Зимой змеи спят

Глава 40

— Ну, вот и всё, — сказал Май.

— Да, — согласился Георгий. — Сколько у нас еще есть времени?

Май помолчал, прислушиваясь к телепатической справке Оракула.

— Семь с половиной минут, — сказал он.

И они замолчали, глядя на простиравшиеся перед ними до самого горизонта покрытые инеем пологие холмы, на которых кое-где торчали стойкие кустики верблюжьей колючки. Резкий ледяной ветер закручивал песок миниатюрными смерчами, пасмурное небо было серо-белесым, как выцветшая простыня, и солнце с трудом пробивалось сквозь пелену облаков. Надвигалась зима, которая в пустыне особенно неприятна.

Здесь, в сотне километров от Каспия, было так же безлюдно, как было всегда… Из всех признаков цивилизации здесь имелись только покрывшееся трещинами старое асфальтовое шоссе, на обочине которого сейчас стояли Ставров и Май, и линия телеграфных столбов, похожих на вереницу могильных крестов на некоем гигантском кладбище.

В эти семь с половиной минут, остававшиеся до открытия Дальнего Туннеля, как его называл Май, люди, стоявшие на обочине шоссе, невольно задумались о своем…

Бывший Наблюдатель Май думал о том, что, когда они окажутся дома, то надо будет прийти в Центр обязательно вместе с сыном и всё объяснить старику Коосу, он должен понять, у него самого сын третий цикл работает в средневековье, и, может быть, тогда, пользуясь поддержкой Кооса, удастся отразить все выпады в свой адрес на заседании Этической Комиссии, а если и нет — что ж, надо будет смириться с тем, что это был последний Выход, ведь, даже если ему и разрешат остаться Наблюдателем, на некоторое время придется отказываться от заданий, пока Георгий не адаптируется к новому миру, хотя не так уж он и отличается от того мира, который они собираются покинуть, разве что у нас техника чуть-чуть другая и умеем мы побольше, чем они, так ведь это как раз за счет нас, Наблюдателей, потому что многое нам удалось подсмотреть и перенять у них, а если бы мы были лишены этой возможности, то с концом каждого цикла жизни Вселенной терялись бы все достижения Разума, и не было бы тогда никакого восхождения по гигантской спирали к заветным вершинам… Май глянул искоса на сына и на секунду почувствовал, как горло его сжимает теплая, щекочущая судорога. А ведь из Герки получился бы неплохой Наблюдатель, вдруг против воли подумал Май. И кто знает, может быть, в тот день, когда я приведу его в наш Центр, на него положит глаз либо тот же Коос, либо Элефер, а уж мимо Шарма такие люди, как мой Гера, просто не пройдут мимо… Впрочем, он тут же прогнал эту соблазнительную мысль прочь и стал думать, придется ли по душе сыну новый мир… Ему у нас понравится, сказал Май мысленно самому себе так, будто хотел убедить какого-то невидимого оппонента. Должно понравиться! Не может не понравиться тот мир, где человек сразу чувствует себя, как дома!.. Интересно, как он его себе сейчас представляет?..

Но в эти минуты Ставров вовсе не думал о том мире, куда они с отцом вот-вот должны были переместиться.

А мир этот находился так далеко, что разум отказывался воспринимать это временное расстояние…

… Время от времени наша Вселенная, завершив очередной цикл своего многомиллиарднолетнего существования, погибала, но не навсегда. В абсолютном, глухом вакууме возникала по неизвестной причине «дыра», а точнее — первичная материальная точка с бесконечной плотностью и температурой. И тогда раздавался очередной Большой Взрыв, в результате которого из-под пресса вакуума и гравитации вырывались стремительным и горячим потоком фотоны, заполняющие собой весь объем пространства во Вселенной… Затем возникала материя, первые атомы водорода, гелия и еще кое-чего… Одно громадное светило, которое представляло собой Вселенную, продолжало расти во всех направлениях, пока примерно через сто миллионов лет не угасало, превращаясь в темную первобытную амебу. Силы тяготения начинали формировать первые протогалактики, и спустя еще один миллиард лет Вселенная состояла из ста тысяч миллиардов галактик, сияющих белыми и голубыми звездами… И в итоге всех этих процессов вокруг звезд формировались планеты — некоторые со спутниками, как Земля…

Этот гигантский цикл повторялся бесконечно, но всякий раз одинаково, если не считать незначительных флуктуаций. Одно в нем было постоянным: наличие Разума.

Этот «мыслящий дух», рано или поздно, принимался исследовать и порабощать окружавший его мир, он отыскивал туннель Трансгрессора, соединявший подобно тонкой нити всю эту череду Вселенных, и начинал изучать, если так выразиться, «своих предшественников». Иногда, как признался Май Ставрову, наблюдая за процессом зарождения жизни на Земле (которая была уникальной колыбелью Разума во Вселенной), у людей будущей эпохи возникал соблазн подтолкнуть этот процесс, регулировать биологическую и интеллектуальную эволюцию предыдущего человечества.

Но потом они отказывались от своего намерения по той простой причине, что в этом случае им не удалось бы наблюдать за деятельностью своих полидвойников, проходящих все ступени длинной лестницы исторического развития…

Да, в этом мироздании Сверхвселенная представляла собой сложную систему альтернативных квантовых вселенных, сосуществующих в параллельных «слоях» пространственно-временного континуума, и Наблюдатели по отношению к нынешней Земле были представителями более «позднего» слоя…

Май неоднократно пытался уже описать Ставрову, как там здорово, и, судя по его рассказам, там действительно было здорово, даже слишком… Больше всего Георгия потрясало, правда, не то, какие чудеса были доступны тому человечеству. Его поражало удивительное сходство между двумя цивилизациями, отделенными друг от друга сотнями миллиардов лет, а соединенными лишь хрупким и шатким мостиком Трансгрессора… До сердечных спазм хотелось верить в то, что там вообще всё такое же, как здесь, и, возможно, на той Земле и живет где-нибудь женщина, которая, как две капли воды, похожа на Ольгу… Но тут же он понимал, что это всего лишь заблуждение, которым он пытается залечить ту боль, которая живет в его душе. Нечего и думать об этом, говорил он себе. И поэтому сейчас он старательно думал не о том, как он будет жить в чужом мире, а о том, как бы ему сюда вернуться… Что ж, такая возможность всегда есть, хотя пришлось бы очень постараться, чтобы добиться права стать Наблюдателем. Таким, как отец… А потом надо будет добиться, чтобы его отправили на Землю-1 в конец двадцатого века, и он сделает всё, чтобы вновь увидеть жену и дочку… Тут Георгий осекся. Увидеть, горько повторил он про себя. А зачем?.. Ты уверен, что вернешься к ним из другого мира таким же, каким был? И захотят ли они принять тебя, несмотря на те изменения, которые в тебе произойдут за это время? А самое главное — захочешь ли ты сам остаться с ними?..

Раздался пронзительный, достигающий предела слышимости свист, и метрах в ста от дороги, у самой поверхности земли, из воздуха возник переливающийся радужной пленкой пузырь.

— Пора, — сказал Май. — Пойдем, Гера.

— Пойдем, — эхом отозвался Ставров.

Они сошли с дороги и направились к «пузырю». Когда до него оставалось метров двадцать, Ставров вдруг остановился.

Май обернулся:

— Гера, нет времени. Дальний Туннель долго не держится…

— Папа, — сказал непослушными, не привыкшими к этому короткому слову губами Ставров, — знаешь что?.. Ты прости меня, ладно?

С этими словами он вынул из кармана ярко-красную, как сигнал опасности, ребристую сферу вакуумной гранаты и подкинул ее в своей сильной руке. Май побледнел.

— Ты что, Гера? — спросил он. — Ты же мне обещал!..

— Да, — подтвердил Ставров. — Обещал… Но если бы я не пообещал отправиться с тобой, то ты бы никогда не привел меня к Дальнему Туннелю…

— Но это же подло с твоей стороны! — возмутился Май. — Ты обманул меня!

— А разве, обманув меня там, в горах, ты сам не поступил подло? — усмехнулся Ставров.

— Неужели ты хочешь уничтожить Дальний Туннель только ради того, чтобы отомстить мне? — потрясенно спросил Май.

Быстрым движением Георгий выдернул из гранаты чеку и сжал ее в кулаке. Теперь ему достаточно было разжать пальцы, чтобы прогремел взрыв страшной силы.

— Нет, — сказал он наконец. — Я на тебя не в обиде… Просто это дело надо довести до логического конца… Неужели ты еще не понял, какой вред человечеству наносит возможность свободно перемещаться по мирам и эпохам? Сталкиваясь лицом к лицу как с прошлым, так и с будущим, люди постепенно начинают утрачивать представление о том, что делать можно, и чего делать нельзя, и, рано или поздно, перестают быть людьми, потому что неизбежно впадают в одну из крайностей: они приходят к выводу, что им либо можно делать всё, либо вообще нельзя делать ничего!..

— Какой же ты у меня глупый, Герка! — в отчаянии сказал Май. — Ну, допустим, ты прав, и люди действительно не всегда поступают правильно, но при чем здесь Трансгрессор? Разве глупость одних может быть основанием для того, чтобы весь мир не мог увидеть свое прошлое и будущее? Каким бы негодяем ни был покойный Резидент, в одном он тогда был все-таки прав: не стуит лишать человечество возможности знать, что будущее, по крайней мере, существует…

— Не такой уж это плюс, — упрямо пробурчал Георгий.

— Если ты останешься в этом мире, то он рано или поздно погибнет.

— А мне почему-то кажется, что, наоборот, мир погибнет, если я покину его…

— Может, применить к тебе силу? — задумчиво спросил Май. — Вырвать у тебя из рук эту чертову штуковину, закинуть ее подальше, а потом силой втащить тебя в Туннель?

— Не стоит пробовать, сказал ГС. — И потом, главное-то не в этом! Разве ты до сих пор не понял, отец? Я же ненавижу ваш мир, не-на-ви-жу!..

— Но ты же там никогда не был!..

— Да, не был… Но я видел тебя. И видел твоего друга Лумбера… Два человека достаточно, чтобы по ним судить о том мире, откуда они пришли. И я понял: ваш мир — страшен. Вы ставите человечество выше каждого отдельно взятого человека.

Общественное для вас святое, а личное — второстепенно. Если вы посчитаете, что ради общего блага надо убить или предать своих близких, вы сделаете это без всяких сомнений. И ради этого вы можете отправляться в иное время и иные миры, ради этого вы способны переносить любые моральные муки!.. Если, по-вашему, вы после этого остаетесь людьми, то я вас людьми не считаю!.. Вот взять тебя, Май… Ты пришел к моей матери, сделал меня и ушел по своим делам почти на двадцать пять лет, а потом вернулся, как ни в чем не бывало, и теперь считаешь, что я обязан любить тебя за то, что ты совершал подвиги и рисковал собой!.. Да я тебя не любить, а ненавидеть должен!..

— Должен — не значит еще, что ты ненавидишь меня, — ровным голосом сказал Май. — Я все-таки надеюсь, что ты хоть немного любишь меня… А если ты уничтожишь Дальний Туннель, то этим ты уничтожишь и меня. Потому что я не собираюсь оставаться в вашем мире. За многие годы Наблюдения я хорошо его изучил, и поверь, он мне тоже не очень-то нравится… Кстати, если уж сравнивать наши миры, то разве всё, что ты сказал о нашем мире, не бывает в вашем?

Они молча взглянули друг другу в глаза, а потом Май вдруг исчез и снова появился у самой сияющей сферы Трансгрессора, и порыв ветра с того места, где он только что находился, коснулся лица Георгия. Точно так же отец спас Ставрова тогда, в отеле «Айсберг», когда они стояли в лифтовом холле, а на табло таймера взрывного устройства бежали последние секунды перед взрывом, и Май по совету Оракула успел не только швырнуть бомбу в кабину лифта и отправить ее вверх, но и утащить Георгия в наиболее безопасное место, откуда потом они под прикрытием дымовой завесы после взрыва сумели уйти незамеченными…

Перед тем, как войти в Туннель, Май оглянулся, и Ставров поднял руку, чтобы помахать ему на прощание, но вовремя спохватился, что в кулаке у него зажата граната и что надо срочно решать, бросать ее или нет. И время, отпущенное на принятие этого решения, показалось Георгию долгим-долгим. Как будто это была целая жизнь…