Зимой змеи спят

Глава 19

Сегодня последний урок у него был в девятом «А». Тема была такая, что от нее пробегал невольный холод по спине и мелкой противной дрожью тряслись пальцы.

Впрочем, он надеялся, что сумеет справиться с волнением. Авось, не первый раз…

Лишь бы только никто не смеялся во время урока. Больше всего он ненавидел, когда кто-нибудь из этих верзил-акселератов ржет в самый неподходящий момент… а надо бы, наоборот, плакать, потому что русский флот, окруженный и расстрелянный почти в упор турками, тонет, а адмирал Нахимов, сняв фуражку и морщась от боли в раненой руке, не собирается покидать капитанский мостик… или когда соратники по Политбюро убирают Хрущева в самый разгар Карибского кризиса и, заняв его место на переговорах, доводят своим упорством американцев до пуска ядерных ракет… Тогда хотелось неторопливо, с наслаждением взять загоготавшего за шиворот и ткнуть его мордой в стол… раз, другой и третий… чтобы он проглотил свой дурацкий смех раз и навсегда!.. Но естественно, этого делать было ни в коем случае нельзя, а нужно было иными методами добиваться того, чтобы они слушали тебя, и причем слушали внимательно…

Почему Лицей назывался Президентским, никто точно не знал. Не то он создан был решением Президента, не то учились в нем дети президентов государств и коммерческих компаний, не то выпускались из него уже готовые президенты, не то просто-напросто назван он был в честь одного из последних президентов Республики. Независимо от того, какой вариант больше соответствовал истине, лицей был престижным общеобразовательным учреждением, сюда стремились попасть со всех концов Сообщества, а преподавателей отбирали в ходе многоэтапного конкурса.

Журналисты, методисты и разные исследователи здесь дневали и ночевали, потому что во всем мире не было другого такого учебного заведения, которое само бы определяло, чему учить и как учить. Здесь каждый набор не повторялся, и каждый первый класс начинал учиться по-новому, здесь пособия и учебники писали сами учителя, а иногда не писали вообще; здесь использовались уникальные компьютерные программы и методики; наконец, оценки здесь абсолютно не имели никакого значения, потому что главным был ответ на вопрос: удалось ли за десять лет научить человека мыслить или он так и остался на уровне среднестатистического члена общества, который не способен целенаправленно обдумывать, скажем, бесконечность Вселенной или проблему возникновения жизни на Земле — по той простой причине, что у него полным-полно так называемых текущих проблем, а, скорее всего, потому, что ему, этому среднему жителю планеты Земля, по большому счету, — до лампочки вышеозначенные проблемы…

Два года назад ему повезло. Его сосед по Университетскому городку вовремя узнал о том, что в Лицее открывается вакансия для преподавания вновь вводимой дисциплины, и это было именно то, о чем он мечтал всю жизнь. Он принял участие в конкурсе, опасаясь больше всего не профессиональных тестов, а углубленных кадровых проверок, но, к его удивлению, выдержал и те, и другие, и был зачислен в преподавательский штат. Платили здесь вполне прилично, но для него это было не главное. Главное заключалось в том, что именно здесь он мог безболезненно обкатывать свои теоретические идеи и замыслы…

И все равно он сегодня волновался больше обычного. Настолько, что даже забыл в преподавательской комп-кубик с материалом для демонстратора. Пришлось на полпути возвращаться по длинному коридору, а потом опять тащиться уже пройденным путем.

Черт, какие же тут длиннющие коридоры!.. Зато, как утверждает директриса, не надо никаких лифтов, которые вызывают массу проблем, потому что, во-первых, постоянно заняты и их не дождешься; во-вторых, их нужно содержать, ремонтировать и обслуживать — а это дополнительная статья расходов; и наконец, в-третьих, лифты вредны тем, что приучают людей жалеть свои ноги, а эта жалость, в конечном итоге, пагубно сказывается на здоровье!.. Большая демагогичка… или демагог, как правильнее?.. наша директриса… Прямо хоть на турбокаре въезжай в этот нескончаемый коридор и рули прямиком на урок!.. А что, это не так уж и нелепо — вон, кто-то из великих въезжал на своем коне повсюду… хоть в сенат, хоть в супружескую спальню… Нерон, что ли? Или Александр Македонский? Эх ты, историк, скоро совсем всё позабудешь и погонят тебя отсюда в три шеи!.. Впрочем, я же — не обычный историк, подумал он. Где они откопают еще такого?..

Между тем, коридор неожиданно закончился боковым отростком-тупиком, в торце которого виднелась стеклянная дверь. Из-за двери доносился сильный шум. Словно там, за дверью, было не тридцать две особи четырнадцати лет от роду, а, по меньшей мере, многотысячная толпа… как тогда, в августе девяносто первого, на Манежной, когда там еще не было никакого подземного торгового комплекса, а простиралось огромное ровное пространство, словно специально задуманное как место для проведения всяческих митингов и демонстраций…

Он тряхнул головой, чтобы избавиться от картины, внезапно с пугающей четкостью вставшей перед его глазами, и вошел в услужливо-автоматически раздвинувшиеся перед ним двери.

И вот уже в который раз обнаружил, что его здесь совсем не ждали. Сигнал начала урока не проходит к ним в класс, что ли? Или они каким-то образом его отключают?

Но зачем?.. Лупанов и Шергин боролись в проходе между кабинками учебных ячеек, Дидух приставал к Джумбаровой, нарываясь на пощечину, а на экране демонстратора красовался он сам, одетый в какой-то жупан и со зверской бородатой физиономией.

В следующий момент его двойник на экране простер к сидевшим в кабинках длань и на манер шукшинского Степана Разина провозгласил: «Я пришел дать вам волю!».

Девятый «А» дружно взревел от восторга. Он кашлянул, и тут его заметили. Экран мигнул и погас, все дружно вскочили на ноги. Включая потных и помятых Лупанова и Шергина…

— Садитесь, — бросил он и проследовал к своему месту за учительским пультом. На всякий случай внимательно изучил кресло и стол, дабы снова не попасться: один раз ему подсунули вместо кресла голокопию, и он, безмятежно опустив седалище на сотканное из множества лазерных лучей сиденье, под дружный смех жестоких экспериментаторов оказался на полу…

Обвел глазами взирающие на него — такие понятные и в то же время такие загадочные, такие одинаковые и в то же время такие разные! — лица.

Кто бы это мог быть? Ага…

— Кстати, Сикора, — безмятежно сказал он, — на следующий урок подготовите небольшой рефератик на тему: «Что было бы, если бы восстание Степана Разина закончилось победой»… Минут этак на восемь, хорошо?

— А почему я, Сей Сеич? — пробубнил Сикора, опустив голову.

— А кто? — коварно осведомился он. — Или я ошибся в выборе, вьюноша?

В классе стало тихо.

— Ну ладно, я — так я, — наконец пробубнил Сикора, не поднимая глаз, и он понял: всё правильно. Все облегченно загомонили, как грачи.

— Тихо, тихо, — сказал он. — Начнем… Сегодня нам предстоит разобраться в новой теме. Итак, представьте себе: рубеж двух тысячелетий… а именно — двухтысячный год. В России, которая тогда еще именуется, как вам прекрасно известно, Российской Федерацией… кстати, кто скажет, почему?.. Лупанов, прошу вас… Что ж, все верно, только вот никакой Уральской Республики тогда еще не было… прошу всех не путать и, наверное, уже в сотый раз зарубить на своем носу: вы изучаете альтернативную историю, но это вовсе не означает, что вы не должны знать историю настоящую!.. Итак, двухтысячный год… Цуриков, назовите основные события в общественно-политической жизни, которые произошли в этом году… Нет-нет, подписание Хельсинского соглашения, во-первых, относится к международным событиям, а мы сейчас будем расматривать исключительно внутреннюю историю нашей страны, а во-вторых оно имело место лет этак на пять позже!.. Хорошо. Ну, а что было самым главным?.. Правильно, президентские выборы!.. Надеюсь, все присутствующие помнят, кто был избран всенародным волеизъявлением на пост руководителя государства? А что вы смеетесь? Если уж иногда вы выдаете такое, от чего просто волосы дыбом становятся… гм, не только на голове, Зайцев, согласен, только вы зря выбрали мой урок для проявлений своего плоского юмора!..

Марш к директрисе!.. Так вот, я вовсе не удивлюсь, если кто-то из вас признается, что не помнит имя того российского президента, с которым страна вступила в двадцать первый век… Ладно, не буду вас пытать по этому поводу, а лучше сформулирую ту проблему, над которой мы сегодня вместе поломаем голову… да-да, нашу общую голову, Левтонов… Лично у вас ее временами нет совсем…

Он сделал длинную паузу, а затем отчеканил чуть ли не по слогам:

— ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ БЫ ПРЕЗИДЕНТОМ РОССИИ БЫЛ ИЗБРАН ДРУГОЙ КАНДИДАТ?

Секунду класс, словно завороженный, молчал, а потом раздались выкрики:

— А кто? Кто именно?… Кого вы имеете в виду, Сей Сеич?

— Давайте не будем ограничиваться одной конкретной личностью, — сказал он. — Так сказать, проделаем многовекторный анализ. — Это словосочетание должно было поднять гордость ребят за самих себя: дескать, вот мы какие «вумные», раз то, чем мы занимаемся, так мудрено и красиво звучит! — То есть, рассмотрим все кандидатуры поочередно и, в зависимости от их политических взглядов и предвыборных платформ, попытаемся представить, какая тенденция стала бы главенствующей в ходе его, так сказать, правления… Даю вам пятнадцать минут на размышления, а потом заслушаю вас; наиболее разумные варианты будут удостоены чести быть показанными на демонстраторе. При подготовке можете пользоваться теми справочными материалами, которые я ввожу в свой комп… Время пошло!

Он всунул комп-кубик в гнездо дисковода на компьютере и щелкнул клавишей ввода.

Потом поднялся и стал прохаживаться туда-сюда вдоль экрана демонстратора, зябко охватив плечи руками и стараясь не смотреть на класс.

Давайте, давайте, думал он. Это вам не по унылым учебникам зубрить скучные формулировки и не с компьютерами баловаться… Думайте, напрягайте свои извилины, воображение и память… и что еще у вас там имеется?.. Если вы до сих пор еще не поняли — хотя уже должны были бы понять, все-таки через год будете выпускаться из лицея — что не так-то просто не поддаться своим эмоциям и фантазиям, пристрастиям и предрассудкам, а посредством холодных логических рассуждений, как скальпелем, рассечь кровоточащее тело истории, произвести вивисекцию и вновь зашить швы, надеясь, что больной после такой операции не просто будет жизнеспособен, но и станет еще здоровее, чем прежде!.. К тому же, мало учесть все явные и скрытые движущие силы, мало оценить, к чему приведет даже самое незначительное отклонение от исторически свершившихся маршрутов — не-ет, братцы мои, тут надо еще и видеть мысленным взором, а не только на экране демонстратора, как это всё будет происходить, кто что скажет и кто что сделает в каждый исторический момент… А потом — еще и рассчитать отдаленные последствия, чтобы не получилось так, что через несколько лет произведенный тобой переворот аукнется массовыми потрясениями, кровью и смертью тысяч людей!..

А еще, и это самое главное — вы должны почувствовать, как это заманчиво и прекрасно: одним усилием своей воли вносить коррективы в сценарий той пьесы, которая разыгрывается на исторических подмостках, и знать, что от того, как ты решишь конкретную задачу, будет зависеть судьба целых народов… всего мира, в конечном итоге!..

Он взглянул на экран атомного хронометра.

— Ну что, готовы? — бодро спросил он. — Кто желает выступить первым?..

Как всегда, аппетит у них пришел во время еды, и теперь не хватило самую малость времени «для обобщения». Но по опыту он уже знал: стоит сделать им хоть небольшую поблажку, и они дотянут волынку до конца урока.

— Всё-всё! — хлопнул он в ладоши. — Рарог, вам предоставляется честь начать наше обсуждение…

Он не зря начал именно с Рарога. Этот упорно претендующий на хватание звезд с небес мальчик должен послужить как бы возбудителем болезни… этаким капсюлем-детонатором… Сейчас в его выступлении прозвучит немало спорных тезисов, с которыми класс категорически не согласится и бросится опровергать Рарога. Завяжется диспут, и постепенно, то перечеркивая, то поддерживая сказанное другими, они придут к общему знаменателю, и тогда уже с ними не согласится он — может быть, искренне, а может быть, и чисто в учебных целях — и будет сразу видно, кто действительно работал, а кто отчебучил что-то наобум и наугад, лишь бы не ломать голову, потому что аргументировать свою точку зрения смогут только первые, а вторые будут возводить очи горе и тянуть: «Ну-у, я так ду-умаю…».

Так оно и вышло.

Когда они дружно, перебивая его и самих себя, разбили в пух и прах версию Рарога, когда лентяй Шлапунов был уличен в подтасовке исторических фактов, а невежда Лупанов — в незнании основных исторических законов; когда уже все согласились с тем, что в случае избрания кандидата А хорошо будет только сначала, а плохо лет через пять, а если станет президентом кандидат Б, то плохо будет и сразу и потом, и что лучше всего поддерживать кандидата В, потому что, хотя он ни мычит, ни телится вплоть до самых выборов, но зато при нем будет обеспечена медленно, но неуклонно нарастающая стабильность, постепенное падение уровня инфляции, безработицы и ежегодный двухпроцентный прирост НВП, и лет так через десять страна, наконец-таки вылезет из опутавших ее внешних долгов, вздохнет полной грудью, утрет трудовой пот со лба и сядет перекусить бутербродом, изготовленным из своих, а не заморских продуктов…

— Молодцы! — похвалил их он, и лишь двое-трое учуяли в интонации его похвалы подвох. — Всё правильно… за исключением малю-юсенькой такой ошибочки… да и не ошибочки даже, а недосмотра. Знаете, это как в шахматах: бывает, рассматриваешь мысленно какую-нибудь красивую и сложную комбинацию с жертвой ферзя и последующей рокировкой в длинную сторону, ломаешь голову и так, и сяк, и все вроде бы правильно, и только потом, сделав решающий ход, вдруг видишь, что ты не имеешь права на рокировку, потому что после нее король оказывается под боем… Давайте-ка посмотрим, чту произойдет согласно вашему варианту, и тогда вы сами поймете, в чем же заключался ваш промах…

Он почти наощупь проделал нужные манипуляции на пульте, и после нескольких минут напряженной тишины запустился демонстратор. На экране появились какие-то расплывчатые тени… потом они сфокусировались…

— Смотрите, — скорбно и торжественно произнес он, скрестив руки на груди и встав спиной к окну, — смотрите, ребята, очень внимательно…

Сменявшие друг друга кадры не нуждались в комментариях.

… Когда, через несколько месяцев после приведения нового президента к присяге, стало ясно, что сбор налогов провалился, а переговоры с зарубежными кредиторами зашли в тупик, и не сегодня-завтра России придется платить по счетам всем тем, кому она задолжала головокружительные суммы, а дефицит внутреннего баланса достигнет двухсот миллиардов, то в качестве спасительной соломинки новоиспеченный глава государства выдвинул идею приравнивания рубля к американскому доллару, дабы вытянуть те миллиарды долларов, которые годами держали «в чулках» граждане. Идея была безграмотной как с экономической, так и с политической точки зрения, и многие умные люди пытались доказать новому народному избраннику, что он, мягко говоря, не прав. Тогда он отправил несогласных в отставку, окружил себя лицемерами и врунами, которые поддакивали каждому его слову, распустил сначала правительство, а потом и парламент… Идея была проведена в жизнь волевым президентским указом и быстро дала ожидаемый эффект. Действительно, доллары, накопление которых стало надежным средством борьбы с инфляцией для большей части населения, нарастающим потоком полились в государственную казну, и через пять-шесть месяцев, когда стране удалось бы покрыть выплатить не только внешние долги, но и набежавшие по ним проценты, экономика, несомненно, стала бы карабкаться в гору, но… именно эти несколько месяцев стремительно нищавшие народные массы и не могли прожить, не имея за душой ни копейки и ни доллара, в условиях роста безработицы и упадка многих отраслей производства. Причем в тяжелом положении оказались не только те, кто влачил существование за невидимой чертой бедности, но и те, кто еще вчера благополучно занимался своим мелким и средним бизнесом. Тысячи частных предприятий прогорали за считанные дни, рушились даже банковские, торговые и промышленные колоссы… Последней же каплей в чаше национального терпения стала отмена валютного курса из расчета «один к одному», в результате чего цены ежедневно стали удваиваться, а то и утраиваться. В стране начался массовый голод. Голодали семьями и трудовыми коллективами, целыми населенными пунктами и регионами…

В этой обстановке оппозиция решила, что революционная ситуация налицо, и в открытую выступила против «зажравшейся клики грабителей народа». В столице начались массовые волнения, и власти решили ввести в столицу воинские подразделения. Именно этого давно ждал верховный генералитет, полагавший, что с «бардаком» может покончить только твердая армейская дисциплина и что лучший порядок достигается только под угрозой смерти… В лучших традициях отечественной истории высаженный ночью в Кремле отряд десантников совершил малый дворцовый переворот… только вот не малой кровью, и наутро страну обрадовали известием, что отныне граждане могут спать спокойно, потому что каждый, кто… далее следовало длинное перечисление возможных нарушений порядка… будет расстреливаться на месте без суда и следствия, а каждый желающий сотрудничать с новым режимом будет получать бесплатное питание и одежду…

Конечно же, после почти десятилетнего периода «разгула демократии» не все население восприняло новых вождей с генеральскими погонами на плечах, начались волнения и митинги, каковые были ликвидированы армейской хунтой в самом зародыше.

Между тем, пользуясь моментом и будучи против режима военной диктатуры, от России собрались отделяться автономные республики, края и даже отдельные области в Сибири и на Дальнем Востоке. Новая власть не потерпела сепаратизма, и применила, по ее мнению, самый сильный аргумент в политических спорах: введение войск и чрезвычайного положения. Началась кровопролитная гражданская война.

Ситуация усугублялась тем, что в самой армии не все были согласны покорять собственный народ «огнем и мечом», что расценивалось военными радикалами как трусость и измена своему воинскому долгу. Как и все общество в целом, вооруженные силы вскоре тоже раскололись на две части. «Верных своему долгу» было большинство, но в распоряжении меньшинства были оперативно-стратегические ракеты с ядерными и прочими «хитрыми» боеголовками, и однажды, будучи окруженными танками и ракетными системами сплошного огня со всех сторон, N-ский гарнизон ракетных сил решил смоделировать для противника Армагеддон, осуществив пуск двух крылатых ракет. В самом центре европейской части страны прогремели килотонные ядерные взрывы, в результате чего образовались зоны радиоактивного заражения, охватившие несколько крупных населенных пунктов с общей численностью населения пять миллионов человек…

В своих последних кадрах демонстратор рисовал совсем уж удручающие картины национального бедствия: поля и крыши домов, засыпанные радиоактивным пеплом… почерневшие, вздувшиеся трупы повсюду… поток беженцев, текущий по дорогам… ходячие скелетики голодающих детей… мечущиеся в беспамятстве больные и раненые… Тучи ворон над брошенными городами, где прекратилась всякая жизнь…

Старик, плачущий над трупом своего сына… Массовые расстрелы «бунтовщиков»…

Вздергивание на виселице пойманных мародеров, руки которым предварительно отрубили по локоть топором…

Он нажал кнопку, отключая демонстратор, и в классе некоторое время держалась тишина. Потом кто-то, кажется, Шергин, со своего места недоверчиво спросил:

— А почему вы так уверены, Сергей Сергеевич, что новый президент приравняет рубль к доллару?

— Во-первых, потому что он неоднократно высказывался за это еще в прошлые годы, — ответил он, садясь на свое место, — ведь в восьмидесятые годы подобная мера с успехом была применена в Аргентине… он в то время был еще студентом, и ему запал этот опыт в душу на всю жизнь… он потом даже диплом на эту тему защищал… А во-вторых, всю свою жизнь он был сторонником той точки зрения, что все эти разговорчики насчет объективных законов истории — просто-напросто болтовня ученых и что только сильная личность делает историю…

— А что, разве это не так? — спросил из последней кабинки Лупанов. — Вы действительно считаете, Сергей Сергеевич, что он не прав?..

— Хорошо, — сказал он, — допустим, что он прав. Ну, а теперь, когда вы знаете, к чему приведет избрание президентом данного кандидата, как вы можете не допустить этого?

— Что-то я не пойму, Сей Сеич! — удивленно воскликнул Сикора. — Это все когда было-то?!.. Почти пятьдесят лет тому назад, да нас тогда… да еще и наших родителей-то тогда не было!.. Как же мы могли бы повлиять на результат президентских выборов?

Тридцать две пары глаз воззрились на него. Он хотел было ответить правду… может быть, замаскировав ее под шутку… но вовремя остановил себя. Э-э, подумал он, чувствуя, что неприятный холодок сбегает по его позвоночнику куда-то вниз, да ты слишком разоткровенничался с этими юнцами, Сергей Сергеевич, а ведь они уже не маленькие и кое-что соображают… Не страшно быть раскрытым своими же учениками? Ведь это только Иисус не боялся предательства со стороны своих апостолов, а ты-то боишься этого, верно?.. Ты же не хочешь, чтобы кто-то из них донес на тебя в полицию? И ведь ты так страшишься этого не потому, что дрожишь за свою шкуру, а потому, что не хочешь лишиться возможности экспериментировать над историей своей страны. Сначала — мысленно, на уроках в лицее, а потом и в действительности, отправляя своим такую информацию, которая способствовала бы изменениям согласно твоему стратегическому замыслу… Жаль, конечно, что не всегда можно узнать, что именно по твоей воле стало так, как есть… особенно, если действительно стало лучше… Правда же?

Спас его сигнал окончания урока.

Выжидательную позицию Ставров занял на противоположной стороне улицы от входа в лицей. Тут очень удобно располагалась остановка какого-то общественного транспорта… Ставров постоянно забывал его название… что-то, оканчивающееся не то на «бус», не то на «план», но обязательно имеющее в корне слово «экран» (почему-то) и передвигающееся без колес и прочих привычных шасси…

Народу на остановке пока было немного, но и среди нескольких людей можно затеряться, а самое главное — нет того ощущения, что ты торчишь по-дурацки посреди тротуара невесть зачем — мол, поджидаешь этот самый запропастившийся куда-то на маршруте не то экранобус, не то экраноплан… не забывать только для убедительности поглядывать время от времени на часы… только так, чтобы их не было видно окружающим, потому что таких часов здесь никто не носит (еще в магазине, когда Ставров занимался примеркой нового одеяния, продавец-консультант не переставала ойкать: «Какие у вас часики, ну просто прелесть!.. Настоящая находка для антиквара!.. Тем более — с милитарной символикой, это сейчас такая прелесть!.. Мой дедушка, помнится, носил почти такие же часики, как у вас!»…

Часам марки «Командирские» с изображением танка и ракеты действительно было в обед сто лет. Если бы эта милая девушка узнала, что в свое время Ставров снял их с руки собственноручно застреленного им полевого командира под Гудермесом, то она наверняка так не щебетала бы). Однако, выбрасывать часы было почему-то жаль, а пытаться и в самом деле загнать их какому-нибудь любителю древностей было чревато — еще нарвешься на бдительно-любопытствующего: «А откуда они у вас?.. А почему вы их продаете?.. А ведь совсем не похоже, что часикам больше полвека, вон как шустро тикают!»…

Вчера на набережной Ставров сначала не собирался присваивать себе деньги, которые по наводке таинственного незнакомца достались ему в виде наглядной иллюстрации поговорки «Что с возу упало — то пропало». Ему и нужно-то было всего несколько десятиюмовых монет, чтобы воспользоваться справочным комп-терминалом.

Однако в бумажнике лежали только крупные банкноты, а мелочи не бьло вовсе, вследствие чего пришлось тащиться в ближайший магазинчик, приобретать там костюм — во-первых, чтобы разменять «пятисотку», а во-вторых, чтобы одним махом решить проблему своего внешнего вида. К его счастью, уже упомянутая продавщица-щебетунья без лишних расспросов восприняла тот факт, что стремительно теряющий человеческий облик бродяга-ханурик вдруг решил исправиться, сбросить свои лохмотья и облачиться в нормальную одежду. Единственно, что она позволила себе посоветовать Ставрову — это принять перед примеркой «душик»… «кстати, он имеется в этой же кабинке, достаточно раздеться и нажать зелененькую кнопочку… разумеется, за отдельную плату, но это совсем не дорого, всего двадцать юмчиков»… Георгий решительно нажал кнопку, с некоторым, правда, недоумением раздумывая, куда будет сливаться вода и чем после душа нужно будет вытираться, но оказалось, что никакой воды данный душ… впрочем, его следовало бы назвать как-то по-другому… и не предусматривал. Перед глазами прямо на зеркале загорелась фосфоресцирующая надпись: «Pоdniмiте ruкi i nе dvigаiтеsь nеsкоlько sекund». Из стенок кабинки на Георгия дунул сильный душистый ветерок, что-то тонко засвистело и тут же умолкло. Надпись сменилась на «Prоtsеdurа окопtchепа, spаsibо». Ставров с удивлением оглядел себя: на коже не осталось ни пятнышка… не побрезговал обнюхать подмышки и прочие участки своего тела — все было в порядке, он благоухал и скрипел, как огурчик. Будто несколько часов провел в горячей ванне, по уши в пене и мыле… Тут продавщица принесла вещи, и пришлось повернуться к ней передом, хотя так и подмывало повернуться спиной. Но спиной было нельзя, потому что там у Георгия красовался безобразный осколочный шрам…

Впрочем, она была достаточно вышколенной, чтобы сделать вид, что ничего особенного в голом мужике не видит… будто он не живая натура, а так, картинка из журнальчика… Представления Ставрова об одежде образца середины двадцать первого столетия основывались, главным образом, на фантастических видеобоевиках, которых в свое время он насмотрелся вдоволь. За прошедшие дни он, к своему удовольствию, убедился, что кое-кто из прохожих действительно одет, как в фильмах… видно, самые отъявленные модники, думал он… И сейчас, увидев, что девица предлагает ему примерить обычный хлопчатобумажный костюм невзрачного покроя, он разочарованно похлопал ресницами и осведомился, нет ли чего-нибудь этакого… более современного. «Ладно, гулять так гулять», подумал он.

Продавщица Ставрова не поняла и уточнила: «А что вы имеете в виду?». Когда же выяснилось, что Георгий имел в виду нечто особо прочное, не требующее ни чистки, ни стирки, ни глажки, рассчитанное на широкий диапазон температур и, вместе с тем, достаточно приличное, она недоуменно надула пухлые губки и объем ее щебетания резко уменьшился. Уже потом, расплачиваясь за покупку, Георгий узнал, почему: выбранный им превосходный комплект, состоявший из удобных, не стесняющих движения брюк, красивой тонкой рубашки и легкой элегантной курточки и начиненный всякими прибамбасами вроде термообогрева, саморегенерируемой ткани и множества карманов на автоматических «молниях», стоил в три раза меньше, чем ничего не представлявший из себя хлопчатобумажный костюмчик… причем именно в силу того, что костюмчик был из натуральной ткани и явно не вечным… видимо, здесь престижными были именно натуральные вещи, потому что изредка нужно было тратиться на обновление своего гардероба, а это могли позволить себе лишь состоятельные личности…

Ну и пусть мне будет хуже, мысленно воскликнул Георгий, выходя из магазинчика.

Тут у него закружилась голова, и пришлось потратить еще определенное количество из «найденных» денег на то, чтобы утолить давнее чувство голода. Вся хитрость состояла в том, чтобы вовремя остановить себя и не утратить боеспособность, вследствие наедания до отвала. Он зашел в кафе-автомат и съел что-то неимоверно вкусное… название которого тут же забыл.

И только потом отправился к комп-терминалу. Проглотив несколько десятиюмовых монет, автомат стал несравненно более щедрым на предоставление информации, и Ставров очень скоро надыбал из него пару адресов своих «целей». Потом ему в голову вдруг пришла одна мысль, и он, зачем-то оглянувшись по сторонам, решил поддаться соблазну.

Он задал компьютеру поиск данных о Капитолине и Ольге. Сначала — по фамилии…

Как выяснилось, Ставровых в этом мире числилось много, в том числе и женского пола, но уточняющий запрос показал, что все они не имели никакого отношения ни к его жене, ни к дочери. Тогда он решил зайти с другого конца и ввел запрос по адресу своего бывшего местожительства. Это было опасно — в том случае, если те, кто преследовал его здесь, знали о нем хоть что-нибудь — но очень хотелось узнать, где они сейчас, его роднульки, что с ними?.. На экране появилась лаконично-сухая надпись: «Dаппые отsuтsтvuют». Может быть, теперь его улица называется как-то по-другому?.. Поколебавшись, он вошел в платный раздел справочника и, потрудившись несколько минут, изобразил для фоторобота очень похожий портрет Ольги… С Капитолиной этот номер был бесполезен, ведь неизвестно, как она теперь выглядит… Компьютер искал данные очень долго, так что Ставров устал переминаться с ноги на ногу. Наконец, он выдал ответ, и Георгий остолбенел. В базе данных имелось девять женщин, как две капли воды, похожих на Ольгу. Разумеется, во всех случаях речь шла о совпадении. У каждого человека имеются «двойники», очень похожие на него… Только раньше он об этом не ведал, а теперь была такая возможность, с помощью всеобъемлющей базы данных… Интересно, а если запросить данные на самого себя? Георгий набрал команду запроса, но потом вовремя отменил ее. Зачем, подумал он. Что мне это даст? Если меня в самом деле усиленно ищут, то тем людям, которым не посчастливилось быть похожими на меня, сейчас, скорее всего, приходится несладко… тягают, небось, их в полицию на допросы, да проверяют всю их подноготную, не являюсь ли я их родственником…

Уже на следующий день, покинув приютивший его на ночь дешевый отельчик в районе бывшей Автозаводской и направляясь к видневшейся неподалеку станции монорельса, Ставров осознал, что, в сущности, напрасно дергается, пытаясь разыскать жену и дочь. Как ты себе это представляешь, спросил он сам себя. Придешь поклониться могилке?.. Или заявишься в какой-нибудь Дом престарелых, чтобы поцеловать шамкающие губы сухой, сморщенной и никого не узнающей старухи?.. Может, не стоит обманывать себя, утверждая, что ты и такую будешь любить ее, а, Гер?.. А что касается Капки… сейчас уже ставшей бабушкой, наверное, ведь на днях пятьдесят восемь должно было ей стукнуть… Почему на нее нет данных в компьютере? Да, наверное, потому, что, выйдя замуж, она сменила фамилию… может быть, даже — не один раз… И вот в один прекрасный день заявляется к ней тип, похожий на ее пропавшего много лет назад отца… и что? Что ты ей ответишь? Правду? Или будешь врать? Или скажешь вежливо: «Извините, вы меня принимаете за кого-то другого»?..

И вообще, не об этом тебе думать надо, Герка, вовсе не об этом. О том, как побыстрее выполнить свое страшное дело да выкарабкаться из этой ямы, куда угодил по собственной дурости… Они же ждут тебя, Гер, они тебя ох как ждут!..

Воспоминание шевельнулось в груди угловатой глыбой, и, сам не зная, почему, Ставров вдруг ощутил, что бумажник жжет ему через карман курточки тело. Совсем как у Остапа Бендера: «Деньги жгут мне ляжку»… Да, они здорово пригодились ему, и в дальнейшем нужны будут позарез, но нельзя же отделаться от ощущения, будто в твоем кармане оказался ком отвратительной слизи!.. Повинуясь этому побуждению, Ставров огляделся. У входа на станцию монорельса прямо на тротуаре сидел, закрыв глаза, человек в лохмотьях. У его изуродованных ног стояла коробка, на которой было от руки выведено: «Подайте участнику Пандуха.

Спасибо»… М-да, века меняются, но есть некоторые вещи, которые так, наверно, и будут сопутствовать развитию человечества. Проституция, например. Или нищенство сирых, убогих да увечных… Георгий подошел к инвалиду и, достав из злосчастного бумажника тысячу юмов, опустил их в коробку поверх мятых мелких купюр. Остаток от «пятисотки» он оставил себе, а бумажник бросил в ближайший мусоросборник, тут же алчно чавкнувший, чтобы переработать свою добычу на молекулярном уровне и отправить получившееся сырье в утилизаторную Централь. Человек в лохмотьях не открыл глаз, полагая, видимо, что ему подали какую-нибудь мелочь… то-то будет для него сюрприз, когда он очнется от своих невеселых мыслей и проверит содержимое коробки!..

Один из выявленных Георгием объектом трудился в лицее учителем. Лицей находился в районе Вешек. Судя по схеме, раньше это было где-то на севере Москвы. Стоя в тамбуре монорельса и разглядывая проплывавшие внизу улицы, Ставров обдумывал предстоящую ликвидацию. В анкете на Учителя приводился адрес, но заявиться к нему домой Георгия как-то не тянуло. После того случая с Саарминым он решил, что ввиду оснащенности теперешних жилищ компьютерами и всякой электроникой выполнять задание на дому у жертв рискованно: кто его знает, какой защитой запасся предусмотрительный «клиент»?.. Нет уж, лучше работать старым, многократно испытанным способом: поджидать свою жертву в подъезде… прямо за входной дверью или на выходе из лифта…

Впрочем, как убедился Ставров, прибыв на место и проведя «рекогносцировку местности», с Учителем это едва ли будет возможно. Он проживал на территории Университетского городка, куда не пропускали посторонних и откуда, в случае возникновения шума — а шум наверняка будет, потому что глушителя к «макарову» не прилагалось — уйти будет весьма сложно. Значит, надо стрелять в промежутке между выходом Учителя из лицея и возвращением в Университетский городок.

Именно это и намеревался сделать Ставров, обосновавшись вблизи остановки.

Собственно говоря, открывать пальбу прямо перед зданием лицея он не собирался: место было открытое, свидетелей — выше крыши, да и пути отхода в случае чего перекрыть было бы парой пустяков для полиции. Нет, уж лучше последовать за Учителем… машины у него нет, так что пешочком домой добираться будет или на общественном транспорте… а потом надо будет выбрать уютное местечко и удобный момент, достать пистолет, выстрелить и сразу уходить…

Но задумкам Ставрова не суждено было осуществиться.

Миновав ворота в решетчатом ограждении Лицея, историк рассеянно огляделся, словно колеблясь, куда бы податься, и взгляд его упал на фигуру человека, топчущегося возле остановки. Взгляды их на мгновение встретились, и учитель ощутил холодное дуновение опасности. Он и сам не знал, что именно ему показалось подозрительным в этом простенько одетом незнакомце… не то взгляды, которые тот бросал на свои наручные часы… не то скрывающиеся в его движениях и позе нарочитая беззаботность и в то же время напряженное ожидание чего-то… или кого-то… Факт оставался фактом: еще не сознавая, кто это может быть и какое отношение он может иметь к нему, историк внутренне напрягся и торопливо двинулся по тротуару к перекрестку, где было больше прохожих. Сначала у него даже мелькнула мысль вернуться в Лицей, закрыться в своей преподавательской кабинке и никому не открывать, но потом он понял всю глупость этого поступка: рано или поздно, это укрытие все равно пришлось бы покинуть…

В свою очередь, от внимания Ставрова не ускользнули ни быстрая тень догадки в глазах Учителя, ни изменения в его поведении. Георгий понял, что откладывать выстрел на потом не получится, придется это делать здесь и сейчас, потому что ситуация явно осложняется, и полез под куртку, чтобы достать «макаров».

В этот момент Сергей Сергеевич оглянулся, и ему бросилось в глаза, что с противоположной стороны к остановке приближается экранобус, но человек в дешевом одеянии туда вовсе не смотрит, а неотрывно глядит в его, Сергея Сергеевича, сторону и вдобавок еще характерным, знакомым по полицейским фильмам, движением достает что-то из-за пояса. Медлить было больше нельзя. Нужно было отрываться и забиваться в такой уголок, где тебя никто никогда не найдет…

Сергей Сергеевич судорожно рванулся к стоявшему неподалеку открытому, канареечного цвета, турбокару, в котором сидела, подкрашивая губки, хорошенькая особа, одетая так, будто сознательно провоцировала окружающих на изнасилование.

Терять время на уговоры историк вовсе не собирался. Откинув в сторону люк-дверцу, он схватил девицу за руку и вышвырнул из машины. Девица заорала так, будто ее подспудные мечтания наконец-то сбылись. Сергей Сергеевич прыгнул в турбокар, краем глаза заметив, как на тротуаре превращаются в скульптурную группу Лупанов, Рарог и Цуриков из того девятого «А», где он только что вел урок… Ничего. Это теперь не имеет никакого значения, успел подумать историк.

Теперь уже ничего из того, что было прежде, не имеет значения…

Турбинный двигатель был включен. Выжав педаль ускорения до предела, Сергей Сергеевич устремился по узкой улице к перекрестку. Только бы успеть свернуть за угол, подумал он — и я буду недосягаем. Мне бы только успеть свернуть на проспект!..

Как назло, пистолет зацепился за какую-то деталь непривычного костюма, и Ставрову удалось приготовиться к стрельбе лишь в тот самый момент, когда Учитель вскочил в желтую машину, выбросив из кабины на микрозернистое дорожное покрытие какую-то пигалицу в миниюбке.

Ничего не оставалось делать, кроме как открыть огонь вдогонку.

При первых же выстрелах люди вокруг отпрянули от Ставрова, послышались испуганные крики. Не обращая внимания на суматоху, Георгий стрелял, стараясь представлять себя выполняющим в тире упражнение «поражение движущейся цели», но внутренне уже понимая, что шансы на меткость в этой ситуации равны нулю. Не то оружие «макаров», чтобы попасть из него на пятьдесят метров в стремительно удаляющийся овальный зад автомобиля… тут нужен хотя бы СКС со снайперским прицелом, а еще лучше — противотанковая установка с самонаводящимися ракетами… но, разумеется, ни того, ни другого под рукой не было, и пришлось обходиться тем, что есть.

А ведь этот тип сейчас точно уйдет, понял Ставров, нажимая по инерции на спусковой крючок в последний раз. Ему достаточно свернуть на перекрестке, до которого — рукой подать, в любую сторону, хоть вправо, хоть влево — и он уйдет, и потом ищи-свищи его по всей Европе!.. Господи, если ты есть, взмолился про себя Георгий, не дай ему уйти!..

И Бог словно услышал его мольбу.

Выброшенная Сергеем Сергеевичем с водительского места турбокара Жанна Солунская (25 лет, штатный хореограф ночного стриптиз-бара «Сплошные прелести») быстро пришла в себя от шока. Машину, дорогую «беретту» последней модели, она купила после трехлетнего ущемления себя в еде и шмотках, причем купила совсем недавно.

И любое поползновение на ее драгоценное приобретение Жанна рассматривала как самое гнусное преступление. Именно поэтому она буквально на следующий день после покупки «беретты» заказала в мастерской установку противоугонной системы типа «локер», и сейчас ей предоставлялся удобный случай испытать ее эффективность.

Что она и сделала. Пульт «локера» висел на шее Солунской в виде изящного медальончика. Сдернув его с себя и старательно прицелившись в свою удалявшуюся собственность, девушка нажала особую комбинацию кнопочек на «медальоне», блокирующую органы управления автомобилем и отключающую двигатель.

Результаты действия «локера» превзошли все ее ожидания.

Приблизившись к перекрестку на скорости около ста километров в час, Сергей Сергеевич приготовился повернуть направо — в том направлении, где проспект сливался с Третьим кольцом и где можно было надежно затеряться. Однако, при нажатии на педаль тормоза нога встретила неожиданную преграду… будто педаль окаменела… и турбокар, не снижая скорости, вылетел наперерез потоку машин, двигавшихся по проспекту. В последнее мгновение учитель попытался уйти от столкновения, выворачивая штурвал управления вправо… потом — влево… но машина почему-то абсолютно не слушалась руля. Стало тихо, и историк понял, что двигатель заглох. А в следующий момент что-то с силой ударило в задний левый борт, и Сергея Сергеевича бросило лицом в лобовое стекло-экран…

«Неужели попал?», недоверчиво подумал Ставров. Сразу показавшийся таким маленьким и хрупким, желтый автомобиль вынесся на проспект, не собираясь тормозить, и попал под удар серебристой торпеды, летевшей на большой скорости.

От столкновения его развернуло и второй удар, на этот раз уже в зад, был нанесен машиной, выскочившей на перекресток справа. Канареечный кабриолет, получивший дополнительное ускорение, устремился к тротуару и, пробив хрупкую решетку ограждения, врезался в стеклянную витрину не то кафе, не то магазинчика.

Зазвенели бьющиеся стекла, замелькали разбегающиеся в разные стороны силуэты людей, и тут же полыхнула ослепительная вспышка, и машина оказалась охваченной пламенем. Крики вокруг усилились, и где-то вдали завыла сирена. Быстро же тут срабатывает оповещение, подумал Георгий, пряча пистолет под куртку.

Он кинулся бежать по улице, потом свернул в первую же арку, ведущую во двор, проскочил его навылет и, попетляв по переулкам, перебрался на другую сторону проспекта. Место катастрофы уже было оцеплено полицией и пожарниками, движение на перекрестке было перекрыто, и там скопилось множество любопытных.

Через несколько часов Ставров узнал из столичных инфо, что человек, находившийся в желтой машине, скончался, не приходя в сознание, еще до того, как его успели вытащить из кабины. О самом Ставрове не было сказано ни слова, но Георгий понимал, что многочисленные свидетели могут вспомнить, по какой причине мирный лицейский преподаватель решил заняться угоном машин…