Зимних дел мастер

Глава восьмая Рог Изобилия

Когда Нянни Огг ушла спать, Тиффани искупалась, как она давно собиралась. Это было не так-то просто сделать. Во-первых, надо было притащить жестяную ванну, висящую на задней стенке уборной, что находилась в самом дальнем конце сада, и воодрузить на почетное место около очага, а ночь была темная и морозная. Затем, надо было нагреть чайники в камине и на черной кухонной плите, и чтобы набрать в ванну воды дюймов на шесть, надо было изрядно повозиться. А потом, после купания, надо вычерпать всю воду и задвинуть ванну в угол, чтобы утром отнести ее обратно. И коли приходится все это делать, то ты постараешься отскрести мочалкой каждый дюйм.

Тиффани сделала еще кое-что: написала на куске картона «НЕ СМОТРЕТЬ!!!» и прикрепила его к лампе, свисающей с потолка посреди комнаты, так, чтобы его можно было прочитать сверху. Она не была уверена, что это поможет избавиться от любопытствующих богов, но написав, почувствовала себя спокойнее.

Эту ночь она спала без сновидений. Утром все оказалось заметено порошей, и два внука Нянни Огг уже лепили на лужайке снеговика. Немного погодя они прибежали и попросили морковку для носа и угольки для глаз.

Нянни взяла ее с собой в дальнюю деревушку Ломоть, жители которой всегда были рады приходу новых людей. Нянни Огг сновала по дорожкам, вырытым с снегу, творя свое скромное ведовство, от дома к дому и выпила столько чая, что в нем можно было утопить и слона. Казалось, что она только собирает сплетни, но стоило только ухватить суть и можно было услышать, как свершается магия. Нянни Огг меняла образ мыслей у людей, хоть и ненадолго. Она уходила, а люди оставались, считая себя немного лучшими, чем они были на самом деле. Нянни Огг говорила, что дает им к чему стремиться.

Потом была еще одна ночь без сновидений, но Тиффани внезапно проснулась в полшестого… с необычным ощущением.

Она оттерла иней с оконного стекла и увидела снеговика, залитого лунным светом.

«Почему мы их лепим? – подумала она. – Стоит только выпасть снегу, как мы начинаем лепить снежных человечков… Мы оживляем их, вставляя им угли вместо глаз и морковку вместо носа. Я смотрю, дети повязали ему шарф. Вот чего только снеговику не хватало, так это шарфа, чтобы не замерзнуть».

Она спустилась в тихую кухню и принялась скрести стол, чтобы занять руки. Ей всегда так лучше думалось.

Что-то изменилось и это что-то произошло с ней. Она переживала о том, что он еще сделает или подумает, словно она была опавшим листом во власти ветра. Она содрогалась от страха, что его голос зазвучит у нее в голове, где он не имеет никакого права быть.

Но теперь она больше не переживала. Страхи закончились.

Это он должен переживать из-за нее.

Да, она сделала ошибку. Да, она была виновата. Но она не позволит себя запугивать. Нельзя позволять мальчишкам лить дождь на твою лаву и пожирать глазами чужие акварели.

Ищите историю, как говорит Матушка Ветровоск. Она верит, что мир изобилует призраками историй. Если позволить, они начнут управлять вами. Но если изучить их, если понять… их можно использовать, их можно изменять.

Мисс Тенета знала об историях все. Она плела их как паутину, чтобы получить власть. И ей это удавалось, потому что людям хотелось верить в ее истории. Нянни Огг тоже складывала историю. Пухленькая, жизнерадостная Нянни Огг, всегда готовая перехватить стаканчик (и еще стаканчик, премного благодарю), всеобщая любимая бабуля… но ее маленькие блестящие глазки проникали в вас и читали ваши секреты.

Даже у Бабушки Болит была своя история. Она жила в старой пастушьей хижине, высоко в холмах, и слушала ветер, веящий над торфянниками. Она была загадочной, одинокой – и истории всплывали и собирались вокруг нее, истории о том, что она до сих пор помогает найти заблудившихся ягнят, даже после смерти, истории о ней, приглядывающей за своим народом…

Люди хотят, чтобы мир был историей, потому что истории звучат убедительно и они понятны. Люди хотят, чтобы мир был понимаем.

Что же, ее история не будет историей о маленькой девочке, которую обижают. Нет в этом никакого смысла.

Вот только… он не был по-настоящему плохим. Боги в Мифологии, они вроде раскусили, что значит быть человеком – и даже переусердствовали временами – но как могла метель или буря понять такое? Он был опасен и страшен – но его нельзя было не жалеть…

Кто-то забарабанил в заднюю дверь дома Нянни Огг. За дверью стояла высокая фигура в черном.

– Ошибся домом, – сказала Тиффани. – Здесь никто даже чуточку не болен.

Рука подняла черный капюшон и из его глубин раздался шепот:

– Это я, Аннаграмма. Она дома?

– Миссис Огг еще не встала, – ответила Тиффани.

– Вот и хорошо. Можно войти?

За кухонным столом, за чашкой согреваюшего чая, Аннаграмма выдала все. Дела в лесном домишке шли не очень хорошо.

– Ко мне приходили двое мужчин, спрашивали про какую-то дурацкую корову, которую они оба считают своею, – сказала она.

– Это должно быть Джо Брумсокет и Шифти Адамс. Я о них писала, – ответила Тиффани. – Как кто из них напьется, так начинает спорить об этой корове.

– И что мне с ними делать?

– Кивай головой и улыбайся. Мисс Тенета говорила, что надо подождать, пока корова не издохнет или кто-то из них не умрет. По-другому никак.

– Еще приходила женщина с больным поросенком!

– Что ты сделала?

– Я сказала ей, что не занимаюсь свиньями! Но она разрыдалась и мне пришлось дать ему Универсальную Панацею Бангла.

– Ты дала ее поросенку? – спросила потрясенная Тиффани.

– А что, поросячья ведьма использует магию, так почему бы и мне… – начала защищаться Аннаграмма.

– Она знает, что надо давать! – сказала Тиффани.

– Он был в полном порядке, когда я сняла его с дерева! И нечего ей было поднимать шум! Я уверена, что щетина скоро отрастет! Со временем!

– Это случайно не пятнистый поросенок был, нет? А у женщины косоглазие? – спросила Тиффани.

– Вроде бы! Какое это имеет значение?

– Миссис Корчевщица очень привязана к своему поросенку, – с упреком сказала Тиффани. – Она каждую неделю носит его к ведьме. Обычно у него бывает расстройство желудка. Она его перекармливает.

– Вот как? В таком случае, в следующий раз я ей дверь не открою, – решительно сказала Аннаграмма.

– Нет, впусти ее. На самом деле она приходит потому, что одинока и ей хочется поболтать.

– У меня есть дела и поважнее, чем выслушивать старушечью болтовню, – возмутилась Аннаграмма.

Тиффани посмотрела на нее. Что еще можно сделать, кроме того, чтобы стучать Аннаграмму головой об стол, пока у той мозги не заработают?

– Слушай очень внимательно, – сказала она. – Я про нее, а не про себя. Ты не потратишь свое время с большей пользой, чем выслушивая старушек, жаждущих поболтать. Ведьмам все всё рассказывают. Так что слушай каждого, много не говори и размышляй о том, что они говорят, как они это говорят, следи за их глазами… Это как головоломка, но только ты видишь все части сразу. Так ты узнаешь, о чем они хотят рассказать и о чем умалчивают, узнаешь даже то, что они полагают никому не известным. Вот почему мы обходим дома. Вот почему ты будешь обходить дома, пока не станешь частью их жизни.

– И все это только для того, чтобы получить власть над толпой фермеров и крестьян?

Тиффани повернулась и пнула стул с такой силой, что сломала ему ножку. Аннаграмма быстро попятилась.

– Почему ты это сделала?

– Ты умная – догадайся!

– Ох, я забыла… Твой отец пастух…

– Отлично! Ты вспомнила! – Тиффани помедлила. Уверенность начала овладевать ею, с позволения Третьего Помысла. Внезапно она узнала про Аннаграмму все.

– А твой отец? – спросила она.

– Что? – Аннаграмма инстинктивно выпрямилась. – О, он владелец нескольких ферм…

– Лгунья!

– Ну, его можно назвать фермером… – поправилась Аннаграмма, начиная нервничать.

– Лгунья!

Аннаграмма отступила.

– Как ты смеешь разговаривать со мной так, как будто…

– Как ты смеешь лгать мне!

В наступившей тишине Тиффани ясно слышала все звуки – тихое потрескивание дров в печке, шуршание мыши в подвале, свое собственное дыхание, ревушее, как море в узком проходе…

– Он батрачит на ферме, понятно? – быстро проговорила Аннаграмма и ужаснулась собственным словам. – У нас нет земли, у нас даже своего дома нет. Вот правда, если тебе так хочется. Счастлива?

– Нет. Но спасибо тебе, – сказала Тиффани.

– Ты собираешься всем рассказать?

– Нет. Это не имеет никакого значения. Матушка Ветровоск хочет, чтобы ты все напортила, понимаешь? Она ничего не имеет против тебя… – Тиффани запнулась. – Ну, не больше, чем против всех. Она только хочет, чтобы люди увидели, что ведовство миссис Иервиг не годится. Как это на нее похоже! Она ни слова не сказала против тебя, она только позволила тебе получить именно то, что ты хотела, и все пошло прахом. Ты хотела ведьмин дом. И ты все портишь.

– Мне только нужен денек-другой, чтобы во всем разобраться…

– С какой стати? Ты ведьма, живущая в доме. Ты должна все это уметь! Зачем было браться, если не умеешь?

Предполагается, что ты все это умеешь, пастушка! Зачем было браться, если нет?

– Так ты не собираешься мне помочь? – Аннаграмма глянула на Тиффани и затем выражение ее лица немного смягчилось, что было так непохоже на нее, и она спросила: – С тобой все в порядке?

Ты должна все это уметь, пастушка! Зачем было браться, если не умеешь?

Тиффани моргнула. Так ужасно услышать, свой собственный голос, эхом отозвавщийся с другой стороны рассудка.

– У меня нет времени, – беспомощно ответила она. – Может быть другие смогут… выручить?

– Я не хочу, чтобы они узнали! – паника исказила лицо Аннаграммы.

Она умеет колдовать, подумала Тиффани. Вот ведовство ей не удается. Один вред от нее. Она только навердит. Она навредит людям.

Тиффани сдалась.

– Хорошо, я попробую выделить немного времени. В Тир Нанни Огг не так много работы. И я должна объяснить остальным. Они должны знать. Возможно, они согласятся помочь. Ты быстро учишься – ты сможешь ухватить основные понятия где-то за неделю.

Тиффани наблюдала за Аннаграммой. Она еще и раздумывала, стоит ли ей соглашаться! Если утопающей Аннаграмме кинут веревку, она начнет жаловаться, что цвет у веревки не тот…

– Ну, если они придут только чтобы помочь мне… – ответила Аннаграмма, оживляясь.

То, как девушка умудрялась в своих мыслях переиначить действительность, могло даже вызвать восхищение. Еще одна история, подумала Тиффани; в этом вся Аннаграмма.

– Да, мы будем помогать тебе, – вздохнула она.

– А может мы даже скажем всем, что девочки приходят ко мне учиться? – с надеждой спросила Аннаграмма.

Говорят, что прежде чем выйти из себя, надо сосчитать до десяти. С Аннаграммой вам потребуются куда как большие числа, например, миллион.

– Нет, – ответила Тиффани. – Сомневаюсь, что мы так поступим. Это ты будешь учиться.

Аннаграмма открыла рот, чтобы возразить, но увидев выражение лица Тиффани, решила не начинать.

– Ээ, да, – сказала она. – Конечно. Э… Спасибо.

Этого Тиффани не ожидала.

– Они, помогут, скорее всего, – сказала Тиффани. – Нехорошо, если кто-то из нас потерпит неудачу.

К ее изумлению, девушка расплакалась.

– Это все потому, что я не считала их своими друзьями на самом деле…

– Не нравится мне она, – сказала Петулия, стоя по колено в копощащихся поросятах. – Она обзывает меня поросячей ведьмой.

– Ну ты и есть поросячья ведьма, – ответила Тиффани.

Она стояла снаружи загона. Большой хлев был набит поросятами. Запах был так же невыносим, как и шум. Шел снег, мелкий, как пыль.

– Да, но в ее словах на первом месте поросячья, а не ведьма, – сказала Петулия. – Каждый раз, когда она открывает рот, я чувствую, что сделала что-то не так. – Она помахала рукой перед поросенком и пробормотала несколько слов. Поросенок скрестил глаза и открыл рот, получив большую порцию зеленой жидкости из бутылки.

– Мы не можем бросить ее на произвол судьбы, – сказала Тиффани. – Могут пострадать люди.

– Что же, нашей вины в том не будет, – ответила Петулия, давая лекарство другому поросенку. Затем она сложила ладони рупором и крикнула, перекрывая шум, мужчине в другом конце хлева: – Фред, с этой партией все!

Петулия выбралась из свинарника, и Тиффани увидела, что она подоткнула платье за пояс, а под него надела тяжелые кожаные штаны.

– Что-то они расшумелись сегодня утром, – сказала Петулия. – Разыгрались.

– Разыгрались? – спросила Тиффани. – Ох… да.

– Слышишь, как кабаны вопят в загонах? – сказала Петулия. – Весну почуяли.

– Да еще и Страшдества не было!

– Страшдество послезавтра. Да и как бы то ни было, весна спит под снегом, как говорит мой отец, – ответила Петулия, споласкивая руки в ведре.

И никаких ммм, подумал Третий Помысел Тиффани. Петулия никогда не мекает, когда занята работой. Она уверена в себе, когда работает. Тогда она крепко стоит на ногах. Стоит во главе.

– Если мы увидим что-нибудь дурное и ничего не предпримем, это будет наша вина, – сказала Тиффани.

– Ох, опять ты про Аннаграмму, – ответила Петулия. Она пожала плечами. – Ну, я могу зайти к ней где-то через неделю после Страшдества и показать кое-какие приемы. Это тебя порадует?

– Я уверена, она будет благодарна.

– Я уверена, что нет. Ты других спрашивала?

– Нет. Я подумала, если другие узнают, что ты согласилась, то возможно, они тоже присоединятся, – ответила Тиффани.

– Ха! Ну что же, мы по крайней мере сможем сказать, что пытались сделать хоть что-то. Ты знаешь, я привыкла считать Аннаграмму умной, потому что она знает так много слов и колдует всякие блестящие заклинания. Но покажи ей больного поросенка и толку от нее ноль!

Тиффани рассказала ей про поросенка миссис Корчевщицы и Петулия была возмущена.

– Нельзя такого допускать, – сказала она. – На дерево? Может быть, я заскочу к ней завтра пополудни. – Она помялась. – Ты знаешь, что Матушка Ветровоск будет этим недовольна? Мы ведь не хотим оказаться между ней и миссис Иервиг?

– Разве мы не собираемся совершить правильный поступок? – спросила Тиффани. – Да и к тому же, что такого ужасного она нам сделает?

Петулия коротко рассмеялась, совсем не весело.

– Ну, – сказала она. – Во-первых, она может…

– Она не станет этого делать.

– Хотела бы я быть так же уверена, как и ты. – ответила Петулия. – Ну ладно, договорились. Ради поросенка миссис Корчевщицы.

Тиффани летела над верхушками деревьев, высокие ветви хлестали ее по ботинкам. Снег сверкал и переливался на слабом зимнем солнце, как сахарная глазурь на пирожных.

Утро прошло в делах. Ковен не был особо заинтересован в помощи Аннаграмме. Ковен сам давно не собирался. Зима выдалась хлопотная.

– Мы только слонялись вокруг Аннаграммы, а та отдавала нам приказания, – сказала Димити Хаббаб, размалывая минералы и осторожно кидая по одной частичке в крохотный тигель, нагреваемый в пламени свечи. – Я слишком занята, чтобы возиться с магией. От магии никогда не было никакой пользы. Знаешь, в чем ее беда? Она думает, что можно быть ведьмой, накупив всяких штучек.

– Ей только надо научиться, как вести дела с людьми, – ответила Тиффани.

В этот момент тигель взорвался.

– Ну, мы можем смело сказать, это вам не обычное лекарство для зубов, – проговорила Димити, выбирая осколки тигля из волос. – Ладно, выделю ей свободный денек, если уж Петулия согласилась. Но вряд ли оно пойдет ей на пользу.

Когда Тиффани вошла, Люси Варбек полностью одетая лежала в ванне с водой. Голова ее была под водой, но увидев всматривающуюся Тиффани, она подняла дощечку с надписью «Я НЕ ТОНУ!».

Мисс Тик как-то заметила, что из Люси получится хорошая ведьмознатка, и поэтому она начала тренироваться.

– Не понимаю, почему мы должны помогать Аннаграмме, – сказала она, пока Тиффани помогала ей вытираться. – Она любит унижать людей своим сарказмом. И вообще, тебе то что за дело? Она тебя недолюбливает.

– Я думала, что мы всегда ладили… более или менее, – сказала Тиффани.

– Неужели? Ты способна сделать такое, о чем она даже мечтать не смеет! Например, стать невидимой… Ты это делаешь с такой легкостью! Но ты ходишь вместе со всеми на собрания, ведешь себя, как все остальные, помогаешь убираться после собрания и это сводит ее с ума!

– Слушай, я не понимаю, о чем ты.

Люси взяла сухое полотенце.

– Она не может перенести мысль, что кто-то лучше ее и не кукарекает об этом.

– Зачем бы я стала это делать? – спросила озадаченная Тиффани.

– Потому что будь она тобой, она так бы и поступила, – ответила Люси, старательно закрепляя вилку и нож в уложенных на голове волосах[6]. – Она считает, что ты смеешься над ней. И подумать только, теперь она зависит от тебя. Ты с таким же успехом могла бы втыкать булавки ей в нос.

Но Петулия дала согласие, поэтому Люси и все остальные тоже присоединились. Петулия прославилась после победы пару лет назад на Ведьминских Пробах со своей знаменитой Поросячей Проделкой. Над ней посмеивались – Аннаграмма, конечно же, а все остальные неловко улыбались – но она упорно развивала свои способности, и люди стали говорить, что в обращении с животными она превзошла даже Матушку Ветровоск. Ее начали уважать. Мало кто разбирается в делах ведьм, но того, кто может поднять на ноги больную корову… да, такого человека нельзя не уважать. И поэтому после Страшдества для всего ковена наступит время, Полностью Посвященное Аннаграмме.

Когда Тиффани возвращалась в Тир Нанни Огг, голова у нее шла кругом. Она никогда не думала, что кто-то может ей завидовать. Ну допустим, она выучила пару фокусов, но их и любой мог сделать. Надо всего лишь отключить себя.

Она сидела на песке за Дверью, она взглянула в глаза псам со стальными клыками… нет, это не то, что ей хотелось бы помнить. И в довершении всего, Зимовой.

Все были уверены, что он не сможет найти ее без лошадки. Она слышала его голос у себя в голове и могла отвечать ему, но это была какая-то разновидность магии и к картам никакого отношения не имело.

Сейчас он затих. Быть может, делает айсберги.

Она приземлила метлу на открытом пригорке среди деревьев. Домов отсюда было не видать.

Тиффани слезла с метлы, но на всякий случай держала ее в руках.

На небе появились звезды. Зимовой любил ясные ночи. Они были холоднее.

И пришли слова. Это были ее слова, сказанные ее голосом, и она понимала их значение, но у них был какой-то отголосок.

– Зимовой! Я приказываю тебе!

Пока она удивилась возвышенному звучанию своих слов, раздался ответ.

Кто приказывает Зимних Дел Мастеру?

– Я, Госпожа Лето! – Ну, подумала она, меня можно назвать заместителем.

Почему же ты прячешься от меня?

– Я боюсь твоего льда. Меня страшит твой холод. Я спасаюсь от твоих снегов. Я прячусь от твоих бурь. – Ага, верно, вот так разговаривают боги.

Будь со мной в моем ледяном мире!

– Как ты смеешь указывать мне! Не смей мне указывать!

Но ты сама решила остаться в моей зиме… – неуверенно ответил Зимовой.

– Я иду, где хочу! Я сама выбираю свои дороги! Мне не нужно разрешения от мужчин! Ты будешь почитать меня в своей зиме или придется расплачиваться! – А это уже как я говорю, подумала Тиффани, довольная, что вставила словечко от себя.

Последовала долгая тишина, заполненная неуверенностью и озадаченностью. Затем Зимовой ответил: Чем я могу услужить тебе, моя госпожа?

– Перестань делать айсберги, похожие на меня. Я не хочу быть лицом, о котрое разбиваются корабли.

А изморозь на окнах? Могу я подарить тебе иней? И снежинки?

– Никакого инея. Не надо писать мое имя на окнах. Это только беду навлечет.

Позволь мне чествовать тебя снежинками?

– Эээ… – Тиффани запнулась. Она была уверена, что богиням не стоит говорить «Эээ». – Снежики… подойдут. – ответила она. В конце-то концов, подумала она, на них мое имя не написано. Люди все равно ничего не замечают, а если кто и заметит, то не догадается, что это я.

Снежинки будут, моя госпожа, будут до тех пор, пока мы не станцуем снова. А мы станцуем непременно, потому что я делаю из себя человека!

Голос Зимового… пропал.

Тиффани осталась одна среди деревьев.

Не считая того, что… не совсем одна.

– Я знаю, ты все еще здесь. – сказала она, пары дыхания клубились на морозе. – Ты здесь, ведь так? Я чувствую тебя. Ты не мои помыслы. Ты не мое воображение. Зимовой ушел. Ты можешь говорить моим ртом. Кто ты?

Порыв ветра стряхнул снег с ближайших деревьев. На головой замигали звезды. Все остальное застыло в неподвижности.

– Ты здесь, – сказала Тиффани. – Ты вкладываешь мысли в мою голову. Ты даже заставила мой собственный голос заговорить со мной. Но этого больше не повторится. Теперь, когда я узнала это ощущение, я смогу не впускать тебя. Если тебе есть что сказать мне, скажи сейчас. Когда я уйду отсюда, я закрою свой ум от тебя. Я не позволю…

Как тебе нравится быть такой беспомощной, пастушка?

– Ты Лето, да? – спросила Тиффани.

Ты как та маленькая девочка, что надевает материнские одежды. Маленькие ножки в больших туфлях, платье волочится по грязи. Целый мир обледенеет из-за какого-то глупого ребенка…

Тиффани что-то такое сделала, что она и сама бы не смогла описать, но голос затих вдали, как пролетевшее мимо насекомое.

Ей было холодно и одиноко. Все, что она могла сделать, это продолжать жить. Можно кричать, плакать, топать ногами, но толку от этого – только согреться. Можно заявлять, что так нечестно и это будет чистой правдой, но вселенную это мало волнует, поскольку значение слова «честно» ей не ведемо. Когда ты ведьма, у тебя только одна проблема. Ты все решаешь сама. Всегда все решаешь сама.

Пришло Страшдество, со снегопадами и подарками. Из дома ей ничего не прислали, хотя кое-каким каретам удалось пробиться в горы. Она сказала себе, что на то есть уважительные причины и постаралась поверить этому.

Сегодня был самый короткий день в году, и он был удобно подобран в пару с самой длинной ночью. Зима была в самом разгаре и Тиффани никак не ожидала подарка, прибывшего на следующий день.

Шел густой снег, но вечером небо прояснилось и сильно похолодало.

Что-то просвистело с закатного небо прямо в сад Нянни Огг, подняв фонтан земли и оставив большую воронку.

– Так, капусте пришел конец, – сказала Нянюшка, выглядывая в окно.

Они вышли в сад. Из воронки валил пар и в воздухе сильно пахло капустой.

Тиффани вгляделась в клубы пара. Ей мешали земля и капустные побеги, но она смогла рассмотреть что-то круглое.

Она соскользнула в воронку, прямо в грязь и пар, поближе к загадочной штуке, которая уже немного остыла. Тиффани начала очищать ее от мусора и у нее появилось неприятное ощущение, что она знает, что это такое.

Это была та самая «штуковина», о которой говорила Анойя. Она выглядела довольно загадочно. И лишь полностью высвободив ее из грязи, Тиффани поняла, что уже видела ее раньше.

– Ну что там внизу, все в порядке? Я не вижу тебя из-за пара! – крикнула Нянни Огг. На шум падения прибежали соседи и сейчас они взволнованно переговаривались.

Тиффани быстро оттерла землю и давленую капусту с штуковины и ответила:

– Боюсь, что эта штука может взорваться. Скажите всем, чтобы разошлись по домам! И подайте мне руку, пожалуйста?

Наверху раздались какие-то крики и убегающий топот. Появилась рука Нянни Огг, разгоняющая пар, и ухватившись за нее, Тиффани выбралась из воронки.

– Стоит ли нам спрятаться под кухонным столом? – сказала Нянни, пока Тиффани счищала землю и капусту с платья. Затем Нянни подмигнула. – Только собирается ли она взорваться?

Из-за дома вышел Шон, сын Нянюшки, с ведрами воды и остановился в разочаровании, увидев, что они не понадобятся.

– Мам, чего это было?

Нянюшка повернулась к Тиффани, которая ответила:

– Ээээ… огромный камень упал с неба.

– Не могут огромные камни в небе висеть, мисс! – сказал Шон.

– Подозреваю, что именно поэтому он и упал, сынок, – живо ответила Нянни. – Если ты хочешь помочь, построжи здесь и проследи, чтобы никто близко не подходил.

– Что мне надо делать, если эта штука взорвется, мама?

– Пойди и скажи мне, хорошо? – предложила Нянюшка.

Она поспешила с Тиффани в дом, закрыла за собой дверь и сказала:

– Какие же мы с тобой врушки, Тифф. Ну, что там у нас?

– Вряд ли она взорвется, – ответила Тиффани. – И если все-таки взорвется, то в самом худшем случае нас завалит цветной капустой. По моему, это Корнукопия.

Снаружи послышались голоса и дверь распахнулась.

– Мир этому дому, – сказала Матушка Ветровоск, стряхивая снег с ботинок. – Твой парнишка говорит, что заходить нельзя, но по-моему, он ошибается. Торопилась, как могла. Что случилось?

– Корнукопии на нас свалились, – ответила Нянни Огг, – чем бы они там не были.

Был поздний вечер. Им пришлось подождать до темноты, прежде чем вытаскивать Корнукопию из воронки. Она был намного легче, чем Тифани ожидала; вернее сказать, у нее был вид очень и очень тяжелого предмета, решившего по каким-то своим причинам временно стать легким.

Корнукопия лежала на кухонном столе, очищенная от земли и капусты. Тиффани подумала, что в ней есть что-то живое. Она была теплая наощупь и, как будто слегка вздрагивала под пальцами.

– Согласно Чаффничу, – сказала она, держа открытую Мифологию на коленях, – Бог Слепой Ио создал Корнукопию из рога волшебной козы Альмегии, чтобы накормить детей Богини Бисономии, которая была затем превращена в дождь из устриц, Эпидитием, Богом Картофелеобразных Предметов, после того, как она оскорбила Резонату, Богиню Горностаев, кинув крота на ее тень.

– Всегда говорила, что они слишком увлекались такими делами в былые времена, – сказала Матушка Ветровоск.

Ведьмы разглядывали штуковину. Она и правда походила на козий рог, но очень и очень большой.

– Как она работает? – спросила Нянни Огг. Она засунула голову внутрь и закричала: – Привет! – Приветы вернулись многократным эхом, как будто они прошли намного большее расстояние, чем можно было ожидать.

– По мне, так похожде на большую морскую раковину, – вынесла свой вердикт Матушка Ветровоск. Кошечка Ты расхаживала вокруг штуковины, изящно пофыркивая на нее. (Тиффани заметила, что Грибо прятался за кастрюлями на верхней полке).

– Вряд ли это кому известно, – ответила Тиффани. – Но его еще называют Рог Изобилия.

– Рог? А подудеть а него можно? – спросила Нянни.

– Сомневаюсь, – ответила Тиффани. – В нем содержится… всякое.

– Что всякое? – спросила Матушка Ветровоск.

– Технически… все, – ответила Тиффани. – все, что растет.

Она показала им картинку в книге. Из широкого горла Рога Изобилия вываливались всевозможные фрукты, овощи и зерновые.

– Я погляжу, одни фрукты, – заметила Нянюшка. – Морковки что-то не видать, хотя она, скорее всего, вся в остром конце. Там ей как раз впору.

– Очень типично, – сказала Матушка. – Нарисовал впереди что поярче. Много чести для обычной картошки. – Она обвиняюще ткнула пальцем в страницу. – А что скажете про херувимов? Они у нас тут не появятся впридачу, а? Терпеть не могу шныряющих в воздухе младенцев.

– Они часто встречаются на старых картинах, – сказала Нянни Огг. – Их рисовали, чтобы показать, что это Искусство, а не сомнительные картинки с полуголыми женщинами.

– Ну меня-то они не одурачат, – ответила Матушка Ветровоск.

– Давай, Тифф, включи его, – сказала Нянни, обходя стол вокруг.

– Я не знаю как! – ответила Тиффани. – Инструкции при нем не было!

Тут Матушка закричала:

– Ну-ка назад, Ты! – но было уже слишком поздно.

Белая кошечка лишь махнула хвостиком и скрылась в роге.

Они стучали по рогу. Они переворачивали его вниз горлом и трясли. Они кричали в него. Они поставили перед ним блюдце с молоком. Но котенок не возвращался. Затем Нянни Огг осторожно потыкала в рог шваброй, которая, никого этим не удивив, вошла в Корнукопию ровно настолько, насколько позволяли внешние размеры рога.

– Выйдет сама, когда проголодается, – утешительно сказала Нянни.

– Не выйдет, если найдет внутри еду, – ответила Матушка, всматриваясь в темноту.

– Не думаю, что она сможет найти еду для кошек, – проговорила Тиффани, пристально изучая картинку. – Хотя, там может быть молоко.

– Эй Ты! Немедленно вылезай оттуда! – скомандовала Матушка голосом, предназначенным для сотрясания гор.

Послышалось отдаленное мяу.

– Может она там застряла? – предположила Нянни. – Я что хочу сказать, рог похож на спираль, которая сужается к концу. А коты назад пятиться не очень-то умеют.

Тиффани заметила выражение лица у Матушки и вздохнула.

– Фиглы? – сказала она, обращаясь к комнате в целом. – Я знаю, вы здесь. Появитесь, пожалуйста.

Из-за каждого украшения в комнате вылезли фиглы… Тиффани похлопала по Рогу Изобилия.

– Можете вытащить из него белого котенка? – спросила она.

– И только то? Айе, нае проблемо, – ответил Роб Всякограб. – Я-то надеялся на что-то скрутное!

Нак Мак Фиглы рысью устремились в Рог Изобилия. Их голоса замерли вдали. Ведьмы остались ждать.

Они подождали еще.

И еще.

– Фиглы! – крикнула Тиффани в рог. Ей показалось, что она расслышала отдаленное «Кривенс!»

– Если он зерно дает, то они могли найти пиво, – сказала Тиффани. – А это значит, что они вернутся только когда пиво закончится!

– Кошки не могут жить на пиве! – отрезала Матушка Ветровоск.

– Ну, я сыта по горло ожиданиями, – сказала Нянни. – Смотрите, на другом конце тоже есть отверстие. Сейчас я в него подую!

И она взялась за рог. Она надула щеки. Ее лицо покраснело, глаза вылезли из орбит и стало ясно, что если рог сейчас же не пропустит воздух, то она… – в этот момент Корнукопия сдалась.

Что-то загромыхало в ее недрах, звук становился все громче и громче…

– Ничего не вижу, – сказала Матушка Ветровоск, заглядывая в широкое горло рога.

Тиффани еле успела оттащить ее в сторону, как из Корнукопии стремглав вылетела Ты, с распушенным хвостом и прижатыми к голове ушами. Она пронеслась по столу, прыгнула Матушке на платье, вскарабкалась на плечо, развернулась и с вызовом зашипела.

С криком «Крииииивенс!» из рога повалили фиглы.

– Все за диван! – закричала Нянни. – Бегом!

Звук гремел, как раскаты грома. Все громче, громче и…

…все стихло.

В наступившей тишине из-за дивана осторожно показались три остроконечных шляпы. Из-за всевозможных укрытий выглянули маленькие синие лица.

Послышался звук, похожий на плевок, из Рога Изобилия выкатилась что-то маленькое и всыхоше и упало на пол. Это был очень сильно усохший ананас.

Матушка Ветровоск стряхнула пыль со своего платья.

– Тебе не помешало бы научиться им пользоваться. – сказала она Тиффани.

– Как?

– Ничего в голову не приходит?

– Нет!

– Выкручивайся, как знаешь, мадам, и имей в виду, эта штука опасна!

Тиффани осторожно подняла Корнукопию и ей снова показалось, что эта вещь на самом деле очень тяжелая, но с успехом притворяется легкой.

– Может надо сказать какие-нибудь волшебные слова? – предположила Нянни Огг. – Или на что-то нажать…

Тиффани повертела рог и на свету что-то блестнуло.

– Постойте, кажется здесь какие-то слова. – сказала она. Она прочитала: «РБНФБ РПХ ЕРЙИХМЕЙУ, ЧБСЙЖЩ ЕРЙ ЕНБ ПНПМБ».

Все, что пожелаешь, я дам в соответствии с названием, – пробормотали воспоминания доктора Суетона.

Следующая строка гласила: «МЕГБЛЩНЩ УХУФЕЛЛПМБЙ».

Я расту, я уменьшаюсь, – перевел доктор Суетон.

– Кажется, я знаю, что надо делать, – сказала Тиффани и в память ушедшей мисс Тенеты провозгласила: – Сэндвич с ветчиной!

Ничего не произошло.

Затем доктор Суетон лениво перевел и Тиффани сказала: «ёнб уЬнфпхйфт жбмрьн ме мпхуфЬсдб».

С чмокающим звуком из недр Рога Изобилия вылетел сэндвич с ветчиной и был ловко подхвачен Нянюшкой, которая тут же откусила кусочек.

– Очень даже ничего! – объявила она. – Сделай еще несколько!

– «Дюуе мпх рпллЬ уЬнфпхйфт жбмрьн», – сказала Тиффани и тут же раздлася звук, как будто кто-то встревожил пещеру, полную летучих мышей.

– Стой! – закричала она, но это не помогло. Затем доктор Суетон прошептал слова и она громко произнесла: – «Mhn мпх zdineiz ресйууьфесб уЬнфпхйфт»!

Сэндвичей было… много, целая гора до самого потолка. Нянюшку всю завалило, только кончик шляпы виднелся и слышались приглушенные звуки.

Высунулась рука и Нянни Огг, задумчиво пережевывая сэндвич, расчистила себе путь через завалы хлеба и нарезанной свинины.

– Без горчицы, как я посмотрю. Хммм. Что же, у каждого сегодня будет отличный ужин, – заметила она. – А еще мне придется наварить прорву супа. Но знаешь что, больше не пробуй эту штуку здесь, хорошо?

– Не нравится мне это! – отрезала Матушка Ветровоск. – Откуда все это взялось, а? Волшебная еда не может насытить по-настоящему!

– Это не волшебная еда, а божественная, – ответила Нянни Огг. – Как манна небесная, что-то вроде того. Я так полагаю, она сделана из тверди небесной.

На самом деле это всего лишь метафора безграничного плодородия природы, – прошептал доктор Суетон в голове у Тиффани.

– И когда это с небес манна сыпалась, – фыркнула Матушка.

– Это произошло много лет тому назад за границей, – продолжала Нянни, поворачиваясь к Тиффани. – На твоем месте, дорогуша, я бы унесла рог завтра в лес и там проверила, что он еще может сделать. Хотя, если не возражаешь, немного свежего винограда не помешало бы.

– Гита Огг, ты не можешь использоваь Божественный Рог Изобилия как… как кладовую для продуктов! – сказала Матушка. – Хватит с нас хлопот с ногами!

– Но так оно и есть, – с невинным видом ответила Нянни Огг, – он и есть кладовая. Вся еда, заключенная в нем, ждет весны, чтобы вырасти.

Тиффани очень осторожно положила рог на место. В Корнукопии было что-то живое. Она не была уверена, что это только волшебное устройство. Казалось, что Корнукопия прислушивается.

Как только рог прикоснулся к поверхности стола, он тут же стал уменьшаться, пока не уменьшился до размеров небольшой вазочки.

– Прощения просим? – сказал Роб Всякограб. – А пиво в нем есть?

– Пиво? – бездумно повторила Тиффани.

Что-то закапало. Все глаза повернулись к рогу. Он был до краев заполнен коричневой жидкостью.

Тут все посмотрели на Матушку Ветровоск, которая лишь пожала плечами.

– Нечего на меня смотреть, – кисло сказала она. – Вы все равно его выпьете!

Нянни Огг поспешила за кружками, а Тиффани подумала: он живой. Он учится. Он выучил мой язык…

Тиффани проснулась около полуночи оттого, что на ее груди стоял цыпленок. Она столкнула его и пошарила по полу в поисках тапочек, но нашла только цыплят. Она зажгла свечу и увидела у себя на кровати еще с полдюжины цыплят. Весь пол был покрыт цыплятами. И лестница. И все комнаты на первом этаже. В кухне цыплята выливались в сточную трубу.

Они почти не шумели, только время от время квохтали, как квохтят обескураженные куры, что более менее является их постоянным состоянием.

Цыплята топтались на полу, стараясь потесниться. Чик. И все потому, что каждые восемь секунд Корнукопия осторожно выстреливала цыпленком. Чик.

Пока Тиффани таращилась на цыплят, еще один приземлился на горке ветчинных сэндвичей. Чик.

Ты с озадаченным видом сидела на вершине Корнукопии. Чик. И в большом кресле посреди комнаты негромко похрапывала Матушка Ветровоск, окруженная зачарованными курами. Чик. Не считая храпения и квохтания, картина была довольно умиротворяющей. Чик.

Тиффани рассматривала котенка. Она трется о ноги, когда голодна, так? Чик. И мяукает? Чик. А Корнукопия способна понимать разные языки, так? Чик. Она прошептала: «Не надо больше цыплят», – и через несколько секунд поступление цыплят прекратилось. Чик.

Но и оставлять все, как есть, нельзя. Она потрясла Матушку за плечо и когда та проснулась, сказала:

– Хорошая новость, сэндвичей с вечтиной почти не осталось… Ээээ…

Чик.