекарь придвинул к себе карасей в сметане. – А только все одно, вам бы, выше благородие к доктору сходить, проверится. Вы уж не обессудьте, но у меня вы первый пациент…

– Ты вот что, кончай меня благородием величать. На людях-то понятно, а наедине зови дядька Трофим. – Мужчина осторожно отщипнул кусок хлеба, прожевал прислушиваясь к ощущениям и тоже взялся за щи. – Подумать надо, как теперь с тобой поступить.

Некоторое время оба сосредоточенно питались. Первым насытился Яков. Отодвинулся от стола, утер лицо и блаженно расслабился. Дядька Трофим тем временем доел щи, посмотрел на кашу с мясом, прислушался к своим ощущениям и решил погодить пока. Он все ждал подспудно возвращения боли, а на полный желудок приступы проходили гораздо болезненнее.

– Так-то я тебя должен был на сборный пункт доставить, в Молодечно. Но сейчас мыслю не место тебе там. По хорошему бы тебя в Мажеское училище бы отправить, но там у меня концов нет. – Урядник тоже промокнул, мокрое после горячих щей лицо, – а лекарем хотел бы стать?

– Очень, – немного невпопад ответил Яша и засмущался, – а можно?

– Вполне. Тогда так, завтра заедем в Молодечно, я тебе выправлю документы и отвезу в Минск, в школу войсковых лекарей. Там-то у меня связи есть. – Служивый повеселел, – думается мне ты им лишним не будешь. Так и порешим.

Так и вышло. В Молодечно урядник оставил Яшу в коляске, а сам примерно на час пропал в недрах канцелярии. Вернулся с внушительным конвертом. Был он зол и распарен. Возражать вздумали, – доверительно сообщил он. – Мне, георгиевскому кавалеру, – дядька протер свою орденскую колодку. Потом покрутил корпусом и выполнил несколько наклонов. – Не болит! Ну поехали дальше…

До Минска езали еще трое суток. Город поразил Яшу до глубины души. Высоченные дома, величественные храмы. Он вертел головой во все стороны и никак не мог закрыть рот. Если Молодечно был попросту разросшимся местечком, то Минск оказался совершенно другим. Это был настоящий стольный град. Впрочем дядька Трофим явно ориентировался в здешней географии. Коляска проплутала по узким улицам, пересекла проспект и остановилась у внушительной ограды.

– Прибыли, – урядник соскочил на землю и с удовольствием потянулся, – пошли что ли. Яша спустился следом, сжимая в руках свой тощий мешок с пожитками. Они прошли караулку, где дядька перекинулся парой слов с солдатом и двинулись к широкой парадной лестнице. Потом в широком, сводчатом коридоре, молодой Коэн был усажен на лавку, а его провожатый скрылся за тяжелой дверью. Впрочем дверь до конца не закрылась и можно было слушать, что там происходило.

– Здорово Онисий! – Гаркнул Урядник, – все ряху наедаешь!

– Батюшки Трофим! – В ответ послышался густой низкий бас, – какими судьбами?

– Ученика тебе привез, – зашуршала бумага. Конверт вскрывают, догадался Яша. Потом немного времени было тихо и бас спросил, – а?

– Зацени.

– Стой, как же так? У тебя же рана была с Балканской? И что, ни шрама и ни следа?

– И не болит совершенно. Уже неделю я себя новеньким чувствую. Ну что, нужен тебе такой лекарь?

– Нужен?! – Дверь распахнулась и в проеме показался здоровенный мужик в подпоясанной ремнем черной рясе. – Необходим!

– Вот Яша знакомься, – урядник вышел в коридор следом, поправляя одежду, – благочинный сего заведения отец Онисий.

– Яков Коэн, – парень вскочил и поклонился.

– Коэн значит, – Онисий огладил свою густую бороду и оглядел Яшу цепким взглядом, – что же, добро пожаловать в училище Яков Коэн!