Зимой змеи спят

Глава 37

— Нет, Герка, ничего у нас с тобой не получится! — сказал Рувинский, в изнеможении садясь прямо на трубу, обмотанную толстым слоем теплоизоляции, и рассеянно водя лучом фонаря по грязным стенам. — Дураки мы с тобой!.. А иначе как назвать людей, которые решили на практике проверить справедливость пословицы насчет иголки в стогу сена?!..

Он выковырял из ушей горошины наушников, прислонил к стене штангу металлоискателя, достал из внутреннего кармана своей рабочей куртки плоскую фляжку, сделал из нее пару глотков и спросил у Ставрова:

— А ты будешь?..

Георгий помотал головой. Ему уже ничего не хотелось. Только сидеть здесь, в этой теплой подвальной темноте, и слушать, как где-то вдали гулко капает вода.

Усталость делала руки и ноги ватными, облепляла мозг липким слоем безразличия, и постепенно всё больше не хотелось ни думать, ни лазить днями напролет по подвальным недрам с тяжелым интроскопом на боку, стараясь не пропустить ни единого кирпича в толстых, уже начинавших покрываться липкой слизью и мхом стенах, а при этом еще стараться не попасться бдительному персоналу отеля, особенно тому, который имел доступ в подвал, а вечером возвращаться, не чувствуя ни рук, ни ног, а чувствуя только боль в разламывающейся пояснице, в опостылевший номер, и отмечать крестиками на большой, со стол размером, схеме пройденные за день участки, а потом до глубокой ночи ворочаться с боку на бок, не в состоянии заснуть, потому что мозг сверлит неотступно одна и та же предательская мысль: «А может, наши усилия напрасны? Или мы все-таки просмотрели этот проклятый кирпич?»…

Двух недель хватило сполна, чтобы выбить из головы у приятелей оптимистический настрой. Впрочем, любой кладоискатель, даже самый закоренелый романтик, испытал бы на их месте разочарование. Задачка оказалась не такой простой, как представлялась Георгию вначале. А ведь первое время казалось, что всё будет хорошо — тем более, что им сначала сопутствовало везение…

Да, начиналось их эпопея вполне обнадеживающе. Им удалось без проблем получить двухместный номер на пятнадцатом этаже «Айсберга», причем под вымышленными фамилиями. Невероятно, но в службе размещения у них не потребовали никаких документов, заставив лишь заполнить длинную анкету. Похоже было, что в этом времени все больше утверждались порядки, бытовавшие когда-то в американских гостиницах (бывать там, разумеется, Георгию не приходилось, но в памяти его были запечатлены кадры многочисленных голливудских фильмов, когда человек, желающий переночевать или остановиться на постой, называет портье свои имя и фамилию, а тот записывает их, веря прибывшему на слово, обязательно корявым почерком и обязательно в толстую, неопрятного вида книгу). На следующий день Рувинский и Ставров приобрели необходимое снаряжение, а потом архитектору, подключившись по Сети к архивам бывшего Генплана, удалось извлечь из них план-схему гостиничного комплекса и кой-какую строительную документацию.

Тем временем Георгий изучал от корки до корки столичную прессу периода возведения и ввода в строй отеля, надеясь отыскать хоть какие-нибудь упоминания о кирпиче, начиненном гильзой. Впрочем, это была довольно бессмысленная затея, и занялся ею он, скорее, ради профилактики, чем надеясь на успех. Ведь если допустить, что записка все-таки была обнаружена строителями и передана ими хотя бы в милицию, то едва ли руководство Ассоциации позволило бы, чтобы информация об этом просочилась в газеты…

Попутно Ставров получил массу сведений об истории гостиничного комплекса, так что при желании вполне мог бы претендовать на должность гида в музее «Айсберга», если бы его хозяевам когда-нибудь пришло в голову такой музей учредить…

… После президентских выборов 2000 года, радикальным образом повлиявших не только на судьбу будущей России, но и на личные судьбы претендентов на высший государственный пост — и особенно того из них, в честь которого потомки назовут одну из улиц Агломерации — в третий Генеральный план развития столицы, рассчитанный аж на двадцать с лишним лет, были внесены определенные коррективы.

В частности, было пересмотрено решение о создании на площади Курского вокзала гигантского делового центра, вместо него теперь собирались возвести отель высотой в пятьдесят пять этажей с современной инфраструктурой международного класса. Он и был возведен, но не к 2002 году, как планировалось разработчиками проекта, а двумя годами позже: когда фундамент уже был заложен, обнаружилось, что грунт в этом месте, по терминологии специалистов, «неустойчив», и его следует укреплять специальными смесями-присадками, а этот процесс требовал много времени. Тем не менее, к 857-му дню рождения города новый отель был открыт в ходе торжественной церемонии. Название, которое он получил в ходе публичного конкурса (тогда стало модно присваивать наименования новым самолетам, автомобилям, учебным заведениям, улицам и даже целым городам по итогам открытого конкурса с участием всех желающих граждан), не очень-то соответствовало его внешнему виду. «Айсберг» был похож не на льдину, а на гигантский граненый карандаш, поставленный на площадь так, что его остро заточенный «грифель» был устремлен вверх, словно стремясь начертать на небесах некий знак (остряки из одной популярной молодежной газеты не раз потом обыгрывали этот образ, заявляя, что знают, какие именно слова хочет написать на столичном небосводе «карандашик»)…

Кое-какие полезные вещи в этом, полном всякого мусора, потоке информации порой все же встречались. Так, например, однажды Георгий откопал в анналах столичной видеохроники ролик о начале строительных работ, в котором был четко запечатлен с высоты подъемного крана план строительной площадки, и на его основе составил подробную схему, где что располагалось. Потом он еще несколько раз просмотрел материал, предоставленный им Наблюдателем Маем, и отметил на своей схеме то место, где должен был располагаться соответствующий штабель кирпичей. Оставалось только попытаться проследить судьбу этого штабеля в ходе дальнейшего строительства. Это была трудная задача, но и тут Ставрову повезло, и в результате двухдневных изысканий он сумел-таки установить, что кирпичи из интересующего его штабеля пошли на внутреннюю отделку стен подвальных помещений и на сооружение отдельных частей первого этажа отеля. Это значительно сужало круг предстоящего поиска…

Оставалось решить проблему официального прикрытия их псевдокладоискательства. Не могли же они, в самом деле, просвечивать, прослушивать, а если нужно — и простукивать стены под носом у нескольких сотен человек административного, обслуживающего и хозяйственного персонала гостиницы!.. Было бы достаточно малейшего подозрения и звонка в полицию со стороны администрации, чтобы идея Ставрова так и осталась неосуществимым прожектом. Рувинскому пришлось, вопреки всем соображениям безопасности, тряхнуть стариной и навестить своих бывших коллег из архитектурных кругов. Два дня он мотался по городу, оставив Георгия корпеть над изучением архивных материалов, а на третий вернулся осунувшийся, взмыленный, почему-то с набрякшими кругами под глазами, но зато с добычей в виде заветного разрешения Архитектурного управления Московской агломерации на проведение «комплексной проверки гостиничного комплекса „Айсберг“ с целью установления соответствия эксплуатационных показателей проектным нормам группой научных сотрудников под руководством архитектора 1-го класса В.П. Рувинского»…

Георгий тактично не расспрашивал, каким именно способом его другу удалось заполучить эту филькину грамоту, а тот явно не стремился распространяться на эту тему.

На следующий же день они приступили к изысканиям.

Начали они с самого низа фундамента, постепенно продвигаясь все выше и выше к поверхности. Внизу работать было легче в том плане, что сюда, в недра коммуникационных туннелей, канализационных отводов и прочих подземелий никто, как правило, не заглядывал, так что можно было особо не напрягаться, изображая из себя «группу научных сотрудников»… Но потом, когда они перебрались повыше в подвал, там уже частенько стали встречаться то слесари-водопроводчики, то электрики, то связисты, а то и просто какие-то неприятно пахнущие, помятые личности в болотных сапогах и зимних фуфайках, которые норовили стрельнуть у «кладоискателей» энную сумму для туманных экстренных нужд. Отвязаться от этих «детей подземелья», как окрестил их Рувинский, было подчас не просто: складывалось впечатление, что их зрение давным-давно стало инфракрасным, потому что они отлично видели в темноте, и однажды Ставров лишь каким-то чудом предотвратил хищение у него буквально с плеча дорогостоящего интроскопа…

Методика поиска выкристаллизовалась сама собой после первых же дней работы.

Рувинский, вооруженный чувствительным металлоискателем, позволяющим устанавливать массу металлического предмета и даже то, из какого именно металла он изготовлен, был в их «группе» первопроходцем. Именно он делал самую черновую работу, потому что на каждом шагу в толще кирпичной кладки то и дело попадались всякие железяки в виде прутьев арматуры, кабелей в металлической оплетке, трубок каких-то таинственных систем и прочих штуковин, суть и предназначение которых так и оставались тайной за семью печатями… то есть, за семью кирпичами… Лишь тогда, когда масса предмета, скрытого в стене, была близка возможной массе искомой гильзы (на материал они с самого начала решили не обращать внимания, поскольку, с одной стороны, патроны, которыми пользовался Найвин, могли быть не обязательно оснащены латунной гильзой, а с другой, по прошествии стольких лет металл, из которого была изготовлена гильза, мог видоизмениться и быть ошибочно принят металлоискателем за какой-нибудь другой сплав), Георгий запускал интроскоп и выводил на экран картинку, по которой они, сдвинув головы, судили, может это быть искомая гильза или нет. Время от времени они менялись приборами, но успеха это почему-то не приносило, только терялось время на привыкание к новому инструменту…

На второй неделе каждодневной «пахоты», по выражению Ставрова, с утра до позднего вечера, с короткими перерывами на прием пищи без всяких излишеств в одном из кафе, расположенных на цокольном этаже отеля, а то и «сухим пайком» в номере, Рувинский начал потихоньку сдавать. Он всё больше бурчал что-то себе под нос во время работы, всё чаще пинал ни с того, ни с сего стены и водопроводные трубы, и у него превратилось в стойкую привычку носить в кармане плоскую фляжку с крепким спиртным, к которой он прикладывался во время «привалов»… Ставров чувствовал, что его друг вот-вот взорвется, и тогда весь труд пойдет насмарку, потому что без солидного и компетентного руководителя легализация «группы научных сотрудников» была бы обречена на провал.

Во что бы то ни стало требовался немедленный успех… пусть хоть какой-то намек на свет в конце туннеля… то бишь, подвала… чтобы подбодрить приунывшего архитектора.

И тут им крупно повезло. Но не на самом деле, а в кавычках… Видно, если и есть на свете то, что называется судьбой, роком, планидой или предопределением, то у него должны иметься некоторые чисто человеческие черты — в частности, злорадная ухмылка и стремление подстроить всё так, чтобы что-то скверное не превращалось в хорошее, а становилось еще хуже, чтобы самые радужные надежды оборачивались не сверкающими дворцами, а разбитым корытом, и чтобы тот, кто хотел действовать во благо, получал в результате только отвратительное, издевательское пукание лопающегося мыльного пузыря…

Через десять дней после начала своей бурной деятельности в стенах «Айсберга» тандему «кладоискателей» — их уже успели так прозвать остряки в фирменной униформе, восседающие за барьером стойки в вестибюле — удалось наконец-то обнаружить заветный кирпич. Он отыскался под тем мозаичным слоем, которым был отделан пол подвала почти в центре здания. Рувинский, который в этот момент орудовал металлоискателем, сначала не поверил своим ушам и глазам. В наушниках раздался сигнал, соответствующий металлическому предмету малых размеров, и электронная шкала показала, что речь идет об изделии из медно-латунного сплава, правда, с какими-то трудноопределимыми примесями. Архитектор, правда, даже тогда не поверил в успех. Он кликнул Ставрова и попросил его просканировать подозрительное место интроскопом…

На экране появилось изображение таинственного предмета, и они оба чуть не подпрыгнули от радости: был отчетливо виден цилиндрический тупоголовый обрезок.

С помощью верньера Ставров развернул проекцию на девяносто градусов, и они увидели, что предмет представляет собой полую трубочку!.. Некоторое время оба приятеля не были способны ни говорить, ни что-либо делать, а только могли хлопать друг друга по плечам и спине и орать на весь подвал, отпугивая от себя темных личностей в фуфайках. Потом они вприпрыжку сбегали в номер за инструментарием и принялись расковыривать мозаичную плитку. Эйфория триумфа, охватившая их, была так велика, что они стучали ломиком и грохотали кайлом уже абсолютно не таясь, и если бы, наверно, в этот момент в подвале появилось бы какое-нибудь ответственное лицо и осведомилось, по какому праву они наносят отелю материальный ущерб, то оно, скорее всего, было бы отправлено по известному адресу без учета возможных последствий… Однако никакое лицо, ни ответственное, ни безответственное, из воздуха так и не материализовалось, и Рувинский со Ставровым благополучно сокрушили декоративный слой мозаики и добрались до кирпича. Некоторое время они трудились в своего рода благоговейном молчании, нарушить которое сейчас было бы, с их точки зрения, святотатством. Наконец, Георгий отбросил ломик в сторону, едва не проломив им трубу, тянувшуюся вдоль стены, и извлек дрожащими руками из пролома долгожданный кирпич.

— Здесь будем открывать? — спросил он своего напарника. — Или пойдем в номер?

Валерий замахал на него руками:

— Да что ты, Герка? Куй железо, пока горячо! В том смысле, что — коли его!..

«Пилите, Шура, пилите»! — вспомнил он в предвкушающем возбуждении слова классиков сатиры.

Ставров положил кирпич на пол и, щедро размахнувшись, прицельно вдарил по нему малой кувалдой. Кирпич распался на миллион трухлявых осколков, и из его нутра наконец-то вывалился заветный металлический цилиндрик.

Дружный стон исторгся из уст обоих «кладоискателей». Такой стон издают обычно болельщики на трибунах, если мазила-нападающий, оказавшись один на один с растерянным вратарем, вместо того, чтобы несильно закатить в угол ворот «верный» гол, изо всех своих натренированных сил лупит по мячу, как по врагу, и, конечно же, не попадает даже в штангу… Наверное, подобный стон вырвался бы из пасти африканского льва, если бы аппетитная антилопа, которую он долго подкарауливал в раскаленной саванне, при ближайшем рассмотрении оказалась старой, костлявой и вонючей гиеной…

На мозаичном полу лежал не пистолетный патрон без пули, а блестящий, запаянный наглухо цилиндр из какого-то твердого сплава. Еще не веря глазам своим, Ставров нагнулся, поднял его и, приглядевшись к цилиндру повнимательнее, отвинтил хорошо подогнанную крышечку.

Из цилиндра ему на ладонь выпала пластиковая карточка, свернутая аккуратной трубочкой. Красивым типографским шрифтом на карточке было набрано:

«Дорогие сограждане! Соотечественники! Россияне!

Настоящим сертификатом удостоверяется, что тридцать первого июля одна тысяча девятьсот девяносто девятого года здесь, на площади Курского вокзала, согласно Генеральному плану развития Москвы, утвержденному решением столичной мэрии, мэром города Юрием Михайловичем Лужковым был заложен первый камень сооружения гостиничного комплекса „Айсберг“…»

Дальше на карточке шло длинное описание предполагаемых достоинств строящегося отеля, а в заключение красовались факсимильные подписи представителей строительного треста и самого мэра…

— Что это? — тупо спросил Рувинский своего друга, заглядывая ему через плечо.

— Послание потомкам, — объяснил лаконично Ставров. — Традиция, практиковавшаяся у строителей, в нашем… то есть, в прошлом веке… Предположим, разбивают где-нибудь в городе парк — митинг, оркестр и торжественно закапывают вместе с одним из деревьев капсулу с таким вот посланием. Или, например, закладывают первый камень в фундамент публичного дома — и опять мэру вкладывают услужливо в белые рученьки булыжник, в котором скрыта очередная филькина грамота!.. Что и мы имеем в нашем случае… Да здравствует наша почта — самая надежная почта в мире!

Письмо дошло до адресата — можно закричать «ура» и прослезиться от радости…

— Идиоты! — неизвестно в чей адрес сердито воскликнул архитектор и, скомкав «послание потомкам», швырнул его обратно в яму. Потом пнул с остервенением цилиндр так, что он отлетел куда-то за трубы. Развернулся и мрачно зашагал к выходу из подвала.

— Валера! — окликнул его Ставров. — Валер, постой!..

Но «руководитель научной группы» не остановился.

Ставров вздохнул и взялся за инструменты. Надо было заделать дыру в покрытии пола, дабы не навлечь на себя справедливого гнева администрации отеля…

В тот день друзья объявили «траур на двоих», который выразился в распитии неопределенного количества спиртного прямо в номере до тех пор, пока им не стало жалко себя до слез. Дальнейшее обоим помнилось смутно. Кажется, они наперебой горячо доказывали друг другу, что не имеет смысла продолжать поиски, и что вообще — разве им больше всех нужен этот Транс… Трасн… в общем, эта сто раз долбаная «машина времени»!.. Да кому она нужна, тот пусть ее и ищет, а они с завтрашнего утра отыщут-таки без вести пропавшего Резидента и заставят его отправить их обоих домой, в одна тысяча девятьсот девяносто седьмой… или восьмой?.. неважно!.. А потом они вроде бы орали на весь этаж «Прощальную песню», и заглянувшей в номер на шум миловидной дежурной предлагали выбрать путем жребия одного из них в качестве своего любовника, причем, хихикая, называли ее исключительно внучкой…

Но на следующий день невыспавшиеся, сердитые от головной боли и опухшие от жуткого похмелья, пряча глаза друг от друга, приятели кое-как позавтракали остатками вчерашнего траурного пиршества, оделись в рабочее и вновь поплелись в подвал, как на каторгу…

И вот теперь очередная рабочая смена продолжительностью почти в двенадцать часов подходила к концу, но кроме усталости она ничего не принесла. «Вот еще день пустой прожит, дуют ветры и стынут реки, а моя любовь, быть может, ждет меня в двадцать первом веке», вспомнил Георгий припев из одной песенки 70-х годов прошлого века и горько усмехнулся. Сегодняшний день был действительно прожит впустую, вот только любовь ждала его, Ставрова, не в двадцать первом, а в двадцатом веке, тут автор слов песни дал маху… И сколько еще таких дней-пустышек придется прожить здесь, вдали от Ольгиных смешных грубостей и Капкиных «приколов»?.. А может быть, действительно послать всё к чертовой матери, а? Почему я должен гробить свою жизнь ради человечества? Если я сделаю то, что хочу, то никто ведь даже и не узнает, от чего я их спас… кроме Наблюдателей, конечно, да Ассоциации… а и на тех, и на других мне плевать, так ведь?.. И потом, разве ты годишься для роли спасителя человечества, ты, загубивший уже столько жизней?!.. Тоже мне, киллер, возомнивший себя Христом!

Разве это не смешно?..

Но тут же Георгий вспомнил и кое-что другое. Пронзительный и всё понимающий взгляд Ултимова… Виноватое лицо Виктора Найвина, принявшего спиной пулю и изо всех сил старающегося не упасть на потерявшего сознание Наблюдателя, отца Георгия… Благородно-интеллигентное лицо Мадина, говорящего: «Выбор в этой ситуации все-таки есть, и сделать его — ваше право»… А потом в ушах Ставрова вновь прозвучали слова Наблюдателя Мая: «Пока колебания возмущений не достигли опасного предела, еще можно предотвратить беду»…

И тогда Георгий встал, с хрустом потянулся, разминая затекшие мышцы, и, как ни в чем не бывало, сказал Рувинскому:

— Ну что, Валер, пойдем дальше?..

Резидент вошел в свою «тайниковую» квартиру и сразу каким-то шестым чувством понял, что здесь побывал кто-то чужой. Ему показалось, что даже воздух стал пахнуть тут по-другому, хотя это, конечно, не соответствовало действительности.

Чувствуя, как по спине ползут горячие струйки пота, а в ногах появляется противная слабость, Резидент думал, что ему делать дальше. Притвориться, будто ничего не заметил, и, действуя по возможности бесшумно, на цыпочках уйти отсюда?.. Мелькнула соблазнительная мысль достать оружие, хотя оно вряд ли помогло бы… Если они до сих пор ждут меня, то едва ли дадут мне выстрелить первым. И вообще, зря я сюда приперся… Надо было быть идиотом, чтобы не сообразить, что раз уж они меня переиграли в первом раунде, то все мои прежние «точки» засвечены и надо бросать их и переходить на запасной вариант. Правда, всегда остается возможность того, что и запасной вариант ими контролируется, но тут уж ничего не поделаешь. Цугцванг… Впрочем, размышляя так, Резидент слегка лукавил сам перед собой. По своему опыту он знал, что, чтобы переиграть противника, надо сделать какой-то нестандартный ход. Своим приходом сюда он и сделал его. Вряд ли они ожидали от него такой наглости. Вряд ли они ожидали, что он заявится на «засвеченную» точку, чтобы убедиться в ее непригодности для дальнейшего использования. Но для него вопрос заключался в том, зачем они сюда приходили — чтобы устроить на него засаду или чтобы попытаться найти его тайники? Но первое было, по меньшей мере, глупо, потому что не имело никакого смысла в новых условиях игры, а второе… второе было более вероятно, интересно только, нашли ли они что-нибудь, а если да, то что именно?..

Он наконец заставил себя отлипнуть от стены и осторожно вошел в комнату. И замер.

В комнате ничего не изменилось. Никаких следов обыска. Мебель стоит на том же месте, где и стояла раньше. Все вещи лежат так, как он их оставил в последний раз. Разве что стул отодвинут от стола на полметра, да кресло из никелированных трубок переместилось в угол…

Но то, что заставило Резидента неподвижно замереть, лежало посреди комнаты на полу и не думало скрываться. Оно вызывающе желтело своими покатыми боками так, будто прикидывалось, что является неотъемлемой частью квартиры и якобы всегда находилось здесь, вот только человек, застывший в дверях комнаты, по своей досадной невнимательности его раньше не замечал…

Это было яйцо. Большое желтое яйцо. Интересно, кто его снес? Наш родной динозавр или какой-нибудь инопланетный монстровидный страус? Не курочка-ряба же!.. Фу, ну и чепуха лезет в голову!..

А ведь ты боишься, приятель, признался себе Резидент. Ты боишься этой хреновины так, как, наверное, первобытный человек боялся огня… Может быть, эта штука и не представляет собой никакой опасности, но в силу своей непонятности она просто-таки заставляет тебя сходить с ума от страха, потому что ты тупо смотришь на нее, и в твоей голове сами собой возникают вопросы, на которые нет ответа.

Что это за яичко такое? Что находится у него внутри и находится ли там вообще что-нибудь? Зачем его здесь оставили? А самое главное — ЧТО МНЕ С НИМ ДЕЛАТЬ?..

Ясно одно — это «яйцо» оставлено ИМИ. Кто же они такие на самом деле? Может быть, они все-таки вовсе не люди, а инопланетяне, а все их басни насчет Наблюдения были предназначены для того, чтобы забить мне баки?.. Впрочем, нет смысла гадать, а надо что-то делать.

Резидент опять сделал над собой усилие и подошел к «яйцу». В голове у него почему-то всплыла давным-давно виденная репродукция картины Сальватора Дали. Он забыл, как эта картина называлась, но хорошо помнил, что на ней тоже было нарисовано большущее яйцо, из которого, напрягая жилы и истекая кровью, яростно вылуплялся человек, выдирая свое тело через трещину из податливой, липкой и эластичной скорлупы… Может быть, это яйцо позаимствовано у гениального сюрреалиста именно как символ? Но что оно могло бы означать?..

Резидент присел на корточки и осторожно потрогал одним пальцем «скорлупу». Она была мягкой и в то же время прочной. Это казалось парадоксом, но было именно так. Уже смелее Резидент потыкал яйцо в бок кулаком.

Никакой видимой реакции.

Он обошел его со всех сторон, пожал плечами и занялся тайниками. Как ни странно, они оказались нетронутыми. Это его поразило, но ненадолго. Значит, они приходили сюда с одной-единственной целью: оставить здесь это «яйцо»?..

Ладно. Картина по-прежнему не ясна, но кое-что все-таки уже понятно…

Резидент двинулся было на кухню за ножом, но потом остановился. Может быть, именно этого они и ждали от него, оставляя в квартире этот овальный твердый предмет? Может быть, в своих расчетах они сделали акцент на том любопытстве, которое присуще людям и которое заставило бы его пытаться во что бы то ни стало вскрыть «яйцо»?..

А раз так — то фиг всем вам!.. Не буду я ни кромсать ваше яичко ножом, ни стрелять в него в упор из пистолета с глушителем, ни пытаться поджечь его зажигалкой и ни топить его в ванной!.. Кстати, а подниму ли я его? А то, может быть, распахнуть окно да и выкинуть этот «подарочек» от своих врагов с пятнадцатого этажа? Вот тогда и будет ясно, что это такое…

Он попробовал приподнять «яйцо», но оно не поддалось его усилию, а лишь перекатилось грузно на другой бок.

Ну что ж, господа экспериментаторы, оставлю-ка я вас с носом и поступлю так, как советует мудрая поговорка летчиков-испытателей: если не знаешь, что делать, то не делай ничего…

Резидент вышел и тщательно закрыл за собой дверь.

Он не знал, что спустя три часа после его ухода «яйцо» еще больше стало напоминать свой аналог, запечатленный кистью Дали, потому что по его скорлупе пробежала дрожь, потом она в одном месте треснула, и из трещины высунулась наружу слепо шарящая в воздухе человеческая рука…

Попытки Резидента исследовать «яйцо» ускорили самораспад скорлупы. «Усыпляющий кокон» предусматривал досрочное выведение человека из анабиоза, но для этого надо было нажать на определенную точку «скорлупы», обозначенную едва заметной меткой. Не обратив внимания на метку, Резидент случайно коснулся ее, когда переворачивал «яйцо», и тем самым запустил процесс освобождения пленника Дена Лумбера.

Наверное, дуэту Рувинского и Ставрова пришлось бы еще долго «исследовать» стены и прочие части здания отеля «Айсберг», если бы им не помог случай.

Направляясь в свой номер для того, чтобы отдохнуть и пообедать, приятели проходили по вестибюлю, и Рувинский решил пополнить содержимое своей заветной фляжки путем покупки бутылки виски в одном из торговых автоматов. Однако, проглотив двадцатиюмовую монету, автомат заурчал, как обозленный пес, но выдавать емкость из стеклопластика отказался. Даже такой безотказный прием, как сильный стук по корпусу, на него почему-то не подействовал… Пришлось архитектору оставлять Ставрова на страже автомата — дабы никто не встрял со своей монетой — и отправляться на поиски соответствующего обслуживающего персонала. При этом он вручил Георгию свою поклажу в виде интроскопа, и Ставров, ноги и руки которого к обеденному перерыву гудели и были, как ватные, от усталости, оперся своим плечом на ближайшую колонну, а затем и прислонил к ней штангу металлоискателя, которым работал в этот день. Вестибюль «Айсберга» напомнил ему Колонный зал, где когда-то был выставлен для прощания с народом гроб с телом Брежнева и куда в добровольно-принудительном порядке сгоняли студентов, военнослужащих, учителей, рабочих и прочие трудовые и учебные коллективы…

Вдруг в наушниках, которые все еще оставались в ушах Ставрова, прозвучал отчетливый сигнал, свидетельствующий о наличии поблизости металлического предмета. Видно, Георгий перед уходом забыл выключить прибор. Или случайно нажал на кнопку включения, ставя его к колонне… Он бросил взгляд на шкалу и увидел, что по своей массе и прочим параметрам железка внутри колонны соответствует пистолетной гильзе. Действуя, скорее, от нечего делать, чем целенаправленно, Ставров открыл крышку интроскопа и провел его раструбом по тому месту, на которое угодила дуга металлоискателя. В следующую секунду он подскочил, как ужаленный, потому что на экране четко вырисовалась гильза. Ошибки быть не могло — это была именно она!..

Когда вернулся Рувинский, Георгий молча схватил его за рукав и, невзирая на протесты архитектора, буквально сунул его носом в экран. Валерий сразу же забыл и про виски, и про вызванного на помощь техника, который копался в непослушном автомате.

— Металл? — спросил он Ставрова, когда дар речи вернулся к нему.

— То, что надо. Латунный сплав, используемый для производства боеприпасов…

Единственно чего я не могу понять — так это каким образом гильза могла попасть в мраморную колонну?

Рувинский хлопнул своего друга по плечу.

— Чудак ты, Герка! — вскричал он. — Как и в метро, мрамор использован здесь только для облицовки! А под ним — кирпичи, я же помню по тому описанию, которое приводится в сопроводительной записке к проекту!..

— Какие будут предложения? — осведомился Ставров. — В смысле: что будем делать?

Рувинский оглянулся. В вестибюле было много народу.

— Это надо обсудить, — сказал он. — Идем в номер.

Не успели они отойти и на два метра, как сзади их окликнули:

— Эй, господа, это не вы хотели получить виски?

Они оглянулись. Техник, успевший вскрыть автомат, держал в руке бутылку.

— Оставьте ее себе, дружище, — сказал Рувинский. — Распейте как-нибудь на досуге со своим подопечным…

— К-каким подопечным? — не понял техник.

— А с тем, рядом с которым вы стоите!..

Парень в комбинезоне недоуменно воззрился на развороченное электронное нутро автомата, потом перевел взгляд на бутылку и недоуменно почесал затылок. Не дожидаясь его прозрения, друзья-«кладоискатели» двинулись восвояси.

На обсуждение того, как добраться до заветного кирпича, у них ушел весь остаток дня и добрая половина ночи. Проблема оказалась не так проста, как выглядела на первый взгляд.

Не будешь же при свидетелях разбивать ломиком колонну, чтобы проникнуть в ее нутро!.. Во-первых, одним ломиком здесь уже не обойтись, а во-вторых, займет эта операция не пять минут и даже не десять… Да и шум поднимется — на весь отель.

А в вестибюле всегда кто-то есть. Даже ночью там дежурит целая смена обслуживающего персонала…

В то же время полномочий, предоставленных «группе научных сотрудников» фиктивной справкой Архитектурного управления, было явно недостаточно, чтобы на законном основании начать крушить колонны, пусть даже и не отвечающие строительным нормативам.

Ставров и Рувинский перебрали массу вариантов, начиная от самых простых и кончая самыми изощренными, но ни один из них друзей не устраивал…

К полуночи они окончательно пришли к выводу, что иных способов взлома злополучной колонны, кроме как прибегнуть к насилию, им не видно. А это подразумевало необходимость действовать грубо и быстро. Бряцая оружием, захватить вестибюль вместе с находящимися там людьми в качестве заложников, и пока один из них будет держать дежурную смену под прицелом, другой примется ломать колонну…

Но и этот вариант они забраковали как примитивный и ненадежный.

И тут Георгия осенило.